Самая сложная операционка

 «Стендап в доме престарелых будущего».
Или
"Постаревший умный дом"

(Выходит на сцену, поправляет воображаемый жилет, оглядывает зал с видом уставшего, но доброго циркового медведя.)

Друзья! Представьте себе позднюю осень. Такое время, когда листья уже не желтые, а мокрые, и прилипают к подошвам, как назойливые воспоминания.

 А день – примерно три часа пополудни. Сумерки еще не наступили, но свет уже какой-то бесплатный, серый, и кажется, будто мир подсвечен одной огромной энергосберегайкой.

И вот в одной из пятиэтажек, пахнущей котлетами, дешевым кофе и легкой безысходностью, в квартире №12 на четвертом этаже, происходит нечто. Наш герой – смешной пенсионер Иван Петрович. Представьте себе человека, который выглядит как добрый гном, переживший три реформы и пять дефолтов. На нем застиранный домашний свитер с оленями, у одного оленя нет глаза – это след битвы с комодом в 2003 году. А рядом – его верный спутник, робособака Шарлотта. Не та, что виляет хвостом, а та, что выглядит как тостер на колесиках с антенной и одним синим «глазом-сенсором». Она его личный саркастичный ЗАГС, МЧС и опекун в одном флаконе.

И вот однажды Иван Петрович просыпается от странного чувства. Не от того, что сосед сверлит – тот сверлит всегда. А от того, что его воспоминания... ожили. И не просто ожили, а требуют к себе внимания, как капризная актриса из провинциального театра.

Сидит он, значит, на кухне, пьет чай из кружки «Лучшему сантехнику», и вдруг его чайник, обычный эмалированный, с отколотой эмалью, начинает... говорить. Голосом его соседки тети Мани.

Чайник (голосом тети Мани): «Самая большая потеря – не смерть, Иван. Это когда ты вдруг понимаешь, что не помнишь, как пахло молоко в 1972 году. А пахло оно... жизнью, Ваня. И надеждой».

Иван Петрович аж подпрыгивает, чай расплескивается на оленя без глаза.

Иван Петрович: Шарлотта! Это ты снова свой голосовой помощник «Скучающая домохозяйка» включила? Убирай! Мне и своих тараканов в голове хватает!

Шарлотта (монотонно, с легким шипением): Отрицаю. Это не я. Судя по аудиоанализу и эмоциональному спектру, это – ваше воспоминание. Версия 2.1. «Эмоциональный реконструктивный саундтрек с элементами кухонной утвари».

Иван Петрович: А зачем оно обновилось?! Раньше всё тихо было! Лежали себе, как старые газеты под диваном! Пылились, не мешались!

Шарлотта: Вероятно, сработал триггер. Запах вашего чая «Беседа» с бергамотом на 87% соответствует данным из вашей памяти за 1982 год. Вы тогда впервые попробовали этот чай в гостях у тети Мани. И съели всю банку варенья.

Тут вступает новый персонаж – его холодильник «Бирюса-12», старый, злой, грохочущий, как танк на брусчатке. И из него тоже доносится голос. Голос его молодого отца.

Холодильник (басом): «Люди говорят: «Живи сегодняшним днем». А я научился жить медленнее, сынок. Чтобы успеть услышать, как шуршит пакет от компота. Это мой личный гимн. Гимн тому, что осталось».

Иван Петрович медленно, как в страшном фильме, подходит к холодильнику. Открывает дверцу. А там, на полке, между банкой с заветренными огурцами и пачкой масла, лежит тот самый пакет из-под компота. Сморщенный, высохший, с еле видной надписью «Ягода-1991». И на нем, как на бирке в музее, мигает светодиодная надпись: «Воспоминание №7: „Пакет от компота“ – активно. Ты еще не плакал сегодня.»

Иван Петрович: Я?! Плакать? Да я мужик! Я за себя и за того парня! Я... я просто чихнул от пыли!

Шарлотта: Анализ воздушной среды. Концентрация пылевых частиц ниже среднего. А вот уровень эмоционального всплеска – зашкаливает. Это не пыль. Это воспоминание требует эмоциональной санации.

И тут – бах! – на кухню вваливается новый визитер. Не сосед, не сантехник. А... его собственный Дедушка из 1972 года. В полный рост! В костюме-тройке, в шляпе-котелке, с портфелем, из которого торчит батон «Нарезной». И пахнет от него керосином и дешевым табаком.

Дедушка-1972 (садится на табурет, хрустя суставами): Здравствуй, внук. Я – твоя память, версия 1.0. Неубиваемая, как танк Т-34. Пришел напомнить: ты так и не сказал «спасибо» за то молоко. Оно было не просто молоком. Оно было... всем. В нем была вся вселенная, Ваня. И ты ее выпил.

