Глава 4

- 4 -
 Новая любовница оказалась чудесной и вчера исхитрилась своим искусством поднять любовный штандарт короля Карла. Если дело пойдёт дальше теми же темпами, славный король рассчитывал, что подданные скоро забудут не красящее его прозвище «Невинный», а подберут более подходящее. Сам бы он предпочёл войти в историю под именем «Неукротимый жеребец» или на худой конец «Грозный». Правда, искусница избегала дневного света и предпочитала спать в своей комнате отдельно от короля. Но в конце концов, он тоже не маленький мальчик, который не может заснуть без женской титьки. Любовные подвиги требовали хорошего отдыха, а за годы женитьбы на старухе Карл привык спать один.
 Между любовными утехами женщина дала ему несколько дельных советов относительно пополнения королевской казны, и к тому же, не заводила разговоров о женитьбе. В свободные минуты развлекала короля короткими историями, правда, часто не приличными, но такими забавными, что за несколько недель с ней Карл нахохотал больше часов, чем за всю предыдущую жизнь.
 Скоро король почувствовал, что без своей рыжей, как огонь, подруги скучает и не знает чем себя занять, и ещё ему нравилось как нежно звучит её имя: «Бланка де Мариконда». История умалчивает где, в каких землях и за какие заслуги сия дама заслужила к своей фамилии благородную приставку «де».


 «Высокочтимые дворяне и рыцари, духовенство, достопочтенные купцы и горожане, а так же иные люди подлого рода, имеются ли среди вас свидетели, либо иные какие доказательства и причины, доказывающие невиновность, или обстоятельства, служащие для смягчения вины подсудимого барона Балдуина по прозванию Тёмный рыцарь?»—пронзительный и зычный голос глашатого проникал прямо в мозг старого Соломона.
 «Проклятые гои, нет от вас покоя ни днём ни ночью,— старый иудей невольно втянул голову в тощие плечи, —орут, бражничают, сквернословят и убивают друг друга, словно ваш бог, за смерть которого вы возложили вину на весь еврейский народ, проповедовал не милость меж людьми, а убийство и жестокосердие!»
 Соломон не спал с той страшной ночи, когда стал невольным свидетелем подлого убийства. О горе! Он собственными глазами видел, как люди в сером убили двоих. Он готов был поклясться, что беспощадный меч погубил рыцаря Балдуина, но когда менестрелев мальчишка поднял шум и городскую стражу, старый еврей, движимый природной любознательностью и любопытством, которые не раз ставили его на край гибели, но однако же, не раз приводили к немалой выгоде, взяв пару крепких слуг с факелами, прибежал на задний двор церкви в честь, так сказать, непорочной девы Марии.
 И что же он там видит? Видит покромсанного на куски бедного юношу, прими господь его душу, и всего в кровище что твой мясник, но живёхонького барона Балдуина!
 Старый Соломон немало удивился, отчего этот гой вырядился в простую одежду вместо той славной, что он почти в убыток для себя уступил–таки барону в прошлом году, но если трюк с переодеванием помог остаться в живых, не старому Соломону осуждать выжившего.
 «Кто находится между живыми, тому ещё есть надежда, так как и псу живому лучше, нежели мёртвому льву,— написано в мудрой книге Екклисиаста, которая не раз утешала Соломона в трудные дни, когда разочаровывался он в справедливости господа. - Участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом».
 Видя горести людские, многия бедствия и скверны, обрушивающиеся на род людской не по их вине, а по произволу рока, давно исчезло у старого еврея упование на господа бога. Одна робкая надежда жила вопреки всему в груди старого человека, надежда, что когда–нибудь наступит время, и учредят люди на земле такой порядок, при котором главным станет не человек с мечом, а законник; что все тяжбы будут решаться не в богопротивной схватке железом, а параграфами, законами и правилами в суде по закону, путём открытой, словесной схватки, и что пред законом будут все равны, может даже женщины и иноземцы.
 Теперь, когда третий день подряд, глашатай орёт на улице про вину барона, доказательства и причины, ему единственному свидетелю злодейского убийства предстоял трудный выбор — далее хранить тайну про невиновность барона или огласить правду. Ох, если бы барон укокошил второго убийцу, решиться было бы много проще!
 К исходу третьего дня не вынес в одиночку старый человек тяжкого знания, собрал лучших друзей и единоверцев, чтобы разделить с ними бремя ответственности: ювелира и торговца драгоценностями Якова сына Маккавеева, врача Иуду сына Авраамова, да пекаря Симона, и взяв с них клятву на священной книге, описал им сцену злодейского смертоубийства, что видел той страшной ночью.
 Крепко задумались друзья, много спорили, взывали к священной книге, единому Богу, семи мудрецам и постановили, что Соломон в праве поступить, как ему выгодно и нужно, потому что дела гоев - это не дела евреев, и жизнь или смерть того, или иного гоя - не дело народа, избранного Богом для службы ему. Однако же, если то безопасно, к славе богоизбранного народа будет честное свидетельство в пользу могущественного барона, данное одним из членов их общины, а именно ростовщиком Соломоном, пусть только их имена на судебном процессе не звучат, так как они, слава богу, ничего не видели и по сути дела ничего сказать не могут. На чём друзья и расстались, оставив Соломона в ещё большем замешательстве.
 «Надо молчать,— решил старый еврей, —молчание - золото». Но ночью вновь не спал. Страх и жажда справедливости терзали душу пожилого человека. От трусости людской время царства законов могло никогда не наступить, и дружба с могущественным бароном могла сулить немалые выгоды.
 Но жена, к чьим словам он привык прислушиваться, советовала: «Молчи». «Наверное, она права,— думал Соломон, —и зря я, старый болван, друзьям рассказал о ночном происшествии. Знает один — знает один, знает два — знает и свинья, свинья расскажет борову, а боров всему городу,—вспоминал Соломон поговорку, что ходила среди франкской черни,—своими руками вложил чужим людям, пусть и соплеменникам, в руки оружие против себя. Очень часто сегодняшний друг превращается в лютого врага».
 Соломон без конца ворочался на ставшем неудобным ложе, про себя молился богу, просил совета. Молчал бог. Ущербный лунный диск заглядывал в окно и не давал покоя.


