Ведьмочка... часть 2

Продолжение...

Прошло два дня. Сорок восемь часов...
 
Они тянулись мучительно долго, как самый плохой сон.
Виктор выполнял свои домашние  обязанности почти что на автомате...

Помыл посуду, выслушал рассказ жены о проблемах в детском саду, отчитал старшего сына за двойку по арифметике, помог сменить проколотую шину на «Москвиче» соседа. Но всё это было каким-то отдаленным эхом.
Его мысли, его существо были там, в той полутемной квартире с дощатыми полами, где пахло пылью, чаем и ее кожей!

Он ловил себя на том, что вспоминает не ее тело,  хотя и оно стояло перед глазами постоянно, жгучее и реальное,  а ее взгляд.
Спокойный, всепонимающий, почти что  насмешливый...

Взгляд, который видел его насквозь, видел всю его убогую, затхлую жизнь, его страх, его затаенные, самые постыдные желания...

Она не просто обнажала свое тело. Она заставила его этим  обнажить свою душу.
И этот стыд смешивался с диким, каким то  животным влечением. Его тянуло к ней, как сильнейшим магнитом. Не как к женщине, а как к источнику чего-то запретного, опасного, но и  реально  настоящего...

В свой выходной, вечером, он сказал жене, что сходит и немного задержится  на работе,  нужно помочь Олегу с их   отчетом. Жена, Катя, кивнула, не глядя на него, поглощенная шитьем платья дочери. Ее доверчивость лишь усиливала его чувство вины, но оно было всё равно  слабее той силы, что тащила его на улицу Карла Маркса, 18...

Он шел пешком, стараясь идти медленно, будто гуляя. На нем была не форма, а простые темные брюки и клетчатая рубашка.
Он чувствовал себя сейчас не милиционером, даже не мужем, а кем-то вроде преступника, идущего на своё тёмное дело.

Сердце колотилось предательски громко...
Но он упорно тащился, как на эшафот, но только добровольно...

Дом стоял всё такой же мрачный и безмолвный. Он обошел его со двора. Окно ее квартиры было освещено. Шторы не было.

Он увидел ее.
Она сегодня, видимо, не танцевала. Она сидела на том самом диване, поджав под себя ноги, и читала книгу.
На ней было что-то вроде длинной, свободной шелковой рубашки, перехваченной в талии. Полупрозрачной. Сквозь ткань угадывались очертания ее тела. Эта картина, где  она, читающая в одиночестве,  была на удивление сейчас домашней и от этого еще более волнующей...

Виктор постоял в тени, борясь с собой. Идти? Уйти? Развернуться и забыть всё это, как страшный сон? Но он уже знал, что не сможет забыть.
Он сделал глубокий вдох и вошел в подъезд...

Дверь в ее квартиру была закрыта. Он постучал. Внутри на мгновение воцарилась тишина, потом послышались легкие шаги. Дверь открылась...

Маргарита увидела его и не удивилась. Ни капли!
Как будто ждала его...

— Ааа, это ты, — сказала она тем же низким, спокойным голосом. — Заходи...

Он переступил порог. Дверь закрылась за его спиной с тихим щелчком, который прозвучал для него громче любого выстрела...

— Снимай обувь, пол только недавно мыла, — бросила она через плечо, возвращаясь к своему  дивану.

Он молча разулся, в носках прошел в комнату и остановился посредине, не зная, что ему делать дальше.
Его  сценарий, в котором он представлял себя неким и наглым  соблазнителем, рассыпался в прах перед ее простым, таким  бытовым спокойствием...

— Садись, — она кивнула на стул, на котором он сидел в прошлый раз. — Чаю?

— Нет, — прохрипел он. Голос ему уже с самого начала не повиновался.

Она отложила книгу и посмотрела на него, обхватив свои колени. Шелковая ткань рубашки натянулась на груди:

— Зачем пришел тогда, милиционер? Проверить, не хулиганю ли я снова?

