15. Павел Суровой Седая нива

 
ПУТЬ ДОМОЙ-2

 Потом была долгая дорога через Швецию в Финляндию. Природа была просто невообразимой. Данила завораживало это нерукотворное чудо, называемое скандинавской природой. Густые первозданные леса, чистые от буреломов, ухоженные выкошенные пастбища с аккуратными копнами, реки, отливающие аметистовой голубизной. Красивые сельские домики, сияющие чистотой и ухоженностью.
; Смотри, Николай. Как все чисто и аккуратно! Что ж мы-то так не можем? Ведь государственность наша пошла от варягов, я читал в «Повести временных лет», и после все цари наши, начиная с Романовых все немецкое уважали. А культуру на Русь, почему-то, не спешили занести. Сами во всем немецком ходили, а народу ; лапти да армяк1. Как жили при татарах, так и живем, по сей день.
; В том-то и беда. Для себя Европа, а для народа ; Орда. Только при Александре Николаевиче начали народ учить, а вот и рабство отменили. Но дух рабский отменить не удалось. Не одно столетие рабство взращивали. Уж, на что Екатерина Великая умницей была, с Вольтером переписывалась, да рабство хулила2, а отменить не спромоглась3. А ведь дух рабский он обоюдоострый. Или в ногах ползать, или бунт устроить, третьего не дано. Ведь чем раб страшен? Он, если палку перегнуть, никого не пожалеет. Ни родичей, ни бар, ни детей их. Страшнее взбунтовавшегося раба только чума. Умные люди никогда рабство культивировать не будут. Опять же наряду с рабством бедой является темнота в голове. Если человек не владеет грамотой, не способен даже расписаться, он не очень способен понимать, где добро, а где есть зло. Кто больше всех поддерживает большевиков? Неграмотный люд. Им что не скажешь, а если еще «по-научному», позаковыристей, то поверят в любую чушь. Я сам считаю, что государь много дров наломал, как говорили в каторге. Но, если все сломать, то и строить будет тяжелее. Нельзя отказываться от опыта поколений. Я читал и Плеханова, и Маркса, и Ульянова. «Ломать, ломать и ломать». И строить непонятно что. Не будет человек дорожить тем, что не его. Так устроена натура человеческая. Этому чувству не одна тысяча лет. А сколько лет идее о всеобщем равенстве и обобществленном труде? Всё общее и ничье. Завтра же передерутся между собой. Ульянов заявляет: «Земля ; крестьянам» ; «Фабрики ; рабочим», «Диктатура пролетариата». Все остальные ; «за бортом». Я не спорю. Труженик должен участвовать в общепроизводственном процессе. Должен получать достойное вознаграждение «по труду». Но специалисты? Как без них? Завтра же заводы остановятся. Если ты хотел работать и жить достойно, ты и поехал за «тридевять земель». Пусть меня простят мои «соплеменники» по сословию, но так больше продолжаться не может. В России должна быть или республика или конституционная монархия. Жаль, государь этого не понимает, да и подсказать ему некому. Вокруг одни подхалимы или проходимцы. Я, если будет на то Божья воля, будучи в столице, поговорю с ним, по «старой дружбе».
; Поговори, Николай Дмитриевич, поговори. Боюсь я этих Ульяновых ; Плехановых. Натворят они дел, чует моё сердце.
 Дальше они ехали молча, до самой темноты. Каждый думал о своем. У Данилы защемило сердце за своих. Как-то они там. Прошло уже почти два года, как он уехал из села. Все уже, наверно подросли. Могут и не узнать отца. Все ли здоровы? Сибирь «холодная страна». «Боже, на все твоя сила и воля, помоги им. Услышь меня через сына твоего, господа нашего».
 Николай думал об Аннушке. Хотя тревожиться не было причин, но все-таки. Визит к семье пролетел, как и не было. Она, Аннушка, бедная одна, да одна. А ведь она молода. Как ей без мужа? Скорее бы уже эта война закончилась, да вернуться домой, в Подмосковье. А может в Швейцарии остаться? Потом видно будет.
 Поезд «шел» покачиваясь и, постепенно, наши путешественники заснули тревожным, но крепким сном.
