Сабур

                Сабур




     Шура пыталась вспомнить, почему потеряла сознание, и каким образом оказалась в незнакомом ей месте. Постепенно она приходила в себя. Вспомнила, когда она падала, теряя сознание, кто-то ловко подхватил ее сзади и потом долго, волочил по полу. Вспомнила мелькание рисунка напольного ковра. Такой же ковер она уже где-то видела, в какой-то гостинице, а еще вспомнила, когда ее волочили по ковру, кто-то сказал: «Сабур, не молодая тетка, а груди, как у девочки».
     Больше ничего не могла вспомнить.
     «Сабур... Похоже, что кличка? или фамилия? Мужская. Кличка. Конечно, кличка, – рассуждала Шура, когда пришла в себя».
     Кличка точно подходила тому, кто шел рядом с ней и не сводил с нее глаз, когда ее волочили по полу.
     «Сабур. Вроде бы и ничего не означает, а звучит грозно. Видно, главный среди них...  – подумала Шура и попыталась вспомнить его лицо».
     Нет, не смогла. Лицо на мгновение появлялось в памяти и тут же исчезало. Он был похож на какого-то известного человека, кого-то ей напоминал. Для бандита лицо его было слишком добрым. И снова ей казалось, что она уже где-то встречала этого человека, но где, вспомнить не могла.
     «У бандитов таких лиц не бывает, – но тут же другая мысль перебивала первую, – впрочем, сейчас и не такое бывает».
     Потом вспомнила мужа. Бывшего мужа. Вспомнила его лицо. Вспомнила как-то странно. И тут же она подумала, что если бы тогда, когда сосед уголовник пришел к ней с цветами и вином, она не испугалась и не переспала бы с ним, ее жизнь сложилась бы по-другому, и с ней ничего не случилось бы. Муж представился ей единственным надежным для нее защитником. Хотя они ссорились, и ревнивый он был, но, что бы там ни было, она с ним была счастлива. А теперь она даже не понимала, что с ней происходит.
     Вите Сабурову чужие вещи нравились в раннем детстве, когда он из песочницы приносил домой чужие игрушки, а по карманам он начал лазить в первом классе в школьной раздевалке. По-настоящему обучиться этому ремеслу ему помог профессиональный вор-карманник по кличке Дед. Одноглазый хромой старик. Вите тогда было четырнадцать лет, но он уже был в первых своих бегах. Тогда он еще называл своего учителя дядей Серёжей.
     Искалеченного старика все принимали за инвалида войны. И отчасти это было так. Глаз он потерял в драке после первой судимости, а вторая его судимость пришлась на начало войны. Перед самым началом войны вынашивал он мысль побега, но тут война. Подвернулась возможность добровольно пойти в штрафной батальон. Так он и сделал. Может быть, впервые за всю свою жизнь совершил правильный поступок. И, может быть, по-другому сложилась бы его жизнь, если бы он пошел в атаку за Родину. Но до фронта он не доехал. Эшелон попал под бомбежку, и он получил ранение. Домой вернулся без ноги, на костылях, но без судимости.
     По началу он переживал и не воровал. Только пил много. Но потом выяснилось, что по карманам лазить без ноги намного безопаснее. Если и ловили, то прощали, не вызывали милицию. Калека же. Жалели, видно. Но попадался он редко. Так Дед ни разу больше на зоне не отметился, а по карманам лазил до глубокой старости. Бросил когда и глаз, и рука, и сноровка – все уже было не то, что в молодости.
     Словом, Дед, которого знали еще в ГПУ, был в полной отставке и давно мечтал найти себе замену. Витю Сабурова он встретил на вокзале. Мальчишка прятался от милиции, метался, как потерявшийся щенок. Тут его Дед и цапнул за рукав. Привел к себе, и решил помочь, научить мальчика воровать.
     Витя сразу понял, что хромой старик не выдаст. Свой человек. Рассказал ему все. Как воровал, как из детдома за частые кражи в малолетку попал и как теперь сбежал оттуда. Они подружились.
     В своем детстве, когда Деду тоже было не более четырнадцати лет, он работал на хорошо известного в те времена содержателя притонов и мелких воровских шаек во всех районах Москвы, господина Каинского по кличке «Сюк». Знаменитая была личность. Он и при полиции, и при милиции был уважаемым человеком, и те и другие его не очень беспокоили, потому что в его притонах можно было не только развлечься, но и раздобыть нужную информацию.
     Дед обучал Витю таким приемам, о которых уже мало кто знал, а ученик оказался на редкость способным. Учитель так ему и говорил:
     – Тебе, малыш, Богом дано быть хорошим вором. И фамилия у тебя подходящая для клички. Сабуров – значит «Сабур»! Я теперь тебя так и буду звать.
