Дом Жолтовского на Проспекте Мира

дважды стучал в свой пол, что слышал живший ниже Юрий, и мы выходили на лестничные площадки со своими папиросами и сигаретами. Иногда я спускался на Юрин этаж, но чаще наоборот, Юрий поднимался на мой шестой. Там было веселее, на шестом этаже в квартирах проживало больше  молодёжи, к тому же, там часто присутствовал, живший на нём,  Геннадий со своей семиструнной гитарой. Несмотря на то, что был он старше нас на несколько лет, он дружил с нами. ДОМ 184 К1.
Большинство упомянутых в этом очерке (другие, были их друзьями)  жили в одном доме, построенном в 1965 году по проекту известного архитектора Жолтовского на Проспекте Мира, все в коммунальных квартирах.
Отдельные квартиры имели особо важные персоны:  генерал КГБ, директор ВСХВ - двухкомнатные; полковник КГБ, директор поликлиники МСХ СССР - однокомнатные.
Наш дом строился почти два года, первый подъезд, а за ним и второй были заселены ещё в 1964 году, а третий подъезд в 1965 году, и строился он уже без лепных украшений на всех потолках, как это было в первом и втором  подъездах. Почти все ответственные квартиросъёмщики этого дома работали в МСХ России или Союза, или же имели какое-то отношение к нему, остальные были работниками КГБ, МВД и других аналогичных служб.
На нашу семью гидротехников главводхоза Союза, из пяти человек (родители и трое детей)  дали две смежные комнаты в шестикомнатной квартире на шестом этаже,  в двух других комнатах были супружеские пары)
Первый, кого увидел из сверстников,   был Юра Шиханов, из семьи парторга минсельхоза России живший этажом ниже, тоже из пяти человек в такой же коммунальной квартире, тоже в две  совмещённые  комнаты. Мы оба выходили курить на лестничные площадки, там и познакомились. 
Каждое утро мы встречались так: я слегка стучал в пол.
Чтобы отличить его от других живущих в нашем доме Геннадиев, между собой мы его называли «Генка-нос», за его большой с горбинкой нос (на смуглом узком лице), он  немного смахивал на цыгана.  Ему импонировало наше к нему уважение, к его виртуозной игре на гитаре.
Поначалу, он играл модные  тогда блатные и цыганские песни (Высоцкий тоже начинал с них), но после того, как ему пришлось отсидеть несколько лет в лагере в Карелии, за ограбление со своими друзьями одногодками (из соседнего дома № 186) табачного киоска.  В память об этом, на его плече осталась красивая цветная татуировка с красивой Карельской природой (лесное озеро, и над ним, на  скале - одинокое дерево).  После отбытия срока, Геннадий охладел к своему старому репертуару.   Он   стал брать уроки игры на гитаре у известного в ту пору гитариста Иванова-Крамского и, выходя на лестничную площадку, играл преимущественно классику, деликатно отказывая нам играть блатную музыку.  Через много лет я случайно встретил Геннадия в Доме пионеров (на «Чистых прудах»), где он вёл гитарный кружок, жил он тогда в Ясном проезде с молодой женой.
Постепенно стали знакомиться и с остальными жилцами начиная со своих этажей. Каждый вечер на шестом  этаже собиралась небольшая кампания: Генка-нос с гитарой, Юра Шиханов, Слава Дунин (в будущем профессор МИФИ), братья  Коноваловы,  старший брат, недавно окончивший суворовское училище, иногда выходил со своей трубой.  Младший брат был немного младше нас., но постоянно присутствовал в нашей кампании.
Когда он начинал на ней громко играть, этим самым приводил в негодование Цветаеву – лифтёршу, сидевшую на стуле у лифтов на первом этаже.  Её сын Саша появлялся среди нас реже, они жили на пятом этаже.
Рядом с ними жила семья Зонтовых, их сын Саша постоянно был среди нас , его симпатичная мать одно время работала кассиршей в маленьком кинотеатре клуба «Дружба» (в доме №188), в народе прозванном «ватник». Его отчим был моложе его матери, и иногда был не прочь пропустить стаканчик вместе с нами. 
На десятом этаже жил Виктор Ерёмин (ерёма), у него был большой  немецкий мотоцикл БМВ с двумя карданными валами, который он умудрялся затаскивать в свою квартиру по лестнице, в лифт он не помещался.  Его отец часто ездил в командировки на Кавказ, и как-то привёз чемодан грецких орехов, которыми он кидался из своего окна в Славу Дунина, который садился на его мотоцикл, стоявший во дворе под его окном, тот его просто дразнил.
На пятом этаже рядом с Дуниным (его отец был старым большевиком) жил Женя Филомафитский  фанат  джаза потом заведывая школьным радио запустил на полную мощность джазовую музыку, из-за чего его потом пострадал.
На этом многолюдном шестом этаже иногда появлялся парень (одних лет с Генкой-носом), живший в первой секции нашего дома. Это был сложного типа инвалид: у него был большой горб и частично парализованные нижние конечности. Передвигался он с помощью больших костылей. Среди ребят, он звался всеми коротко - Горбатый. У Горбатого были резкие и хищные черты лица. Кисти его мускулистых рук с длинными пальцами были необычайно сильными. Никто не решался испробовать  их силу на себе.
Это было время, когда книги в красивых твёрдых обложках были в большом дефиците, и на нашем этаже он, почти всегда, появлялся с несколькими такими книгами. У нас глаза загорались от взгляда на них. Он их приносил на продажу или  в качестве обмена на другие, не менее редкие книги.
Появившись из лифта на своих костылях, он по ступеням необычайно ловко и быстро оказывался среди нас, и тут же доставал из своего кармана  колоду карт. Играли обычно в «очко», иногда в «буру» на маленькие деньги (большим деньгам в нашей кампании было не откуда взяться).
В этой игре иногда принимал участие ровесник Генки-носа Виктор Мурушкин с восьмого этажа (его отец был полковник КГБ).
Играли также и на принесённые Горбатым книги, который, повиснув на костылях, очень крупными кистями рук профессионально тасовал, видавшие виды, карты, поставив на кон принесённые с собой редкие книги.  Потом, случайно выяснилось, что их он «добывал» в подвальном хранилище книжного магазина «Прометей», находившегося в цокольном этаже под третьим подъездом нашего дома.  Вроде бы, туда он попадал из соседнего подвального помещения под жилыми этажами.
Однажды, проходившая мимо нашей кампании мать Жени Филомафицкого, увидев его, и как он ловко и изящно тасовал карты, сказала: «какие у вас музыкальные пальцы», не подозревая, что была недалека от истины – это были пальцы профессионального вора карманника. 
На первом этаже в нашем третьем подъезде  находилась небольшая  библиотека. Приходившие люди вешали свою верхнюю одежду на вешалку при входе в основное помещение,  так он при посещении её, не забывал обшарить все карманы в висевшей одежде.
 По-своему, он был даже демонически красив. Несмотря на такое своё инвалидное состояние, он всегда был в бодром и весёлом настроении духа (возможно, из-за вечно лёгкого опьянения).
Кто-то из ребят первой секции дома говорил, что, когда происходило поэтапное вселение в него жильцов, нижние его этажи были ещё в лесах, и Горбатый по ним залезал в чужие квартиры и, по мелкому, воровал.  Однажды, в одной из квартир его «застукали», и он, убегая, спрыгнул с второго этажа. Вот тогда он и повредил свои ноги, а до этого, он был просто горбатым.  Его отец был каким-то ответственным работником Минсельхоза, простых людей в этот «сталинский» дом не заселяли.

