Курьезная история гражданина К

Позвольте представиться: гражданин К. Вот уже полгода живу под батареей в подъезде панельного дома. Знаете, довольно удобно: свернулся себе калачиком и спишь; зимой тепло, летом спасительная прохлада. В первое время жильцы дома активно принимали участие в моей жизни: одни сочувствовали, всячески содействовали; другие осуждали, попрекали. Правда, в последнее время интерес ко мне поостыл, люди стали более сдержаны, равнодушны,– видать привыкли, - а некоторые и вовсе перестали замечать мое присутствие, так что бывает дело, что кто-нибудь, да и налетит на тебя, пальцы отдавит, бока помнет, чего-нибудь нецензурного бросит, - только в оба и гляди! Вот так вот и живу. Вы только чего лихого не подумайте; я ведь человек приличный, скромный, тихий; никого не трогаю, никому зла не чиню; живу как мышка. Жилплощадь-то у меня была, тут же во втором этаже, двухкомнатная была. Потерял я ее… незаслуженно,… а может и заслуженно – не могу понять. Только прошу, ради бога, имейте в виду, что я не в мотовстве ее просадил, жертвой «черных» риэлторов не становился, в ипотеке «не состоял»; просто полгода назад меня выселил из нее… рыжий кот, при этом на «законных основаниях», как он сам выразился. Вы только не спешите осуждать меня, сейчас я попытаюсь вам объяснить, как дело было. А было оно так:
Как сейчас помню было три пополудни, сидел я на кухни, пил чай, в окно глядел, - вдруг звонок; иду, открываю; гляжу – кот стоит, правда не в сапогах, но с тростью и в шляпе, под мышкой какую-то папочку держит, с негодующей претензией во взгляде. Я, как и любой нормальный человек в подобной ситуации, дивлюсь, улыбаюсь, - а он все глядит да глядит своими карими глазищами да переминается с лапы на лапу, постукивая когтем по набалдашнику трости.
- Гражданин К.? – спрашивает он, при этом так сурово, строго, что это еще большей комичности придает всему его образу.
- Ну дела! – восклицаю я. – Что за дива!
- Я вас спрашиваю: вы – гражданин К.? – настойчиво повторяет он.
- Ну я, - в шутку отвечаю ему, - а ты-то кто?
- Во-первых, не «ты», а «вы»! То, что я ростом в два аршина, еще не дает вам право мне тыкать. Во-вторых, я – Котофей Иванович. К вам дело у меня, гражданин К., не терпящее отлагательства. Позвольте пройти.
Я отступаю; слежу за ним; он проходит в мою квартиру. Его походка легка, воздушна, словом – человечна. Притворяю дверь, иду следом; нахожу его в комнате, чинно сидящего в креслах. Каким-то подавленным, нерешительным стою я пред ним – этим котом! А во рту все пересохло, в горле ком, словно приговора ждешь.
- Что вы стоите? – вдруг полный участия и внимания обратился ко мне он, - присаживайтесь, - и указал тростью на стул.
Я пододвинул стул, сел.
- У вас... у вас ко мне дело? – как-то даже виновато спросил я.
- Конечно. Я требую, чтобы вы как можно скорее, то есть сию же минуту, покинули оную квартиру!
- Покинул... квартиру? Что за ерунда!
- Не ерунда, а юридически обоснованная претензия, - и он достал из папки бумагу. – Прошу ознакомиться.
Принимаю бумагу, читаю: уведомление суда на выселение!
- Но... но это... Да как же... Да нет же... Это шутка?!
- Теперь прошу ознакомиться вот с этим, - продолжил он, не заметив моего смятения, - здесь сказано, что оная жилплощадь переходит в полную и единоличную собственность Котофея Ивановича. Прошу.
Читаю, и действительно: постановлением все того же суда моя квартира переходит в собственность вот этого кота!
Ошарашено гляжу на него.
- Но по какому праву? – возмущаюсь я.