 Потом был вокзал в Хельсинки, долгая дорога по финской тайге, переход через границу и приехал в Петербург.
 В Петербурге Соболевский с Данилом поспешили в военное ведомство, чтобы зарегистрировать свое возвращение. Николай все объяснил чиновнику по поводу приключений, которые выпали на их долю, рассказал о том, что Данило спас ему жизнь и другие подробности, заинтересовавшие ведомственного служаку. Как Николай и предполагал, Даниле «светило» возвращение домой, как побывавшему в плену. Николай же направился к Военному комиссару Санкт-Петербурга за получением новых указаний в отношении дальнейшей его службы.
 На следующий день, Николай, справившись о том, есть ли государь в Петербурге и, узнав, что тот недавно прибыл с фронта, отправился с визитом в Зимний, дабы выказать почтение и поговорить с царем о своей дальнейшей судьбе.
 Данилу он разместил в своем столичном особняке на Невском проспекте, недалеко от Казанского собора. Данило сказал. Чтобы Николай не беспокоился за него и пошел знакомиться с петербургскими достопримечательностями. Побродив среди всех исторических памятников, он вернулся назад, застав хозяина дома, весьма встревоженного.
; Что произошло, Николай? Виделся с царем? ; спросил Данило.
; Виделся. Плох государь. Весь изменился. Нет жизненного блеска в глазах. Тень напоминает. Весь осунулся. Тут, оказывается, много чего произошло. Распутина убили. Царица безутешна. Царевич болеет, а помочь некому. Не любил я «старца», но Алексею он помогал, тут не стану отрицать.
; А кто убил-то, ; спросил Данило.
; Там многие были. Больше дворяне, князь Юсупов, ну, да не буду всех перечислять. Заманили в дом какой-то, стреляли раз пятнадцать в него, потом утопили в реке, так он еще двадцать минут жил, вскрытие показало. Ну, во дворце траур нескончаемый. Вырубову изгнали. И то хорошо. Мы с государем говорили больше двух часов. Он, оказывается, тоже считает, что так больше продолжаться не может. Но только воли у него не хватает все поменять. А министры его ; хапуги только и знают что воровать. Воруют отовсюду. На поставках для фронта наживаются. В общем, беда сплошная. Брат царев Михаил в Польшу уехал с женой. Вроде как осторонь стоит. А он мог бы помочь брату. Дядя царев, Николай Николаевич, на фронте управляется. Победы наши, Брусиловский прорыв, прахом пошли. Но дух боевой пока не выветрился. Треплют наши швабов и австрияков. Мне нужно будет в Польшу поехать, к Михаилу. Попытаюсь склонить его к переезду в Россию. Государь решил его простить за мезальянс4. «Пусть, говорит, возвращается, блудный брат. Хватит ему по заграницам бегать». Выезжаю послезавтра. Оформим проездные документы, отправлю тебя и подамся до Польши.
; Да, а как он о бунтовщиках отзывается?
; А как? Они большую силу теперь имеют. Попробуй с ними, повоюй. Полиция и жандармерия их отлавливает и в Сибирь отправляет, а там порядка раньше-то не было, а сейчас и подавно. Вот они и бегут за границу, а потом назад сюда. Развели пропаганду, сладу с ними нет. Ульянов сейчас в Швейцарии. Подготавливает переворот. Печатает крамольные газетки и сюда шлет.
; Да. Все хуже и хуже становится в Империи. Мало того что война идет, так тут местные воду мутят. Был бы я покровожаднее, сказал бы ; стрелять надо по законам военного времени. Но не я жизнь дал, не мне ее и советовать забирать. Уже теперь, куда кривая вывезет. Слушай, Дмитриевич, давай завтра ты меня по магазинам поведешь. Своим хочу подарки прикупить, да не знаю, где лучше взять.
; Хорошо. Завтра и пойдем, а сейчас отдыхать, думаю, так будет лучше. Поговорить на прощание мы завтра успеем.
; И то, правда, ; сказал Данило, и они разошлись по своим спальням.
