Шурочка

                Шурочка




       «Если вы читаете эту записку, значит меня уже нет в живых. В смерти моей винить никого не надо. Я сам решил уйти из жизни. Без Шурочки, моей любви, смысла в своей жизни никакого не вижу. Прощайте и не судите меня, судите любовь».
     Такая предсмертная записка лежала в отказном уголовном деле Анатолия Савина. Официально смерть Савина Анатолия наступила в результате выстрела в висок. Самоубийцу нашли на водительском сидении мерседеса, принадлежащего его сожительницы Александре Пичугиной. Сообщения о его смерти в интернете и газетах опубликовали на следующий день. Писали о смерти по-разному. Кто-то писал, что он стал жертвой криминальных разборок, кто-то утверждал, что он совершил самоубийство в сильном состоянии опьянения, а кто-то даже написал, что он не справился с управлением автомобиля и разбился. Но все эти сообщения  никакого значения не имели, потому что ни одна из версий его гибели не отражала истинной причины смерти.
     На самом деле, никто не знал, как погиб Анатолий. Многим не верилось, что он сам себя порешил. Но скорее всего, оно так и было, только сделал он это не совсем по своей воле. Возможно, такой поступок при наличии достаточных доказательств можно было назвать доведением до самоубийства. Но тогда должен быть человек, который имел прямой мотив совершения такого преступления, а такого человека не было. У его сожительнице Александре Пичугиной было алиби, она долгое время находилась в состоянии клинической смерти.
     А теперь, когда прошли годы, это дело уже никого не интересовало. Это самоубийство быстро все забыли, и такой конец дела всех устраивал. Да и не тем человеком был Анатолий, чтобы его вспоминали добрым словом. Он был бандитом. Дважды судим, замешен в убийстве человека, и тратил явно не трудом заработанные деньги. Так что, кто-то, наверняка, имел право сказать: «...одним подонком стало меньше...».
     Необычная смерть, а вот жизнь его была самой обычной по нынешним временам. Только, может быть, необъяснимое богатство как-то выделяло Толяна из общей человеческой массы. Но с другой стороны, у нас в России, как будто, каждый четвёртый судим, а из них каждый второй купается в деньгах. Поверить в это трудно, но, что греха таить, ведь все подворовывают. Все без исключения, кто что может. Министры у государства воруют, их подчиненные у министров, а потом приходят бандиты. Приходят и смело забирают всё наворованное, как своё, законное забирают. А остальные по мелочам тырят. Может это и не правда, конечно, но к делу Анатолия Савина это никакого отношения не имело. Он не был вором.
     Все, что ему в этой жизни выпало, так это любовь. И только из-за нее, из-за этой любви, были все его беды.
     Еще в школе, будучи подростком, он влюбился в свою соседку по лестничной площадке Шуру. Они жили на последнем пятом этаже в хрущевке на Красной Пресне, и их комнаты разделяла тонкая блочная стена, у которой стояла Толина кровать. Каждую ночь он прижимался к холодному и такому родному бетону, закрывал глаза и проваливался в мир, где были только он и она. Никогда не мог вспомнить, в каком месте своих мечтаний он засыпал и никогда не мог понять, где граница между его мечтой и сном. А вот просыпаться ему всегда не хотелось.
     Его любовь была тайной. Такой тайной, что он даже взглянуть на Шурочку боялся, да ему и не надо было этого делать. Каждый раз, когда Анатолий хотел, она, как его добрый ангел, покорно являлась ему, и тогда он мог смотреть на нее часами.
     Мучило его только одно: она не обращала на него внимания. Все знали, что ей нравился мальчик из старшего класса, а она нравилась ему. Они дружили и, наверное, уже целовались, но Толина любовь была настолько сильной, что он не обращал внимания на их отношения. Он  был уверен, что Шура создана только для него, и что бы там ни происходило, все равно она должна принадлежать ему. Он знал, что только ему дано сделать ее жизнь счастливой и медленно шел к этой своей цели.
     Но вот на выпускном вечере за оскорбление Шуры Толя ударил своего одноклассника, да так, что свернул ему челюсть. Случайно, так попал, а Шура даже не знала об этом. Короче, вышла она замуж за своего мальчика, а Толяна посадили на два года.
