13. Павел Суровой Седая нива

БА, КАКАЯ ВСТРЕЧА!

 Их подразделение перекинули в расположение села, лежавшего на реке Стрыпе в районе Тернополя. Вечером обещали, что приедет новый командир роты, для ознакомления с личным составом. Все были возбуждены до предела. Ведь от командира зависит в армии многое. Или их бездумно будут бросать в атаки, даже зная, что эти атаки ничего не дадут. Но посылать будут для реляций  в штаб. А если командир будет солдатам вместо отца, то и губить их бесцельно не будет.
 Данило, находящийся в дозоре, был собран и внимателен. Ведь всего в трех верстах находились позиции австрияков, способных в любой момент перейти в наступление. Тишина могла быть обманчивой. Пока даже пушки молчали. Данило посмотрел вверх, по небу плыли белые, как снег, облака, порой напоминающие фигурки зверей.
 «На восток движутся. В сторону дома, ; подумал Данило. ; Как-то там сейчас наши. Всё ли убрали на пашне. Иван уже большой за старшего. А и Серега, подрос. Николка пока мал, да и Шурка  тоже. Да, растут дети. Приеду домой, не узнаю. Как там Илья? В прошлом письме писал, что переводят их госпиталь в тыл. Хорошо. Все не на передовой».
 Так за думами своими и дошел Данило до лагеря. Смена его кончалась. Другие пойдут в дозор, а ему отдых на три часа полагается. Подходя к лагерю, он услышал смех, доносящийся из-за палаток.
; И шо ты думаешь, он сказал? Будешь поучать доктора, вместо пальца язык ампутируем. А я шо? Я говорю, доктор вот, если бы мне 100 граммов налили, то и двух пальцев не жалко. ; Балагурил Степан Гмыря из-под Воронежа. ; Пальцев вон аж двадцать. Куда их стока?
; Ну, и как новый командир? ; спросил Данило, сидящего у палатки на куче нарубленных им дров для костра, Тихона Зворыкина из Костромы.
; Да вроде ничего, спокойный и видать толковый мужчина. Высокий такой и красивый, за такими девки «мрут», ; ответил тот. ; Я бы с таким ростом ни одной не пропустил.
; У тебя, Тишка, одно на умишке. И когда ты уймешься? ; встрял в беседу сидящий неподалеку Егор Кудряш, призванный в армию с Кубани.
; А что ж, разве воспрещается? Люблю я дамское сословие, аж зубы сводит.
; Кто про што, а вшивый про баню, ; заключил Егор.
 Немного погодя пришел посыльный от командира и сказал, чтобы все, то был в дозоре подошли к его палатке. Данило с побратимами направился по зову в центр лагеря. Подойдя к командирской палатке, солдаты остановились, ожидая выхода начальника.
Раскрылся запах палатки и перед  Данилой появился не кто иной, как Николай Соболевский, собственной персоной, в чине капитана. Данило даже рот открыл от удивления.
; Ну, здорово братцы, ; сказал Николай.
; Здравия желаем, Ваше высокоблагородие, ; хором оттараторили стоящие в строю солдаты.
; Ну, что же рад знакомству. Думаю, мы станем понимать друг друга и исправно нести службу. Так сказать, во славу русского оружия, Отчизны-матушки и царя-благодетеля. Не буду вас сильно задерживать, не с танцев, поди, вернулись. Хочу с вами персонально познакомиться.
 Он проходил вдоль строя, спрашивал имя и отчество каждого. Подойдя к Даниле, он не подал вида, что они знакомы, пожал, как и всем руку, и пошел дальше. И только тогда, когда разрешил всем разойтись, сказал:
; Данило Ралко, зайдите в мою палатку. ; И сам зашел в свое «помещение». Данило зашел
следом. Николай остановился, развернулся и крепко обнял Данилу.
; Ну, здравствуй, Данило Степанович, вот так неожиданность! Не ожидал тебя здесь встретить.
; Ну, я-то тем более не ожидал. ; Сказал Данило. ; Вот хоть убей меня, Николай Дмитриевич, не понимаю я, как ты здесь оказался. А как же Аннушка, Швейцария?
; Да, все на месте. И Аннушка, и Швейцария. Не мог я утерпеть. Отчизна воюет, а я прохлаждаюсь на курорте. Подал прошение на имя государя, просил разрешить кровью смыть «вину». Разрешил Царь-батюшка воевать, да и в чине восстановил. Но при условии, что служить буду на фронте. Потом сюда направили. И надо же такая удача, тебя тут встретил. Как там дома, как Илья, воюет?
; Воюет, куда ж от той войны денешься. Я и не знаю, остались ли мужики в селе. Поди, всех загребли. Бедные те бабы, на их плечи все ляжет. Вот, как им барышнями-то выглядеть?
; Да, уж. Война она мачеха. Никого не жалеет. Да и в верхах сейчас бестолковщина. Говорили мне в штабе, знакомые офицеры, что снабжение в руках у каких-то прохиндеев. Снаряды и боеприпасы поставляются как попало. Повоюй тут браво, когда с той стороны летят снаряды, а нам и ответить-то будет нечем.
