Глава 9

- 9-
 Ристалище высохло к полудню. Воздух под жаркими лучами струился. Лёгкий ветер трогал ветки деревьев, яркие наряды дам и господ, цветные пологи над галереей. Ждали, когда жара спадёт, ждали короля, король ждал, когда солнце станет светить с запада на восток.
 Чтобы развлечь зрителей устроили состязания лучников. Потом юные оруженосцы продемонстрировали искусство владения конём. На трибунах беззаботно смеялись и болтали. Слуги разносили для дам и кавалеров лёгкие закуски и вино.
 Наконец, солнце умерило свой жар, и в окружении прекрасных дам появился король. Был он возбуждён и весел. Вот прекрасная Элионора Вифлисбургская с детьми; бледная, как тень, жена пфальцграфа Филиппа с такой же бесцветной дочкой, стройная дама в красном с золотом платье и вуалью на лице, ещё одна дама в вуали, епископ в красной мантии. Когда все уселись, Карл что–то спросил у рослого, дородного герольда. Тот согласно склонил голову. Король подал знак. Тотчас трижды взревели трубы.
 «Ваше Величество, Ваше преосвященство, высокородные господа, рыцари и дворяне, прекрасные дамы, достопочтенные горожане и люди других званий,—загремел голос герольда, мощно звучащий, словно осенний ураган в каминной трубе,—ныне по вызову славного барона Балдуина владельца замка Chateau de Mica, земель и людей вокруг него состоится поединок между вышеназванным бароном и славным пфальцграфом Филиппом де Бульоном, первым графом франкского королевства, хранителем королевской печати, владельцем многих замков, земель и людей, населяющих эти земли. Копейный поединок состоится на тупом оружии до тех пор, пока один из вышеназванных господ не признает свою неправоту или не будет в состоянии продолжать сражаться. Господа рыцари поприветствуйте своего короля и прекрасных дам!»
 Герольд умолк. Вновь грянули трубы. С западного края поля, где стоят красные с золотом знамёна де Бульонов горячий, белогривый жеребец вынес пред королевскую трибуну первое копьё франкского королевства, славного рыцаря и королевского пфальцграфа Филиппа де Бульона. Подскакав к трибуне, пфальцграф так резко осадил коня, что благородное животное поднялось на дыбы. Трибуны восхищённо ахнули и разразились приветственными криками.
—Готов ли ты граф Филипп де Бульон примириться с бароном Балдуином по прозванию Тёмный рыцарь и принести ему извинение за вину вольную или невольную?—по установленной традиции вопросил король. Голос короля был слишком высок и слаб для такого дела.
—Что он сказал? Что он сказал? Что сказал?—пронеслось по трибунам.
— Примириться готов..,—ответил королю громким, ясным голосом удалой граф, так что его услышали даже на дальних трибунах. Раздалось разочарованное,—Ах!
—…но просить прощения, увольте. Никогда золотой грифон не просил прощения у чёрного леопарда! Мой ответ — нет!
 Пфальцграф молодцевато подбоченился.
 Он был как никогда хорош в белой с чёрным накидке из драгоценного венецианского шёлка с золотым хищным грифоном на алом щите, в блестящей двойной кольчуге, высоком седле со стальными накладками. Ветер играл в длинных волосах, не знавших ножниц. Филипп свято чтил заветы косматых королей, чья кровь течёт в его жилах. Трибуны взорвались восторженными криками. Наездник красиво отсалютовал королю, поклонился дамам и умчался на свой край ристалища.
 Раненым зверем вновь ревут трубы. Выезжает барон. Доспех его чёрен, как чёрен боевой конь. Лицо сурово. Лысина бесстыдно блестит на солнце. Чёрный леопард скалится с красного гербового щита на груди.
—Готов ли ты барон Балдуин Тёмный примириться с королевским пфальцграфом Филиппом де Бульоном, попросить мира и принести ему извинения за вину вольную или невольную?—прокричал Карл так, что на этот раз его все услышали.
—Ваше Величество, благородные дамы и господа, я обвиняю в организации убийства из засады подлого труса и лжеца Филиппа де Бульона, недостойного славного имени своих предков, и вызываю его на судебный поединок до смерти боевым оружием,— голос барона звучал без интонаций, скучно и буднично, и оттого особенно страшно.
 Трибуны тревожно загудели, словно лес под порывами ветра. Обмерли сидящие рядом жены поединщиков. Сегодня одной из них придётся стать вдовой. Дрогнуло лицо короля. Вскочили с мест вассалы графа.
—Есть ли у тебя доказательства в столь страшном обвинении?—спросил король.
—Мои доказательства — предсмертное признание оруженосца де Оливье,— бесцветным голосом вымолвил барон,— если кто сомневается в истинности моих слов, готов доказать свою правоту в поединке с ним. Пусть Бог укажет правого.
 Гнетущая тишина воцарилась окрест. Праздник оборвался. Увели детей. На краях ристалища шли последние приготовления к смертельной схватке.

