О трёх стихотворениях ААБ вольные фантазии

Полное название: “О СТИХОТВОРЕНИЯХ (НЕКОТОРЫХ) А. А. БЛОКА: ВОЛЬНЫЕ ФАНТАЗИИ”

       Стихотворения отбирались по формальным критериям: (а) наличие в первой строке стихотворения местоимения “я”; (б) наличие в той же строке (в крайнем случае, во второй) глагола движения (с приставкой или без).

       Возникает вопрос: почему такой выбор или критерий – глагол движения? Ну, стоит в первой или во второй строчке такой глагол – что в этом такого? На самом деле, это во многом задаёт и “ритм”, и “атмосферу”, и настроение, и развитие сюжета, и много чего ещё – утомительно перечислять. “Лирический герой” (в дальнейшем ЛГ) начинает движение из некой точки в пространстве, и этому его начальному положению соответствует определённое душевное, эмоциональное, духовное состояние, правда, не всегда в тексте обозначенное. Затем в результате движения ЛГ оказывается уже в ином пространстве, которое имеет мало что общего, фактически противоположно тому прежнему, изначальному. Органы чувств ЛГ начинают функционировать иным, весьма отличающимся от обычного, образом, что был характерен для отправной точки движения. Чаще всего к физиологическим органам восприятия присоединяются и “органы” иной природы – метафизической, сверхчувственной. Особенно наглядно это проявляется, когда ЛГ “выходит” или “уходит” в ночь. Соответствующим образом, и “очень сильно”, изменяется и его внутреннее состояние.

       Этот “выход в ночь” – один из устойчивых мотивов в поэтике ААБ; ситуации, когда ЛГ “вступает в море мрака / тьмы, для того чтобы исследовать, что в нём” (agressi sunt mare tenebrarum quid in eo esset exploraturi – эпиграф к одному из рассказов Э. По) в стихотворениях ААБ регулярно повторяются. Сейчас просто нет смысла их все выявлять, но определённо можно набрать больше десятка, а то и двух.
 
       Это было небольшое “вступительное замечание” к рассматриваемой группе стихотворений. Несколько разовьём основной тезис.

       Итак, если в начальных строках стихотворения присутствует глагол движения, то с высокой степенью вероятности в пьесе имеется какой-никакой, но сюжет. Как внешний, физический: “герой” покидает некое помещение или просто то место, обычно неназываемое, где находился ранее, и перемещается в некое более открытое и объёмное пространство. Так и сюжет внутренний, представленный движением, развитием лирического чувства, сменою ощущений, впечатлений, настроений –  как и в любом лирическом произведении. – Или, скажем ещё “более шире”: ЛГ выходит из капсулы своего “лирического Я”, вступает во внешний мир, простирающийся за пределами его “лирического контура”. (Или же контур превращается в прозрачную, проницаемую, сверхтонкую и сверхчувственную мембрану, и тогда грань между миром внутренним и внешним совершенно стирается). Само собой разумеется, мир этот огромный, таинственный, загадочный. Герою предстоит не то чтобы его постичь – этого ещё никому не удавалось сделать, – но сделать хотя бы первые робкие шаги, чтобы ознакомиться с его обитателями, с населяющими его сущностями и образами, с заполняющими его предметами, объектами, формами, как-то уяснить себе их природу и свойства. И эти образы, “сущности”, призраки, фантомы и прочие обитатели “ночного” мира имеют – важно сразу же отметить – совершенно иную природу, нежели “лирический герой” и вообще “обычные, нормальные люди”, какими мы их знаем по “дневному” миру. Поэтому во многих случаях “герой” вступает в этот неизведанный мир с известной робостью, опаской, даже страхом. Затем, по мере узнавания, освоения нового мира эти эмоции сменяются не столь настороженными, более спокойными, наконец, могут, гипотетически, обратиться и в противоположные. Либо, если это уже не первый подобный “выход” и этот мир уже достаточно изучен, эмоции ЛГ уже с самого начала так или иначе положительно окрашены, вплоть до такого: “Я шёл к блаженству…” (18 мая 1899 г.).

       Более того, исходная и последующая ситуации могут быть представлены и таким образом: ЛГ покидает пределы своего “лирического Я”, вступает во внешний, объективный мир – пусть и весьма специфический. Мир этот представляет собой сплав, амальгаму внешних объективных, “реальных” объектов, деталей этого мира и их предельно субъективного восприятия и отражения в сознании ЛГ (автора пока оставляем в покое).

       Из этого обстоятельства вытекают по меньшей мере два возможных подхода к анализу содержания лирических стихотворных текстов, тем более таких, относящихся к символистскому периоду творчества ААБ.
 
       (I.) Всё, чём говорится в стихотворении, всё его содержание – это фантазия, сновидение. Действие разворачивается единственно в воображении, в сфере духа ЛГ, а сам дух испытывает глубоко изменённое состояние сознания, назовём его “ночным”.
 
       (II.) Содержание – это комбинация субъективного и объективного. Действие хотя бы в какой-то своей части происходит в “реальном мире”, пусть и замысловато преломляющемся в сознании ЛГ; при этом сам ЛГ то ли переживает высокое творческое напряжение вкупе с вдохновением, то ли грезит туманными видениями, то ли пребывает в сомнамбулическом трансе; последнее наиболее вероятно.
 
       (III.) Наконец, если числить за идеализмом как философской системой и мирочувствованием хоть какую-то правду, то возможен и третий подход: всё происходит исключительно в идеальном мире, населённом столь же идеальными, невещественными бесплотными, бестелесными сущностями, вступающими друг с другом в сложные и малопонятные с точки зрения “реализма и материализма” отношения. Факт наличия у ААБ развитых визионерских способностей не вызывает сомнений. Ему ничего не стоило погрузиться в “инобытие” и находиться среди тамошних образов и видений какое-то время, зачастую и долгие часы. 

       По непродолжительном размышлении останавливаемся на втором подходе, то есть (II.). Пусть всё же будет какая-то опора под ногами в виде островков “объективной материи”.

       Завершая вступление. Отправной момент (касательно первых двух стихотворений) – исключительно внешнее, формальное сходство: оба начинаются со слов “Я вышел”. (Но получается и невольная перекличка с уже проанализированным “Выхожу один я на дорогу…” МЮЛ). С другой стороны, где внешнее сходство, там уже нередко и содержательное.

       Первое из рассматриваемых стихотворений, как и любое иное – это порождения его, ААБ, абсолютно, идеально субъективного духа, в его творчестве это как-то особенно ярко выражено, потому и интерпретации, и объяснения, и комментарии, и предположения (“Почему автор именно так сказал”) могут быть какими угодно. Это наделяет истолкователя в его рассуждениях и оценках едва ли не полной свободой рук и действий.

***     ***     ***     ***     ***

       Стихотворение № 1 – “Я ВЫШЕЛ В НОЧЬ – УЗНАТЬ, ПОНЯТЬ…”.

       (01.) Я ВЫШЕЛ В НОЧЬ — УЗНАТЬ, ПОНЯТЬ – Недвусмысленно заявленная установка. “Лирический герой” ”выходит в ночь” вполне осознанно, с чётко и ясно сформулированной целью – “УЗНАТЬ, ПОНЯТЬ”. (Поскольку, как увидим чуть ниже, это не первый такой его “выход”, то естественно предположить, что прежние к такому пониманию, которое бы его удовлетворило, не привели). На эту “НОЧЬ” в полной мере и в первую очередь распространяются приведённые выше характеристики пространства, в котором обнаруживает себя ЛГ, отправившись в путь в самом начале стихотворения.
 
       Я ВЫШЕЛ В НОЧЬ – “Мир дневного света” более или менее прозрачен и осмыслен, а вот ночью вокруг ЛГ творится непонятно что, и разобраться во всём этом чрезвычайно сложно. Но ЛГ, надо отдать ему должное, в своих попытках весьма настойчив.
 
       Я ВЫШЕЛ В НОЧЬ – Интересно, какими занятиями, “активностями”, как сейчас говорят, заполнено у ЛГ дневное время суток?      

       (02.) ДАЛЁКИЙ ШОРОХ, БЛИЗКИЙ РОПОТ, – “Герою” уже известно, что, какие сущности, образы, предметы населяют этот мир за пределами его “лирического Я”, это далеко не первое его проникновение в мир ночи. Интересно, что идут в первую очередь звуковые ощущения, “работают” органы слуха, но не совсем физиологические, в чём-то или во многом метафизические. Они воспринимают “далёкие шорохи” как близкие – наравне с “близким ропотом”. Видим особое устройство – сказали уже, в чём-то или во многом “метафизическое” – органов слуха: и близкие, и далёкие звуки воспринимаются с одинаковой чёткостью. Или это такое особое пространство, в котором все предметы звучат с той же самой отчётливостью независимо от того, на каком расстоянии находится источник звука. Или вообще всё вместе, кто знает. Здесь же предварительно отметим, что сочетание несочетаемого – это попытка средствами “естественного языка” дать хоть какое-то представление о “ночном” мире, весьма непохожем на привычный нам “дневной”, “объективный” мир повседневности.
 
       Интересно, а как мыслятся источники этих шумов и звуков? Что или кто скрывается за этим звуковым фоном? Будет ли далее в тексте хотя бы слабый намёк?
      
       (03.) НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ ПРИНЯТЬ, – ПРИНЯТЬ – Принять эти иноприродные сущности в качестве если не равных себе, то сопоставимых по своим свойствам; в качестве таких, бытие которых имеет приблизительно такое же право на существование, что и бытие ЛГ, и тогда, например, вступить с ними в диалог, начать, если получится, “предметное общение”. Или же наоборот: соотнеся с ними собственное бытие, признать их главенство, превосходство. 
 
       Эти “несуществующие” – обитатели иного мира с его “ночными” законами и измерениями. Поэтому с точки зрения дневного мира их действительно не существует. – Расхожий пример: представим себе существо, обитающее в двухмерном пространстве, то есть где есть только длина и ширина, например, это бумажный лист. В этом двухмерном диапазоне названное существо и воспринимает окружающий мир. А пространства с бОльшим количеством измерений органами его чувств не воспринимаются в принципе, они для него со всем их содержимым – абстракция, мнимость, ничто. А наш ЛГ отличается от всех прочих обитателей дневного мира только тем, что наделён способностью проникать в ночной мир, улавливать исходящие от него токи, колебания, распознавать его звуки и образы. Способностью, однако, относительной, ограниченной; она не позволяет с первого раза полностью уяснить и понять этот мир. Поэтому необходимы всё новые и новые “выходы” и попытки, о чём недвусмысленно свидетельствуют и первые строчки; ещё более подчёркивается этот момент в заключительном четверостишии.
 
       (04.) ПОВЕРИТЬ В МНИМЫЙ КОНСКИЙ ТОПОТ. – “МНИМЫЙ” – то же самое, что и НЕСУЩЕСТВУЮЩИЙ. Скорее всего, в значении “не до конца понятый, определённый в понятиях и терминах или хотя бы в словах естественного языка”. – Вообще, ЛГ оказывается неплохо осведомлён об этом “ночном царстве”. Очевидно, это далеко не первый такой его “выход”. – Или, второй вариант, если объяснять, почему конский топот “МНИМЫЙ”: мир, в котором оказался ЛГ, выйдя в ночь, одновременно и существует, и не существует. Поэтому, например, топот и “есть”, и в то же время его “нет”. – Вот это и есть диалектика. А заодно и квантовая физика, механика, принцип неопределённости, котик Шрёдингера. В конце концов, а чего вы хотели?
 