— Я не по службе, — быстро сказал он. — Я… Виктор.

— Знаю, что Виктор, — она улыбнулась. — Твой напарник называл тебя. Ну, так зачем, Виктор?

Он не знал, что и сказать...

Все заготовленные им заранее  фразы, все «ты мне нравишься» и «давай познакомимся» казались сейчас нелепыми и дико фальшивыми.
Он стоял перед ней, как мальчишка, и чувствовал, как потеют его  ладони...

— Я… не могу забыть тебя, — выпалил он наконец, глядя в пол.

— Я на это и рассчитываю, — просто ответила она. — На этом всё и  строится!

— Что строится?

— Это. — Она широким жестом обвела комнату, себя, его. — Влечение. Томление. Игра. Смысл не в том, чтобы получить что то. Смысл  в том, чтобы всё это  сильно  захотеть ещё и ещё!

Он ничего не понял из этого...

Для него, выросшего в мире, где все было просто,  увидел, понравилось, добился,  это было слишком сложно понять...

— Но я хочу тебя, — сказал он грубо, почти зло. — По-настоящему. Ты же видишь это?

Он сделал шаг к ней.
Она не отодвинулась. Она сейчас  смотрела на него с любопытством, как учёный-- энтомолог на очень редкое насекомое:

— Я всё  вижу. Но я этого не хочу!

— Почему? — его голос почти сорвался на крик. — Ты же… ты же вся такая! Ты показываешь себя всем! Любому мужику с улицы! А мне нельзя? Я что, хуже их?

Она рассмеялась.
Звонко, искренне:

— Ты не хуже. Ты такой же. А может, даже и лучше. Но в том-то и дело, Виктор. Я не хочу никому  «отдаваться». Это так скучно! Предсказуемо.
Мужчина, как только получил то, что хотел, и его интерес сразу же  угасает.
А мне нравится, когда интерес не угасает. Мне нравится быть желанной всегда! Объектом. Мечтой. А не еще одним очередным телом в чьей-то постели...

— Это же ненормально! — выкрикнул он в отчаянии.

— А что нормально? — ее голос стал чуть жестче. — Выйти замуж, как твоя жена? Рожать детей, стирать носки, ненавидеть мужа раньше, чем  через десять лет за то, что он смотрит на других женщин, и мечтает о соседке? Вот это норма? Мне этого  не нужно. Мое тело, это   мое!
И я распоряжаюсь им так, как хочу. Я не продаю его. Я его дарю. Но не всем подряд. И не так, как они хотят. Я дарю свой вид. Ощущение. Воспоминание. И мне этого достаточно. Это мой оргазм для меня!
И он, кстати, сильнее любого другого, который бывает  от физического воздействия!

Виктор слушал, и в его голове всё путалось.

Она была точно  сумасшедшей!
Конечно, сумасшедшей, другого не бывает...
Но в ее безумии была своя, пугающая его логика...

— Дай мне прикоснуться к тебе, — пробормотал он, уже почти умоляя. — Просто прикоснуться! Или этого тоже нельзя?

Она внимательно посмотрела на него, будто взвешивая что-то.

— Хорошо, — неожиданно согласилась она. — Можешь прикоснуться...

Он замер, не веря своим ушам:

— Правда?

— Правда. Но только так, как я скажу. И не больше! Тебе понятно?

Он кивнул, сглотнув ком в горле. Он был готов теперь  на всё!

Она встала с дивана и подошла к нему вплотную. Она была чуть ниже его, и он чувствовал исходящее от нее тепло.

— Можешь погладить, — сказала она.

Его руки задрожали.
Он поднял их и медленно, почти благоговейно, положил ладони на ее плечи. Шелк был прохладным и скользким. Он провел руками вниз, по ее рукам, ощущая сквозь тонкую ткань упругость ее бицепсов, форму ее костей. Она стояла неподвижно, дыша ровно, внимательно  наблюдая за его лицом.

