Ксенофобия на Западе, в США и в России

Джахангир Абдуллаев
Ксенофобия на Западе, в США и в России: зеркало страха и инструмент власти

Эпиграф

Границы пролегают не между странами, а внутри нас.
— Иосиф Бродский.

Коротко о ксенофобии

Ксенофобия — это страх или неприязнь к «чужим»: людям иной национальности, культуры, языка или веры. Её корни уходят в глубь истории. В древности страх перед «чужаком» был инструментом выживания: племена и города-государства отделяли своих от чужих, защищая ресурсы и идентичность. Тогда «чужой» чаще всего представлял реальную угрозу — вооружённую, экономическую или культурную.
Сегодня ксенофобия приобретает новые формы. Она живёт не только в предрассудках отдельных людей, но и в социальных институтах, политике и медиа. В Европе страх перед беженцами приводит к ужесточению пограничного контроля и росту поддержки правых популистских партий. В США тема «нелегальной миграции» становится инструментом политической риторики и ограничений въезда. В России «чужими» нередко называют трудовых мигрантов из Центральной Азии и Кавказа, а государственная и медийная риторика подчёркивает защиту традиционных ценностей.
Этот страх часто проявляется в бытовых сценах, знакомых каждому. На рынке в Москве один продавец недовольно спрашивает у нового работника из Средней Азии: «Ты точно знаешь русский? Здесь свои порядки». В маленьком городке в Германии сосед отводит детей подальше от нового семейства мигрантов, опасаясь, что они «другие». На улицах США можно увидеть плакаты с лозунгами «Своих больше, чужих меньше» — и слышать, как страх экономической конкуренции превращается в осуждение и раздражение.
Если раньше ксенофобия служила физическому выживанию, то сегодня она работает на социально-психологическом уровне: страх, порой искусственно поддерживаемый, становится мощным инструментом влияния и управления. Он проявляется как в бытовой дискриминации, так и в законодательных ограничениях, влияя на жизнь миллионов людей и формируя общественное сознание.

***



XXI век обещал стать временем открытости и взаимопонимания. Мир стал взаимосвязан, границы — прозрачнее, а миграция — естественным следствием глобализации. Но парадокс в том, что чем сильнее растёт мобильность людей, тем острее становится страх перед «чужим». Ксенофобия сегодня — не просто социальная болезнь, а индикатор политических стратегий и экономических противоречий. Её формы различны: от бытовой неприязни до институционализированного недоверия, от интернет-кампаний до парламентских решений. Однако, по сути, везде — Запад, США, Россия — речь идёт об одном и том же явлении: о страхе, который выгодно управляем.

Европа: тревога благополучных

Западная Европа в последние десять лет переживает, пожалуй, самый глубокий кризис идентичности со времён распада колониальных империй. Волны беженцев из Сирии, Афганистана, Африки, нестабильность на Ближнем Востоке и демографический спад в самих странах ЕС создали ситуацию, когда понятие «европейскости» стало предметом спора. Согласно опросам Eurobarometer, более половины граждан ЕС называют миграцию одной из главных угроз современности. В Германии, Франции, Италии и Австрии страх перед «чужими» всё чаще превращается в политический капитал.
Партии вроде «Альтернативы для Германии» или французского «Национального объединения» делают ставку именно на тревогу среднего класса: иммигранты якобы «отнимают рабочие места», «подрывают культуру», «переносят чуждые обычаи». Эти лозунги работают потому, что страх легче продать, чем реформу. Тем не менее, у Европы сохраняется внутренний баланс: сильные правозащитные институты, деятельность Агентства ЕС по основным правам (FRA), программы интеграции и культурного диалога не дают ксенофобии стать официальной доктриной. Европейская ксенофобия — это тревога обывателя, возведённая в политический символизм, но пока не превратившаяся в системную политику государства.
В то же время тенденция тревожна: в странах Восточной Европы — Венгрии, Польше, Чехии — риторика «этнической чистоты» становится элементом государственной идеологии. Здесь ксенофобия уже не снизу, а сверху: она питает идею суверенного национализма и противопоставления «европейским бюрократам». Запад и Восток Европы словно отражают два сценария: в одном — страх как эмоция, в другом — страх как политика.

