Арка незакрытых дверей

В Петербурге есть арка, через которую нельзя пройти дважды.
Она находится на Васильевском острове, между седьмой и восьмой линиями, в одном из тех дворов-колодцев, которые помнят ещё императоров. Обычная арка: кирпичная, облупившаяся, с гулким эхом и запахом сырости. Днём через неё проходят сотни людей и ничего не происходит. Но после полуночи арка меняет природу.
Она становится воротами.
Алексей узнал об этом от деда. Старик умирал в больнице на Крестовском, и последнее, что он сказал внуку, было:
— Не ходи через арку на седьмой линии. Никогда. Даже если очень нужно. Особенно если очень нужно.
Алексей тогда кивнул, думая, что это бред. Старческий маразм. Морфий.
А через неделю пошёл.
Это был март. Петербургский март, когда зима ещё не решила, уходить ли ей, а весна не решила, приходить ли, и город завис в этом подвешенном состоянии, похожем на сон, из которого не можешь проснуться.
Алексей возвращался от друга. Поздно, часа в два ночи. Обычно он ходил другой дорогой, в обход, но в ту ночь устал — выпили, поговорили о жизни, о том, как всё не так, как планировали, и теперь Алексей просто хотел домой, в кровать, забыться.
И он пошёл через арку.
Первый шаг — обычный. Гулкое эхо. Холодный ветер. Запах сырости и старого камня.
Второй шаг — что-то изменилось. Он не мог понять что. Воздух стал плотнее? Или тише? Эхо вдруг перестало отражаться, будто стены поглотили звук и не хотели отдавать.
Третий шаг — он почувствовал: за спиной кто-то есть.
Алексей обернулся.
Арка была пуста. Но ощущение присутствия не исчезло. Наоборот, усилилось. Как будто весь воздух позади него наполнился чем-то невидимым, тяжёлым, внимательным.
— Есть кто? — спросил он глупо, как спрашивают в фильмах ужасов.
Никто не ответил.
Но тишина ответила. Она стала такой густой, что Алексей услышал собственное сердцебиение. И ещё одно. Чьё-то ещё. Сзади.
Он пошёл быстрее.
Шаги за спиной тоже ускорились. Не торопясь. Размеренно. Как идёт тот, кто знает, что догонит.
Алексей побежал.
Выскочил из арки — и остановился.
Он был не там, где должен был быть.
Это была та же седьмая линия. Те же дома. Те же фонари. Но не те.
Как объяснить? Будто кто-то взял привычную реальность и сдвинул на миллиметр. Всё на месте, но ничего не совпадает. Дома чуть выше. Или ниже. Или просто... другие. Окна светятся, но свет в них неправильный, желтоватый, нездоровый, как в больничных коридорах.
И тишина. Абсолютная.
Ни машин. Ни голосов. Ни ветра. Даже Невы не слышно, хотя она близко.
Алексей огляделся. Улица была пуста. Но он чувствовал: за каждым окном кто-то стоит и смотрит. Не высовываясь, не показываясь — просто смотрит. Множество глаз, неподвижных, немигающих.
— Чёрт, — выдохнул он. — Надо было деда послушать.
Он попытался вернуться через арку. Она была там, в пяти шагах позади. Но когда он сделал шаг к ней, арка отодвинулась. Ещё шаг — ещё отодвинулась. Как в кошмаре, когда бежишь к двери, а она удаляется быстрее, чем ты приближаешься.
— Хорошо, — сказал Алексей вслух, чтобы услышать хоть какой-то звук. — Хорошо. Значит, вперёд.
Он пошёл по улице.
Город был пуст, но не мёртв. Он был населён отсутствием. Это трудно объяснить тому, кто не испытывал: отсутствие может быть присутствием. Пустота может быть плотнее, чем толпа. И эта улица, эти дома, эти окна были полны чего-то, что не хотело себя показывать, но не могло не быть.
Алексей прошёл мимо булочной. Витрина светилась. Внутри на прилавке лежал хлеб: батоны, булки, караваи. Но они были неправильные. Слишком белые. Слишком ровные. Как будто их не испекли, а слепили из воска.