       Желали хотя бы “слабого намёка” на источники звуков – вот, пожалуйста, представитель семейства лошадиных, отряда непарнокопытных (что бы мы делали без “Википедии”?!). Обоснованно предположить и наличие всадника. Но надо подождать, посмотреть, какие звуковые и зрительные образы будут ещё являться ЛГ (дательный падеж).
 
       Ничего не сказано о состоянии природы, атмосферы, о том, какая вообще погода. По настроению, по внешним признакам, будете смеяться, но очень напоминает “Ёжика в тумане”. Тот всё потерянно метался среди непроглядного тумана, ему тоже всё время были слышны какие-то звуки, за которыми он безуспешно пытался распознать их источник (-ки). И, судя по тому, что ЛГ прежде всего достигают звуки, что именно через звуки ЛГ пытается постичь этот мир, ночь туманная, видимость по меньшей мере ограниченная – в просветах, а так практически нулевая.
 
       Наверняка этот топот отмечался и ранее, во время предыдущих “выходов”, но должной ясности относительно “природы” коня и всадника не наступило. Видим ещё одну попытку уразуметь, прийти к пониманию. 

       МНИМЫЙ КОНСКИЙ ТОПОТ – Очередное, уж которое по счёту свидетельство в пользу того, что это далеко не первая “ночная вылазка” ЛГ. Во всяком случае, и “белый конь”, и его таинственный наездник (см. ниже), как минимум, единожды, а то и более раз ему уже встречались.

       (05.) ДОРОГА, ПОД ЛУНОЙ БЕЛА, – А вот и нет, оказывается, никакой не “Ёжик”: луна светит вовсю. Если, конечно, ЛГ хоть в какой-то степени “говорит правду”, что хоть какой-то “частью” своего существа он, действительно, присутствует во внешнем мире, а мир обладает хоть какими-то объективными свойствами. – Но при малейшей возможности любое несоответствие  “поэтической фактуры”, тех “деталей”, из которых складывается “художественный мир стихотворения” – любое их несоответствие “естественнонаучной картине мира” мы тотчас же, нимало не колеблясь, записываем в “остранения”. Всё именно так и никак иначе: (а) всё вокруг ЛГ окутано густым туманом (в качестве иллюстрации см. знаменитый мультик “Ёжик в тумане”); (б) одновременно ярко светит луна, ночное небо безоблачно. Прецедент (один из многих у ААБ): “Встану я в утро туманное, / Солнце ударит в лицо. […] С ними (= с весёлыми песнями) и в утро туманное / Солнце и ветер в лицо!” (3 октября 1901). В поэзии так можно и даже нужно, но в “реальной жизни” может быть только одно из двух: либо “утро туманное, утро седое”, либо яркое солнце и свежий, упругий ветер в лицо. А так, “чтобы всё вместе” – нет, так быть не может.

       Сказали “в поэзии”, но важно уточнить: только в символистской! Это один из её основных эстетических постулатов. Если нечто подобное встречается во всякой иной, то над этими несуразностями вовсю потешаются как критики на зарплате, так и рядовые минимально вдумчивые любители. Здесь тоже, в принципе, можно было бы всласть поёрничать-позубоскалить. Но в то же время это означало бы расписаться в своём невежестве по части поэзии символизма, в нечуткости и “профнепригодности”.

       (06.) КАЗАЛОСЬ, ПОЛНИЛАСЬ ШАГАМИ. – Невидимые сущности, эфемерности где-то рядом, совсем близко. – Двойственность везде и во всём: то ли туман, то ли яркий лунный свет, а лучше сказать, то и другое вместе и одновременно, нераздельно и неслиянно. Так же и со звуками: кажется, что они то совсем рядом, то приходят откуда-то издалека. Наконец, чьи шаги, кому они принадлежат? Самому ЛГ? (Кстати, это тоже любопытно: вот ЛГ “вышел в ночь”. Продолжает ли он движение или находится в статике, занимает позицию неподвижного наблюдателя?). Или неведомым обитателям этого мира, потустороннего по отношению к ЛГ? Или и ЛГ, и этим, другим, непонятным?

       И всё равно пространство, несмотря на (якобы) его превосходную видимость в ярком лунном свете, заполняется в первую очередь звуковыми образами, продуктами деятельности органов слуха. Зрительные – на втором плане.

       (07.) ТАМ ТОЛЬКО ЧЬЯ-ТО ТЕНЬ БРЕЛА – Наконец-то подключается зрение; как мы уже привыкли, и физическое, и метафизическое. Всё-таки успел заметить, разглядеть некую форму, некий контур, неясные, но всё же зримые очертания. Или очертания оттого неясные, расплывчатые, что едва видны сквозь туман? Может, то была вполне себе телесная, корпулентная фигура, а тенью она сделалась, поскольку везде туман? 

       (08.) И ОПУСТИЛАСЬ ЗА ХОЛМАМИ. – И не просто заметить, но и отследить траекторию движения, хотя и само явление тени, и её движение, судя по всему, были мимолётными, весьма стремительными. Или, возможно, это ближе к истине: сначала “брела”, волочила ноги, но затем, будто испугавшись или поспешая по своим делам, довольно быстро исчезла из поля зрения.
 
       И всё же, надо понимать, данная “тень” – далеко не единственная: дорога “полнилась” и, по-видимому, продолжает “полниться шагами”.

       Следующий вопрос: на каком расстоянии “холмы” от ЛГ? Упорствуем: ночь скорее туманная, непроглядная – исходя из того, что основная “модальность” стихотворения – подчёркнуто звуковая (при относительно скромно выраженной визуальной). Поэтому холмы должны подступать довольно близко к тропинке, по которой бредёт ЛГ (или он застыл в одной точке?); если “далеко”, то как бы он мог увидеть тень, “опустившуюся за холмами”? Всё это как-то слабо вяжется с тем, что, судя по ощущениям, пространство стихотворения – большое, открытое, не стесненное, не зажатое между близко стоящими холмами, меж которыми вьётся тропинка. – Так ведь сказано же: “остранение”, “всё не так, как в жизни”. Поэтика такая. Какие вопросы? С чего вдруг недоумение? Что тут непонятного?

       (09.) И СЛУШАЛ Я — И УСЛЫХАЛ: – Предельная концентрация усилий, напряжение работы органов слуха. В таких случаях говорят “весь превратился в слух”. Закрадывается – не подозрение, но догадка: такое “сверхусилие”, такое напряжение позволяет не только воспринимать самые далёкие и неясные звуки, но и само по себе их парадоксальным образом создаёт. Давно отмечено и потом тысячу раз повторено: поэт, имеется в виду, конечно же, “большой”, “настоящий”, а уж тем более такой, как ААБ, создаёт, творит свой собственный, уникальный мир с его особыми законами, пропорциями, соотношениями, зачастую весьма далёкими от тех, что присущи “объективному миру”. Но как, какими средствАми, инструментами “создаёт”? Обычно посредством работы органов зрения: бросает взор в мёртвое, пустое, неодушевлённое пространство – и являются горы, моря, долины, звёздное небо и т. д. (Мы об этом при анализе “Выхожу один я на дорогу…” уже говорили). А здесь тот довольно редкий случай, когда “поэтический мир”, когда лирическое и метафизическое пространство стихотворения создаётся, конструируется, вызывается к жизни посредством работы органов слуха – несмотря на “тихую”, как у А. А. Фета, “звёздную ночь” с “трепетно светящей луной”; во всяком случаете, в этом нас пытается уверить пятая строка (“Дорога, под луной бела…”). Слух выступает одновременно и средством создания “внешнего мира”, и его же, “мира”, познания.

       (10.) СРЕДИ ДРОЖАЩИХ ЛУННЫХ ПЯТЕН – Включаются в работу органы зрения, в этом стихотворении, надо сказать, второстепенные по отношению к органам слуха. Сразу же отметим, что “дрожащие лунные пятна” можно наблюдать лишь вблизи, на расстоянии максимум нескольких десятков метров. Далее всё сливается в сплошной нерасчленённый фон.
 
       Так, на минуточку, а с чего это пятна “дрожат”? – Прямо вдоль тропинки наросло всяких деревьев, дует немалой силы ветер, ветви колеблются, и пятна оттого дрожат? Тогда шум ветра достаточно силён, он должен если не заглушать, то препятствовать восприятию иных звуков. Это если на деревьях листья, а они там есть? Вдруг дело осенью происходит, когда всё ветром сдуло? Но, как видим, каждый звук весьма отчётлив, ясно различим. “Вообщем”, будем считать, что это очередное “остранение”: шум ветра в ветвях и есть, и его нет, он и препятствует и в то же время совершенно не мешает воспринимать иные звуки, буквально со всех сторон устремляющиеся на ЛГ.

       Поставим окончательную точку в вопросе “лунных пятен”. Наиболее вероятный период года – поздняя осень либо начало зимы – сырое, ненастное. Деревья стоят без листьев, “дрожащие пятна” в лучах яркой луны (хотя нет никакой луны, всюду густой туман) они создавать не могут! Ветви деревьев, лишённые листьев, колеблющиеся в сильных порывах ветра, рисуют на земле не “пятна”, а нечто иное – те или иные геометрические фигуры с острыми, резкими краями, очертаниями. “Пятна” возникают в результате разнонаправленных движений ветвей, обильно одетых листвою.

       И здесь же, ладно, ещё одно суждение, касающееся “поэтики символизЬма”. Как дать представление, рассказать о том, о чём рассказать невозможно? Поведать о мире, не имеющем ничего общего с нашим обыденно “земным”, лишь время от времени соприкасающемся с ним малозначащими небольшими фрагментами? – Наверное, только так: сочетая несочетаемое, нагромождая нелепости, несуразности, “остранения”, подбирая им под стать языковые фигуры и комбинации. Это, пожалуй, единственно доступный в “земных условиях” изобразительный и художественный приём. А в результате,– вот ведь парадокс какой – волнующий, удивительный! – этот иллюзорный мир, которого, по всей вероятности, никогда не было, нет и не будет, становится таким осязаемым, зримым, реальным! 

       ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ (небольшое, в дополнение к заявленному выше). “Остранения” – первейший показатель, что “лирическое повествование” представляет собой сновидение. Что монтаж, соединение элементов, отдельных сцен, картин, фрагментов происходит по принципу сновидения – “творческого”, разумеется, явившегося не обычному человеку, но сверх меры одарённой художественной личности.

       (11.) ДАЛЁКО, ЗВОНКО КОНЬ СКАКАЛ, – Конь и далеко, и в то же время близко: копыта, бия в землю, издают весьма громкий и звонкий звук. (Если бы “он” был “далеко”, но звук от его копыт всё равно достигал бы ушей ЛГ, то либо конь должен быть гигантских размеров, как у богатыря Святогора, либо акустика должна быть идеальной, как в античном театре). Но, главное, коня ЛГ не видит, только слышит. – Ещё одно “остранение”, куда более наглядное, “ярко выраженное”: конь – на солидном расстоянии от ЛГ, а “лунные пятна” – близко, среди них жеребчик скакать-резвиться не может! Нет никакой луны с её “пятнами”, повсюду туман, плотный, тяжёлый, непроницаемый. Баста!