Иван Петрович (очумело): Я... я ж не знал! Я думал, это просто молоко! Его тогда всем давали!

Дедушка-1972 (достает из портфеля тот самый бублик): А теперь? Теперь-то ты понимаешь?

Иван Петрович (голос срывается): Теперь... теперь я понимаю, что я не молоко потерял. Я потерял того пацана, который еще не знал, что его можно потерять.

И понеслась! Кухня превращается в филиал театра абсурда. Телевизор «Рубин-714» включается сам и вещает голосом его первой любви, Лидочки:

Телевизор: «Не бойся, что забыл, где очки. Бойся, что вспомнишь, где ты себя оставил. На той скамейке, в том парке...»

Пылесос «Ракета-3», вместо того чтобы гудеть, заводит песню его юности, «Ландыши».

Пылесос (хрипло): «Самое верное – это тот, кто не спрашивает, зачем ты вышел во двор в три ночи... Он просто фонарик включает... и идет рядом...»

А из пакета от компота доносится тихий, шелестящий шепот:

Пакет: «Мы не стареем... Мы просто переключаемся с «мечтаю» на «вспоминаю»... А Шарлотта говорит, что это самая глючная операционка на свете... И она права...»

Иван Петрович садится на пол, прислонившись к «Бирюсе». И плачет. Не от боли. А от того, что все эти годы его память молчала, а теперь – заговорила. И оказалось, ей есть что сказать.

Иван Петрович (сквозь слезы): Шарлотта... а ты... ты всё это знала?

Шарлотта (подкатывается ближе, ее сенсор мягко светится): Разумеется. Я всегда знала. Но воспоминания не хотят быть прочитанными, как инструкция. Они хотят быть услышанными. Как стихи. Плохие, кривые, но – свои.

Иван Петрович (смотрит на пакет): А если... если я скажу им «спасибо»?

Шарлотта: Тогда они решат, что их миссия выполнена. И отключатся.

Иван Петрович: Что?! Но я же еще не всё вспомнил! Про поход в пионерлагерь! Про первую зарплату!

Шарлотта: Именно. Вы не должны всё вспоминать. Вы должны просто... быть с ними. Даже если они говорят голосом чайника. Даже если пахнут молоком, которого больше нет.

Иван Петрович берет в руки пакет от компота. Смотрит на него. Смотрит на Дедушку-1972. На чайник. И говорит тихо-тихо:

Иван Петрович: Спасибо.

И всё. Тишина. Чайник замолкает. Холодильник перестает грохотать. Дедушка-1972 улыбается своей старой, доброй улыбкой и растворяется в воздухе, как пар от только что выключенного самовара. Остается только пакет. И на нем... проступает новая надпись, словно проявившаяся от тепла руки: «Спасибо. Я – пакет. Я был твоим другом. И я всё еще здесь».

Шарлотта: Поздравляю, хозяин. Вы только что успешно обновили свою душу. Без интернета. Без облачного хранилища. Без пароля «12345».

Иван Петрович (с усмешкой): Ну... а если завтра они опять начнут? Если тарелки запоют?

Шарлотта: Тогда вы просто скажете: «Я здесь. Я слушаю».

И они сидят так – он на полу с пакетом в руках, она рядом, – когда в дверь начинают стучать. Это соседка, тетя Люда из 42-й, женщина с бигудями и в халате с лошадками.

Тетя Люда (за дверью): Иван Петрович! Вы там чего замечтались? Флешмоб забыли! Сегодня танцы под «Песню о хорошем настроении» у подъезда! Все пенсионеры уже собрались!

Иван Петрович медленно встает, отряхивает штаны.

Иван Петрович: Иду, Людмила Степановна, иду! Сейчас... Только пакетику своему чайку налью. Он, похоже, тоже нуждается в хорошем настроении.

И впервые за долгие годы, выходя из квартиры, он не просто помнил – он чувствовал, как пахло то самое молоко. Молоко 1972 года. И в этом запахе была целая жизнь.

(Спикер делает паузу, смотрит в зал с улыбкой.)

Вот так, друзья. Пока вы тут сидите, ваши чайники, возможно, готовятся к монологу. Ваши холодильники – к исповеди. А ваши пакеты от компота... они просто ждут, когда вы наконец их услышите.

Не выкидывайте их. Они – не мусор. Они – летопись. Написанная не чернилами, а жизнью. Спасибо, я – Иван Петрович! И помните: самая сложная операционная система – это человеческое сердце. И она, черт возьми, никогда не просит лицензионного ключа!

(Уходит под аплодисменты, споря с невидимой Шарлоттой.)