Дальше — аптека. В окне стояли склянки с разноцветными жидкостями: красной, зелёной, синей. Они светились изнутри, и в их свечении было что-то хищное, голодное.
Дальше — парикмахерская. За стеклом — кресло, зеркало, инструменты на столике. И в зеркале — отражение. Но не витрины, не улицы. Чьё-то лицо. Размытое, бледное, с пустыми глазницами. Оно смотрело прямо на Алексея.
Он ускорил шаг.
Здесь нельзя было останавливаться. Он не знал, откуда это знание, но оно было абсолютным: стоит остановиться — и то, что прячется за окнами, выйдет.
Алексей шёл, и с каждым шагом город становился всё более странным.
Дома начали расти. Или он начал уменьшаться. Фонари вытягивались вверх, как деревья. Брусчатка под ногами становилась мягкой, податливой, будто он шёл не по камню, а по чему-то живому.
И тишина сгущалась. Она уже не просто поглощала звуки — она давила на уши, на виски, на мысли. Алексей пытался думать, но мысли расползались, как вода на промокашке. Он помнил, что идёт куда-то, но не помнил куда. Помнил, что его зовут Алексей, но не помнил, почему.
А потом он увидел её.
Женщина стояла посреди улицы. Спиной к нему. Неподвижно. Длинное чёрное пальто. Волосы убраны под платок. Она не двигалась, не дышала, просто стояла, как часть пейзажа.
Алексей остановился. Нельзя останавливаться, кричало что-то внутри. Но он уже остановился.
— Простите, — позвал он. — Вы не подскажете, как отсюда выйти?
Женщина медленно повернулась.
У неё не было лица.
Не в том смысле, что оно было изуродовано или закрыто — его просто не было. Там, где должно быть лицо, была гладкая, белая поверхность, как незаконченная скульптура.
Алексей отступил на шаг. Женщина сделала шаг к нему.
— Ты прошёл через арку, — сказала она. Голос был нормальный, человеческий, даже тёплый. От этого было ещё страшнее. — Теперь ты здесь.
— Где здесь?
— В промежутке. Между тем, что было, и тем, что будет. Между жизнью, которую ты прожил, и жизнью, которую мог бы прожить. Это место для тех, кто не смог выбрать.
— Я не понимаю.
Женщина — или то, что выглядело как женщина — наклонила голову, будто изучая его.
— Ты никогда не выбирал, — сказала она. — Всю жизнь шёл туда, куда вело. Учился, потому что все учатся. Работал, потому что надо работать. Женился, потому что пора жениться. Развёлся, потому что так получилось. Ты прожил тридцать восемь лет и ни разу не выбрал ничего по-настоящему.
— Это неправда!
— Тогда скажи мне: что ты выбрал? Что в твоей жизни случилось, потому что ты решил, а не потому что так сложилось?
Алексей открыл рот. Закрыл. Открыл снова.
Ничего.
Он не мог вспомнить ни одного момента, когда он действительно выбрал что-то сам. Всё происходило само: школа, институт, работа, жена, развод, новая работа, квартира, долги, привычки. Он просто плыл по течению, и течение несло его куда-то, и он даже не спрашивал куда.
— Вот поэтому ты здесь, — сказала женщина. — Арка пропускает только таких. Тех, кто не живёт, а существует. Тех, кто идёт, но не знает куда. Тех, кто открывает двери, но не закрывает их за собой.
— Какие двери?
— Все. Каждый выбор, который ты не сделал, — это открытая дверь. И они все здесь, за тобой. Ты оставил их распахнутыми, и теперь через них проходит то, что не должно проходить.
Алексей обернулся.
За его спиной, растянувшись вдоль всей улицы, стояли двери. Сотни дверей. Деревянные, железные, стеклянные, картонные. Разных размеров, разных эпох, разных стилей. Все распахнуты настежь. И из каждой дул ветер. Холодный, пахнущий тем, чего не бывает: несбывшимися надеждами, невысказанными словами, нерождёнными детьми, непрожитыми жизнями.
— Это всё я? — прошептал он.
