Лагерь

(Автопортреты)

Сытость глушит прежнюю чуткость, почти не выпуская чувство. Прежде побуждавшее к занятиям, так что отвыкаю прислушиваться. Июнь иссякало солнце, редкий лучик пробуждал ветер и дождь. Воздух не прогревался, в облака темнело; но запахи молодой листвы и влажной земли пробудили забытое чувство - столь мимолётное, как взмах крыльев. Вызвавшее чуть уловимую ассоциацию, и пропавшее...

В детском лагере на Дону впервые увидел, как темнеет летний вечер. Печаль отражения в окнах одноэтажного корпуса, одно открыто. Тюль сдвинута, крашеные синие стены. Мама показала на ней богомола, как будто позволявшего себя разглядывать. Отец разговаривал с мужчинами перед телевизором, в саду синело. Под кронами тени зияли, как ямы. Влажно стыли запахи после жаркого дня, как раз и вспомнившиеся...

По другую сторону из комнат - над огненно-рыжим горизонтом дремали пёрышки тёмных облачков, отставшие от остальных. Закат заблеснил и стемнил внизу деревню, куда мать собирала нас каждый вечер. Выдавала трёхлитровые банки за парным молоком и вела мимо ветхих заборчиков, над которыми спускалась бахрома берёзовых лоз, каких не было на Севере...

Следующие лета мы отдыхали без папы, работать остававшегося. Кажется: чересчур сваливая на потребность в материальном достатке, пережив с детьми девяностые. Мы отправлялись через Петербург и Москву, которые нам увидеть нужно - во всех экскурсиях и культурных местах. Через всех друзей и родственников, по путёвкам от КНЦ и Колэнерго. Первые выбивала мама и отчасти бабушка, вторые - отец. В том числе - в разные детские лагеря, лишь на Дону несколько раз...

Вполовину опоясавшего склон, под которым расположилась деревня. Над оным восходил сосновый бор, в который я вглядывался поздно вечером. Забирался на забор и светил фонариком в чащу, запомнившуюся угрожающе нависшей на лагерь высокими кронами, как будто подступив двинуть лагерь вниз. Я наслаждённо боялся, как от вождения фонариком перемещались тени за деревьями...