     – Меня на малолетке все так звали, – как только мог важно добавлял Витя.
     – Помни, малыш, все пройдет, а «кличка» останется с тобой на всю жизнь. Не замараешь ее, будешь уважаемым человеком, да и побаиваться тебя будут. Береги имя свое, Витёк. Оно и после твоей смерти близким людям немало добра сделает.
     Перед учеником каждый раз ставилась определенная задача, с которой он всегда без труда справлялся. Все, что Бог давал Вите в чужих карманах, он приносил Деду, который делил все украденные деньги на три части. По одной части себе и ученику, а третья часть вместе с часами и драгоценностями шла в тайник под полом, и эту часть учитель называл загадочным для Вити словом  «общак». Витя был уверен, что общак выдумал Дед специально на всякий случай.
     Наиболее удачные дни для работы выпадали на праздники, особенно в первомайские и октябрьские гуляния, когда днем люди толпились на митингах и демонстрациях, а вечером на танцплощадках и в летних театрах. Поэтому свое коммунистическое взросление Витя считал более чем счастливым. В столовых, чайных, буфетах или просто в очередях тоже можно было погреть руки, но не так безопасно. В любой момент могли оттаскать за уши или даже высечь ремнем. Но даже и такое жестокое отношение к людям Вите не омрачало светлую память о его счастливых временах.
      Первый раз Витю поймали, когда он уже был профессионалом в своем деле. Поймали на Тишинском рынке, когда он после удачно срезанного бокового кармана, мирно доедал свой честно купленный чебурек. Сначала он подумал, что его выследила милиция, но, внимательно разглядев татуировки на тонких пальцах рук, крепко держащих его за плечо, понял, что это, скорее всего, бандиты-грабители. И от этой мысли он первый и последний раз в своей жизни испугался людей, он представил, как больно и долго его сейчас могут бить.
     В одной из комнат подвала давно нежилого дома его уже ждали. У окна, в котором, как в другом мире, мелькали ноги прохожих,  стоял тощий, усатый грузин в широченной кепке.
     – Ну, щто малчык, варуищь? А снаищь, щто са ета бивает? – грузин покачал головой и скривил губы.
     – Хак тэба савут, малчык?   
     – Я Сабур!
     И прозвучало это спокойно, по блатному, а пустое помещение подхватило этот звук и эхом разнесло его по всем комнатам огромного подвала, придав ему угрожающий оттенок, да такой, что Витя вдруг почувствовал себя сильнее всех окружающих. Почувствовал, что благодаря Деду, все это колхозно-рыночное ворье не годится ему и в подметки. Все сомнения и страх мгновенно исчезли, и появилась незнакомая ему раньше твердая уверенность в себе, которая, кстати, не только осталась в нем на всю жизнь, но и привила ему барское отношение к жизни, изысканные манеры интеллигента и жестокое равнодушие.
     – А вот ты, похоже, прокурор? Все знаешь? Кому по чем и что бывает. Ну, расскажи, я послушаю...
     Наступила пауза. Грузин посмотрел на окружающих удивленно и зло. Потом Вите, уже как равному по ремеслу, объяснили, что за ним наблюдали, как он приложил свою руку на чужой территории и поэтому должен отработать весь нанесенный ущерб.
     – Мало ли кто, что видел? Ты меня за руку поймал? Да, я в жизнь никогда не воровал. Показалось вам. А подглядывать нехорошо.
     Такой наглости от такого маленького воришки никто не ожидал. Но ущерб оказался настолько нереальным, что больше походил на рабскую кабалу. Разбираться с рыночными карманниками пошел Дед, хотя заранее знал, что ничего изменить он не сможет. Закон есть закон. Через пару недель Дед вытащить из общака бриллиантовые сережки, которые Витя давным-давно подрезал в дамской сумочке. Стоимость сережек чуть ни в два раза превышала стоимость «ущерба». Так по крупному на рынке еще никто не воровал, поэтому, несмотря на Витин  возраст, его с уважением на рынке стали называть Сабуром и разрешили заглядывать иногда в торговые ряды.
     Теперь Витя хорошо знал, что такое общак. Он еще больше привязался к своему учителю и с уважением стал обращаться к нему по кличке, а Дед начал называть его Витьком и объяснил, что у хорошего вора должно быть, по крайней мере, две клички.
     – Так что, теперь не Виктор Сабуров, а Витёк и Сабур. Витьком разрешай себя называть только равным себе, никогда не сгоришь, а для всех остальных  - Сабур и никак иначе! – пояснил Дед. - Я верю в тебя, ты будешь уважаемым вором. 
     Отца у Вити не было. Когда-то он жил с матерью и сестрой. Витя уже тогда нередко подбрасывал матери украденные деньги. Это легко было делать, потому что мать часто болела и мало что помнила. Больше неудобств доставляла сестра. Когда мать умерла. Витю и сестру отдали в детдом. А после детдома и побега из малолетки, Витя потерял и сестру.