 Наш государь, да хранит его господь, — природный государь и помазанник божий, вынужден править вместе с баронами, которые обладают своим саном не по милости верховной власти в лице государя, но благодаря древности происхождения и длине своих мечей. И некоторые из этих баронов приобрели такую любовь народа, славу и силу, что их власть и известность скоро сравняется с королевской.
 Не бывает в государстве двух властителей, не живёт телёнок с двумя головами. Не допустит Бог жизни телу, у которого одна голова желает есть, а другая спать; куда пойдут ноги, если одна голова вознамерилась идти налево, а другая вправо? Голова в государстве должна быть одна. Это божий закон. На небе одно солнце, на земле один государь, и он пфальцграф королевского двора, распорядитель судебных поединков, призван верховной, божественной властью следить, чтобы воля государя была исполнена.
 Когда Карл, да хранит его архангел Гавриил и всё небесное воинство, настоятельно намекнул, что высшие интересы короны нуждаются в преждевременной смерти этого грубияна барона Балдуина, он пфальцграф королевского двора отнёсся к поручению со всею серьёзностью и тщанием.
 Если царственный лев не может пожрать хищного леопарда, он должен обратиться к лисице, которая силою много слабее, однако же настолько умна и хитра, что может леопарда заманить в западню.
 Филипп подобно лисице план разработал тщательно и вдохновенно. Справедливо полагая, что род людской не совершенен как в доблестях, так и в злоумышлениях, им были придуманы и расставлены три ловушки для простоватого барона. Однако барон двух умудрился избегнуть силою своего меча, но в судейскую ловушку, всё же влип, как беспечный мотылёк в липкую паутину, и завтра с врагом государя будет покончено.
 Жаль, конечно, молодого де Оливье. Был хороший исполнитель. Своими глазами видел, как он ловко орудует мечом. Не много денег и уговоров понадобилось, чтобы он пошёл на убийство своего хозяина. Правда потребовал, чтобы пфальцграф сам присутствовал при убийстве. Пришлось рисковать. Заодно избавиться от свидетеля.
 Кто мог подумать, что пьяница барон затеет игру в благородство и подарит своё платье незадачливому Ансеису. Потом пришлось постыдно убегать от бешеного рыцаря. Но что он мог противопоставить длинному мечу? Только кинжал. Кинжалом хорошо разить из–за угла, а не биться в бою против опытного воина.
 Поделом этому тупоумному болвану Ансеису. Из–за его глупости и упрямства сорвалась первая часть плана. Сообрази он вовремя, на чью сторону следовало стать во время турнира, остался бы живым, а уж варвары из–за Рейна сделали бы своё дело. Хорошо, что никто не видел сцены покушения, и мальчишка де Оливье пред смертью смолчал, а то бы тупица Балдуин уже бы обвинил его — приближенного короля и могущественного пфальцграфа в невиданном злодействе.
 Но кто бы ему поверил? На весах слова презренного убийцы против многочисленных свидетельств, данных под присягой. Хорошо, что вовремя запасся королевским указом о подсудности дворян городскому суду. Стоило чуть намекнуть председателю суда об интересах короны и высокой политики, как дело почти сделано. Остались пустые формальности. Надо бы запомнить имя этого судьи и приблизить ко двору. Верный и понятливый крючкотвор, знаток и толкователь законов всегда пригодится.
 Нет, лис хорошо сделал своё дело. Только осталось дождаться, когда послушные его воле шакалы перегрызут глотку леопарду, загнанному в западню.