— Это всё то, чем ты мог бы быть и не стал. Каждая дверь — это развилка, где ты не выбрал. Просто прошёл мимо. Или позволил кому-то другому выбрать за тебя.
Алексей подошёл к ближайшей двери. За ней был свет. Тёплый, жёлтый, домашний. Он заглянул — и увидел себя. Другого себя. Того, который не развёлся с женой. Они сидели на кухне, пили чай, смеялись над чем-то. За окном играл ребёнок. Их ребёнок.
Алексей отшатнулся.
— Почему я не выбрал это?
— Потому что боялся, — ответила женщина. — Боялся ответственности. Боялся, что не справишься. Боялся потерять свободу. Боялся ошибиться. И в итоге выбрал ничего. А ничего — это тоже выбор. Только самый трусливый.
Он подошёл к другой двери. За ней он был художником. Жил в мастерской, нищий, но счастливый, писал картины, которые никто не покупал, но которые были его, настоящие, живые.
К третьей. За ней он был учёным. Седой, в очках, в лаборатории, смотрел в микроскоп и улыбался, потому что только что открыл то, что искал двадцать лет.
К четвёртой. За ней он был мёртвым. Лежал в больнице, двадцать лет назад, после аварии, которая могла убить, но не убила.
— Стоп, — Алексей отступил от этой двери. — Эта дверь... я же не выбирал смерть.
— Нет. Но ты мог выбрать жизнь. А ты просто выжил. Это разные вещи.
Алексей медленно опустился на колени. Двери окружали его со всех сторон. Сотни жизней, которые он не прожил. Сотни версий себя, которыми он не стал. И все они смотрели на него из-за порога, и в их взглядах было не осуждение, а печаль. Они не злились, что он их не выбрал. Они просто жалели его, потому что он выбрал не быть никем.
— Что мне делать? — спросил он.
— Закрыть двери, — сказала женщина. — Все. Одну за другой. Это единственный способ вернуться.
— Как их закрыть?
— Принять, что ты их не выбрал. Отпустить. Простить себя за то, что не стал тем, кем мог бы стать. И выбрать наконец быть тем, кто ты есть.

Алексей встал. Подошёл к первой двери — той, где была семья. Посмотрел на себя за кухонным столом, на жену, на ребёнка. Потом медленно закрыл дверь.
— Прости, — прошептал он. — Я не смог. Я был не готов. Но это не значит, что я не любил.
Дверь исчезла.
Он подошёл ко второй — той, где был художником. Закрыл.
— Я боялся нищеты. Боялся, что талант окажется недостаточным. Боялся остаться никем. Прости.
Дверь исчезла.
К третьей — где он был учёным.
— Я не верил в себя. Думал, что недостаточно умён. Прости.
К четвёртой — где он был мёртв.
— Я не выбрал жизнь. Я просто не умер. Но теперь я выбираю. Выбираю жить. По-настоящему.
Эта дверь исчезла последней. И когда она исчезла, исчезли и все остальные. Одна за другой. Как карточный домик. Сотни дверей растворились в воздухе, и вместе с ними ушёл тот холодный ветер несбывшегося.
Улица опустела.
Остались только Алексей и женщина без лица.
— Спасибо, — сказал он.
— Не мне, — ответила она. — Себе. Ты сам закрыл двери. Я лишь показала их тебе.
— Кто вы?
— Я? — Она помолчала. — Я та часть тебя, которая всегда знала, что ты прячешься от выбора. Я твоя совесть. Или твой страх. Или твоя мудрость. Назови как хочешь. Я та, кто живёт в арке и ждёт тех, кто идёт, не зная куда.
— И что теперь?
— Теперь ты можешь вернуться. Арка откроется. Но помни: она откроется только один раз. Если пройдёшь через неё снова — уже не вернёшься.
Алексей кивнул.
Арка появилась перед ним. Обычная, кирпичная, облупившаяся. Но теперь она не казалась угрожающей. Просто арка. Просто проход.
Он шагнул в неё — и вышел на седьмую линию. Настоящую. Холодную, ветреную, с лужами талого снега и запахом Невы.
Было три часа ночи.
Он вернулся.