     Время шло. Вите уже исполнилось шестнадцать. Надо получать паспорт. А как?
     – Дед, что делать-то? Может в милицию с повинной сдаться, досидеть срок?
     – Нет, Витёк, в милицию нельзя. Они тебе за побег еще прибавят...
     Дед ходил по комнате, о чем-то думал и нервничал. Потом успокоился и сел на стул.
     – Мы с тобой вот что сделаем, Витёк... – неторопясь, предложил Дед.
     Жили они в Сокольниках, в бараке, где в длинном вонючем сооружении, похожем на конюшню, у Деда была отдельная комната.
     – Мы с тобой, Витёк, барак наш подожжем. А бумажку с твоей фамилией подпалим так, чтобы осталось только "Са". Скажем, что фамилия твоя была Савин. Потом в милицию пойдем. Я все-таки инвалид войны, медали найду, повешу и скажу, что ты мой сын, жил у меня без прописки, а документы все при пожаре сгорели. Моя-то фамилия Савин. Все соседи подтвердят. Согласимся на любое жилье, но только вместе. За мной как бы уход уже нужен. И будешь ты, Витёк, Савиным Виктором Сергеевичем. И новая кликуха у тебя появится, Савой будешь. Когда-то меня так называли. Бог даст, тебя тоже так называть будут. Ну, как?
     – Ну, ты, Дед, хитер.
     Барак сгорел до того, как приехали пожарники. Никто не пострадал, наоборот, все были бесконечно счастливы, получив новое отдельное жилье. В хрущевках, но своё, с отдельными туалетом, ванной и кухней.
     – Ну, что это значит?! Любое жилье?! Вы инвалид войны и вам давным-давно полагается отдельная квартира. И сын вам на старость лет очень кстати, а потом ему останется. Так что будете получать двухкомнатную квартиру. А за документы не волнуйтесь. Фамилия-то у вас одна... думаю, что в милиции поймут. В исполкоме тоже поддержали.
     Эта квартира не превратилась в воровскую малину. Здесь никогда не встречались уголовники. Деловые сходки здесь тоже никогда не созывались.
     – Вы все молодые, - напутствовал Дед, - мало, что кумекаете. Хату эту беречь надо. Мы в свое время на стадионе собирались. Орали, кричали, спорили и даже дрались. Так все считали, что по поводу футбола спорим. А уж разбегаться со стадиона – легче не придумаешь. Так и повелось. Каждый футбольный матч собиралась шпана на стадионе. 
     – Женщина, Витек, - кто-то постарше старался научить Сабура, - какой бы она падшей не была, она ласку любит. Вот, к примеру, та же Кабаниха? Скажи ей, мол, а ну ложись в позу! Так она тебе не в жизнь ноги не раздвинет. А вот если с лаской... За волосы, или за грудь схватить крепко, прижать к себе и в засос. Все, – она твоя. Любая баба твоей будет. Бабы, Витёк, ласку с применением грубой силы любят, а порой и ударить не грех. А что поделаешь, любят бабы такое обращение.
     Уроки таких знатоков Витя получал каждый раз, когда над ним подсмеивались шлюхи из их компании. Он уже знал, за что и в какой момент можно ударить женщину для пущей страсти, ни раз наблюдал, как «настоящие мужчины добиваются настоящей любви». А однажды попробовал сам. Понравилось. С тех пор он познал секреты любви, хорошо уяснил для себя, как женщина должна отдаваться, и принадлежать мужчине.      
     Витёк никогда не жалел деньги, ни свои, ни чужие. Поэтому легко обрастал друзьями, а в шестнадцать лет он возмужал, и в него уже начали влюбляться девочки, и это заставляло его сорить деньгами еще больше. В Марьиной Роще, в воровской малине все чаще и чаще стали появляться новые девочки, Витины знакомые.
     Деньги тоже любили Витю, скорее всего, потому что он ослушался своего учителя, и полюбил карты. Уже в свои двадцать лет в Буру выиграть у него было никому не под силу. Опытные, ни раз судимые шулера-профессионалы знали, что этот мальчик не катала, а выиграть у него не могли.  Они считали его одаренным от бога, и пророчили большое будущее, если не зарежут где-нибудь в картежной ссоре.
     Потом было много судимостей, и все они были за кражу. Все эти его судимости сделали его рецидивистом, профессионалом своего дела. Так он стал своим человеком в любом лагере, куда бы его ни сажали. Каждый раз, когда он попадал на зону, всегда приходилось отвечать на дежурный вопрос: «За что же это такого молодого, красивого и, вдруг, обрили?»