—Встать, суд идёт!—рявкнул судейский. Барон твёрдо решил не вставать перед простолюдинами, но его так ткнули по спине древком копья, что ноги сами разогнулись. Пятеро рахинбургов, под предводительством кругломордого мямли, важно вступили в зал и уселись на свои стулья.
 Эту ночь барон хорошо спал, хоть ложем служила охапка соломы. Самое главное, удалось отправить весточку нужным людям, и они, дай Бог, не успеют монахи в монастыре отобедать, будут здесь. Посмотрю тогда хватит ли духу у черни, много возомнившей о себе, приговорить его барона Болдуна владельца замка Chateau de Mica, земель и людей вокруг него по глупому и нелепому навету. Все увидят, что стоит слово дворянина против слов подлых людей, пусть хоть тысячу раз занесённых в протокол и заверенных под присягой. Он лично вобьёт клеветнические бумаги в жадные и трусливые глотки клятвопреступников, что эти показания дали из корысти или страху. А там в присутствии рыцарей, графов и баронов посмотрим, готов ли трусливый король Карл подтвердить свой неправовой указ. Или напомним ему, что правит он по воле нашей и силою наших мечей, и что он первый среди равных, и что нарушив наши древние привилегии, он даст право поднять на щиты нового короля, как уже не раз бывало в истории Франции милой.

 «Высокородные дворяне, высокочтимое духовенство, почтенные горожане, купцы и ремесленники, суд слушал и постановил, что рыцарь и барон Балдуин владелец замка Chateau de Mica, земель и людей вокруг него, обвиняемый по четырём видам и проступкам, а именно в убийстве с чрезмерной жестокостью шевалье де Ансеиса путём разрубания его головы на две части, так что части черепа упали со стуком, который был слышен через дорогу; в убийстве старого менестреля известного в народе под прозванием Тощий; в тройном убийстве славного юноши де Оливье, путём отрубания мечом обеих рук и в разделении посредством того же меча головы и туловища вышеназванного юноши до паха, что по мнению господ экспертов и законников приравнивается к тройному убийству; в осквернении божьего храма, построенного славными и достойными горожанами нашего города во славу нашей святой католической церкви и девы непорочной Марии, так как за три дня не нашлось свидетелей, либо иных доказательств и причин, доказывающих невиновность или обстоятельств, служащих для смягчения вины подсудимого в вышеназванных винах и проступках…»,— носатая каша так упивался своей властью и центральной ролью, что не слышал шума множества копыт, звона оружия с улицы. Он был уже готов провозгласить вердикт суда: «ВИНОВЕН!», но в зале возник вначале шум, потом движение.
 Мордатый судейский осёкся на полуслове и с недоумением уставился, на всему городу известного ростовщика, старого еврея Соломона, который упрямо, как рыбак против течения, пробирался к скамье судейских. Роль течения играла старуха, что буквально повисла на плечах почтенного старца.
 «Внимания и справедливости, внимания и справедливости!»—пронзительный, старческий голос услышал весь зал. У судейского в животе неприятно ёкнуло…