США: поляризация идентичности

Америка всегда была страной мигрантов и парадоксальным образом — страной борьбы с миграцией. Исторически американская идентичность строилась на идее «плавильного котла», но этот котёл всё чаще закипает. Согласно данным Pew Research Center, с 2016 года резко выросло число американцев, считающих иммиграцию угрозой безопасности и культурной стабильности страны. На фоне политической поляризации тема миграции стала тем самым лакмусом, который разделяет республиканцев и демократов глубже, чем экономика или климат.
В годы президентства Дональда Трампа лозунг «Build the wall» превратился в символ новой политической мобилизации. Под ним объединились миллионы избирателей, уставших от либеральной риторики. После 2020 года администрация сменилась, но суть осталась: спор о мигрантах стал структурным элементом американской политики. Параллельно выросли случаи hate crimes — преступлений на почве ненависти, фиксируемые ФБР. Если в 2014 году их было около 5 тысяч, то в 2023-м — более 11 тысяч, причём значительная часть направлена против афроамериканцев, латиноамериканцев и выходцев из Азии.
Американская ксенофобия, в отличие от европейской, — не страх перед экономическим вторжением, а борьба за идентичность. США разрываются между идеалом мультикультурализма и давлением этнонационализма. Медиа и социальные сети усиливают этот разрыв: алгоритмы формируют «эхо-камеры», где страх и ненависть подкрепляются миллионами лайков. Впрочем, институциональные механизмы США остаются устойчивыми: судебная система и правозащитные организации активно фиксируют и расследуют преступления ненависти. Америка умеет спорить сама с собой — и это её шанс.

Россия: управляемая ксенофобия

Российская ситуация иная. Здесь ксенофобия не просто социальная реакция, а часть политического механизма. После 2022 года внутренние напряжения, вызванные мобилизацией, санкциями и экономическим спадом, потребовали новых инструментов общественного контроля. И роль «внутреннего врага» досталась мигрантам.
После теракта в «Крокус Сити Холле» антимигрантская кампания стала почти официальной. Рейды, проверки, новые законодательные инициативы, включая обязательное тестирование детей мигрантов на знание русского языка, — всё это не стихийная реакция, а институционализация недоверия. По данным центра «Сова», в 2024 году зафиксировано более 120 случаев насилия на почве этнической ненависти — втрое больше, чем годом ранее. Но главное даже не в статистике. Государственные медиа транслируют образ мигранта как угрозы — культурной, криминальной, религиозной. В массовом сознании возникает простая схема: «они виноваты в наших бедах».
Экономическая логика при этом парадоксальна: Россия критически зависит от мигрантского труда. Без рабочих из Средней Азии остановятся стройки, ЖКХ, транспорт. Но политическая логика сильнее экономической: выгоднее поддерживать управляемый страх, чем решать структурные проблемы. В отличие от Европы или США, в России ксенофобия не нуждается в популистских партиях — она встроена в саму вертикаль власти. Это — контролируемый инструмент легитимации и отвлечения.
Однако есть и глубинный риск: ксенофобия, даже управляемая, имеет собственную инерцию. Она приучает общество к мысли, что есть «второсортные», чьи права можно ограничивать. История показывает, что такие механизмы редко останавливаются вовремя. Россия как многонациональная страна всегда держалась на идее «все равны под небом общей судьбы». Сегодня эта идея испытывается на прочность.

Сравнительный срез: три лица страха

Сравнивая три региона, можно увидеть общие закономерности. Везде ксенофобия растёт на фоне социальных перемен, экономических тревог и кризиса доверия. Но её формы различны. В Европе — это политический популизм и массовая тревога. В США — поляризация идентичности и борьба культур. В России — институционализация страха и идеологическое закрепление «внутреннего чужого».
С точки зрения интенсивности, Россия сегодня демонстрирует наиболее высокий уровень бытовой и государственной ксенофобии: сочетание медийного давления, административных мер и уличного насилия делает процесс системным. США занимают промежуточное положение: уровень насилия выше, чем в Европе, но при этом механизмы правового реагирования сильнее. Европа, несмотря на рост правых настроений, остаётся в русле либеральных принципов, где государство всё же защищает меньшинства.
Интересно, что в трёх случаях ксенофобия становится зеркалом социального страха. Европейцы боятся утраты культурной стабильности, американцы — распада национального «мы», россияне — нестабильности и потери контроля. И везде эти страхи превращаются в политическую валюту. Ксенофобия — выгодный товар: её можно продавать электорату, медиа и силовым структурам.
Но цена этого товара — разрушение социального доверия. Там, где «чужого» объявляют виновным, общество теряет способность к саморефлексии. Проблемы бедности, коррупции, неравенства или неэффективного управления заменяются образами врагов. И в этом смысле ксенофобия универсальна: она одинаково опасна для любой страны, где элиты предпочитают использовать страх вместо диалога.

