Шахматы

(Автопортреты)

Раньше папа занимался шахматами, даже в области выступал; брат уже наигрывал разряд. Отцовская библиотека включала советскую серию в мягком переплёте по шахматным композициям, биографии шахматистов со всеми значимыми ходами и партиями. Книжки самих шахматистов и стопку московских обозрений газетного вида, публиковавших партии соревнований. Папки вырезанных из "Науки и жизнь" и других журналов задачек, частью сортированных по подписанным конвертам. Иногда наклеенных на половинки перфокарт, в коробке из-под обуви на манер картотеки. Кроме теперь компьютерных игр и распечаток, ГДР-овские издания в суперобложках и два толстых сборника в мягком переплёте также на немецком. Папа говорил брату: если проиграешь хоть один, второй разряд обеспечен...

Я знал фигуры, брал книжки. Сидя по вечерам в гостиной, разно поддерживал голову, изображая шахматиста. Тянулся к фигуре, чтобы вдруг передумать. Папа стал садиться против меня, показывая основные приёмы. Жаль, я запомнил пару привлекательных названий. Запах табачного дыма от клетчатой рубашки, облекавшей его большое тело. Бабушкины серые глаза и бугорки над щеками, ало поднимавшиеся над подстриженной бородой, когда он говорил и которую чесал, глядя на доску. Так же, когда улыбался моей нахмуренности. Столь выразительной, что решил: я стану профессиональным шахматистом. В гимназии второй школы поговорил с факультативным преподавателем по шахматам как своим прежним - насмешливым дедком с бабочкой в белый горошек. Посматривавшим, как сверстник ставит мне шах за шахом. Искусно хмурившемуся, отстёгивая верхние пуговицы рубашки в изображаемом напряжении. В итоге закивавшим, как бы говоря: да, мальчик будет великим гроссмейстером. Это мотивировало на дальнейшие подражания; хотя лицами шахматистов я побеждал одну бабушку - и то прекращавшую притворяться, когда пообедавший отец уходил на работу...

Похожее продолжалось в карточных играх, отлично практическому смыслу познания для брата. Я бездумно запоминал, какую карту когда бросить. Он прикидывал подобно бабушке, каких карт у противника быть не может. Они переглядывались, как бы говоря друг другу: мы же понимаем, у тебя нет масти? - я разочаровывался сложностью, развлечению поперёк. Продолжая слушать их загадочные реплики, этим удовлетворённый как будто. Бабушка поворачивала ко мне своё настоящее лицо, которого помню хитроватые глаза в треугольниках век и добрые лучики морщинок. Прищуривалась и кивала: понял? - я прищуривался и кивал, ничего не понимая. Потом она села со мною против брата, уже смотревшего с таким превосходством, словно мы в любом случае проиграем. Бабушка подбадривала, что мы победим. Брат кусал губы, чтобы не выдавать улыбки. Такое же преимущество имея позже в компьютерных играх, сложностью лишь развивавших его целеустремлённость; меня же всё больше интересовало внешнее многообразие вещей, взросление постепенно переходя во внутреннее...