 Плохо, что папашу зарезали, хоть сволочь он был знаменитая. Конечно, теперь ни одна живая душа не знает, правда ли, что Тощий менестрель был его отец, или только назвался им, чтобы получить дармового слугу. Но он всё же, как-никак, заботился о пропитании и крыше над головой. Бывали дни, когда они много ели и сладко спали, как во время последнего турнира.
 Пьяному барону Балдуину понравилась дурацкая, жалостливая песня папаши про смерть рыцаря. «Вот погибну в чужбине, похоронят меня. И никто не узнает, где могилка моя. И никто не приедет, да никто не придёт, только ранней весною соловей пропоёт»,— они спели её сотню раз. Барон плакал, размазывая слёзы. Мальчишка бы рассмеялся, если бы не видел, как барон накануне один одолел кучу народу, и теперь щедро сорил монетами, что чертополох семенами. Глупо плевать в колодец из которого пьёшь.
 Папаша успел выучить сына мало-мальски играть на арфе, слагать песни на потребу публики, хоть сам в этом был не большой мастак. Скоро малец так насобачился вязать рифмы и бряцать по струнам, что превзошёл учителя. Однажды он так потешил загулявших купцов похабными куплетами, что те заплатили вдесятеро. Папаша вусмерть напился на эти деньги, расчувствовался, лез обниматься, что твоя баба, и отдал ему свою арфу со словами: «Победителю ученику от побеждённого учителя», но утром протрезвел, отобрал инструмент и задал трёпку.
 Папаша пьяный становится сам не свой и может легко попасть в руки местного ворья или городских стражников. Неизвестно что хуже. Часто воры поэтов не трогают, а вечно голодные до денег, что твои шакалы, стражники оберут до нитки, ещё и побьют. Поэтому мальчишка тихонько тащился за загулявшей троицей в отдалении, чтобы его не прибили, но суметь подобрать папашу, когда он свалится.
 Как убивали не видел, слышал только шум. Когда подбежал, папаша был ещё жив, но хрипел лёгкими, как дырявыми кузнечными мехами. С каждым выдохом вокруг раны пенилась кровь. Мальчишка видел множество ран, полученных в пьяных драках, и сразу понял, что папаша не жилец, однако зажал рану ладошкой. Пузыри идти перестали. Пена под ладонью была тёплая и липкая.
 Папаша открыл глаза. «А, это ты,— сказал он слабым голосом, —возьми, арфа теперь твоя. Забери деньги в суме…Никому не показывай,— на мгновение замолчал, собираясь с силами, —беги за помощью. Меня оставь. Держись за барона». И умер.

—Внимания и справедливости!—высокий, пронзительный голос старца на миг перекрыл шум зала.
—Кто ты такой и по какому праву вмешиваешься в чтение приговора?—всполошилась носатая каша. Капкан, что так тщательно готовил он своими руками, грозил остаться без добычи. Лис почуял беду, исходящую от старого ворона.
—Я свидетель. Готов дать под присягой клятву не противную моей вере и Богу, что обвиняемый вами барон Балдуин не виновен!—голос старика жалко дрожал, но беспокойная кровь древних пророков билась в его сердце. Царство верховенства закона должно было прийти. Не ему, маленькому человеку, было препятствовать его величественной поступи. По другому поступить Соломон не смог. Что значит жизнь одного еврея перед могуществом прогресса. И восстал маленький человек за правду как Моисей на египтян, как Иисус Навин на Ханаанян, как бесстрашный Давид на могучего Голиафа.
—Что? Как смеешь ты представитель народа, коего Бог ваш лишил отечества и рассеял по земле, как ветры пустыни рассевают сорную траву, противоречить многим свидетельствам и присягам, данными почтенными людьми, в вине вышеназванного барона!—завизжал судейский, соскочил с места, затопал ногами.
 Затылком носатый почувствовал на себе тяжелый, ненавидящий взгляд. Обернулся. Из тьмы дверного прохода на него смотрел королевский пфальцграф, его друг и покровитель. Похоже он больше не считал его «умной головой».

 Когда капитан его копья с солдатами ввалились в зал городского совета и молча встали вдоль стен, борон невольно выдохнул с облегчением. Сцена судилища ему изрядно надоела, и не факт, что без его солдат суд бы вынес оправдательный приговор, даже выслушав показания еврея Соломона.
 Барону показалось, что в дверном проходе краткий миг он видел фигуру пфальцграфа Филиппа. Было не место и не время разбираться с коварным врагом здесь посредине враждебного города, едва избегнув смерти, но он ещё посчитается с бесчестным убийцей, не будь он барон Балдуин Тёмный владелец замка Chateau de Mica, земель и людей вокруг него. Но молодец мальчишка, что во время доставил весточку от барона солдатам.