Саша Мельников жил на  моём шестом этаже (в противоположном коридоре),  стал  капитаном нашей дворовой сборной команды завоевавшей первое место среди дворовых команд Москвы.
Когда умер его отец генерал КГБ (немногим ранее, умерла ещё не старая его красавица мать), я вместе с ним ездил  в военный госпиталь.
Работал Саша в институте Кинематографии (ВГИК-е) осветителем, и был дружен с институтскими работниками музыкального отдела, чем пользовался сам, и по просьбе своих знакомых приносил записи всех музыкальных новинок  (песню  Марины Влади на смерть Высоцкого он нам принёс сразу же после её записи).
Последние годы жизни он уже там не работал по причине появления  на работе в нетрезвом состоянии.

И вот, с ним произошёл инсульт, и он какое-то время перестал выпивать, но, почувствовав себя лучше, пришёл к решению употреблять лишь коньяк.
Я его встречал на северном торговом рынке (у северного входа ВСХВ), где он хвастал, что покупает фляжки с коньком у знакомого грузина, а тогда в годы перестроечной разрухи это было довольно сложно.
Постепенно у него стала собираться кампания из случайных людей,  происходили пьяные разборки, после чего он появлялся с «фонарями» под глазами.

Чтобы опохмелиться, Саша звонил своим старым друзьям с просьбой дать ему в займы, обещая скоро деньги вернуть, но обычно забывал это сделать.
Как он ушёл из жизни, не помню, но помню, из-за его большой квартиры какое-то время происходили схватки между его, давно с ним не жившей женой (у неё была дочка от Саши), и другими его родственниками.   
 