     Но в лагере он не забыл свою Шурочку и продолжал ее любить. Может быть, даже сильнее любить, чем прежде. Все эти два года она была с ним рядом.
     Все хозяйские команды доносились до него как посторонний звук откуда-то издалека. Ему слышался только ее голос. Он засыпал и просыпался с именем Шура-Шурочка. А начальство как будто все понимало и прощало ему все проступки. Воры законники тоже как будто понимали состояние Толяна и защищали его. Каким-то необъяснимым образом, но Толян попал под защиту всех, кто имел влияние на зоне.
     Из лагеря домой он ехал без особой радости. Впервые его одолевали сомнения. Думал, может, у Шурочки уже дети растут, и все такое. Но на родине его ожидал приятный сюрприз. Александра поругалась с мужем и какое-то время жила одна, снова по соседству с Толяном. Он места себе не находил, когда узнал об этом. Это был самый радостный день в его жизни. А однажды он не выдержал и пошел. Зачем-то купил цветы, вина  и пошел.
     Шура оказалась одна. Была суббота, и родители ее были на даче. В этот вечер все и случилось. Она особо не сопротивлялась. Боялась, наверное. Судимый все же, мог и ударить. Только плакала. Плакала от бессилия, беспомощности. А для него она стала одной единственной, и на всю жизнь. Она зачем-то рассказала ему, что мужа выгнала, потому что он ее не любил, и все время плакала и плакала. А для Толяна этого было достаточно, что бы теперь считать Шуру своей женщиной.
     А ее муж оказался круглым дураком. Узнав, что сосед у его жены освободился, приперся к ней в воскресенье утром. Приперся и оскорбил ее в присутствии Толяна. Назвал ее таким неприличным словом, что Толян не сдержался и тут же выбросил обидчика в окошко. Пятый этаж, а на нем ни одной царапины. За деревья, гад, цеплялся, жить захотелось, и как обезьяна, так до самой земли невредимым долетел. Только в поликлинику потом походил подлечился, и как новенький. Но Толяна все равно посадили. Надолго посадили. 
     А он, муж ее, придурок, совсем с ума сошел. Ревность его окончательно обуяла. Александра жалела мужа, а он говорил, что если не ему, то она никому не достанется. Говорил, что убьет ее, потому что любит. На всех ее знакомых как собака бешеная бросался. И управы на него она найти нигде не могла. Милиционеры улыбались, говорили, что это любовь. А прокуратура в милицию отправляла.
     Второй срок – это уже не шутка. А в стране в это время перемены большие начались. Судимость в почете оказалась. Короче, на зоне Толяна не только с почестями встретили, но и познакомили с нужными, авторитетными людьми. Ему, может быть, это и не нужно было, он продолжал любить Шурочку, и кроме нее его ничто не интересовало. Но срок ему дали большой. Он уже сомневаться стал, что Шурочка снова когда-нибудь может быть только его. Загрустил.
     – На волю мне надобно, очень надобно... – как-то он обронил за столом среди авторитетов. И закрутилось.
     Американские деньги его дело в миг разрулили. На зоне тогда люди со связями были. Дело его быстренько пересмотрели, признали самообороной и отпустили. Правда соседи его по нарам ему инструкцию дали, как он на воле теперь жить должен. А Толяну все равно было, лишь бы с Шурочкой рядом. 
     С уродом этим, с ее мужем, он грамотно разошелся. Пришлось убить его. Но уже по-умному, типа несчастного случая. Как кому, а Толяну таких было не жалко. А потом он же первый полез. Толяну и бить-то его не хотелось, когда тот в подъезде ему на глаза попался. Дурачок этот сам первый начал. А Толян же после зоны, и он, муж Шурочкин, знал об этом. Вот тут-то Толян опять не выдержал, но уже знал, какие последствия могут быть. Зажал его между ног и в горло почти литр водки влил. Он поначалу сопротивлялся, а потом как воду лакал. Бить его Толян не стал, просто присмотрел за ним немножко, пока он не успокоился, а потом его на улицу из подъезда вывел на детскую площадку. Там во дворе на лавочке, под грибочком, с ним посидел немножко, пока тот не заснул, и оставил его одного на морозе. После этого муж ни разу у Шуры не появился, замерз наверное.
