Глава 8

- 8 -
 Пришло долгожданное тепло и на земли Фрисландии. Долгую зиму сидели северные люди по хуторам, любили мягких франкских женщин, ели душистое мясо, пили пенный эль и слушали скальдов.
 Пели скальды про Одина, его волков и воронов, что несут одноглазому богу вести со всего света, про могучего Тора со смертоносным молотом, про проказливого Локи, про любвеобильную Фрейю, плачущую золотыми слезами. Редко плачет Фрейя по разлюбившему её мужу, ушедшему из дома. Не до мужа ей. Утешается богиня в объятьях других богов и героев. Потому так мало золота на земле.
 Любят люди сверкающие слёзы богини. Но чаще пели скальды про славу и сокровища, ждущих отважных воинов на сытом юге, про славную смерть в бою, про небесный чертог Одина, где пируют и бьются отважные после смерти, про прекрасных валькирий, что любят великих воинов и врачуют их раны. Слаще ласки небесных дев нет ничего во всех девяти мирах Эдды.
 Смолят лёгкие корабли и точат смертоносные мечи северные воины. Но суров ярл Готфрид. С трусливым королём франков у него мир и союз.
 Хорошо живётся ярлу за высокими стенами из дубовых брёвен. Всё у него есть: тучные стада, много злата и серебра, смуглоликая франкская королевна Гизелла делит с ним ложе. Обабился ярл, растолстел, разленился. Не дальние походы снятся ему, а сладкое тело жены–христианки. Изменил ярл суровому Одину. Ради подарков и покоя принял веру в распятого бога. Под страхом смерти запретил собирать викинг на земли франков. «Зачем вам риск и страдания войны на чужбине? Пейте пиво и вино, ешьте мясо, любите женщин. Франки сами принесут нам много серебра!»—говорит Гтфрид дружине.
 Забыл ярл, что серебра, вина, мяса и женщин много не бывает, что если у одного больше, то у другого меньше, и никогда обделённый не согласится с несправедливостью.
 Возроптали воины, но когда трое зачинщиков были казнены позорной смертью, замолчали. Истинная мудрость не в военном переменчивом счастье, а в верных союзниках, тучных стадах, обширных и плодородных землях. Союзники будут верны, пока ярл Готфрид удерживает соплеменников от безрассудных набегов. Уж об этом ярл позаботится.