Юра Романов был моложе меня на несколько лет, жил этажом ниже (рядом с Шихановыми), и тоже участвовал во всех футбольных баталиях в нашем дворе.
Его отец был высоким и сутулым, иногда курил папиросы «Герцеговина Флор» на лестничной площадке. Он работал в Минсельхозе Союза, курируя шелководство в республиках  Средней Азии.

Сам Юрий активно занимался велосипедным спортом, и частенько его можно было видеть на лестничной площадке возившимся со своим велосипедом. В это время он учился в университете Связи и информатики.
Потом он исчез из нашего поля зрения, а когда появился, то оказывается всё это время он был во Франции, где работал шифровальщиком в советском посольстве (ему мной посвящён отдельный рассказ в проза.ру)   

Ещё реже к нам присоединялся Коля Добриан, живший в нашем подъезде на седьмом этаже. Его мать работала врачом в поликлинике министерства Сельского хозяйства СССР, и во время войны была военным врачом, потом долгое время состояла в руководстве союза ветеранов отечественной войны.   
Отец его - типичный армянин (с крупными глазами навыкат, под кустистыми бровями),  выглядел очень важно. Тогда он, как и отец Юрия Романова нам казались очень старыми людьми.
 
Повзрослев, многие ребята приходить на спортивную площадку стали реже, и уже в меньшем количестве. К этому времени:
Саша Колесников окончил «закрытый» факультет Бауманского института, потом работал и руководил работами по оборудованию околоземных спутников.
Сева Попов  окончил Энергетический институт, работал в одном из центральных НИИ.
Женя Агеев  работал в ХОЗУ МГУ, часто выезжал в Приэльбрусье, на её базу в Балкарии. Петя Мурый, после окончания Ветеринарной Академии, работал в ней по «закрытой» теме   научным сотрудником, а потом экспертом в Центральном Патентном бюро Союза.

Юра Мелешко выступал за футбольную команду мастеров и с неё выезжал на игры за рубеж, но потом из-за пристрастия к выпивке ушёл из большого спорта. Его жена, после этого подала на развод, который они отметили в ресторане.
 Последний раз я его видел около котлована под строительство нового корпуса «Лубянки», где он работал строителем (его туда устроил по блату его старший брат) в сильном похмельном состоянии.

Игорь Сабода устроился в фирму по устройству различных столичных (и подмосковных)  выставок, с довольно свободным распорядком дня.
Саша Захаров стал мастером по холодильным установкам, и был желанным гостем во всех продуктовых магазинах.

Горбунов старший после окончания какого-то института успешно работал в народном хозяйстве Москвы. Горбунов младший, окончив институт физкультуры, стал известным фехтовальщиком Москвы.
Конычев Валентин, после восьмого класса поступил работать на завод Сельскохозяйственной техники (у Курского вокзала), продолжая учиться в вечерней школе, потом женился на своей первой любви Галине, и заводское начальство предоставило ему, их комсоргу, однокомнатную квартиру у ВИСХОМ-а (на Дмитровском шоссе). Переехав туда, он стал реже играть с нами  в футбол в нашем дворе.   

Виктор Мурушкин , позднее переехавший в другой дом, но не забывал приходить к своим старым друзьям на задний двор, с которыми он азартно играл в домино, и душевно выпивал.

К этому времени он работал бульдозеристом на одной из больших подмосковных свалок. Оттуда Виктор приносил много разных книг, выкинутых туда из типографий, по причине какого-либо их брака (к примеру - листы страниц были из разного цвета бумаги).
Ещё он угощал всех сигаретами «Ява» удивительной длины, вдвое большей обыкновенного. Их выбрасывали мешками с сигаретных фабрик, по причине сбоя автоматов при обрезке сигарет перед упаковкой их в пачки.
Ещё он себя обеспечивал, по аналогичной причине, и продуктовыми товарами, не говоря и, о спиртовочных товарах тоже.

В одной коммунальной квартире со Славой Дуниным в небольшой комнатке жила семья из отца доктора наук, матери, устроительнице всевозможных выставок, и двух взрослых  сыновей.
Старший из братьев, был ростом выше среднего и атлетически сложенным парнем, его мы видели редко. Он серьёзно занимался штангой, и однажды, как с восхищением рассказал Слава Дунин, принёс домой на пятый этаж на себе холодильник «Зил». Потом я узнал, что он работал мясником, вроде бы на каком-то рынке, и как однажды он сам мне сказал, среди всех московских мясников  у него самый тяжёлый топор.

Младший брат, среднего роста тоже крепко сбитый парень примерно наших лет, несмотря на свой невысокий рост, увлекался баскетболом. Но с некоторых пор стал активно играть в хоккей, и однажды мы его увидели с верхними и нижними зубами, связанными проволокой.