- По законному! по законному праву, уважаемый гражданин К. Позвольте вам объясниться. Волей судьбы всю свою пятнадцатилетнюю жизнь я незаслуженно вынужден был терпеть разного рода нужду: я бродяжничал по помойкам, сырым подвалам, холодным чердакам; питался отбросами тех, чей жребий судьбы оказался более щедрым на благо; терпел унижения и побои. – Он поднял левую лапу и подставил к свету оголенный бог с ужасным, отвратительным шрамом. – Вот, издержался ребра; один гражданин совсем юных лет мне в этом содействовал, да так содействовал, что, как видите, пришлось изъять его из моего тщедушного тельца. И мало того, что как гражданин я вынужден вести абсолютно недостойную личности жизнь, так еще, будучи инвалидом, быть обделенным жизненно необходимыми и законом предусмотренными благами. Справедливо ли это, а?
- Но вы кот!
- Кот? Что с того! Моя природа ограничивает меня в правах, так я вас понимаю? Это – дискриминация!
- Я глубочайше прошу меня изменить за сию некорректную фразу, но поймите же - в нашем государстве гарантируются права исключительно людям. Конечно, участь некоторых котов незавидна, но позвольте...
- Позволить? – возмущенно прервал он, - Уважаемый гражданин К., вы имеете наглость воспринимать меня в неподобающем свете лишь по той простой причине, что я не похож на вас или вашего соседа? Так знайте же: предрассудки ваши нелепы, и вот эти документы тому подтверждение. Что с того, что у меня хвост и шерсть, ведь я же живой, мыслящий, чувствующий! Но имеет ли это какого-либо веса пред вашим судом? Очевидно, что нет. Мы слишком низки, незаметны, ничтожны, чтобы ваше все постигающее и все примечающее око смогло нас заметить. Но сколь долго будет длиться эта лицемерная игра, прежде чем вы, наконец, соизволите снизойти подобно богам до нашего уровня посредственного существования по чердакам и подвалам? Лично я не намерен сносить и дальше всю эту несправедливость судьбы - я достоин воспротивиться року, завоевать полагающееся мне место под солнцем; благо, что современная правовая система вашего государства благоволит тому, чтобы и коту воздать по справедливости. К сожалению, гражданин К., в силу все того же неумолимого фатума вы оказались жертвой всех этих несправедливых обстоятельств. Не переживайте, вы ни в чем не виноваты, - откуда же вам было знать, что тот самый кот, который прожил с вами бок о бок целых пятнадцать лет, ныне потребует оставить оную квартиру – ваше жилье? Но поймите и вы меня правильно: я уже давно не молод, жить мне осталось, дай бог, года три-четыре, и я не желаю подыхать как последняя скотина в заплеванной подворотне; если уж и умирать, то достойно: в тепле и комфорте. Так что своим пристанищем я избираю оную квартиру.
- А что же я? – Чувствую, как жар обдает мне лицо, коленки и руки лихорадочно дрожат, по спине волнами набегают мурашки, дышать все труднее и труднее.
- Как я уже сказал выше, вы ни в чем не виноваты. Просто так сложились обстоятельства. Судом мне были предложены несколько кандидатур, чье бы жилье я бы мог занять. И так уж получилось, что мой выбор пал на вас. Быть может, мой выбор был обусловлен и тем, что вы были мне знакомы, а потому и близки. Каждый божий день все эти пятнадцать лет видел я вас, проходящего мимо меня, куда-то так спешащего, что и лишней минутки у вас не могло найтись на то, чтобы приметить маленького, грязного, ничтожного зверька. Но я повторюсь: я не виню вас; я прекрасно понимаю вас; я бы и сам, скорее всего, на вашем месте вел бы себя точно так же - это так естественно. Но я прошу и меня не корить, а попытаться понять обстоятельства, так породнившие наши судьбы. Именно к пониманию призываю я вас, к смирению и состраданию, - ибо не оставите вы ближнего своего, на чью долю выпало столь тяжкое бремя! Поглядите на меня: я стар и слаб, немощен, не в силах я ныне нести свое бремя. Понесите вы его, гражданин К., и после воздастся вам по деяниям вашим, поверти мне.
Он поднялся, подошел ко мне, забрал у меня из рук бумаги и прошел к столу. Положив их и свою трость на стол, запрыгнул на него. Теперь он так походил на обыкновенного кота, что вся эта история казалась сплошным наваждением, и лишь красовавшаяся на его голове шляпа говорила в пользу обратного. Он уставился в окно. Наступило томительное молчание: он глядел в окно, я безучастно сидел на стуле, вслушиваясь в тиканье настенных часов, в такте которых мне только и чудилось: «Иди, иди, иди…».