 В «Даниловой» спальне было тепло и уютно. Он почитал перед сном. Дня два назад попалась ему под руку книжка Валишевского про Петра Великого. Интересная, но, по мнению Данилы, слишком уж откровенная. Много писалось такого, что могло показаться нескромным по отношению к царю Петру. Он уже думал бросить ее читать, да, как говорят в Украине, «тяжко нэсты, алэ жалко кынуты»5. Решил все-таки дочитать. Почитав с полчаса Данило, почувствовал, что глаза сами закрываются и немного погодя он уснул.
 Сначала снилось, что ходит он по полю в Украине неподалеку от села и ищет потерянную коняку, что отвязалась от перевязу и ушла в степь. Потом вдруг перенесся в Лахмотку и стоит возле мельницы, а она горит и вот-вот должна обвалиться. А рядом с зажженным факелом стоит горький пропойца Кушнир Мыкола, и, смеясь говорит Даниле: «Все, кончилась ваша власть, мироеды. Теперь мы будем новый мир строить». А Данило порывается потушить пожар, а не может. Руки и ноги связаны веревками, а за веревку, что на шее петлей завязана, его держит Григорий Шевченко, тот, что из Новониколаевска приезжал и про социалистов агитировал.
 Проснулся Данило посреди ночи и никак не мог заснуть. Думы его были далеко, в родном селе.
 «Как-то они там? Убрали урожай или нет? За Илью ничего не знаю. На фронте ли он, или может уже дома? Цел ли? Как там дети?»  И все не выходил из ума сон.
«Неужели и вправду будет бунт? И ведь «выплывут» все неробы и пьяницы. А Григорий? Он-то, что мне приснился? Да и правда, он ведь там с социалистами якшается. Может стать «начальником» у новой власти». Потом была долгая дорога через Швецию в Финляндию. Природа была просто невообразимой. Данила завораживало это нерукотворное чудо, называемое скандинавской природой. Густые первозданные леса, чистые от буреломов, ухоженные выкошенные пастбища с аккуратными копнами, реки, отливающие аметистовой голубизной. Красивые сельские домики, сияющие чистотой и ухоженностью.
; Смотри, Николай. Как все чисто и аккуратно! Что ж мы-то так не можем? Ведь государственность наша пошла от варягов, я читал в «Повести временных лет», и после все цари наши, начиная с Романовых все немецкое уважали. А культуру на Русь, почему-то, не спешили занести. Сами во всем немецком ходили, а народу ; лапти да армяк1. Как жили при татарах, так и живем, по сей день.
; В том-то и беда. Для себя Европа, а для народа ; Орда. Только при Александре Николаевиче начали народ учить, а вот и рабство отменили. Но дух рабский отменить не удалось. Не одно столетие рабство взращивали. Уж, на что Екатерина Великая умницей была, с Вольтером переписывалась, да рабство хулила2, а отменить не спромоглась3. А ведь дух рабский он обоюдоострый. Или в ногах ползать, или бунт устроить, третьего не дано. Ведь чем раб страшен? Он, если палку перегнуть, никого не пожалеет. Ни родичей, ни бар, ни детей их. Страшнее взбунтовавшегося раба только чума. Умные люди никогда рабство культивировать не будут. Опять же наряду с рабством бедой является темнота в голове. Если человек не владеет грамотой, не способен даже расписаться, он не очень способен понимать, где добро, а где есть зло. Кто больше всех поддерживает большевиков? Неграмотный люд. Им что не скажешь, а если еще «по-научному», позаковыристей, то поверят в любую чушь. Я сам считаю, что государь много дров наломал, как говорили в каторге. Но, если все сломать, то и строить будет тяжелее. Нельзя отказываться от опыта поколений. Я читал и Плеханова, и Маркса, и Ульянова. «Ломать, ломать и ломать». И строить непонятно что. Не будет человек дорожить тем, что не его. Так устроена натура человеческая. Этому чувству не одна тысяча лет. А сколько лет идее о всеобщем равенстве и обобществленном труде? Всё общее и ничье. Завтра же передерутся между собой. Ульянов заявляет: «Земля ; крестьянам» ; «Фабрики ; рабочим», «Диктатура пролетариата». Все остальные ; «за бортом». Я не спорю. Труженик должен участвовать в общепроизводственном процессе. Должен получать достойное вознаграждение «по труду». Но специалисты? Как без них? Завтра же заводы остановятся. Если ты хотел работать и жить достойно, ты и поехал за «тридевять земель». Пусть меня простят мои «соплеменники» по сословию, но так больше продолжаться не может. В России должна быть или республика или конституционная монархия. Жаль, государь этого не понимает, да и подсказать ему некому. Вокруг одни подхалимы или проходимцы. Я, если будет на то Божья воля, будучи в столице, поговорю с ним, по «старой дружбе».