Теперь, будучи на бюллетени он иногда выходил  на этаж, до  этого мы его почти не видели, и широко расставив губы, показал нам эту «лечебную»  проволоку.
Он рассказал, что во время одной игры, когда мчался к чужим воротам, его защитники сделали ему «коробочку», и сломали ему челюсть.

Выходил он обычно, с чекушкой в руках, чтоб её выпить. Дома это он не мог сделать, было много ненужных ему глаз. Но так как выпить её обычным способом, открывая рот, уже не мог, поэтому он её переливал частями в стакан, прислонял к своим плотно связанным зубам и медленно цедил её.
Понятно, что закусить чем-то твёрдым он уже не мог, ему теперь на какое-то время была прописана лишь жидкая диета.
В нашем доме был ещё и совсем небольшой  четвёртый подъезд рядом с третьим.
Весь цокольный этаж нашего дома был занят книжным магазином «Прометей», булочной,  ателье по пошиву одежды, яслями, детским садом и  небольшой гостиницей, который как раз и был расположен в четвёртом подъезде.
В качестве исключения, там была одна  однокомнатная квартира,  в которой жил безногий инвалид, который передвигался на коляске. В своё время он был крупным
работником Минсельхоза и потерял ноги работая где-то на крайнем севере.

Сам он был очень общительным человеком, и у него тоже был свой круг друзей, с которыми он обычно  играл в домино на внутреннем дворе нашего дома.
Его партнёрами по игре в домино были пенсионеры: бывший генерал КГБ (отец нашего младшего товарища Саши Мельникова), который на Нюренбергском процессе открывал дверь в зал союзнической группе обвинения, бывший генерал танковых войск (из первой секции дома).  Четвёртым партнёром у них часто был мой приятель Слава Дунин, присутствуя при их интересных разговорах и воспоминаниях военной поры.

В нашем капитальном «сталинском» доме был глубокий противорадиационный подвал, оборудованный для спасения жильцов нашего дома в случае атомной войны. Он был очень обширным, с несколькими туалетами и душевыми.
Вход  в него был внутри цокольного этажа дома и закрывался двумя (с просторным тамбуром между ними) большими стальными дверями, с массивными поворотными рукоятями.  Вот этот подвал стали посещать несколько человек из нашей кампании, вначале: Юра Шиханов, Слава Дунин, Валентин Конычев, Саша Коновалов.

Света во всех его разветвлённых помещениях не было, была единственная лампочка у самых дверей. Поэтому у кого-то из нас был китайский фонарик, у которого вечно отказывали батарейки, и тогда мы оказывались в кромешной темноте.
Прописывали вновь посвящённых так. Вначале его проводили при свете фонарика в одну из самых дальних комнат, потом его выключали, а сами сразу при этом замолкали и замирали, потихоньку отходя обратно к выходу.
Все мы к этому моменту уже знали наизусть расположение всех комнат и прекрасно ориентировались, попеременно касаясь ладонями подвальных стен.

В  одну из встреч со Славой Дуниным, он, узнав, что я начал писать про наши юношеские годы, вспомнил про неожиданную встречу в одной из подвальных комнат с нашим участковым милиционером. Эту комнату обнаружил Слава Дунин, в ней кроме пустого патрона для лампочки у потолка ничего не было.
Наша кампания туда затащила старый стол и  несколько стульев, и мы стали там периодически играть  в карты.
 
В этой комнате в верхней части было маленькое окно, накрытое со стороны двора  сверху решёткой.  Однажды участковый милиционер, проходя вечером по нашему двору, заинтересовался светом, идущим из окна одного из подвальных помещений. Нагнувшись, он попытался увидеть что-нибудь конкретное через мутные грязные стёкла, но кроме отдельных теней ничего не мог определить.
Тогда он решил спуститься в подвал, и выяснить, кто там находится – его должность это требовала.  Хотя мы были увлечены карточной игрой, но всё же услышали посторонние шаги снаружи, притихли и замолкли.
Входная дверь у нас была не закрыта, и мы увидели, как она потихоньку открывается. У нашей кампании тогда были свои недруги, поэтому Слава Дунин крикнул: бей его стулом!
После чего, дверь распахивается, и в комнату врывается участковый с рукой лежащей на кобуре, с криком: стоять, ни с места! Все мы были испуганы таким поворотом событий. Слава богу, он всех нас узнал, и, успокоившись, стал сильно ругать. Мы стали оправдываться, говоря, что на улице играть холодно, а была уже глубокая осень, и мы  решили обосноваться тут.