       (12.) И ЛЁГКИЙ ПОСВИСТ БЫЛ ПОНЯТЕН. – Опять органы слуха, безусловно в данном стихотворении доминирующие над всеми остальными. Вновь отметим, что это довольно редкий случай в практике стихосложения. – Ещё одно звуковое ощущение, ещё один образ: “лёгкий посвист”. “Лёгкий”, но, тем не менее, пробивающийся сквозь громкий, “звонкий” топот копыт, шум ветра в ветвях дерев? Естественно, напрашивается вопрос: кто издаёт? Какие мнения, предположения? – Наездник? А смысл? Семиотическая нагрузка, значимость “лёгкого посвиста”? Не Соловей же Разбойник (у того был “тяжёлый”), и не лихой казачина с шашкою и нагайкой.
 
       “ПОНЯТЕН”? – Лукавство? – По-видимому, “с высокой степенью вероятности” – см. следующую строфу.       

       (13.) НО ЗДЕСЬ, И ДАЛЬШЕ — РОВНЫЙ ЗВУК, – Очередной “звуковой образ”, очередное “действующее” лицо в этой звуковой “драме-аллегории”. Что означает? Кто или что издаёт? Какова символическая, образная, метафорическая, семиотическая функция? (Равно как и у всех прочих звуков и редких визуальных образов). – “ЗДЕСЬ” – источник звука где-то рядом. “И ДАЛЬШЕ” – значительно более отдалённый, и тем не менее идентичный тому, который “ЗДЕСЬ”. Появляется ещё одно “звуковое поле”, которое, судя по всему, перекрывает все звуки, явившиеся ранее и, возможно, звучащие до сих пор. Действительно, все звуки, которы уже были как-то названы, – они продолжают звучать? Они длительные или “однократные”, и уже затихли? Как, вообще, они соотносятся друг с другом? Что образуют – гармонию, мелодию, прерывистый “белый шум”, какофонию? Просто разрозненные звуки и шумы, никак друг с другом не связанные, не взаимодействующие? – Вообще, где звучат? Вне, имеют какую-никакую “объективную природу” или только и исключительно “внутри” ЛГ? Слуховые, условно, галлюцинации? 

       (14.) И СЕРДЦЕ МЕДЛЕННО БОРОЛОСЬ, – Орган восприятия № 3. (Органы слуха – № 1, зрения – № 2). Вбирает в себя данные от 1 и 2? – А ещё, может, и время здесь течёт по-иному: если конь “несётся” (строка № 18), то время бежит стремительно, но “внутри” ЛГ оно “медленное”.

       (15.) О, КАК ПОНЯТЬ, ОТКУДА СТУК, – Остранение! Шикарное! Холёное! Только что уверял, что “лёгкий посвист”, видите ли, ему “понятен”. – Коллега, вы невнимательны. Тут же “стук”, нечто иное по своей природе и звуковым характеристикам. – “Стук” взволнованного сердца? А кажется, что идёт извне?

       (16.) ОТКУДА БУДЕТ СЛЫШЕН ГОЛОС? – ВАРИАНТ № 1: В этой пустыне, видно, всё же затосковал по родственной душе, хотя бы по какому-нибудь человеческому существу. – Хотя, по правде говоря, не особо верится ЛГ, что так вот “он” взял и затосковал. Он довольно-таки холоден, суховат, отстранён от мира (как, наверное, и сам автор). – ВАРИАНТ № 2: Неясные звуки и стуки, сгустившись, сконцентрировавшись, должны взойти на более высокую ступень, обрести новое качество, стать человеческим голосом. Или голосом неведомого? Но в любом случае чем-то более чётким, ясным, различимым, поэтому и его “сообщение”, “послание” будут восприниматься “более легче”.

       Напряжённое ожидание, что вот-вот – и все эти неясные звуки, стуки, шорохи, топоты, посвисты и проч., вся эта совокупность разнородных звуков (какофония?) приобретёт, наконец, более высокое качество, обернётся человеческим голосом, и тогда общение с миром ночи станет более внятным и осмысленным. И вслед за голосом может или должен явиться его носитель, прекрасное (?) / совершенное (?) / лучезарное (?) / ангельское (?) / райское (?) / дьявольское (?) / инфернальное (?) / демоническое (?) etc. существо? – Но и в этом раз ожидания оказались обманутыми; необходим следующий “выход в ночь” или, кто знает, ещё целая их серия. 

       (17.) И ВОТ, СЛЫШНЕЕ ЗВОН КОПЫТ, – Да слышал уже, и хорошо, чётко, ясно: коник скакал “ЗВОНКО”. К чему повторяться и опять себе же противоречить? И если “СЛЫШНЕЕ”, то тогда вообще уже грохот? Вновь какое-то рассогласование со сказанным выше. – Кстати, “ЗВОН КОПЫТ” – земля твёрдая, мёрзлая, а то и ледком покрытая? (Не по мостовой же “он” несётся?). Дело зимой происходит? А зимой туманы бывают? Конечно, бывают – но при температурах, близких к нулю. А чтобы копыта “звенели”, морозец должен быть, как минимум, минус 10. Не забудем, ярко светит луна. – Как разрешить недоумение? – Очень просто: объявить несовместимость очередным “остранением”, и дело с концом. Мол, установить с точностью время года, когда происходит действие, не представляется возможным. Отмечаем одновременное наличие признаков почти всех времён года: тёплого лета, ненастной осени и даже стылой зимы. 

       (18.) И БЕЛЫЙ КОНЬ КО МНЕ НЕСЁТСЯ… – Похоже, ЛГ, во всяком случае, сейчас, стоит, не двигаясь. – И, между прочим, с чего это ЛГ утверждает, что именно “конь”, а не кобылица, как в цикле “На поле Куликовом”? Рассматривать особо времени не было (“несётся”!). По какой-то общей стати, характерным движениям, повадке? – Ну, может быть…

       (19.) И СТАЛО ЯСНО, КТО МОЛЧИТ – Ой ли? Уже “лёгкий посвист” был понятен, как же.
 
       Очередное лукавство, если не сознательный ввод публики в заблуждение. Ничего абсолютно ЛГ неясно, почему, как увидим из заключительного четверостишия, будут ещё и ещё “выходы”.

      “МОЛЧИТ” – разительный контраст с “КОНСКИМ ТОПОТОМ”.

       (20.) И НА ПУСТОМ СЕДЛЕ СМЕЁТСЯ. – Остранение! Замечательно, превосходно! Под занавес, но такое бесспорное, тучное, холёное, лоснящееся! Ему цены нет! – Принцип тот же: сочетание несочетаемого: одновременно и “молчит”, и “смеётся”, и вроде бы всадник, и в то же время седло “пустое”. (Союз “и” всё же сигнализирует, что некто молчащий и некто смеющийся – это одно и то же лицо). Это, наверное, то, что называется “диалектическая логика”. Или “диалектическое”, оно же “поэтическое” мировосприятие: мир весь соткан из сущностей, качеств, субстанций, которые соотносятся друг с другом по принципу крайних противоположностей, и вместе с тем образуют неразрывное единство. Вот автор это фундаментальное качество мира и своё собственное ощущение, восприятие мира в таких образах и передаёт.

       А вообще, тут и особо вдумываться не надо: некто несётся на белом коне, но при этом молчит и в то же время смеётся, и седло при этом остаётся пустым. Всё это мнимость, призрак, химера, пустота… – Или попытка, уж в который раз повторимся, передать средствами привычного, обыденного языка содержание, которое в текущих “земных условиях” в силу объективного порядка вещей, сколько ни старайся, никак выражено быть не может.

       А ведь, действительно, жеребчик совсем уже близко к ЛГ. Но что это значит? А то: когда до ЛГ останется всего несколько метров и даже меньше, когда его будет обдавать разгорячённое дыхание, это будет означать конец стихотворения-сновидения, это будет пробуждение ЛГ от его сна.
 
       В комментарии к стихотворению говорится, что друг ААБ Е. П. Иванов однажды прямо спросил поэта, кто же это смеётся на пустом седле. Автор не знал, “как” определённо ответить, ответил полувопросительно: “Должно быть, антихрист”. – Может, просто сказал первое, что пришло в голову, чтобы отвязались? “Антихрист” – и на белом коне? Не слишком убедительно. Или, наоборот, чтобы легче ввести в заблуждение доверчивую паству? Но если антихрист в своём первородном качестве, в каковом и предстаёт в этом ночном подлунном мире [* Примечание], то должен быть на чёрном. А если явится уже в дневном мире перед “широкой публикой”, то, действительно, лучше на белом, так быстрее поверят, что вот он, “Спаситель”, понимаешь.
         [* Примечание – Вот ещё один принципиальный вопрос, касающийся “философии и методологии”: в каком качестве предстают все вещи в этом мире ночных теней и образов? Подлинном или мнимом? Ещё одно невероятной сложности препятствие на пути, ведущем к объективному пониманию. И ещё одно соображение в пользу того, что ЛГ будет ещё долго продолжать свои “выходы”. – Отчего-то вспомнился “Очарованный странник” Н. С. Лескова. Там главный герой в один из периодов своей жизни тоже периодически устраивал себе “выходы”. Только у него они означали многодневные запои с посещением множества питейных заведений, с плавными переходами из одного в другой. (:-)))]

       (21.) Я ВЫШЕЛ В НОЧЬ — УЗНАТЬ, ПОНЯТЬ –
       (22.) ДАЛЁКИЙ ШОРОХ, БЛИЗКИЙ РОПОТ, – Этот мир таинственных, непонятных звуков и производящих их сущностей, субстанций настойчиво, неотвязно ЛГ преследует. Поэтому, “с высокой степенью вероятности”, эти его “выходы в ночь” будут повторяться и повторяться.

       (23.) НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ ПРИНЯТЬ, – Или, по крайней мере, приблизиться к этим “эфемерным сущностям”, которые населяют то ли внешний мир, более или менее объективный (как он воспринимается, представляется ЛГ), то ли его, ЛГ, внутренний, о котором он, тем не менее, имеет весьма смутное представление, хотя и постоянно “носит” его “внутри себя”. А лучше и проще сказать, что и внешний мир, и внутренний сливаются для ЛГ в одно фактически нерасчленённое, недифференцированное целое. Или пока весьма слабо дифференцированное. По-видимому, перед нами – лишь одна из начальных попыток как-то выделить в этом целом отдельные фрагменты, по возможности уяснить их сущность и качества, дать им определение, – чтобы знать, где, в каком пространстве ты вообще существуешь, как жить дальше, чего ждать, что предпринимать – или ничего и т. д. Это очень важно – “узнать, понять”. И такая потребность ЛГ (творительный падеж) явственно ощущается, недвусмысленно акцентируется уже в первой строке.

       (24.) ПОВЕРИТЬ В МНИМЫЙ КОНСКИЙ ТОПОТ. (6 сентября 1902 г. С.-Петербург) – “Поверить” – Можно ли вообще доверять своим ощущениям, впечатлениям, предположениям, пониманию (“И стало ясно, кто молчит…”, но так ли?)? Или все попытки ни к чему не приведут?

       Строки 1–4 и 21–24 – как вдох – выдох, за которым, надо ожидать, последует следующий, очередной вдох в виде всё того же “выхода” в “ночной” мир. Возможно, подобных циклов будет ещё много: герой лишь в начале пути. Процесс познания, исследования мира, начинающегося сразу же за границами, за “телесно-метафизическими контурами” ЛГ, бесконечен. Поскольку данный “выход” никакой ясности не принёс, никаким пониманием не обернулся. Как бы даже ЛГ вконец не запутался. Требуется “выходить”, “вторгаться” ещё и ещё.

       Какой “образ действительности” в стихотворении утверждается? – Нет ничего проще: существует два мира. Особой границы, резкой грани между ними нет. Секрет Полишинеля: в известной степени это одно и то же, особенно для такого поэта, как ААБ (символиста!). Вряд ли сам ЛГ и даже автор стихотворения смог бы ответить на вопрос, где, в каком мире происходит всё то, о чём поведал ЛГ, совершивший экскурс в “иномирье”.