     Шура на похоронах мужа плакала много. А у Толяна деньги появились. Жизнь-то другой стала. Свадьбы у них с Шурой не было. И расписываться он с ней не стал. Дружки с зоны не советовали. Толян перенес к ней в квартиру свои вещи, и они начали жить вместе. Кровать у них стояла так, что Толян теперь спал спиной к той самой стенки, дороже которой когда-то у него ничего не было.
     Шура училась в медицинском институте и работала медсестрой в больнице. А Толян не понимал, зачем ей это было нужно. Денег у него было достаточно, и тогда он решил создать для любимого человека счастливую жизнь, которую рисовал и вынашивал в себе все эти годы. Да и обещание перед дружками из лагеря держать надо было.
     В общем денег вскоре стало некуда девать. На Шурочкино имя чего только не покупалось. У нее водительских прав не было, а самый дорогой мерседес на ее имя был, и свой водитель был. Потом свой солон красоты у нее появился, а чуть позже и бизнес-центр из восьми этажей на окраине столицы и даже ресторан свой на Пушкинской площади.
     Вскоре они переехали в свой собственный дом на двух гектарах и недалеко от Москвы. Там даже церковь свою построили. Могли бы, наверное, даже жить за границей, денег хватило бы, но обещание перед дружками держать надо было. Поэтому им часто приходилось осенью и зимой находиться в Москве, а ни где-нибудь у теплого моря. Но это уже мелочь. Главное, он любил Шурочку, и у них был полный достаток.
     Только не подумайте, что Толян кого-то грабил, запугивал или шантажировал. Нет. Ему и делать-то ничего не надо было. Бригада человек из ста уже была до него сформирована. Все до него было налажено. Он только главного человека сменил, потому что так на зоне порешили. А деньги тоже силой никто не отбирал. Все сами приносили, да еще извинялись, что купюры не новые. Ох и поганенький народец эти деньги приносил, сплошные уроды какие-то. Хорошо, Толян с ними даже не встречался. На зоне таких у параши держали бы.       
     Трудно сказать, любила ли Толяна Шура или боялась. Но ничего такого не было, чтобы не любить его. Хотя он понимал, что у настоящей любови причин быть не может. Конечно, можно любить за ум и силу, за внешность и даже за деньги, но это не та любовь, о которой он мечтал. Порой ему казалось, что Шура не любит его. Иногда, мельком уловив ее странный взгляд, ему казалось, что она его ненавидит, и приносит себя в жертву ему.  А однажды привозят Шурочку домой, а на ней лица нет.
     – Больна я, – говорит, – давно и очень серьезно больна. И теперь уже поздно, что-либо предпринимать.
     – Ты что это, – Толян ей, – как это поздно. Да я всех врачей в мире на ноги подниму. Быть того не может.
     А она улыбается так мило ласково и победно как мадонна и успокаивает его, как младенца.
     Эта ее улыбка его тогда напугала. Она, эта ее улыбка, не покидала его до самой смерти. Без этой странной улыбки другую Шуру представить он не мог. А когда она в кому ушла, у него в глазах все потемнело, и только она с этой улыбкой, как портрет перед глазами. Ее коллега из больницы не отходила от нее. Хорошо, что деньги были.
     Толян для нее всех врачей и специалистов собрал. Врачей этих, как собак бездомных, кормил и поил, но все без толку. Они, как сговорились, в одно слово твердили, что чудес не бывает. Даже если и случится чудо, и она выйдет из комы, то не на долго и совершенно другим человеком. Ненормальной. Никого узнавать не будет. Толян сначала не верил. А потом нашел в себе силы, смирился. Ну, зачем ему такая Шурочка? Но и жить без нее он уже не хотел. Вот он и решил уйти в ее мир. Где она обещала ждать его. А вдруг и вправду он есть, тот загробный мир? Вот с этой мыслью, скорее всего, Толян и нажал на курок. Хотя есть мнение, что сделал он это не сам, а если сам, то под сильным психологическим воздействием.
     Есть-то он, может, и есть, тот загробный мир, только не к чему он теперь Толяну. Ожила его Шурочка еще до похорон своего сожителя. На кладбище она не пошла. Вышла из комы и переехала жить на Красную Пресню, недалеко от парка, где когда-то жила с мужем и была счастлива. Денег у нее на сто жизней хватило бы, но она не видела в них какой-либо смысл.
     А  история эта получила свое продолжение.