     И каждый раз Сабур или Сава, скрещивая ноги и медленно опускаясь на пол в позу лотоса, легко и без сожаления начинал свой рассказ.
     – А по ошибке, ни за что. Тяжелое детство, а за ним роковая судьба настигла меня в самом рассвете сил и повела за собой, как манящий призрак по всей моей жизни. Отец у меня генерал, мать моя артистка... –  не моргнув глазом, выдавливая слезу у публики, да и сам чуть не плача, жаловался на судьбу отпетый вор, - но шлепнули их обоих за измену усатому черту. Так я стал сиротой. А обидеть сироту легко.
     И потом, сочиняя на ходу, начинал рассказывать такое, что постепенно вокруг него образовывалось плотное живое кольцо, и в бараке наступала мертвая тишина. Правда, любой опытный вор понимал, по какой такой ошибке молоденький паренек попал на зону. Бывалая воровская элита хорошо чувствовала и понимала друг друга, особенно в окружении неискушенной публики. Поэтому никто из воров не перебивал его, наоборот, подмигивая и вставляя в рассказ свое веское слово для пущей правды, разжигали интерес к очередной тюремной байки, которую потом мужики, как старухи-сплетницы выдавали за чистую правду. В конце рассказа он делал паузу.
     – А теперь, люди честные, решайте сами, как мне дальше жить?
     Воры уводили Витю в свой угол, где его принимали как родственника, а после  знакомства, услышав кличку «Сабур», отдавали ему лучшие в бараке нары.
     О нем ходили легенды во всех колониях и тюрьмах, ему приписывали все необычное и небывалое, в которое верило даже тюремное начальство.
     Иногда его криминальный авторитет и неограниченная власть в зону приходили раньше него самого. Тогда барак заранее готовился к торжественной встрече, а зона оживала и шушукалась. Ходили слухи, что с приходом Сабура на зоне восстанавливалась справедливость, человечность и даже какой-то порядок, со своеобразными поощрениями и наказаниями. В зоне начинали вращаться деньги, и каждый обитатель вонючих бараков мог неожиданно на чем-то заработать. А главное, появлялся общак, на который мог полагаться каждый порядочный вор.
     Администрация зоны тоже была довольна пребыванию Сабура. Каким образом в зоне появлялись деньги, никого не интересовало, потому что эти деньги в немалом количестве оседали в карманах администрации колонии и даже простых охранников в обмен на водку, женщин и многое другое. Такой взаимовыгодный обмен придавал охране дополнительный смысл в бескорыстной службе отечеству и укреплял воинскую дисциплину.
     Шли годы. И пришли они до того состояния, что не стало воров в России. Вот ведь не стало тунеядцев, приблизительно так же не стало и воров. Ни одного. Правда появилась коррупция. Но это совсем другое дело. Коррупционер – это человек привязанный к должности, а вор... Что вор? Босяк, бродяга. Да и в тюрьме во время коррупции сидеть не интересно, скучно и не престижно. По крайней мере, такому, как Сабур, там было не место. Место Сабура было где-нибудь на берегу теплого моря, в окружении красивых женщин, успешных людей и предпринимателей. Так и получилось.
     – Ты теперь, Шурочка, – произнес Сабур с блатной улыбкой – моей наложницей будешь. У тебя теперь, Шурочка, новая жизнь начинается. У тебя ведь высшее образование есть? Будешь теперь большую должность занимать и меня слушаться. Ты, Шурочка, Толяна на тот свет грамотно отправила. Он теперь тебя там ищет, а тебя там нету. Стало быть мозги у тебя есть. Мы тебе должность найдем крутую, и знать об этом, кроме тебя, будет только один человек, я. Согласия твоего не требуется. Ты же не откажешься от должности. 
     Шурочка подумала, что это конец. Не успела избавиться от одного уголовника, как попала в лапы другого. И тут же попробывала успокоить себя – в любом случае, конец должен быть. И она уже думала о том, как ей придется жить, подчиняясь блатным понятиям, как ей придется посвятить свою жизнь чужим целям, чужим нравам и пристрастиям. И, не находя выхода, путаясь в своих незрелых мыслях, она где-то подспудно соглашалась со своей участью. Полагаясь на судьбу она решила: будь, что будет.
     Шура сидела в кресле, рассматривала Сабура и постепенно сдавалась ему в плен. Риска действительно  она никакого не чувствовала. Будь она главврачом, или даже депутатом – ничего же плохого в этом нет. Так или иначе она будет пользу людям приносить. Обдумав все, она даже начала улыбаться.
     Но Шура так и не смогла вспомнить, где она уже встречала этот хищный взгляд. Может быть, она и займет какою-нибудь важную должность и будет даже примером для многих, даже может стать министром, а вот кем ей приходится Сабур, откуда он взялся и почему к ней проявляет такой интерес, она никогда не узнает.