Ярость

Отрывок


Он умер до её рождения, но запах его костей пропитал всю её одежду. Именно этот запах служил для неё возможностью быть тёплым промежутком между родителями. Скорбь забирала их радость, оставляя лишь отчаянную попытку вернуть уют в этот дом запахом её одежды.

Свет пробивался сквозь оконные рамы. Голос в соседней комнате планировал распорядок дня. Она проснулась первой из сестёр. Запах утра доставлял ей отдельное удовольствие — он был свободен от тяжёлых вздохов тучной матери и вечно недовольного отца.
Утратив очень важную связь с уютом, её родители резко постарели.

Особенно она любила те утра, когда удавалось проснуться первой. Она чувствовала себя единственной — той самой связующей и тёплой прослойкой между двумя тусклыми лицами уставших друг от друга родителей. Даже тот факт, что она могла слышать их голоса за стенкой без посторонних шумов, придавал ей ощущение исключительности.

Их было трое голодных до любви человек; четвёртый был не в счёт. Ведь она, как младший ребёнок, всегда получала больше. Как и в то утро. Но не успела она осознать и прочувствовать момент единения, как поняла, что голос за стеной наполнен радостью. Внутри её накатила ярость. И первое желание — уничтожить этот источник. Источник, который мешал её фантазиям о собственной необходимости быть прослойкой в этом холоде. Даже рядом сопящие сёстры, которые все были на месте, казались ей сейчас очень важными. Ей было непонятно, почему они спят и не могут объединиться с ней в войне с этим мерзким и наглым существом.

Она могла стерпеть всё: даже те отчаянные и тщетные попытки, целью которых было стать тем самым уютом в этом затхлом пространстве тяжёлой тишины. Но то, что у кого-то это могло получиться без её участия, приводило её в бешенство.
— Мама, мамочка... — прошептала она, отводя взгляд от окна.

Решение пришло быстро. Разбудив старшую сестру, она прижалась к её груди и запищала.
— Что опять? Маша, спи! Сейчас разбудишь всех остальных! Ты же знаешь, что сегодня за день! — пробурчала старшая.
— Я не хочу. Я ничего не хочу, — произнесла она, сжав зубы.

Её тело сжалось, как камень, — именно такую парализующую силу она ощущала в этой ярости. И единственной возможностью для выхода этой сковывающей энергии она видела в поиске союзников.

— Как не хочешь? Ты же знаешь, что она расстроится, — вздохнула сестра с ровным тоном безразличия. Следующий вопрос прозвучал с её стороны как издевка: — Маша, что ты на сегодня приготовила?
— А тебе скажу — тоже захочется!

И тут она вспомнила, как отомстит сегодня ему за наглость, за то, что он снова вмешался в её законное право обладать маминой улыбкой.

— Брысь. Иди почисти зубы, от тебя воняет, — силой оторвала руки Маши от себя старшая и, закрыв лицо одеялом, отвернулась.

Маша не знала, что старшая сестра сама ненавидела этот день. И сам факт, что её пребывание в бодрствовании даже на пару минут дольше положенного вводило её в дикое отчаяние. Отчаяние — основная форма взаимоотношений в этой семье. Как оказалось позже, оно и было причиной жизни Маши.

Маша, несмотря на бурную эмоциональность, быстро увлекалась и переключалась на разные окружающие сюжеты; возможно, это и подпитывало её высокий эмоциональный диапазон. И уже в тот момент, когда она оказалась на полу после неудавшейся попытки заключить союз с целью захвата и уничтожения общего противника, её начали будоражить мысли о приближающемся монстре, ведь сколько всего он у неё украл. Казалось, что даже саму жизнь. А еще этот день. День поклонения насильнику.

Она знала, что сегодня её семья не обойдётся просто её капризами. Уровень её захваченности предвкушением наконец-то расправиться с этим мучителем сносил все установленные границы и устои в семье.
— Я освобожу их. Я не дам ему больше ни кусочка.
За дверью послышался шорох. День начался.
………