 Барон был в бешенстве. При дворе его всё раздражало. Раздражали липкие улыбки придворных, притворное дружелюбие короля, подлый убийца Филипп, сам воздух этого замка, весь пропитанный ложью и ненавистью. Больше всего он злился на себя за то, что не послушался советов жены и на саму жену.
 Выросшая в роскоши и блеске герцогского двора, Элионора Вифлисбургская словно вернулась в беззаботную юность. Её чистый смех — свежий ветерок в душной, притворной атмосфере двора. Её кроткий нрав и дружелюбие привязали крепкими канатами любовь всех обитателей замка. Куча разряженных поклонников таскалась за ней всюду, говоря комплименты, и словно милости, выпрашивая ласковую улыбку, добиваясь хоть взгляда молодой женщины. Сам король в их рядах. Суровые солдаты улыбались со стен, глядя как бегает она в салки с детьми и другими девушками. Ветхие замковые старушки умильно распускали сухие губки, когда стояла она у святого причастия.
 Чёрная змея ревности поселилась в сердце гордого барона. Когда он дулся и злился — выглядел грубияном, когда пытался принимать участие в общих играх и разговорах — глупцом и притворщиком.
 Ранним вечером в большой парадной зале замка устроили поэтические состязания. Участники должны посвятить свой мадригал любимой даме. Все дружно воспели красоту Элионор. Даже король проблеял какой–то стишок, наигрывая на лютне. Придворные лизоблюды устроили настоящую овацию по этому поводу. Элионора мило улыбнулась королю и поднесла кубок вина.
 Все выступили. Только барон Балдуин, встав под насмешливые взгляды, как ни старался не смог выдавить из себя и пары строк, что легко сделали другие гости, бойко зарифмовав «розы–грёзы», «кровь–любовь», «глаза–гроза». Лёгкая гримаска брезгливой жалости пробежала по прелестному личику жены.
 Пауза затянулась. Спасти гостя поднялся радушный хозяин замка. В шёлковой тунике, по вороту отделанной пушистым соболем, граф выглядел великолепно. В руках де Бульон держал драгоценный кубок с достойного королей вином из Кортон-Шарлеманя.
 «Ваше Величество, и вы прекрасная госпожа, чью красоту мы все сегодня воспеваем, и вы достойные дворяне,—повёл искусную речь граф Филипп,—не смотря на то, что победитель поэтического конкурса известен,—граф изящно поклонился в сторону короля,—дозвольте выручить нашего брата и высокого гостя барона Балдуина, чья воинская доблесть не подлежит сомнению. Я прочту мадригал вместо него. Вот мой мадригал:
Глаза красавицы хвалю
Её улыбку, дивный стан,
Но от друзей не утаю,
Что муж её — безмолвный истукан.
Наш брат и друг так ослеплён красотой своей дамы, что не смог сказать о ней и пары слов. Надеюсь все остальные супружеские дела он в силах сделать сам»,— закончил насмешливо граф.
 В зале тихонько захихикали. Открыто потешаться над воинственным бароном никто не рискнул, только король Карл смеялся громко и визгливо. От нарочито издевательских слов весёлая и непринуждённая атмосфера праздника вмиг сменилась гнетущей тишиной, в которой визг и всхлипывания королевского смеха казались дикими и неуместными. Барон, неуклюжим столбом стоящий посреди залы, вспыхнул от гнева, слова застряли в глотке. Только кисти рук сжимались и разжимались, словно стискивая вражеское горло. Элионора Вифлисбургская смертельно побледнела.
 Барон покинул зал, так громыхнув тяжёлой дверью, что та едва не слетела с петель. Вызов он сделал молча. Швырнул перчатку с руки в наглые, насмешливые глаза пфальцграфа.

 «Для чего человеку так важны знание имён людей, названия цветов, птиц, зверей, - частенько размышлял Мудрец, - разве я проникну в душу человека если узнаю его имя?» Худого мальчонку звали Эльфус. Имя больше могло рассказать о родителях, назвавших младенца так странно.
 Теперь они с Эльфусом проводят большую часть дня вместе. Барон с семьёй, оруженосцами и солдатами отбыл ко двору, оставив в замке небольшой гарнизон. Их забыли. Солдаты откровенно бездельничали. Днём играли в кости, ночью больше полагались на высоту стен, чем бдительность часовых. Да и чего опасаться? Войны давно нет, а кто рискнёт напасть на укреплённый замок драчливого барона? Понемногу здоровье старика наладилось: слух в одно ухо вернулся, другое слышало, если в него кричали. Вот только затылок часто ломит, и спина ещё больше ссутулилась.
 Каждый день они выбирались за стену замка и гуляли в соседней роще. Золотые столбы солнца пробивались сквозь густую крону стройных буков. Лес, как храм из жёлтых и серых колон. Занятые выкармливанием птенцов птицы почти не пели, только дятлы в красных кардинальских шапочках выбивали звонкие барабанные дроби. Рыжие белки с линялыми летними хвостами мелькали в ветках, не забывая обругать побеспокоивших их бездельников.
 От Эльфуса узнал, что птица с жёлтым клювом называется чёрный дрозд. Почему это для него важно? Что дало знание набора из звуков речи «Дрозд». Почему дрозд? Разве познал он суть этой птицы, узнав её название. Постиг где живёт, чем питается, как выглядят её гнездо, яйца, как птенцов выводит, как звучит её песенка?
 Иногда в глубине леса видели тёмные фигуры благородных оленей. Всемогущая и беспокойная жизнь кипела всюду: в воздухе крошечными тельцами мошек, разноцветных бабочек, стремительных стрекоз; в лужах плавали головастики и гигантские жуки–плаунцы, пожирающие их. Лягушки, выросшие из головастиков, охотились на жуков.
 Мудрецу больше не хотелось разнимать живое в поисках жизни, хотелось постигать её во всех проявлениях. Всё меньше хотелось изменять и совершенствовать, всё больше — смотреть и восхищаться.
 Старик и мальчик искали всюду проявления жизни: рождение, развитие и увядание, наблюдали движение солнца и облаков, смену погоды и без устали говорили. Говорили о героях и Боге, о тайне жизни, поэзии. Обсуждали как плавят и обрабатывают металл в разных странах, ткут и окрашивают ткань, как возникают болезни, и как их лечить.
 Мальчик говорил без устали от нетерпения захлёбываясь словами. Ни разу ни кому в жизни, ни одному человеку, даже тому, кто называл себя его отцом, не было дела до его мыслей и чувств. Мудрец больше молчал и слушал. Иногда задавал вопросы, после которых Эльфусу приходилось искать новые ответы, на уже, казалось, всем хорошо известное.
 Оказалось, что звёзды — не глаза ангелов, гром — не стук небесной колесницы, Земля не плоская, а у Вселенной нет края. Это было так удивительно. Иногда старик останавливался, и присев на корточки перед очередным невзрачным на вид растением, рассказывал о его замечательных свойствах. Так проходили дни. Дни складывались в недели. Они тогда не знали, что будут их вспоминать, как самое счастливое время своей жизни.