; Поговори, Николай Дмитриевич, поговори. Боюсь я этих Ульяновых ; Плехановых. Натворят они дел, чует моё сердце.
 Дальше они ехали молча, до самой темноты. Каждый думал о своем. У Данилы защемило сердце за своих. Как-то они там. Прошло уже почти два года, как он уехал из села. Все уже, наверно подросли. Могут и не узнать отца. Все ли здоровы? Сибирь «холодная страна». «Боже, на все твоя сила и воля, помоги им. Услышь меня через сына твоего, господа нашего».
 Николай думал об Аннушке. Хотя тревожиться не было причин, но все-таки. Визит к семье пролетел, как и не было. Она, Аннушка, бедная одна, да одна. А ведь она молода. Как ей без мужа? Скорее бы уже эта война закончилась, да вернуться домой, в Подмосковье. А может в Швейцарии остаться? Потом видно будет.
 Поезд «шел» покачиваясь и, постепенно, наши путешественники заснули тревожным, но крепким сном.
 Потом был вокзал в Хельсинки, долгая дорога по финской тайге, переход через границу и приехал в Петербург.
 В Петербурге Соболевский с Данилом поспешили в военное ведомство, чтобы зарегистрировать свое возвращение. Николай все объяснил чиновнику по поводу приключений, которые выпали на их долю, рассказал о том, что Данило спас ему жизнь и другие подробности, заинтересовавшие ведомственного служаку. Как Николай и предполагал, Даниле «светило» возвращение домой, как побывавшему в плену. Николай же направился к Военному комиссару Санкт-Петербурга за получением новых указаний в отношении дальнейшей его службы.
 На следующий день, Николай, справившись о том, есть ли государь в Петербурге и, узнав, что тот недавно прибыл с фронта, отправился с визитом в Зимний, дабы выказать почтение и поговорить с царем о своей дальнейшей судьбе.
 Данилу он разместил в своем столичном особняке на Невском проспекте, недалеко от Казанского собора. Данило сказал. Чтобы Николай не беспокоился за него и пошел знакомиться с петербургскими достопримечательностями. Побродив среди всех исторических памятников, он вернулся назад, застав хозяина дома, весьма встревоженного.
; Что произошло, Николай? Виделся с царем? ; спросил Данило.
; Виделся. Плох государь. Весь изменился. Нет жизненного блеска в глазах. Тень напоминает. Весь осунулся. Тут, оказывается, много чего произошло. Распутина убили. Царица безутешна. Царевич болеет, а помочь некому. Не любил я «старца», но Алексею он помогал, тут не стану отрицать.
; А кто убил-то, ; спросил Данило.
; Там многие были. Больше дворяне, князь Юсупов, ну, да не буду всех перечислять. Заманили в дом какой-то, стреляли раз пятнадцать в него, потом утопили в реке, так он еще двадцать минут жил, вскрытие показало. Ну, во дворце траур нескончаемый. Вырубову изгнали. И то хорошо. Мы с государем говорили больше двух часов. Он, оказывается, тоже считает, что так больше продолжаться не может. Но только воли у него не хватает все поменять. А министры его ; хапуги только и знают что воровать. Воруют отовсюду. На поставках для фронта наживаются. В общем, беда сплошная. Брат царев Михаил в Польшу уехал с женой. Вроде как осторонь стоит. А он мог бы помочь брату. Дядя царев, Николай Николаевич, на фронте управляется. Победы наши, Брусиловский прорыв, прахом пошли. Но дух боевой пока не выветрился. Треплют наши швабов и австрияков. Мне нужно будет в Польшу поехать, к Михаилу. Попытаюсь склонить его к переезду в Россию. Государь решил его простить за мезальянс4. «Пусть, говорит, возвращается, блудный брат. Хватит ему по заграницам бегать». Выезжаю послезавтра. Оформим проездные документы, отправлю тебя и подамся до Польши.