       Вот задумался, например, даже самый простой человек, неприметный, что есть мир, в котором он живёт, каково его устройство, какое место этот человек занимает в мире, тоже хочет всё это дело “узнать, понять”, внести для себя ясность – и оба этих мира – эмпирический, материальный, и человеческий, субъективный; ещё говорят, первая и вторая действительности – незамедлительно сливаются в его сознании в одно неделимое целое. Это, правда, уже кантианством попахивает, но не суть. А тут у нас сам Блок А. А.!

       Ну и, конечно, наш всегдашний тезис, что практически любое значимое лирическое стихотворение строится по принципу сновидения, и к данному тексту применим в полной мере – несомненно и безусловно! Что же это, как не сновидение – от первой строки до последней?!

       И уж в который раз: наилучшая параллель – честное слово, “Ёжик в тумане”!

       Кстати, “не лепо (пишется через “ять”, но она в Интернетах не отображается) ли ны бяшетъ, братие”, то есть не настало ли время обратиться к самому большому и полному собранию сочинений ААБ (к восьмитомничку), не заглянуть ли в комментарий к нашему стихотворению? Открываем, смотрим: «В черновике, озаглавленном “Влажный холод” (поздняя осень или стылая, промозглая зима! Деревья голые, никаких листьев! – М. Б.), другой текст заключительной строфы: “И встали дыбом волоса, / И пел я, простирая длани… / А там – промчались голоса / В сыром серебряном тумане”». – “… в ТУМАНЕ”, КАРЛ! В СЫРОМ! – Без комментариев. No comments. – Таким образом, Ёжик, блуждающий в тумане, обретает законное, неоспоримое, незыблемое право считаться основным прототипом ЛГ данного стихотворения.
 
       Там же, в комментарии, ещё отмечается близкое сходство этого стихотворения (по теме, образам, словарю и композиции) со стихотворением Ф. Сологуба “Я ухо приложил к земле…”, датированным 3 декабря 1900 г., но мы эту линию отсекаем. Подход к анализу стихотворного текста исповедуем герметичный. Содержание стихотворения рассматриваем как имманентное по своей природе; всё самое важное и необходимое для его понимания, объяснения стихотворный текст уже содержит в самом себе; привлечение внешних источников в виде биографических моментов, уже выполненных комментариев и т. п. должно быть минимальным. Вот что есть в тексте, из того и нужно исходить, интерпретировать как бог на душу положит. Ведь у нас “фантазии” в конце концов! Канонов этого жанра придерживаемся неукоснительно. Что хочу, то и ворочу! И ндраву моему перечить не смей!

       ЖАНР: звуковая “драма-аллегория” на тему поэтического познания, освоения “окружающего мира”, прокладывания, но лучше сказать, “нащупывания” своего пути в мире. В качестве основного средства и инструмента – органы слуха. И в то же самое время – и создания, сотворения мира посредством звука. 

       Будем выписывать, перечислять существительные, передающие различные звуковые ощущения? Даст ли это что? – Хорошо, можно попробовать, соотнося каждый звук и шум с его источником (или отсутствием / неопределенностью такового).

       ЗВУКОВЫЕ ОБРАЗЫ, заметно в совокупности образов стихотворения преобладающие. Это же так естественно: если ЛГ окутан туманом, то первоочередным средством, позволяющим хоть как-то ориентироваться и намечать свой путь, должен быть слух. Итак: ШОРОХ (далёкий), РОПОТ (близкий), ТОПОТ (конский, мнимый), снова ТОПОТ (ЛГ не видит коня, слышит только его топот, “далёкий” и вместе с тем “звонкий”), ПОСВИСТ (“лёгкий” и в то же время “понятный”), ЗВУК (“ровный”), СТУК (ЛГ очень хотелось бы понять, откуда он доносится), ГОЛОС (то ли человеческий, то ли принадлежащий существу, скорее всего, “над- или внечеловеческой” природы), ЗВОН КОПЫТ (ставший ещё более слышным), МОЛЧАНИЕ и одновременно СМЕХ (того, кто занимает “пустое седло”). 

       Тогда заодно перечислим и ВИЗУАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ, какой бы природы – объективной или сновидческой – они ни были. Зрительные образы: ДОРОГА (белая под луной), чья-то ТЕНЬ (только что брела на некотором отдалении, а затем опустилась за холмами), ХОЛМЫ, ЛУННЫЕ ПЯТНА (дрожащие, видимо, как следствие того, что ветер, довольно сильный, раскачивает деревья), КОНЬ (белый, несущийся прямо на ЛГ), НЕКТО (молчащий и восседающий на “пустом седле”).

       Есть во всём хоть какая-то “система” или нет? Не говоря уж о “структуре”? (А в чём между ними разница? Разве это не одно и то же?) В зрительных образах явно нет. Или, не будем столь поспешны и безапелляционны: если приглядеться, то сначала идут “неодушевлённые” предметы и образы, а затем, последним, является – несётся прямо на ЛГ! – “одушевлённый” представитель, как уже указывалось, отряда непарнокопытных; в завершение появляется Некто, якобы оседлавший коня и вместе с тем невидимый; тоже вполне “одушевлённый” и, несомненно, “разумный”, находящийся на куда более высокой ступени эволюции, нежели наш жеребец и, кто знает, даже ЛГ.

       В СЛУХОВЫХ ОБРАЗАХ наблюдается нечто подобное: с одной стороны, звуки, издаваемые “неодушевлёнными” предметами (“шорох”, “звук”, “стук” – правда, их вполне могут и “одушевлённые” издавать; но всякую неопределённость записываем в неодушевлённость), с другой – “одушевлённым”, но, надо понимать, “неразумным” (конь), наконец, “ГОЛОС”, “МОЛЧАНИЕ” и “СМЕХ”, которые должны принадлежать уже существу “разумному”, пусть его “природа” и не во всём может быть сходна с человеческой, или вообще не сходна. “ГОЛОС”, как мы выяснили, так и не был услышан, почему этот “выход в ночь” ЛГ не может быть признан последним. И в этом ещё одно свидетельство в пользу того, что “природа” этого неведомого всадника заметно отличается от таковой же ЛГ, почему ЛГ всё никак не может её ухватить, себе объяснить. А “… и лёгкий посвист был понятен”; “и стало ясно, кто молчит […] смеётся” – это просто малоубедительная попытка выдать желаемое за действительное. Вроде, мол, я-то теперь знаю, кто это, но вам не скажу – по крайней мере, сейчас, как бы вам ни хотелось узнать. Или вообще никогда не скажу [* Примечание].
       [* Примечание – Но надо отдавать себе отчёт “о том”, что если бы ЛГ доподлинно установил, кто “молчит” и кто “несётся”, чей это раздаётся “посвист”; добросовестно всё выяснил, разузнал и поведал затем нам самым точным и исчерпывающим образом, не допускающим никаких “туманностей” и двусмысленностей, то всякая “поэзия”, вся тончайшая лирика, построенная на неуловимой игре теней, полутонов, нюансов, вся чарующая мистическая атмОсфера произведения вмиг улетучились бы. Это был бы уже сухой канцелярский отчёт о посещении в ночное время окрестностей гор. Санкт-Петербурга либо дачной местности упразднённого в 2019 г. Солнечногорского района современной Московской области (ныне городской округ Солнечногорск), “Википедия” не даст соврать.] 

       “О ЧЁМ ЭТО ПРОИЗВЕДЕНИЕ? ЧТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ АВТОР?” – Если постараться и воскресить в себе школьные навыки, то ответ, наверное, будет таким: “О том, что человек со всех сторон окружён всевозможными таинственными, загадочными вещами, явлениями, феноменами – они то ли существуют на самом деле, то ли являются порождениями его воображения и фантазии, – и чтобы уяснить их себе, распознать их сущность и существо, человек использует весь инструментарий, который только есть в его распоряжении. Это прежде всего его органы чувств – и физиологические, и метафизические, и сверхчувственная интуиция, и провидческий дар (если есть), и способность к пониманию вещей, к рационализации внешнего мира и своих чувств (впрочем, в меньшей степени) и ещё нечто, сокрытое в глубинах души и духа. 

       Возможно, это несказанное, неназываемое (innomable), что предстало ЛГ в его ночном странствии, что составляет основу мира, невыразимое на естественном языке и есть самое главное. Внешне нелогичные, противоречивые словоупотребления, положения и ситуации (в качестве основного средства познания в условиях плохой видимости выступает слух, то есть вся “сцена” должна быть окутана туманом – VS. – ясная лунная ночь; некто в седле МОЛЧИТ – VS. – одновременно СМЕЁТСЯ) – всё это попытки передать, выразить на нашем языке то, что в объективном смысле выражению не поддаётся”.

       ИТОГ. Человек, как ни странно, живёт не в полой безвоздушной сфере, но во внешней среде, в “окружающем мире”. Мир этот – исходя из предметного (условно) содержания стихотворения, (а) либо полностью умещается в сознании ЛГ / автора; (б) либо имеет внеположную по отношению к ЛГ / автору природу, населён объективными сущностями, субстанциями, предметами; (в) либо представляет собой сплав, амальгаму (а) и (б). – Человек не может жить без познания мира, без того чтобы его понять и объяснить. Поэтому он раз за разом “выходит” в этот мир, покидает пределы своего “лирического Я”, оказывается вне его контуров. Как инструмент, как средство познания использует свои органы чувств (в данном стихотворении – слуха (в первую очередь; что нетипично)), зрения, сверхчувственную интуицию и т. д., а также способность к рациональному мышлению – “узнать, понять”.
 
       Но мир этот, таящийся под густым покровом “туманов и обманов” (см. стихотворение № 3), настолько странен, сложен, причудлив, настолько отличен от мира дневного (и тем и опасен в том числе), что напрасно думать и надеяться, будто он легко и быстро откроется для понимания. Одним, даже сверхусилием мистического чувства, единичным актом откровения его не постичь. Поэтому ЛГ ещё не раз “с опаской осторожной” (И. А. Бунин) и обострённым любопытством будет исследовать это царство теней и призраков. Об этом говорит заключительное четверостишие, во всём совпадающее с первым.
      
       Ещё, если о жанре, то путешествие (своеобразное): (а) в мир собственной души и духа, населяющих его фантазий, причудливых образов, химер, эфемерид и т. п.; (б) во внешний мир, окружающий “лирическое Я”, не менее затейливый, фантасмагоричный.

***     ***     ***     ***     ***

       Вторым номером идёт, естественно, “Я ВЫШЕЛ. МЕДЛЕННО СХОДИЛИ…”. Здесь всё как-то попроще будет, наверное.

       Кстати, в собрании сочинений ААБ в цикле “Стихи о Прекрасной Даме” это стихотворение идёт первым сразу же вслед за Вступлением (“Отдых напрасен. Дорога крута…”). Это имеет какое-то особое значение? Символическое или ещё какое?
 
       (01.) Я ВЫШЕЛ. МЕДЛЕННО СХОДИЛИ – Я ВЫШЕЛ – Всё тот же мотив оставления некой точки, в которой ЛГ находился до начала своего движения; мотив выхода из привычного места обитания в некую иную среду на какое-то определённое время, не навсегда, конечно. Сколь бы ни был склонен ЛГ к столь специфическому времяпрепровождению, в дневной мир он всегда возвращается. (Навсегда только здесь: “Вот зачем, в часы заката / Уходя в ночную тьму, / С белой площади Сената / Тихо кланяюсь ему” (“Пушкинскому Дому” (11 февраля 1921; написано за несколько месяцев до ухода)).