 О время, беспощадный пожиратель молодости. Ты ещё полон сил и желаний, но седина в волосах, как серебристый иней, говорит о близкой зиме. Всё хуже видят глаза, сам не можешь прочесть мелкие письмена. На непогоду нудно болят суставы и старые раны. Пот становится едким и зловонным, толстеет и округляется стан, уходит сила, стынет кровь, только вино или другое молодое тело способно её ненадолго согреть.
 «Что такое жизненная сила? Куда она уходит после смерти? Можно ли её собрать и вложить в другое тело? Можно ли её отнять от одного живого тела и передать другому, путём иным нежели поедания одной плоти другою?»—беспокойные мысли, и уходящие, как вода в сухой песок, силы, всё чаще тревожили Мудреца. Он совсем забросил опыты по трансмутации. Золота из свинца не получалось, чем ни бей по нему. Проблема удержания жизни захватила Мудреца всецело.
 Он потратил свои лучшие годы на чтение древних манускриптов, изучал сочинения Платона и Аристотеля, пытался понять тёмные письмена Гермеса Триждывеличайшего, разбирал тексты араба Абу Муса Джабир ибн Хайяна, провёл сотни опытов, дважды горел, по утрам стал мучиться приступами мучительного кашля, некогда гордая спина ссутулилась, но к пониманию вопроса не приблизился ни на шаг. Во всех трудах были только слова, слова, слова.
 И когда он был близок к отчаянию, пришла Мудрецу простая мысль, что жизненную силу следует искать там откуда она проистекает. Много трупов животных и людей разъял он, но и там не нашёл жизненной силы. «Значит жизненная сила субстанция тонкая и трудноуловимая, как запах,— решил старик, —может следует поискать её следы там, где захоронили многих людей?»
 Он искал её в кладбищенской земле и на полях сражений. Много раз был на грани смерти. Пять раз его обвиняли в колдовстве и чуть не сожгли, но бог миловал.
 Первые следы жизненной силы удалось обнаружить на месте ямы, где закопали сотни трупов после набега богопротивных норманнов, которые внезапно напали на бургундцев и устроили настоящую резню. Тогда погибли многие славные войны и рыцари. Было это два года назад. Правда, потом ходили упорные слухи, что бургундцы сильно перепились, и были перерезаны вместе со своим графом во сне.
 Загустевшая жизненная сила выглядела как корка соли поверх могильной земли. На вкус она тоже напоминала соль, но кому придёт в голову сыпать дорогую соль поверх могилы? Несомненно это был продукт разложения многих тел под землёй.
 На захоронении Мудрецу удалось собрать большую суму жизненной соли и привести в тайное место. Каково же было его удивление, когда сегодня утром он увидел подобную соль на куче за домом, куда много лет выбрасывали всякую дрянь: домашние нечистоты, старую солому, очистки, трупы собак и кошек. Он бы давно заметил эти кристаллы, если сам ходил опорожнять ночной горшок и выбрасывать отходы, но обычно это делала деревенская дурочка, матери которой он регулярно платил. «Но чему удивляться?—подумал Мудрец.—В том что попало в отбросы тоже была заключена жизненная сила. Её следы я и вижу».

«Сир, леопард вырвался из западни»,— гласило письмо. Гонец будет скакать без остановки, чтобы доставить секретный пакет королю.


Разговаривают двое.
—Он не должен дойти до дому!
—Какой смертью он должен умереть?
—Его зарежут и ограбят.
—Всё, что будет при нём отдать вам?
—Деньги можешь забрать. Вещи не трогай. Все бумаги вернёшь мне, слышишь, все бумаги!
—А старуху?
—Старуху? Как хочешь.


 Растения, которые он поливал слабым раствором жизненной силы росли лучше, но стоило увеличить густоту раствора — пожелтели и погибли. Слабый концентрат жизненных сил, что сам пил и давал собаке, заметного действия не оказал. При попытке накормить пса жизненной солью, пёс стал кусаться и сбежал со двора. Рука долго болела. Примочки из раствора соли не помогли. Что–то тут было не так. Жизненная сила никак не хотела проявляться в другом теле. Однако опыт с поливом растений обнадёжил. Теперь всю пищу мудрец солил волшебной солью. Вкус был непривычный, и лучше было не думать откуда эта соль происходит. Надо дать время для проявления действия сил из могильной земли, ведь на петрушку с укропом они подействовали, и на тело и плоть человеческую подействуют, потому что и плоть, и трава суть одно и то же.


 Еврея Соломона и его старуху зарезали прилюдно. Когда городские стражники явились, чтобы поднять тела, денег или бумаг при них не обнаружили. Тела убиенных бросили на повозку и увезли, чтобы похоронить за городской стеной. До прихода царствия закона оставалось семьсот лет.