; Ничего, Дмитриевич, не впервой. Про бьёмся. Как там у них столичный город называется, Потсдам или Берлин?
; Нам бы, с таким снабжением, хоть до Вены дойти.
; Что мы все о службе? Рассказывай, Николай Дмитриевич, как там в Европе-то. Тоже народ бедует? Как там ваши, швейцарцы?
; Сын у меня родился, Даниилом назвали.
 Данило почувствовал, как кровь приливает к лицу.
; В честь тебя назвал, ; смущенно сказал Николай.
; Спасибо, Николай Дмитриевич, польщён.
; Если бы не вы с Ильей и Давидом, сидеть бы мне в остроге. Я вам по гроб благодарен буду.
; Пустое это, Николай. Думаю, ты бы сделал то же.
; Пожалуй, но это не умаляет вашей роли в моей судьбе.
; Бога благодарите. Вы уж простите, Николай Дмитриевич, но я буду в службе вас так называть. Хорошо?
; Да, пожалуй, так будет правильно, ; сказал Николай и похлопал Данилу по плечу. ; Иди, отдыхай, ты же тоже только что пришел.
У нас еще будет время пообщаться.
«Спокойная жизнь» на фронте, там, где располагалась Данилова часть, продолжалась до 27-го декабря. Именно в этот день, за четыре дня до Нового 1916 года, началось наступление, которое взяло начало на том самом месте, где располагалась  их рота, на реке Стыр. Стоящие позади артиллеристы открыли шквальный огонь. Канонада продолжалась около двух часов, а после поступил приказ начать атаку. Все поднялись и пошли навстречу неизведанному. Данило видел, как падали рядом те, с кем он еще недавно делился табаком на перекурах. Он держался ближе к Николаю, который шел по полю битвы, не пригибаясь, и чем-то напоминал отважного суворовского солдата воевавшего тут, недалеко у Измаила, столетьем ранее. Данило шел, не отставая и тоже в полный рост, как и подобает  потомку славного козацтва. Бой, включающий в себя рукопашную схватку и взятие вражеских укреплений, длился около полутора часов. После все присели на бруствере вражеских окопов и постепенно, покуривая самокрутки, отходили от ужаса первого боевого крещения. Николай инспектировал состав бойцов. Выживших в этой «мясорубке».   Погибло в этом сражении 78 бойцов, раненых было около полутора сотни. Погибло шесть Данилиных земляков, и среди них Аксен Шаповалов из Лянина. Както там будет его семейству без кормильца?
Потом снова были бои и продвижение вглубь австрийских позиций. Новый год встречали в окопах. Батюшка Никодим провел молебен об усопших и живых, каптенармус раздал подарки на Рождество, Почтальон доставил письмо с благодарностью и поздравлением от государя Николая. В нем император благодарил слав ных воинов с победами на фронте, выражал надежду на то, что война скоро окончится и все солдаты и офицеры отправятся по домам к своим семьям. Данило знал, что Николай получил личное послание от царя, в котором тот очень тепло высказывал надежду, что пули минут его любимца, и они снова увидятся. Николай давал прочитать письмо Данилу и тот порадовался за своего хорошего друга. А именно друзьями они стали в последние дни 1915-го года. Данило, в очередной раз, доказал свою преданность приятелю. Когда рядом разорвался снаряд, Данило спас Николая, повалив его на 3емлю и прикрыв его своим телом. Правда на этот раз ему повезло, и осколок порвал только голенище сапога да вырвал клок  шинели. Сапоги заменили, шинель зашили, и все остались, вполне, довольны.
 Наступление, вызванное необходимостью отвлечь австрийцев от сербского фронта, где положение сербов стало очень тяжёлым, остановилось. Попытки нового наступления не принесли никаких успехов, и 29 января операция была остановлена. Но Данило и Николай узнали об этом значительно позже. Во время одной из многочисленных атак, Николай получил ранение, и, когда атака схлынула, и он остался лежать на вражеском бруствере, его нашли, с сидящим рядом Даниилом, австрийские солдаты. Один и австрияков предложил добить раненого, чтобы не «таскаться» с ним, но Данило стал стеной и объяснил им на польском, что это офицер и военнопленный и согласно с Женевской конвенцией имеет право на 3ащиту. Сначала их под конвоем доставили в медсанбат, а после поселили в амбаре на краю села под охраной парня — русина, отбывавшего службу в австро-венгерской армии. Он говорил на забавном русинском диалекте, но они с Даниилом неплохо друг друга понимали. Позже их с Николаем отвезли во Львов и вместе с другими военнопленными погрузили в вагон и отправили по железной дороге в австрийский концлагерь в городе Грац.
 По прибытии в лагерь Талергоф, их распределили по баракам, в которых было очень много народу. Теснота была просто ужасающая. Со следующим поступлением пленных, некоторым приходилось располагаться под открытым небом. Многие умирали от переохлаждения. А так же много погибало от рук охранников.