       (02.) НА ЗЕМЛЮ СУМЕРКИ ЗИМЫ. – Время года обозначено. Равно как и время суток. Реалистическая деталь: на севере, темнеет, действительно, “медленно”. На юге – куда быстрее.

       (03.) МИНУВШИХ ДНЕЙ МЛАДЫЕ БЫЛИ – “Психологический взор” ЛГ обращён в прошлое, в недавнее прошлое (“МЛАДЫЕ БЫЛИ”), именно он воскрешает, вызывает к жизни воспоминания о былом. По косвенным данным, можно прийти к выводу, что это (далеко) не первый подобный “выход” ЛГ. А именно: когда-то, во время первых “выходов”, ЛГ действительно “вызывал” “МЛАДЫЕ БЫЛИ”, но затем они обрели самостоятельное бытие и теперь уже сами, без внутреннего усилия, без “акта вспоминания” со стороны ЛГ являются ему навстречу. Такое возможно только после целой серии “выходов” и “воспоминаний”.

       (04.) ПРИШЛИ ДОВЕРЧИВО ИЗ ТЬМЫ… – Цель “выхода” в сгущающиеся сумерки в первой и второй строчках не названа. Но теперь ясно, что это свидание с воспоминаниями и, заметим, приятными, о минувших днях. Свидание не первое, поскольку воспоминания выступают навстречу ЛГ “ДОВЕРЧИВО”, и относятся они к недавнему времени (“МЛАДЫЕ БЫЛИ”).

       Воспоминания, видимо, “яркие” и периодически посещающие ЛГ во время его “сумеречных выходов”, так что они уже в чём-то утратили “генетическую связь” с ЛГ и теперь уже в качестве автономных сущностей населяют пространство ночи. Их уже не обязательно “вызывать”, они сами “приходят”, едва только над ЛГ расстилается ночной покров.
 
       (05.) ПРИШЛИ И ВСТАЛИ ЗА ПЛЕЧАМИ, – Как свита, как окружение, составленное из добрых друзей. – Действительно, уже всё “сами”, без и вне “актов вспоминания”  со стороны ЛГ – и приходят, и окружают, и так прямо к нему и ластятся, льнут. 

       (06.) И ПЕЛИ С ВЕТРОМ О ВЕСНЕ… – Ну вот, подметили уже, что воспоминания – недавней, весенней поры, миновало лишь полгода, немногим более. Песнь ещё не растворилась бесследно, слышима отчётливо. Причём воспоминания “хорошие”, приятные, светлые – интересно, ЛГ им часом не подпевает? – Ветер зимний, холодный, колючий, но с весенними нотками, это по-своему и “просветляет” мрак, и вносит согревающую струю в ночную стужу.

       (07.) И ТИХИМИ Я ШЁЛ ШАГАМИ, – Понятно, чтобы не спугнуть воспоминания и не нарушить покой вечности. Благоговение и торжественность. И в то же время: мир этот вроде бы уже достаточно ЛГ (творительный падеж) исследованный и понятный, но ведь не до конца. Поэтому, кто знает, чего ещё можно от него ожидать. Ночь всё-таки…

       (08.) ПРОВИДЯ ВЕЧНОСТЬ В ГЛУБИНЕ. – ПРОВИДЯ ВЕЧНОСТЬ – конечно же, идеальным, метафизическим зрением, чувством – вне и помимо обычных органов чувств. – ГЛУБИНА – Возможно, наверное, и такое, “земное” объяснение, откуда взялась “ГЛУБИНА”, пофантазируем: в сумерках или уже в сгустившейся тьме подходим к большой реке (Нева вот она, течёт через весь город) и даже не столько видим перед собою, сколько ощущаем, “предчувствуем” некий провал, на него указывает концентрированный сгусток тьмы (так почему-то бывает над большой водной поверхностью), ещё более “тёмной”, чем тьма вокруг и высоко над нею. Причём эта зона “совершеннейшей” тьмы не просто заполняет пространство, ограниченное берегами реки, но ещё и возвышается на сколько-то метров над её поверхностью в виде купола. Будем считать, что это островок “объективной реальности” в “метафизически-сомнамбулическом” пространстве стихотворения.
 
       Если бы позволила совесть – вряд ли – можно было бы соотнести эту “глубину” с Бездной (Ungrund) Якоба Бёме, из которой, согласно этому “тевтонскому философу”, возникает всё сущее. Но видимых оснований к тому нет, жаль. Однако не будем зарекаться; ещё неизвестно, куда “рассуждения” нас выведут.

       (09.) О, ЛУЧШИХ ДНЕЙ ЖИВЫЕ БЫЛИ! – Вновь сладостные воспоминания – о “действительных событиях и ситуациях” или о “былых мечтаниях”? – Да нет, “БЫЛИ” вроде “ЖИВЫЕ”, будто наяву переживаются в памяти, и так отчётливо и ярко, что сделались уже самостоятельными сущностями – значит, всё и на самом деле было, не фантом, не химера.
 
       (10.) ПОД ВАШУ ПЕСНЬ ИЗ ГЛУБИНЫ – Песнь, музыка вызывают из бездны … ну, в общем, “вызывают”, приводят в движение, а что, увидим из следующих строк. Опять же, видим, что воспоминания, которые ЛГ некогда “оживлял”, обращаясь к своей памяти, теперь обрели полнокровную “субъектность” и всё “делают сами”: и поют сладостную песнь о былом, и даже низводят на землю сумерки и – высшее проявление их невероятной магической силы, их могущества! – повелевают самой вечностью, пробуждают к жизни её “сны”! – см. заключительные строки.
 
       Более “мягкая” версия. Конечно, “ПОД ВАШУ ПЕСНЬ” можно понимать и так, что основная функция у “ЖИВЫХ БЫЛЕЙ” – аккомпанирующая. А СУМЕРКИ и тем более “СНЫ ВЕЧНОСТИ” обладают своей собственной субъектностью, сами по себе и “сходят”, и “встают”.
 
       Да, всё-таки, сдаётся, будем самокритичны, насчёт “могущества” песен нас малость занесло. Функция у них всё же больше вспомогательная: своим пением сопровождают, украшают “схождение” и “вставание”. Но и это, безусловно, “красивое имя, высокая честь”: вплетать свою мелодию в мировой концерт светил, в симфонию вечности!

       (11.) НА ЗЕМЛЮ СУМЕРКИ СХОДИЛИ – Хотелось бы, наконец, обнаружить здесь столь желанное “остранение”. В “нормальных”, “земных” условиях сумерки не столько опускаются сверху вниз, с неба на землю (небо ещё может быть относительно светлым, оно окончательно темнеет последним), а совершают перемещения в горизонтальной плоскости из мест, первыми вобравшими в себя ночной мрак, это могут быть, например, заросли кустарника или группы близкостоящих деревьев, на более светлые участки поверхности, постепенно их заполняя [* Примечание].
       [* Примечание – “Короткая летняя ночь, доживая свой последний час, пряталась в деревья и углы, в развалины бубновской усадьбы, ложилась в траву, словно тьма её, бесшумно разрываясь, свёртывалась в клубки, принимала формы амбара, дерева, крыши, очищая воздух розоватому свету, и просачивалась в грудь к человеку, холодно и тесно сжимая сердце” (М. Горький “Жизнь Матвея Кожемякина”).

       Это картина наступления утра, но вполне ясно, что вечером всё повторяется, только в обратном порядке: сначала сумерки “свёртываются в клубки”, поглощают “деревья и углы”, “развалины бубновской усадьбы”, а затем распространяются на те участки, что ещё хранят отсветы дневных лучей. (Бог мой, сколько изощрений, чтобы не повторять дважды “распространяются на более светлые участки”...]

       И как было бы соблазнительно объявить, что сумерки исходят и расползаются по земле из того куполообразного сгущения “абсолютной тьмы” над рекой Невою! – Но несколько убавим пыл. Более вероятно, всё же, что имеется в виду глубина ночного неба. Тогда “стройная концепция” вмиг разрушается. Но как-то не похоже, чтобы ЛГ поднимал голову и смотрел вверх, на небо. Вокруг страшная темень, надо внимательно под ноги смотреть.
 
       Хотя, совершим небольшое самоубийство, “СУМЕРКИ СХОДИЛИ” – это же простейшая метафора. Нельзя же, в конце концов, столь буквально, убого всё понимать, тем более, в стихотворных текстах высшей пробы! Вопиющий дилетантизм!
 
       (12.) И ВЕЧНОСТИ ВСТАВАЛИ СНЫ!.. (25 января 1901. С.-Петербург) – “ВСТАВАЛИ”! То есть движение снизу и наверх! Вертикальное восхождение! Значит, и сумерки движутся примерно так же! Сперва подымаются из бездны, сгущаются в купол над Невою, окутывают “деревья и углы”, а затем уж и целиком покрывают Мать сыру землю! Есть “остранение”, принцип, что не бывает “истинной поэзии” без “остранений”, не нарушен [* Примечание]! А “остранения” – верный знак, что всё или многое протекает в сновидении. И вот, пожалуйста, прямым текстом: “СНЫ вечности”! Ещё и потому, что на дворе ночь, время и сладких, и страшных снов.
       [* Примечание – А если и нет в этих строчках никакого “остранения”, то мы его “волевым порядком” утвердили, навязали. Ой, ну подумаешь…]

       Теперь ясен и мотив, конструирующий смысловое наполнение стихотворения: это вызывание к жизни, воскрешение, возбуждение: (а) воспоминаний, “младых былей” (из глубин памяти; а те уже сами спустя какое-то время начинают исполнять “вокальные партии”); (б) “снов вечности” – из таинственных глубин, куда с наступлением ночи погружается земля. Велик, всепобеждающ соблазн вновь, как и в случае с “Выхожу один я на дорогу…” приплести сюда Р. М. Рильке: “Und in den N;chten f;llt die schwere Erde / aus allen Sternen in die Einsamkeit” (“А по ночам (стремительно) падает / погружается, обрывается Земля / с высоты всех звёзд (где она находилась днём) в одиночество”). – Стихи и у Блока, и у Рильке образуют гигантские миры, они не могут не пересекаться!

       Вот ещё, кто не верит, дословное (!) совпадение. БЛОК: “Есть лучше и хуже меня, / И много людей и богов, / И в каждом — метанье огня, / И в каждом — ПЕЧАЛЬ ОБЛАКОВ” (1906).

       РИЛЬКЕ: “… Мы стояли у окна, мимо проплывала Дузе со своей подругой, мадемуазель Полетти. Мы вошли к ним в гондолу и медленно поплыли к Лидо. Сегодня Дузе была необыкновенно великолепна той ПЕЧАЛЬЮ, которая подобна метаморфозам ОБЛАКОВ” (1912).

       И не утверждается ли часом в последних строках стихотворения скрытое тождество “МЛАДЫХ БЫЛЕЙ” и “СНОВ ВЕЧНОСТИ”? Что проистекают они из одного источника?
 
       Одним словом, картина зимнего вечера, а заодно и устройство мироздания в рамках этого стихотворения, согласно ЛГ (дательный падеж) в соавторстве с ААБ, выглядит следующим образом: (I.) С наступлением вечера на землю, что естественно, опускаются сумерки. Возможно, с неба, но, не исключено, из того куполообразного сгущения абсолютного мрака, что образуется над большой водной поверхностью, предположительно, над рекой Невой.
 