- Вы еще здесь? – возмутился он, обернувшись.
- Д-да... п-простите, пожалуйста... Просто я вот тут подумал: ведь можно же что-нибудь поделать... могут же быть иные пути разрешения дела?
- Иные пути разрешения дела? Глядите: видите эти бумаги? В них четко, черным по белому писано, что вы обязаны покинуть оную квартиру! Так какие альтернативы здесь могут быть? Где это слыханно, чтобы простой человек осмелился восстать против закона? Это немыслимо! Нонсенс! Решение суда – решение окончательное и бесповоротное! Противиться решению – противиться закону – нарушать закон! Праведный гражданин, полный благочестия и уважения, обязан благоговейно приклоняться пред священным законом его государства, - лишь так, и только так государство способно процветать на благо всех; иначе к чему бы мы пришли, если бы каждый осмелился проявлять свою волю? - Хаос, анархия! Закон, этот неумолимый, во все проникающий, все подчиняющий непоколебимой истине, наводящий ужас и трепетное уважение, этот атлант, вознесшийся над всем, - лишь он один своим холодным рассудком способен полно и верно блюсти покой и справедливость, нести свет и надежду в хаос страстей и никчемных мыслей общества. Вот в чем залог, надежда и спасение нашего грешного мира! И как только вы не можете этого понять, уважаемый?
- Что вы, я прекрасно это понимаю. Просто в чем же я вот так провиниться, чтобы пасть жертвой такой несправедливости? Я же... я же покорно следовал всем предписаниям закона, так как же я мог нарушить его, чтобы так быть наказанным? Вот чего я никак не могу понять!
- Вам и не надо понимать! Это – решение суда, то есть – закона! Если вы не согласны с постановлением суда, то вы не согласны с законом, а значит – готовы нарушать его, готовы быть преступником. Но вы ведь не хотите попасть в тюрьму? Если нет – то просто покоритесь, как и прежде, воле закона, и все будет хорошо.
- Да, конечно. Но разве это не может быть ошибкой, недоразумением? Такое ведь бывает! С уважением и благоговейным трепетом отношусь я к нашему закону и справедливому и праведному суду, - но как так может быть, чтобы волей закона и суда ныне я лишаюсь своего жилья? Это очень странно.
- Не сомневайтесь – все верно. Но – довольно; вам пора; прошу, оставьте мою квартиру, иначе я привлеку приставов, и они вас тут же вышвырнуть отсюда, а мне, поверти, этого не хотелось бы делать, - ведь я уважаю вас. Ясно?
- Но подождите, прошу ради бога. Как же я вот так вот просто оставлю мою квартиру, когда здесь вся моя жизнь?
- Не беспокойтесь: все это останется здесь, включая и вашу жизнь – теперь она принадлежит мне!
- Вам? Но... но а как же я? Куда же идти мне?!
- Не знаю. Поверти мне, я бы желал вам помочь, но, увы, я не могу: у меня нет ни сил, ни возможностей, ни средств. Но вы не отчаивайтесь, как я уже сказал - да воздастся вам по деяниям вашим, за страдания ваши во благо ближнего своего! Уходите. Более я не желаю вас видеть! – и он указал мне лапой на дверь, отвернувшись к окну.
Делать мне было нечего – я ушел.
Такова моя история. Да, несуразна и абсурдна – но что ж тут поделать: таковы времена, ничего не поделаешь; приходится мириться, стиснув зубы. Закону, доведенному до абсурда, ни то, что горе, аргумента не противопоставишь, - молчи и радуйся тому, что закон есть ради тебя, а не ради самого закона или его творца! А то, что благодаря этому закону тебя признаю мертвым или лишают родины, а то еще пущи: отдают твой дом, твою жизнь рыжему коту, - это не особо способно колебать бесчувственные души законодателей и их свиты. Тотальное равнодушие оправдывается юридической нормой форм отношений! И если личности воли достало сил схлестнутся с юридическим абсурдом за справедливость и жизнь, то что делать всем остальным? Что делать мне? Где искать справедливости, защиты? Я ведь человек робкий, скромный, пугливый, - где мне правды искать? На чье плечо опереться? Или же всю оставшуюся жизнь мне суждено прожить здесь, под этой ужасной батареей, по локти в истоме, по горло в чахоточной жиже?..