За малейшую оплошность кололи на смерть. Ежедневно утром лежало под бараками по несколько окровавленных трупов…
 Данило видел, как однажды заколол солдат одного крестьянина возле котла во время раздачи обеда. Давка была невозможная. Нажимавшие сзади толкнули передних и таким образом, человеческая волна заколыхалась. Ближайший из арестованных, стоявший рядом с караулом, нечаянно толкнул солдата, за что пришлось ему заплатить жизнью…
 Иной раз был он свидетелем подобного слу чая, разыгравшегося под бараком. Солдат нанес закованному в цепи заключенному 13 колотых ран, и тут же бросил его на солому, на произвол судьбы. Короче жить в лагере было тяжело и опасно.
И все-таки, Данилу и Николаю подфартило, когда приехал один фермер из епархии Фельдкирха и попросил пленных со знанием немецкого языка. Было несколько поляков и чехов, но они были в ужасном состоянии, так как долго уже находились в лагере, впроголодь и под открытым небом ночевали. Николай хорошо говорил на пяти языках, Данило же говорил на польском, немецком и еврейском. В итоге они сели на телегу и отбыли в Фельдкирху, к месту своей будущей работы. Были они в кандалах и под охраной солдата, австрияка, добродушного парня с добрыми голубыми очами. Сам будущий господин был приветливым, но ответственным бюргером1, который ведал всеми необходимыми правилами по применению военнопленных в домашнем обиходе и полевых работах.
 Дорога в  епархию Фельдкирха была далекой и пролегала, через две земли: 3альцбургскую и Инсбрукскую. Всю дорогу Херр Готцер не умолкал почти ни на минуту. Он поведал будущим работникам о своем многочисленном семействе, о том, как он применяет все доступные современные средства у себя на
земле. Данило жадно слушал все «откровения» Готцера, так как это ему было интересно. Николай же вежливо молчал и слушал. Готцер с радостью узнал, что Данило тоже работал на земле. Они постоянно беседовали на протяжении всего пути в далекую Фельдкирхе. А дорога была длинной.
 Херр Готцер был человеком неплохим, и когда они ехали через 3альцбург, он, сняв с них кандалы, повёл их в центр города и устроил экскурсию по городу, где родился и жил Великий Моцарт. «Арестанты — экскурсанты» жадно слушали повествование Херра Готцера, оказавшегося довольно-таки образованным фермером. Город был просто потрясающим. Старинный готический дворец, стоящий на горе, чистые средневековые улочки, дома украшенные цветочными горшками, усыпанные красочными соцветиями, скульптурные композиции стоящие просто посреди улицы. Короче, впечатлений была масса. И, когда они вернулись к Ульриху, сторожащему повозки, то рассказов было «не переслушать». Остальная дорога была так же живописна и интересна. В Фельдкирхе они добрались в течение двух недель после отбытия из лагеря.
 Херр Готцер жил со своим семейством в живописной долине на берегу речки Больгенах. А «хутор» имел название Циммерпегг. Посреди хутора стояло каменное строение, побеленное, с черепичной «рыжей» крышей. Вокруг дома было посажено огромное количество цветов, трава на газоне была коротко пострижена. Забор был выложен из плоского камня и был совсем невысоким, не таким, какие привыкли ставить в Российской империи. Речка была запружена плотиной, рядом стояла небольшая мельница. И все-то было аккуратно и продуманно. Данилу захотелось сделать нечто похожее у себя дома. Речки, конечно, рядом не было, но можно было переехать на берег Чулыма, который протекал через Урюм. Было бы желание. С камнем, конечно, сложнее, но тоже можно было придумать что-то.

 Прошло еще полгода и, как-то, приехав из Фельдкирхе, Херр Готцер привез газету, в которой было напечатано постановление австрийского правительства об амнистии военнопленным, находившимся в плену больше года. Объявлялось, что они свободны, но на доставку по месту жительства могли не рассчитывать. Выдавалось денежное пособие на проезд и питание сроком на 40 суток. За это время освобожденные должны были самостоятельно добраться до дома. А уж способ проезда каждый мог выбирать по своему усмотрению.
 Херр Готцер, для порядка, спросил своих «русских» работников, не хотят ли они остаться и поработать вольнонаемными у него на хозяйстве. На что последние, поблагодарив бывшего хозяина за гостеприимство и человеческое к ним отношение, ответили вежливым отказом.
; Я, конечно, понимаю, что вам не терпится поскорее оказаться рядом со своими родными, но мне понравилась ваша добросовестность в работе и добропорядочность по отношению к закону. Другие бы уже давно убежали в Швейцарию, только бы я их и видел.
; Ну, что вы, Херр Готцер? Это мы вам благодарны, особенно я и моя супруга. Вы разрешили ей меня посещать. Она говорит, что вы прекрасный человек и настоящий христианин.
; С семьей, с женой, и не видится, это ли ни мучение?
 На следующий день, наши «странники», с соседской повозкой отправились в Фельдкирхе, предварительно попрощавшись со всем почтенным семейством Готцер. Фрау Готцер даже всплакнула при расставании.
 Приехав в Фельдкирхе, друзья пересели в «дилижанс» и отбыли в Сан-Гален. Там  пересели на поезд, в котором они добрались до Цюриха.