       Вечерние сумерки, ночная тьма источником своим имеют Бездну. Сумерки – лишь предвестие, передовой отряд той абсолютной тьмы, что в урочный час, тот  же самый, когда солнце покидает небосклон, начинает свой подъём из неизмеримых глубин Бездны. Лишь по неизъяснимой случайности этот процесс совпадает с заходом солнца за горизонт. То, что сумерки сходят с неба – это оптический обман, иллюзия. На самом деле – см. выше.
 
       Это абсолютное сгущение – метафора и в то же время манифестация, один из ликов, одно из воплощений и проявлений той абсолютной глубины, которая представляется вечностью и находится там же, где и Бездна (Ungrund) “основоположника немецкой идеалистической философии” Якоба Бёме. Глубина, Она же Вечность – неотъемлемая часть Бездны, Праматери всего сущего. И в этом истина: неисчислимое богатство и разнообразие форм мира Божьего, по логике вещей, только и могло родиться, что из Пустоты, из ничего. Не из бОльшего же ещё разнообразия? А то тогда откуда? Как ни крути, а всё упирается в Бездну, в Ничто [* Примечание].
       [* Примечание – Неизвестно, во всяком случае, нам, образованцам, были ли знакомы ААБ тексты Я. Бёме, однако образность и символика философа-самоучки были поэту близки и понятны, он к ним охотно прибегал: “Он занесён – сей жезл железный – / Над нашей головой. И мы / Летим, летим над грозной бездной / Среди сгущающейся тьмы” (3 декабря 1914).

       “И под божественной улыбкой, / Уничтожаясь на лету, / Ты полетишь, как камень зыбкий, / В сияющую ПУСТОТУ…” (“Демон”; 10 июня 1910).

       “И в открытых синих БЕЗДНАХ / Обозначились две тени, / Улетающие в дали / Незнакомой стороны…” (“Здесь и там”; (13 января 1907)). – Здесь, правда, бездны “верхние”. – А что, разница существенна? Ведь “что внизу, то и вверху”. По-другому мир не устроен.
 
       Впрочем, традиция эта весьма давняя, и не только ААБ ей следовал: “Открылась бездна звезд полна. / Звездам числа нет, бездне дна”. – Хрестоматийное от М. В. Ломоносова (“Вечернее размышление о Божием величестве” (1743). Превосходная иллюстрация к древнему гностическому принципу: “верхняя” бездна как зеркальное отражение, повторение “нижней”. Бездна простирается настолько же ввысь, насколько и вглубь. И та, и другая одноприродны и равновелики.]

       (II.) Наступает ночь, в памяти ЛГ воскресают воспоминания “лучших дней”. Воспоминания исполняют тихую торжественную (?) песнь. Их пение обладает магической силой: оно способно вызывать, поднимать на поверхность “чудесные, золотые сны” Вечности. (Либо, в более “мягком варианте”, их мелодичное пение сопровождает явление “снов Вечности”, их восхождение из Бездны, из глубин Вечности).

       (III.) И таинственные сумерки зимы, и пение-воспоминание о “лучших днях”, и восставшие из Бездны, из метафизических глубин земли “сны вечности” – всё сливается в величественную симфонию земных и метафизических стихий. ЛГ – не только зритель, но и полноправный участник этой возвышенной мистерии. Своими воспоминаниями о недавних счастливых днях он приводит в движение этот грандиозный вселенский механизм.

***     ***     ***     ***     ***

       Можно ли утверждать, что и во втором стихотворении ЛГ выходит фактически в ту же ночь, что и первом? – Едва ли. При желании можно было бы обнаружить какие-то их сходные черты, однако они окажутся в тени куда более разительных отличий.
      
       “НОЧЬ” в первом стихотворении – это пространство, насыщенное разнообразными звуками (источник их во многом неясен, за исключением неугомонного коня, его копыт), причём в своей совокупности они весьма далеки от того, чтобы можно было говорить о неком их согласованном и тем более мелодическом звучании. Второй составной элемент – достаточно смутные образы-видения; их перечень, наряду с шумами и звуками, уже приведён.

       “НОЧЬ” в № 02 – это пространство, вмещающее в себя всего две (или три) составляющие: (а) воспоминания (недавние) юных дней; (б) песнь, музыка, мелодия, вызывающие из глубины, из бездны саму вечность (ни больше ни меньше, так, по крайней мере, хотелось бы думать) – ну, или хотя бы “активно сопровождающие” эти  вселенски грандиозные процессы; (в) вечность (тоже ни больше ни меньше). И ЛГ чувствует себя в этом мире вполне уверенно, испытывает радостные, просветлённые эмоции, участвуя в этой ночной мистерии, почему это не первое и не последнее свидание с его обитателями и “действующими лицами”. – Наконец, выглядит это пространство куда более целостным и гармоничным – возможно, за счёт сокращения числа составляющих, их общего благорасположения к ЛГ и друг к другу тоже.

       О зрительно воспринимаемых образах ничего не сказано. Можно, конечно, посчитать, что “младые были”, картины прошлого, которые встают перед мысленным взором ЛГ, – это и есть “визуальный ряд” стихотворения. Во многом верно. Об остальном, о каких-либо “реалиях” охваченной тьмою земли ЛГ ничего не сообщает. (Только “тёмный провал”, в котором ЛГ провидится “вечность”, мы сочли завуалированным обозначением Невы). Или их не было, пространство стихотворения полностью “метафизическое”, или ЛГ не встретилось ничего примечательного, или он заворожён, околдован свершающимся в его присутствии таинственным действием и ничего “реального, земного” вокруг себя не замечает. 

       “ЧТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ АВТОР?” – Вероятно, что царство тьмы и ночи вполне может быть для ЛГ дружественной средой, населённой вполне доброжелательно к нему настроенными сущностями, образами, бесплотными созданиями, “духами”, мелодиями, причём по крайней мере некоторые из них – порождения “абсолютного духа” самого ЛГ.

***     ***     ***     ***     ***

       Что там ещё у нас, “согласно алфАвитного катАлога” стихотворений ААБ, имеется? – Выясняется, что прочие стихотворения, отвечающие избранному критерию, уже не столь богаты подспудным символическим содержанием, чтобы открывать истолкователю поистине безграничные возможности для голословных и спекулятивных трактовок, парадоксов, озарений. – Весьма поспешное заявление; опровержение последует.
 
       Более подробного рассмотрения достойно, пожалуй, только вот это стихотворение февраля 1908 года: “Я МИНОВАЛ закат багряный…”. При беглом, невнимательном прочтении можно было бы подумать, что это первый или один из первых подступов к “Незнакомке”, но если посмотреть время написания, то получается всё наоборот – не подступ, а отголосок: “Незнакомка” – это 24 апреля 1906 г. И в этом стихотворении образ “таинственной незнакомки” заметно снижен и даже вульгаризован: там была, рассуждая в плане земном, “элитная содержанка / куртизанка” (судя по вкусу, с которым одета), а тут какая-то в лучшем случае “дама полусвета”, вдобавок вся в перьях, что потенциально выдаёт в ней ещё и девицу из богемы, причём невысокого пошиба (“много-много перьев” – это “дорого-богато”). А в плане метафизическом – весьма серьёзная перемена или подмена: это если не исчадие ада, то тёмные, мрачные силы явно приложили руку к её происхождению.
 
       (01.) Я МИНОВАЛ ЗАКАТ БАГРЯНЫЙ – Вот так вот сразу, в первой же строке, “выход”, а лучше сказать “прорыв”, молниеносный “бросок” в какую-то космическую даль, во вселенский сумрак. При том, конечно, что такое возможно только в “поэтическом воображении”, а физически – никак. Закат – он всегда там, где линия горизонта, а таковая, как известно, в земных условиях недостижима.
 
       По этой строчке можно скользнуть взглядом и пойти дальше, но если на ней задержаться, вот как мы сейчас, и вдуматься, то открывается такая картина… Легко, непринуждённо, играючи, нарушая все физические законы, попирая все и всяческие реалии объективного мира, ЛГ как бы между делом совершает то, что ещё никому из живущих на земле не удавалось – оставить закат у себя за спиной. Однако более близким к истине может оказаться предположение, что там, “за чертой заката”, перед ним распахнулись отнюдь не космические дали и выси. Произошло не восхождение, а низвержение ЛГ в адские бездны – судя по тем обитателям, которые там предстали его взору (см. ниже). Недаром существует устойчивое выражение “ад кромешный”, то есть начинающийся или открывающийся после того, как некто, как, например, ЛГ в данном стихотворении, достигает кромки, края некой тверди, и затем начинается его стремительное падение-погружение в совершенно иную по природе своей среду. И очень, если вдуматься, страшную. Но для этого Земля должна быть плоской, тогда и закат, действительно, можно оставить позади себя. И что стоит принять подобное допущение? – Да ничего, ничтоже сумняшеся. Скользя по диалектической спирали, человеческая мысль со временем может вновь прийти к воззрениям на Землю как на плоское тело.
 
       И вообще, нигде в стихотворениях ААБ не говорится о том, что Земля круглая или шарообразная. А что, скорее, плоская, с резко обрывающимися краями – пару раз точно, вот ещё: “На черте горизонта пугающей, / ГДЕ СКОНЧАЛАСЬ ВНЕЗАПНО ЗЕМЛЯ… (sic!)” (“Я бежал и спотыкался…” (18 октября 1903)). И разве не может быть у ААБ своя собственная Вселенная, со своими физическими законами, константами, принципами, размерениями, архитектоникой, пропорциями и т. п.?

       (02.) РЯДЫ СТРОЕНИЙ МИНОВАЛ – А вот это вполне реалистично. Обратим внимание: скорость передвижения достаточно высока, причём постоянно увеличивается.
 
       (03.) ВСТУПИЛ В ОБМАНЫ И ТУМАНЫ, – Все вещи названы своими именами. Честное предупреждение: всё, что вам встретится, привидится в этом иллюзорном представлении – фантом, фикция, химеры. Всё это не имеет под собой никакой объективной основы, никакого соответствия в мире материальных форм.
 
       (04.) ОГНЯМИ МНЕ СВЕРКНУЛ ВОКЗАЛ… – Вокзал, скорее всего, за чертой города; скорость ещё более возросла, мимо вокзала буквально пролетел, промчался.
 
       Наблюдаем одновременное движение в двух сферах: “реальной”, земной и в какой-то совершенно противоположной ей по свойствам: невещественной, нематериальной. Но если стихотворение выдержано в “символистской” поэтике, а спорить с этим сложно; если действие разворачивается одновременно в двух планах – символическом и реальном, – то “всё более чем нормально”, “всё именно так и должно быть”, всё в строгом соответствии с догматами символизма.
 
       Но всё же надо признать, что композиция открывается просто шикарным “остранением”: сначала, уже в самой первой строчке, ЛГ взял и как нечего делать перенёсся за черту заката, очутился там, где одни лишь “туманы и обманы” (как, каким образом – не будем и пытаться выяснить; одно очевидно: высота над уровнем моря должна исчисляться, как минимум, несколькими километрами и постоянно увеличиваться). Затем в той же первой строфе видим, что движется ЛГ – судя по всему, летит на небольшой высоте над землёй; не бежит же сломя голову – во вполне земных декорациях: окраинные строения, пригородный вокзал.
 
       Или же дело обстояло так. Неуклонно набирая ход, двигаясь со всё возрастающим ускорением, миновав пригороды и ж/д вокзал, преодолев затем без особых усилий звуковой барьер, набрав вторую космическую скорость, ЛГ через несколько мгновений уже оказался в недосягаемых для смертных космических сферах, в царстве вечной ночи. Однако не исключено и даже более вероятно движение ЛГ за линией заката в противоположном направлении: не ввысь, но в метафизическую бездну, в мир подземелья, а ещё лучше – “Заземелья”. К этому тезису ещё вернёмся.