; Да, а как он о бунтовщиках отзывается?
; А как? Они большую силу теперь имеют. Попробуй с ними, повоюй. Полиция и жандармерия их отлавливает и в Сибирь отправляет, а там порядка раньше-то не было, а сейчас и подавно. Вот они и бегут за границу, а потом назад сюда. Развели пропаганду, сладу с ними нет. Ульянов сейчас в Швейцарии. Подготавливает переворот. Печатает крамольные газетки и сюда шлет.
; Да. Все хуже и хуже становится в Империи. Мало того что война идет, так тут местные воду мутят. Был бы я покровожаднее, сказал бы ; стрелять надо по законам военного времени. Но не я жизнь дал, не мне ее и советовать забирать. Уже теперь, куда кривая вывезет. Слушай, Дмитриевич, давай завтра ты меня по магазинам поведешь. Своим хочу подарки прикупить, да не знаю, где лучше взять.
; Хорошо. Завтра и пойдем, а сейчас отдыхать, думаю, так будет лучше. Поговорить на прощание мы завтра успеем.
; И то, правда, ; сказал Данило, и они разошлись по своим спальням.
 В «Даниловой» спальне было тепло и уютно. Он почитал перед сном. Дня два назад попалась ему под руку книжка Валишевского про Петра Великого. Интересная, но, по мнению Данилы, слишком уж откровенная. Много писалось такого, что могло показаться нескромным по отношению к царю Петру. Он уже думал бросить ее читать, да, как говорят в Украине, «тяжко нэсты, алэ жалко кынуты»5. Решил все-таки дочитать. Почитав с полчаса Данило, почувствовал, что глаза сами закрываются и немного погодя он уснул.
 Сначала снилось, что ходит он по полю в Украине неподалеку от села и ищет потерянную коняку, что отвязалась от перевязу и ушла в степь. Потом вдруг перенесся в Лахмотку и стоит возле мельницы, а она горит и вот-вот должна обвалиться. А рядом с зажженным факелом стоит горький пропойца Кушнир Мыкола, и, смеясь говорит Даниле: «Все, кончилась ваша власть, мироеды. Теперь мы будем новый мир строить». А Данило порывается потушить пожар, а не может. Руки и ноги связаны веревками, а за веревку, что на шее петлей завязана, его держит Григорий Шевченко, тот, что из Новониколаевска приезжал и про социалистов агитировал.
 Проснулся Данило посреди ночи и никак не мог заснуть. Думы его были далеко, в родном селе.
 «Как-то они там? Убрали урожай или нет? За Илью ничего не знаю. На фронте ли он, или может уже дома? Цел ли? Как там дети?»  И все не выходил из ума сон.
«Неужели и вправду будет бунт? И ведь «выплывут» все неробы и пьяницы. А Григорий? Он-то, что мне приснился? Да и правда, он ведь там с социалистами якшается. Может стать «начальником» у новой власти».
Только под утро Данило заснул и не заметил, как посветлело в комнате.
; Вставай Данило Степанович, пора за подарками идти. Рано, конечно, к Рождеству покупать, да, если привезешь и сразу не выкладешь, то к Рождеству тоже будут обновки. ; Зайдя в комнату, сказал Николай.
; А светло-то как уже! Заспался я сегодня.
Не стоит так привыкать. Дома рано надо будет вставать.
; Ну, дома будешь рано, а так хоть выспался.
; И то, правда. Всю ночь какая-то глупость снилась.
; Что, поди, девицы?
; Если бы. Революция.
; Это, конечно, страшно. Но не бойся, может до нее и не дойдет. Если царь-батюшка не проспит. Собирайся, позавтракаем и по магазинам.
 Приятели проходили по магазинам почти до пяти часов. Уже стемнело, когда они приехали домой. Покупок привезли огромное количество. Перечислять их не стоит, чтобы не тратить время. Все покупалось с учетом возраста и вкусов будущих одаренных. Николай купил подарки от себя. И огромный чемодан из воловьей кожи, в который Данило все и упаковал.