Заключение: кто боится человека

Ксенофобия не падает с неба. Она не свойство народа, а следствие политики и медиа, которые формируют картину мира. В Европе — это кризис доверия между элитами и обществом. В США — отражение культурной войны. В России — осознанный инструмент властного контроля.
Но у всех трёх есть шанс выйти из замкнутого круга. Для Европы — это развитие программ интеграции и честный разговор о ценностях. Для США — укрепление институций и борьба с риторикой ненависти. Для России — труднейший путь: отказ от использования страха как клея для общества. Без этого страна рискует потерять то, что веками было её главным богатством — способность жить вместе, среди разных, но равных.
В конечном счёте ксенофобия — это не страх перед чужими, а страх перед самим собой, перед внутренней пустотой, которую удобно заполнять ненавистью. И победить её можно лишь тогда, когда общество перестанет искать врага, а начнёт искать смысл.

Справочный блок и статистика

1. Европейский Союз
— Согласно опросу Eurobarometer 2024, 53 % жителей ЕС называют иммиграцию одной из трёх главных проблем, стоящих перед Европой. Наибольший уровень обеспокоенности зафиксирован в Германии, Италии и Нидерландах.
— Агентство ЕС по основным правам человека (FRA) в докладе Antisemitism, Racism and Intolerance in the EU, 2023 отмечает рост преступлений на почве этнической ненависти на 15 % по сравнению с 2020 годом.
— Партии правого популизма («Альтернатива для Германии», «Национальное объединение», «Фидес», «Партия свободы» в Нидерландах) набирают в среднем от 12 % до 28 % голосов, что говорит о политической капитализации ксенофобских настроений.

2. США
— По данным FBI Hate Crime Statistics (2023), зарегистрировано 11 634 преступления на почве ненависти — максимальный показатель за всё время наблюдений. Из них 18 % направлены против латиноамериканцев, 9 % — против выходцев из Азии.
— Исследование Pew Research Center (2023): 40 % американцев считают иммиграцию «угрозой национальной идентичности», 27 % — «экономической угрозой», 30 % — «естественным элементом развития страны».
— На уровне штатов продолжается расхождение: Калифорния и Нью-Йорк расширяют программы поддержки мигрантов, Техас и Флорида принимают меры по ограничению пребывания и усилению депортаций.

3. Россия
— По данным центра «Сова» (ежегодный отчёт «Расизм и ксенофобия в России — 2024»), зафиксировано не менее 120 нападений на почве этнической ненависти, что втрое выше, чем в 2022 году.
— После теракта в «Крокус Сити Холле» в марте 2024 года МВД и Следственный комитет провели более 3 тысяч массовых рейдов в общественных местах и на рынках, большинство задержанных — выходцы из Центральной Азии.
— В 2025 году в Госдуме обсуждается пакет законопроектов, предусматривающих тестирование детей мигрантов на знание русского языка и усиление административного контроля над «трудовыми диаспорами».
— Экономисты Высшей школы экономики оценивают долю мигрантов в строительстве и ЖКХ до 30 % всей занятости; при этом политическая риторика всё чаще изображает миграцию как «угрозу культурной безопасности».

4. Сравнительный вывод по данным ООН (UN DESA, International Migration Report 2023)

В 2020-е годы доля населения, родившегося за пределами страны проживания:
— ЕС — 12,1 %;
— США — 15,3 %;
— Россия — 8,4 %.
Однако именно в России зафиксирован наиболее высокий уровень негативного отношения к мигрантам: 58 % респондентов (опрос «Левада-Центра», 2023 г.) считают, что их «слишком много», тогда как в США — 37 %, в странах ЕС — 42 %.

Библиография

1. Левада-Центр. (2023). Общественное мнение о мигрантах в России. Москва: Левада-Центр.
2. Верховский, А. (2024). Ксенофобия и националистические движения в современной России. Москва: Центр «Сова».
3. FBI. (2023). Hate Crime Statistics, 2023. Washington, D.C.: Federal Bureau of Investigation.
4. Pew Research Center. (2023). Views of Immigration in the United States. Washington, D.C.: Pew Research Center.
5. Eurobarometer. (2024). Migration and Integration in the European Union. European Commission.
6. FRA — European Union Agency for Fundamental Rights. (2023). Antisemitism, Racism and Intolerance in the EU. Luxembourg: Publications Office of the EU.
7. United Nations, Department of Economic and Social Affairs (UN DESA). (2023). International Migration Report 2023. New York: United Nations.
8. Высшая школа экономики. (2024). Миграция и занятость в России: экономический анализ. Москва: ВШЭ.
9. Медуза. (2025, март). Верховский, А. Интервью: Антимигрантская кампания и национализм в России. https://meduza.io
10. Пришвин, М. (1955). Собрание сочинений. Москва: Гослитиздат.
11. Бродский, И. (1987). Стихотворения. Нью-Йорк: Farrar, Straus and Giroux.
12. Камю, А. (1942). Чума. Париж: Gallimard.
13. Арендт, Х. (1963). Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме. Нью-Йорк: Viking Press.