       Напоследок обратим внимание на высочайшую “субъектность” ЛГ: действует в высшей степени решительно: в мгновенье ока отринув всё земное, устремляется встреч заката. – Или всё не так просто? ЛГ спешит в своё “Заземелье” к строго определённому часу – когда, возникая неизвестно откуда, проходит его “Дама в перьях”. То есть ни о какой свободе его действий говорить нельзя? Приближается эта минута – и ЛГ покорно взмывает в небеса, начинает свой лишь с виду столь впечатляющий полёт?
 
       (05.) Я СДАВЛЕН ДАВКОЙ ЧЕЛОВЕЧЬЕЙ – Можно двояко понимать: (а) в прямом смысле, физическом: толпа, например, расходящаяся после какого-нибудь многолюдного публичного зрелища, так придавила, что ещё немного – и дух вон; (б) но лучше, конечно, в переносном: враждебный, страшный, агрессивный, предельно “нехороший” социум опутал ЛГ по рукам и ногам, словно змеи Лаокоона, и уже никак не вырваться ему из этих удушающих объятий. Тогда “обманы и туманы” – не более чем “полёт мечты”, “поэтическая фантазия”. Но понимать можно и так, и этак, одновременно и параллельно, одно переходит, вырастает из другого. – “СДАВЛЕН ДАВКОЙ” – стилистическое неряшество, “высокое косноязычие”, на что не раз обращали внимание критики, или “чтобы усилить, подчеркнуть” безысходность ситуации? – А сам этот его “космический полёт”, долженствующий, казалось бы, освободить его от невыносимых оков, обернётся, как вскоре увидим, ещё большей зависимостью и несвободой.
 
       (06.) ЕДВА НЕ ОТТЕСНЁН НАЗАД… – Здесь как бы даже “физический аспект” не превалирует ли над “символическим”? Больно конкретный образ: толпа безжалостно теснит ЛГ; он оказывается всё дальше от того места, где ему так хотелось бы находиться. Например, в очереди за билетами на спектакль той, чья красота нынче покорила сердце ЛГ. До кассы было рукой подать, но вздыбилась людская волна, и отнесла героя в самый дальний угол вестибюля, вдавила в стену.
 
       “Оттеснён” из мира грёз, видений, “туманов и обманов”? – Вердикт: какому-либо внятному, рациональному истолкованию строка не поддаётся.
 
       (07.) И ВОТ – ЕЁ ГЛАЗА И ПЛЕЧИ, – И ВОТ – как итог, как результат, как конечная цель движения и вообще всех устремлений ЛГ. (Всё же, значит, несмотря на то, что “толпа” ЛГ изо всех сил откуда-то “оттесняла”, ему этот её напор удалось преодолеть). Где произошла столь желанная и долгожданная встреча? Не в “реальной” же, “физической” людской толпе. Значит, там, где “туманы и обманы”, за чертой заката. И “она” сразу так близко, можно всматриваться в её глаза, изучать линии плеч (декольте?) и т. п. – И ВОТ – как итог долгого, длительного пути. Но на самом деле всё происходит внезапно, “идея пути” ничем и никак не выражена. Видимо, ЛГ в своём рассказе перескочил сразу через несколько ступеней. Не было, не было “её” – и вдруг появилась.
 
       (08.) И ЧЁРНЫХ ПЕРЬЕВ ВОДОПАД… – Образ скорее мрачный, чем “светлый”; далее ещё больше в этом убедимся. – Явственное эхо знаменитой “Незнакомки”. Всегда казалось, что Ей можно было бы присвоить более солидный “весовой коэффициент”: видеть в ней не только “премиум-класса эскортницу” и даже не музу при всей необычности и даже новизне такого её обличия, но, в плане опять же символическом, хотя бы Смерть, почему бы и нет (при неожиданном и явно нарушающем традицию внешнем оформлении образа). Иначе с чего это шляпа “с траурными перьями”? А тут их целый “водопад”. Это, наверное, ещё и для того, чтобы никому и в голову не могло прийти, что это какой-то “лучезарный образ”, “небесный ангел”, “Дева радужных ворот”, “Вечная женственность”, идеальный образец “чистейшей прелести” и т. п. Да и чтобы с “настоящей” Незнакомкой ничто не связывало. Кроме того, что это карикатура? Развенчание былого “таинственно-прекрасного образа-видения”?
 
       Но и напрямую персонифицировать и связывать эту фигуру 1908 года со смертью, возводить её в символ только потому, что сплошные “чёрные перья” – откровенный перебор. Это где-то дьявольское, инфернальное создание, наподобие одной из дам, приглашённых на бал сатаны в “Мастере и Маргарите” или, для пущей наглядности, нечто вроде Анидаг / Гадины из “Королевства кривых зеркал”. По меньшей мере, с заявкой на таковое. Изгаляющийся, язвительный карлик прекрасно дополняет образ (на самом деле он, может, и не карлик вовсе, а примерно то же, что один из спутников Воланда). Действительно, ну как может быть “Она” носительницей “доброго и светлого начала”, если всюду и везде её сопровождает уродливый и злобный недочеловек? (Недочеловек – и тем не менее стоящий значительно выше ЛГ, поскольку при каждой встрече адресует ему свою презрительную усмешку). Да ещё эти чёрные, мрачные, декадентские одеяния… – переносим окраску перьев на всё остальное. Выше отметили, что всё, открывающееся взору ЛГ, очутившемуся в “Заземелье”, – фантом, химеры, но надо признать, что и Она, и карлик – вполне реалистичны, вещественны, осязаемы.
 
       И, кстати, представить рядом с Незнакомкой 1906 года безобразного карлика – дикость. (Рядом с Ней вообще не может быть кого бы то ни было: “Всегда без спутников, одна…”). А с “этой”, вышедшей на свет божий в 1908 г., он смотрится весьма органично. Меньше двух лет прошло, и такое “развитие образа” – до не самой изобретательной карикатуры.
 
       Возможен и иной взгляд на ситуацию. Эту сцену свидания ЛГ с предметом своей страсти можно понимать и так: смутные, неясные образы и видения из “Я вышел в ночь…” обрели наконец должную степень насыщенности, концентрации и, слившись воедино, пройдя возгонку и все необходимые трансмутации, приняли человеческий облик. Теперь ЛГ безнадёжно, безответно влюблён в одну из этих эфемерид, воплотившуюся в образе “Дамы в чёрном”, пришедшей на смену Даме Прекрасной, а на деле в порождение ада, зловещих его эманаций.  Теперь только на неё устремлено всё внимание и все переживания ЛГ, он захвачен, порабощён этим болезненным “всепоглощающим чувством”, ни на что более не обращает внимания – оттого больше не слышится никаких звуков и шёпотов, кроме усмешки карлика, но тот её вечный спутник; ЛГ уже ничего не замечает вкруг себя, хотя и в этом мире могут быть деревья, холмы, перелески и всякие иные приметы “живой жизни”.
 
       Реплика в сторону. Тогда, может, в № 1 и впрямь на белом коне несётся антихрист? Тоже родился из голосов и шорохов, расплывчатых образов, обманчивых видений. В общем, получается какая-то чертовщина, нечто нездоровое и крайне опасное. А ЛГ (отчасти и сам ААБ) охотно со всем этим заигрывает, более того, в рабы записался. Не по-человечески как-то всё выглядит… какую модель для подражания всем почитателям предлагает… на какую скользкую тропочку подталкивает…
 
       (09.) ПРОХОДИТ В ЧАС ОПРЕДЕЛЁННЫЙ – Когда было про “глаза и плечи”, то казалось, что они стоят друг напротив друга, близко, и ЛГ её без внешних помех безмятежно (?) / взволнованно (?) / жадно (?) / влюблённо (?) / самозабвенно (?) / исступлённо (?) etc. рассматривает. Теперь же выясняется, что она просто идёт мимо пребывающего в статике ЛГ. – “В ЧАС ОПРЕДЕЛЁННЫЙ” – ещё один отголосок “Незнакомки” 1906 г.: “И каждый вечер, В ЧАС НАЗНАЧЕННЫЙ…”. – И ещё что: если час “ОПРЕДЕЛЁННЫЙ”, то именно к этому часу так спешит ЛГ, боясь пропустить момент её “прохода”. Ergo: это не первый, возможно, далеко не первый его “выход в иномирье”: график её появлений он уже хорошо изучил – или сам вывел путём “эмпирических наблюдений”. И ни о какой “свободе воли” ЛГ говорить не приходится: наступает момент её появления – и он, покорный, подавленный, послушный, безропотно является к положенному месту.
 
       Небольшое замечание обобщающего характера: во всех рассматриваемых стихотворениях отмечаем высокую периодичность, актуальную и потенциальную, проникновений, погружений ЛГ в мир ночи, но его мотивы, побудительные импульсы во всех трёх случаях такие разные!
 
       (10.) ЗА НЕЮ – КАРЛИК, ШЛЕЙФ ВЛАЧА… – Несмотря на “обманы и туманы”, на множественное число, этот мир, если сравнивать его с “Я вышел в ночь…”, гораздо менее населён: всего двое обитателей, причём один неполноценный. Возможно, всё остальное сочтено уже не заслуживающим внимания. Более того, маниакально преданный своей нездоровой страсти, ЛГ ничего уже вкруг себя не видит и не слышит. Зато сразу же появились человеческие существа: роковая красавица и – для внешнего уравновешивания – гадкий, отвратительный карлик (все единицы из синонимического ряда использовали или что осталось? – Да нет, вот ещё – алмаз, брильянт! – “гадкий” и, тем паче, “прегадкий”!) как следствие, “об этом” уже указывали, концентрации, сгущения неясных, смутных образов, столь обильно и плотно населявших пространство “Я ВЫШЕЛ В НОЧЬ…”, да и других “ночных” и “сумеречных” стихотворений ААБ, которых не счесть. Внутренне же они, конечно, одного поля ягоды – страшно ядовитого…
 
       (11.) И Я СМОТРЮ ВОСЛЕД, ВЛЮБЛЁННЫЙ, – Прошла и даже взглядом не удостоила. “Заместо”, в качестве награды за преданность – насмешливый взгляд карлика (см. ниже). – В “символистский” период творчества любовь ЛГ была какая-то расплывчатая, неосязаемая, вся подёрнутая мистическими туманами, однако и светлая, идеально возвышенная, одухотворённая, а здесь она принимает вполне конкретные формы и очертания. Более пугающие, чем какие-либо иные; обрекающие на тяжкие страдания и погибель – в перспективе. И на унижения, издевательства – прямо сейчас. Цена взросления и расставания с “туманами”.
 
       (12.) КАК ПЛЕННЫЙ РАБ – НА ПАЛАЧА… – Весьма красноречиво. Акценты расставлены со всей определённость, роли расписаны предельно ясно. Это чувство, такое новое и контрастное по сравнению с тем, что ещё не так давно наполняло его отношения с Прекрасной Дамою, вмиг ввергает его в рабское состояние. “Субъектности”, если и была когда-то, и след простыл. Приворожили, злую порчу навели?.. Сам определил для себя такую участь?..

       (13.) ОНА ПРОХОДИТ – И НЕ ВЗГЛЯНЕТ, –
       (14.) ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕМ КАЗНЯ… – Тут даже не знаешь, что сказать, настолько ситуация и отношения действующих лиц недвусмысленно определены.
 