— Теперь спина, — скомандовала она мягко.

Он повернул ее и провел ладонями по ее лопаткам, вдоль позвоночника, к её талии.
Ткань шелестела. Он чувствовал каждую мышцу, каждую ее  впадинку.
Его возбуждение было мучительным, почти болезненным и нарастающим...

— Хорошо, — сказала она и снова повернулась к нему лицом. — Теперь… можешь коснуться моей кожи без рубашки.

Она расстегнула один верхний ряд  пуговиц на рубашке. Потом дальше.
Ткань разошлась, открывая аппетитную и глубокую  ложбинку между грудями. Загар её  был идеальным, без единого пятнышка.

— Теперь грудь. Только руками...

Его дыхание перехватило намертво.
Он протянул дрожащие пальцы и коснулся ее кожи. Она была именно такой, какой он себе и  представлял,  горячей, бархатистой, нежной. Он обвел контуры ее ключиц, провел большими пальцами по изгибу груди, едва ее касаясь, боясь всё это  спугнуть. Он чувствовал, как под его пальцами напрягаются ее соски, но она не издала ни звука. Ее лицо было спокойным, как бы  маской, лишь в глубине глаз заплясали чертики...

— Довольно, — сказала она, и в ее голосе прозвучала жесткость.

Он замер, его руки всё еще висели в воздухе.

— Но… я же только начал…

— Довольно, — повторила она тверже и застегнула рубашку. — На сегодня с тебя хватит!

Ярость, горькая и беспомощная, поднялась в нем.
Его снова использовали? Снова довели до края и оттолкнули?

— Ты издеваешься надо мной! — прошипел он. — Ты дразнишь меня, как последняя сучка!

Ее лицо не изменилось:

— Что ты просил, я тебе и  разрешила! Я разрешила тебе прикоснуться ко мне. Ты прикоснулся. Ты получил то, о чем просил. Чего же ты еще хочешь?

— Я хочу тебя! Всю! — он схватил ее за плечи, сжимая пальцы. Он был сильнее ее, он мог взять ее силой. Сейчас. Здесь. На этом полу даже...

Она не сопротивлялась. Но и  не испугалась.
Она посмотрела ему прямо в глаза, и ее взгляд был сейчас  холодным, как лед:

— Если ты сделаешь еще один шаг, Виктор, это будет уже не игра. Это будет изнасилование. И ты знаешь, чем это закончится для милиционера. Тюрьмой. Позором. Потерей всего. Ты готов к этому?

Ее слова подействовали на Виктора, как ушат ледяной воды.
Он отпустил ее, отшатнувшись...

Она была права!
Он был в ловушке. В ловушке ее же правил!

— Уходи, Виктор, — сказала она тихо, но непреклонно. — Ты получил свой урок на сегодня.
Достаточно... Пока...

Он стоял, сжав кулаки, дрожа от унижения и нереализованного желания. Он снова горел. Сгорал заживо от стыда и похоти. Она снова выиграла!

Не говоря ни слова, он развернулся, схватил свою обувь и почти выбежал из квартиры. На лестнице он в спешке надел туфли, споткнулся и чуть не упал.
Он выскочил на улицу и жадно глотнул прохладный ночной воздух. Тело его ломило, как после тяжелой болезни. В брюках снова было мокро и липко.
Проклятие! Она снова свела его с ума, не дав ему ничего взамен!
Реально, это ведьма!

Он шел по темным улицам, и в его голове стучала одна и та же мысль, навязчивая и жестокая:

— «Я добьюсь своего. Любой ценой. Я заставлю ее захотеть меня. Я должен это сделать! Или я не мужик!».

Он не понимал ее этой игры.
Он понимал только одно,  он не сможет жить дальше, не познав ее до конца!
Эта женщина стала для него навязчивой идеей, какой то тяжелейшей  болезнью. И он был готов на всё, чтобы найти лекарство от неё. Или заразиться ею  окончательно...

Продолжение следует...