 Утром следующего дня Николай отвез Данилу к  музыкально-драматическим курсам, где заканчивала учиться «маленькая певунья» Оксана. Подъехав к зданию курсов, наши путешественники прошли мимо вахтера в канцелярию.
; Скажите, мадмуазель, где бы нам справиться об одной учащейся ваших курсов, ; обратился Николай к выходящей из дверей канцелярии барышне.
; А вы собственно кем ей приходитесь? И как ее фамилия? ; улыбаясь и глядя на двухметрового красавца, спросила девушка.
; Да, я вообще-то никем, а вот этот господин ; братом. А фамилия искомой персоны ; Ралко, Оксана Степановна.
; Оксана Ралко, так, конечно же, знаю, где она сейчас. Я могу вас проводить. Мы с ней в одной комнате проживаем. Да и подругами являемся. Пойдемте, господа, я вас к ней проведу, ; и она, повернув налево пошла по коридору.
; Барышня, а вы где так быстро ходить научились? ; спросил Николай, едва поспевавший за их «проводницей».
; Так я часто бегаю с письмами от канцелярии по корпусам и по городу. Мне не привыкать быстро ходить. Да, вот мы уже и пришли, ; сказала девчушка, остановившись перед аудиторной дверью. ; Сейчас, одну минуточку, ; сказала она и скрылась за дверью.
; Фу, ты. Вот ведь метеор! Я едва за ней угнался, это при моих-то длинных ногах, ; тяжело дыша, сказал Николай.
; Курить нужно бросать, ; засмеялся Данило. ; А то любой мальчуган обгонит, когда нужно будет за счастьем бежать.
; За счастьем? ; задумчиво спросил Николай. ; Да, уж за счастьем бежать тяжело будет.
И тут из двери вышла стройная черноволосая девочка, на вид которой можно было дать лет шестнадцать. Волосы были завязаны сзади пучком, но видно было, они очень красивы и густы.
; Ой, Данечка, то ты, а я думала кто-то с Полтавщины приехал. Боже, какой ты стал большой! ; воскликнула Оксана. ; Здравствуйте, ; обратилась она к Николаю. ; Пойдемте в гардероб, я одежду возьму, и пойдем к нам, туда, где я сейчас живу. Учительница меня отпустила. На весь день.
 Они сошли в гардероб, Оксана оделась и все вышли на проспект.
; Мы тут недалеко живем. Как ты? Какими судьбами в Петербурге?
; Да, вот с Николаем. Да, забыл вас представить друг другу. Николай Соболевский, князь, мой товарищ по фронту. Сейчас вернулись из австрийского плена….
; Вы в плену были? ; воскликнула Оксана.
; Да, пришлось. Ну вот. А это, Николай, моя сестренка Оксана, певунья и хорошая девочка.
; Очень приятно, ; почти в один голос сказали представленные. Оксана, а следом и все дружно засмеялись.
 Они подошли к апартаментам, в которых жила Оксана и еще две девушки и вошли внутрь. Комнатка была чистой и опрятной, видно было, что жилички были барышнями аккуратными. Было тепло и уютно.
; У вас так тепло, ; сказал Николай.
; Да, я сегодня утром истопила печь, дро-
ва нам брат Евгении подвозит. Она тут недалеко, в Выборге жила, да и семья ее там. Так вот Игнаша и подбрасывает нам дровишек. Не мерзнем. Да, нам и нельзя. Горло можем застудить, а тогда беда.
; Из наших-то кто-нибудь заезжал? ; спросил Данило, когда все уселись у стола.
; Был Кирюшка Сагайдачный, знаешь, что на нижней улице живет в Бирках. Он тут был по службе. Их полк в Бологом стоял. Сейчас снялись и поехали под Гродно. Так, когда здесь был, то забегал. Чуть нашу Женю не сосватал. Выходи, говорит, за меня. А она ему, отвоюешься, тогда и поговорим. Она серьезная девица. Не финтифлюшка какая-то.