       (15.) И ТОЛЬКО КАРЛИК НЕ УСТАНЕТ – То есть данная сцена будет всё повторяться и повторяться.
 
       (16.) ГЛЯДЕТЬ С УСМЕШКОЙ НА МЕНЯ. – Но это вовсе не означает, что ЛГ не будет вновь и вновь стремиться попасть к определённому часу на это же самое место, что он откажется от того, чтоб раз за разом не повторять своё добровольное унижение. Ведь он уже себе не принадлежит, его воля окончательно подавлена. И эта циничная усмешка гнусного карлика – не издёвка ли в более широком смысле над былыми увлечениями ЛГ всяческой мистикой, призраками, “обманами и туманами”, одним словом, “символистской поэтикой”? И к чему привело от неё отречение? Попытки, вполне успешные, выстроить новую “эстетическую систему”?
   
       И этот мир, ещё обратим внимание, совершенно беззвучен.
 
       Теперь, наверное, “общие замечания”, соображения, кратко. Собственно, можно обойтись всего нескольким фразами. Насыщенный всевозможными звуками, шелестами, шорохами, богато инструментированный, населённый разнообразнейшими сущностями таинственный, завораживающий мир “Я вышел в ночь…” и других стихотворений символистского периода как-то съёжился, скукожился до невнятного, полого, совершенно неразработанного пространства и какой-то издевательски равнодушной к ЛГ, его влюблённости красивой стервозины с инфернальным душком, сопровождаемой уродом лилипутом в качестве единственных обитателей.
 
       Раньше ЛГ был такой чуткий, внимательный ко всему, что его окружало – к каждому звуку, мерцанию, дуновению; трепетно и живо откликаясь на малейшие перемены в природе, на прикосновение, песнь ветерка, на вечерние туманы, на игру солнечных и лунных бликов, сам испытывал тончайшие, неуловимые переливы чувств и тотчас же претворял их в лирические высказывания. А теперь стал какой-то жалкий, плоский, одномерный: кроме “этой, в перьях” да мерзкого карлика никого и ничего больше для него не существует.
 
       Закономерно и внутренний мир ЛГ явно оскудел, чтобы не сказать деградировал; всего сколько-то лет назад он включал в себя такое богатство образов, звуков, мелодий, видений и т. д., нынче же всё сузилось до пошловатой дамочки и её омерзительного спутника. И его восприятие мира стало куда более конкретным, обрело неутешительно чёткие контуры и формы. Неужели концентрация, сгущение звуков, образов, видений, которые столь искренне и страстно желал “вочеловечить” ЛГ в “Я вышел в ночь…”, вылилось именно в такие образы? И всё?
 
       Выходит, символизм уже во многом изжит, на смену ему идёт демонизм, нечто откровенно сатанинское – пока ещё не самого ЛГ, но тех, чью милость и благосклонность он теперь пытается снискать. Предварительно такая вырисовывается логика творчества, “идейная и художественная эволюция” в исполнении ААБ. Собственно, об этом уже не раз говорилось, см., например, главу, посвящённую Блоку, в “Розе Мира” Дан. Андреева.
 
***     ***     ***     ***     ***

       Теперь краткие замечания относительно прочих стихотворений, отвечающих избранному критерию.
 
       “ВЫХОЖУ Я в путь, открытый взорам…” – Герой откровенно стилизован под фольклорного персонажа. Неинтересно [* Примечание].
       [* Примечание – Случилось как-то заниматься дачным строительством. Лето, разгар сезона, специалисты нарасхват. Звоним бригадиру, чьи подопечные принялись было за наш домик, подвели его под крышу, перекрыли, а затем, оставив массу недоделок, переметнулись на более выгодный объект. Звоним, просим, умоляем, сулим повышенный тариф: “Надо ещё рамы в окошечки вставить, потолочек досочками забрать, крылечко дооборудовать. Когда сможете этим заняться? Когда приедете?”. Но в ответ из трубки неизменно доносилось: – Неинтересно”.

       Как впоследствии выяснилось, бригаду переманили на возведение загородного дома для легализовавшегося криминального авторитета – человека по-своему щедрого, но и неукротимого в своём гневе, если нанятые им работники хоть в чём-то отступали от принятых ими на себя обязательств и не всегда были аккуратны в следовании его указаниям.]
 
       “Я в дольний мир ВОШЛА, как в ложу…” (1 января 1907) – Самоощущение – от артистического, богемного до космического – яркой творческой личности и роковой женщины (но что касается харизмы и демоничности, уступающей всё же Кармен – Л. А. Андреевой-Дельмас), как его представлял поэт, закружившийся в буйном вихре отношений с Н. Н. Волоховой (период “Снежной маски”). Да и вообще здесь “я” – это же не ЛГ, а лицо женского пола, объект его переживаний.
 
       “Под шум и звон однообразный, / Под городскую суету / Я УХОЖУ, душою праздный, / В метель, во мрак и в пустоту. / Я обрываю нить сознанья / И забываю, что и как…” (2 февраля 1909) – Зачин многообещающий, но далее повествование резко отворачивает в сторону; о самом интересном – что там, “в пустоте и мраке”, какие существа, образы, фантомы и призраки встретились ЛГ, что там с ним приключилося – ни слова; на передний план выдвигается “тема родины”. Вновь вынуждены “коНстантировать о том”, что “символистский период” творчества во многом остался позади, картины и образы иного мира стали уже не столь актуальны и привлекательны, точнее, сменились иными – и содержательно, и по форме.
 
       “Я ШЁЛ К БЛАЖЕНСТВУ. ПУТЬ БЛЕСТЕЛ…” (18 мая 1899) – ЛГ  шествует в вечерний предзакатный час по родной земле, однако в пределы ночи, в эту тьму с её многообразными видениями пока не вступает. А в сердце его, опережая время, возвещая наступление светлого утра, звучит негромкая песнь рассвета. Ночные странствия не отражены; быть может, в этот день им и не суждено состояться: повинуясь далёкому голосу, ЛГ, заключённый в непроницаемую сферу, оберегаемый его пением от всех ночных звуков, шорохов, эфемерных сущностей, пройдёт сквозь ночь, как сквозь пустое безвоздушное пространство. Это будет невесомое скольжение сомнамбулы, на время лишившейся слуха и зрения, сквозь призрачный мир теней и обманов. (Представить, что ЛГ, столь определённо, столь решительно идущий “к блаженству”, вдруг возьмёт и повернёт назад – как-то странно, нелепо, неуместно).

       Справедливости ради нельзя не указать на очевидный слабый пункт в этих наших “рассуждениях”. Это “блаженство”. С чего это мы решили, что ЛГ намеревается преодолеть “сумрак ночи” единственно с тем, чтобы наутро обрести какое-то абстрактное, неизвестно в чём заключающееся “блаженство”? А речь не идёт о более осязаемых и приземлённых ощущениях и переживаниях, ожидающих его в конце пути? Назовём вещи своими именами: о романтической встрече как конечной точке его маршрута? И не суждено ли ЛГ испытать блаженство не при виде первых рассветных лучей солнца, а в самой сердцевине ночи, где-нибудь посреди пути? – Кто знает, может и такое быть, дело-то молодое… – В этом вопросе сохраним некоторую неясность, зыбкость, оставим его окончательное решение более квалифицированным специалистам.
 
       “МЕДЛЕННО, ТЯЖКО И ВЕРНО / В ЧЁРНУЮ НОЧЬ УХОДЯ…” (5 декабря 1900) – В чём-то сходная ситуация – ЛГ предстоит путь, “медленный и тяжкий”, сквозь мир ночи. Если в сердце ЛГ только что звучала “песнь рассвета”, пришедшая откуда-то издалека, извне, то сейчас ЛГ подступает к царству ночи, твердя слова молитвы; молитва рождает и “ясную надежду”, и “безмерную веру”, и в том залог благополучного исхода ночных путей. Как видим, ЛГ теперь: (а) весьма ясно представляет себе все тяготы и опасности “ночных странствий”; (б) более полагается на молитву, помощь добрых высших сил и собственную выдержку и упорство, нежели на “далёкий голос” неизвестной природы и происхождения (повзрослел, наверное). Отмечаем довольно-таки оптимистический настрой ЛГ (это юношеский, самый ранний период творчества), надо сказать, в целом стихам ААБ не свойственный. Но и в этом стихотворении обошлось без “ночных картин”, поэтому нам сказать о нём больше нечего.

***     ***     ***     ***     ***

       Есть ещё, конечно, “программное” стихотворение “ДВОЙНИК” (“Однажды в октябрьском тумане / Я БРЁЛ, вспоминая напев…” (Октябрь 1909)), но оно в своё время было глубочайшим образом проанализировано Д. Е. Максимовым (Д. Е. Максимов “Об одном стихотворении (Двойник)” // Максимов Д. Е. “Поэзия и проза Александра Блока”. – Л.: Советский писатель, Ленинградское отделение, 1981. – С. 152–182); ещё нас там со своими “оригинальными авторскими методиками и подходами” не хватало.
 
***     ***     ***     ***     ***

       “Вхожу наверх тропой кремнистой…” (26–27 ноября 1898); “Вхожу я в тёмные храмы…” (25 октября 1902); “Когда я вышел – были зори…” (17 апреля – 28 сентября 1902; стр. 496); “Я сходил в стремнины горные…” (7 февраля 1901); “Я шёл – и вслед за мною шли…” (1 января 1902); “Шёл я по улице, горем убитый…” (“Перстень-страданье” (30 октября 1905)); “Одинокий, к тебе прихожу…” (1 июня 1901); “Отчего я задумчив хожу…” (19 августа 1899); “Перехожу от казни к казни…” (Октябрь 1907 ); “Снова иду я над этой пустынной равниной…” (22 февраля 1903); “Среди гостей ходил я в чёрном фраке…” (18 декабря 1903); “Хожу по камням старых плит…” (14 апреля 1900); “Хожу, брожу, понурый…” (7 декабря 1906); “Я восходил на все вершины…” (15 марта 1904); “Я к людям не выйду навстречу…” (14 января 1903); “Я просыпался и всходил…” (18 сентября 1902); “Я сходил в стремнины горные…” (7 февраля 1902); “Я шёл во тьме дождливой ночи…” (15 марта 1900); “Я шёл во тьме к заботам и веселью…” (2 августа 1898); “Я шёл – и вслед за мною шли…” (1 января 1902); “Передвечернею порою / Сходил я в сумерки с горы…” (Сентябрь 1906); “Я бежал и спотыкался…” (18 октября 1903) – Что-то, конечно, пропустили, но основное перечислили.
   
       Ничего примечательного, что давало бы простор воображению и фантазии интерпретатора. О господи, что говорю?! Любое стихотворение ААБ – это же целая Вселенная, бескрайняя и неисчерпаемая! Он, между прочим, и сам так о себе говорил: “… вселенная во мне. […] Я сам в себе с избытком заключаю / Все те огни, какими ты горишь. […] Прошедшее, грядущее – во мне” (“Всё бытие и сущее согласно…” (17 мая 1901)). То есть, конечно, вполне можно было бы чего-то присочинить, изобразить, особенно по поводу последнего (“Я бежал и спотыкался…”), да и в прочих немало любопытного, странного, чудесного, например, “Перехожу от казни к казни…” (Октябрь 1907) – это фактически продолжение “Я миновал закат багряный…”; много “конкретики” в изображении отношений ЛГ с его “Дамой в перьях”, и т. д. Но, ей-богу, сил уже нет никаких…
 
       Потому всё, довольно.