—Герольды точно не заметят острый наконечник моего копья?—Пфальцграф Филипп граф Парижский выглядел взволнованным.
—У тебя будет три удара, но лучше уладить дело с первого,— король ликовал. Развязка близка. Одинокие ночи измучили его. Попытки искать в покорном и искушённом теле рыжей женщины кроткую и чистую Элионор больше не удавались. Обмануть себя не получалось.
 Этой ночью сердито оттолкнул Бланку, когда она явилась облегчить любовные муки. Дама не обиделась, вновь гладила его по голове, как маленького мальчика, только он больше не плакал. Лежал головою на круглых женских коленях, таращил бессонные глаза во тьму и видел там другую — её юное лицо, слышал звонкий смех, как серебряный колокольчик, высокие груди в низком вырезе платья, представлял запах молодого тела. Всё это скоро будет его. Надо набраться терпения. Оскорбление нанесено, вызов сделан, с судьями улажено. Но нужно подбодрить и успокоить исполнителя.
—Клянусь святыми апостолами, ты будешь драться острым оружием!-торжественно произнёс Карл.

 Посольство от Карла III к могучему ярлу севера, владельцу Фрисландии и тридцати кораблей, славному и мудрому Готфриду прибыло к вечеру. Четыре повозки с подарками: драгоценными венецианскими тканями, персидской парчой, франкскими клинками, мехами с края света, сладкими винами и серебром для воинов сопровождала сотня франков. Теперь мудрый и дальновидный ярл, наконец, заткнёт серебром глотки нетерпеливой молодёжи и заждавшимся вальхаллы старикам своей дружины.
 В замке горят огни, режут скот, пахнет мясом и хлебом. Вперемешку сидят норманны и франки, едят с серебряных тарелок золотыми ложками. Течёт хмельной мёд, и пиво пенится на усах. Турий рог в серебре с драгоценным вином из Кипра подносит сама хозяйка дочь короля франков Гизелла лучшим воинам. Хмелеют воины от ласкового взгляда тёмных глаз, каких не встретишь на севере, матовой смуглой кожи, навсегда сохранившей на себе отпечаток южного солнца, движения мягких грудей, обильно заполняющих вырез платья, от сладкого вина.
 Пьют воины и славят доброго франкского короля Карла, мудрость и прозорливость ярла Готфрида. Щедро потчует северных воинов неулыбчивый человек с синей бородой от глаз. Счастлива королевская дочь миром, который её брак принёс на землю Франции милой, довольна своим могучим и мудрым мужем, рада визиту соотечественников и земляков, пьяна от сладкого вина и ненасытных мужских взглядов. Течёт, течёт красное вино…
 Франки вырезали норманнов ночью. Ни один не ушёл. Ярла Готфрида синебородый человек зарезал прямо на смуглом, нежном теле Гизеллы. «О, муж мой!»—сладко выдохнула женщина, почувствовав как мощно забился, зарычал, захрипел великан Готфрид, но красное, горячее вино жизни вышло из его жил, и умер ярл, вообразивший себя ровней королю. Синебородый сбросил на пол тяжёлое, ещё тёплое тело великана, и долго насиловал пьяную королевскую дочь, ставшую в эту ночь вдовой.