; Ну, вам тут, поди, прохода не дают местные кавалеры? ; засмеялся Данило. ; Смотри сама замуж не выйди, раньше срока.
; Мне это не к чему. Я в июне заканчиваю курсы, а после в Придворною певческую Капеллу Великая княжна Ольга говорила устроит. Она меня иногда забирает к себе домой. Ну, в смысле, во дворец. Я первое время боялась, как бы мне что-то сделать не так. Так она меня обсмеяла, и сказала, чтобы я чувствовала себя как дома. В Зимнем, как в хате в Бирках. Вот уж смешно. Так вот Капелла в октябре выезжает с концертами в Париж. Не знаю, возьмут меня или нет? Хотелось бы, да желающих, наверно, много.
; Думаю, царевна тебе поможет, ; заулыбался Данило. ; Ты ж ее любимица.
; Мне как-то неловко ее просить. Если только сама? ; покраснела Оксана.
-; Я знаю княжну, она очень хорошая девочка, ; заметил Николай.
; Я всегда удивляюсь провидению Божьему. ; Сказал Данило. ; Сестра любимица царевны, я друг князя Соболевского. Что может быть удивительнее, учитывая, что мы с сестрой деревенские дети, в детстве даже и не мечтали поесть досыта.
; Ну, судьба порой бывает очень занятной, ; улыбнулся Николай. ; Во всем есть смысл. Почему-то так произошло?
; Ксюша, ты как в деньгах не нуждаешься? Может тебе купить что-то нужно? Говори, я тебе куплю.
; Нет, спасибо, Даня. У меня хорошая стипендия. Я еще и домой посылаю. Нас хорошо кормят на курсах. Да и княжна Ольга нас не забывает, присылает что-нибудь. Она была у нас, девочки ей очень понравились. Соседки у меня попались замечательные. Шурочка сама из Тихвина. Там ее семья живет. Отец ; купец первой гильдии. Присылает нам то колбаски, то окороков. Масла там, сладостей. Наши тоже на перекладных пересылают чего-нибудь через Шептулю Гната. Он в Москве на станции работает.
; Да, Гната я помню. Вместе стадо пасли в детстве, ; сказал Данило.
; Так вот он получит посылочку, и перегрузит на питерский поезд. А я тут ее и получу. В общем, все хорошо.
 Они еще посидели, почти до прихода колежанок, и поехали к Николаю.
 На следующий день, Данило и Николай, на извозчике, приехали на вокзал. Николай купил билет за свой счет, аж до самого Барабинска, через Москву.
; Так, значит ты, Николай, сегодня в ночь на Польшу отбываешь? ; спросил Данило.
; Да, вот тебя отправлю и сам собираться буду. В Москве у тебя будет не так уж много времени, поэтому подождешь погрузки и поедешь в свою родную Сибирь. Не знаю, придётся ли еще увидеться, поэтому хочу сказать тебе, Данило Степанович, что я благодарен Господу нашему, что повстречал тебя на своем пути. Знай, что преданного и верного друга ты имеешь в моем лице. А ты, просто замечательный и настоящий человек, какие в наше время, к сожалению, редко встречаются. Передай от меня привет и спасибо за все, что вы для меня сделали. И Лине своей, красавице и умнице, Илье, такому же замечательному парню, Давиду, отличному товарищу и удивительного ума человеку. Ну и всем остальным. Передай, что я их всех помню и люблю.
; Спасибо, Николай Дмитриевич, за добрые и лестные слова и знай, что мы тебя тоже полюбили за то, что ты, невзирая на свое высокое происхождение, оказался человеком простым, чутким и честным. Мы тоже будем тебя помнить. А так же хочу поблагодарить твою чудесную жену Аннушку, этого ангела во плоти. Желаю вам соединиться и долго жить, и счастливо. И ее родителям низкий поклон от меня и моей семьи.
 Побратимы обнялись, и Данило зашел в вагон. Николай простоял на перроне до тех пор, пока последний вагон поезда не скрылся за поворотом.
И была долгая дорога. Данило читал книги, которые Николай подарил ему. Барабинск встретил его обильным снегопадом. Шёл ноябрь, вокруг лежали сугробы и мела поземка.