 О, люди, убивающие во имя добра, свято верящие в свою правоту! Хищный зверь убивает, чтобы насытиться. Не прибьёт зверь другого во имя веры железными гвоздями ко кресту, не заставит умирать мучительной смертью на жестоком солнце. Не сожжёт на костре зверь другого за мысли и знания, которые посчитает крамольными. Не пытается волк заставить оленя жить по законам волчьей стаи, из кукушонка не вырастит иволга, из сорного семени добрый колос. Люди, зачем вы пытаетесь весь мир переделать по-своему? Разве вы знаете, где правда?


 Элинор проплакала всю ночь. Муж не пришёл. Они часто расставались, но всегда, когда были рядом, спали в одной постели, даже если его привозили в родной замок истощённого болезнью или раной. Что–то неуловимое, но ясно видимое и ощущаемое всеми, сломалось в их отношениях. Она поклялась Богу найти, починить и вернуть это нечто в их брак. Предстоящий поединок на тупом турнирном оружии женщину не беспокоил. Это были мужские игры. Сколько их уже было на веку её барона.
 Прошла в комнату детей. Малыши спят. Легко коснулась губами лиц девочек. Подошла к Тому. Сын подрос. Всё больше похож на Него. Беззвучные слёзы полились по щекам. Наклонилась…
—Мама, ты плачешь?—мальчик всегда спит чутко, как настоящий воин,—кто тебя обидел? Не плачь, я тебя защищу. Смотри какой меч мне подарил папа,—и малыш достал из-под одеяла свой первый меч маленький, лёгкий, но настоящий.
—Ах, ты мой защитник,—сказала ласково молодая мать,—конечно, теперь мне ничего не страшно. Тихонько положила меч в простых ножнах, хранящий тепло сына, на стол, прилегла рядом на тесное ложе, обняла пахнущее домом и миром детское тело и заснула. Слёзы высохли.

 Ветер пришёл с моря и принёс дождь. Безликая вода заполнила воздух. За серой завесой исчезла река, высокие лесистые холмы у горизонта, поля, виноградники. Только серый камень стен, почернев от воды, стал будто плотнее и ближе. Мелкие капли сливались, и скоро двор и ристалище заблестели лужами. Поникли флаги и цветные значки поединщиков. Напитались водой дорогие пологи на крытой галерее для почётных гостей. К полуночи дождь кончился. На чёрное небо высыпали звёзды. В замке не спали двое.
—Зря мы сюда приехали…
—Угу.
—Ты больше не сердишься?
—Да.
—Что, да? Да–да, или да–нет?
—Не сержусь. Спи.
—Ты знаешь, теперь когда я тебя едва не потеряла, я ещё больше люблю… Мужчина спит или делает вид что спит. По щекам женщины катятся тихие слёзы. Семейная ссора, как пылевая буря, унеслась в небытие, оставив после себя липкую грязь, от которой долго не отмыться. «Разве в том моя вина, что все меня хотят?—подумала женщина,—такими Бог сотворил мужчин и женщин. Женщины созданы нравится, мужчины воевать и завоёвывать». Она тихонько отстранилась от жаркого мужского тела и уснула. Во сне к ней явился сладкоречивый и нежный, чьего лица она не видела, говорил пьянящие слова, она таяла, гибла, гибла… Муж молча стоял в отдалении и с укором глядел на неё.