 Холодны воды северного моря. Половину года только звёзды и луна освещают чёрные и золотые льды. Только злой ветер гудит и воет в торосах, только мороз и снег безраздельно властвуют на ледяных просторах. Иногда небо оживает зыбким призрачным свечением, словно все самоцветы земли могучие боги разом высыпали на небо, и вновь меркнет.
 Там где чёрная вода соседствует с белым льдом, плавают белые единороги. Буро–серые пятна покрывают их гладкую кожу. Огромным рогом длинным, как копьё, роют единороги морское дно и пожирают маленькими, беззубыми ртами мягких моллюсков, костистых, холодных рыб.
 Бледные чудовища с пастью на брюхе охотятся на единорогов. Древний голод, рождённый молодой землёй, живёт в их холодной крови. Бессильны крепкие, крепче стали, рога против древней ярости. Горячая плоть единорогов питает холодную кровь древних тварей. Бессильно падают драгоценные бивни на морское дно.
 Но всё замирает в ужасе, когда в стылую воду врывается стая беспощадных, чёрно–белых убийц, с хохочущими ртами. Страшные косы высотою в рост человека на их гладких спинах. Нет никому спасения от острых зубов. Без жалости отбивают они детёнышей от матерей. Рвут на части нежные тела. Особенно любят пожирать мягкий язык, губы и горло жертвы. Смеются кровавые рты.
 Голод, древний голод драконов живёт на краю света. В том краю холода и тьмы в деревянных домах живут косматые люди с каменными сердцами. Верят косматые в одноглазого бога. Один имя ему. Одним глазом Один прорицает больше, чем другие боги двумя. Два священных ворона всюду следуют за ним. Двенадцать дев валькирий забирают в чертог одноглазого бога лучших воинов. Трудно попасть в небесную дружину, потому не ведают люди с каменными сердцами страха и жалости. Скудно родит северная земля. Нет в ней серебра и золота, крепкого железа, мягких тканей, сладкого вина. Строят каменносердные огромных драконов из крепкого дерева, чтобы взять всё это на юге. Ужас и горе несут стремительные драконы на лёгких крыльях всюду, куда дотянутся. Жаждут драконы серебра и злата, легко льют горячую кровь человеческую. Не ведают жалости люди с каменными сердцами.

 «Надевайте ваши шлемы, надевайте ваши шлемы, господа рыцари и дворяне»,—громкий голос герольда выматывает кишки. «Мы правы, враг не прав»,—девиз славных де Бульонов графов Парижских, но тяжела десница Господа, читает он свободно мысли и намерения людские. Потому бледно лицо графа, потому шепчет он покаянные молитвы заступнице небесной, непорочной матери Христа деве Марии, даёт обеты. Потому истово крестится во время торжественной мессы перед судебным поединком.
 Слышит его матерь божия. Всё что сделал королевский пфальцграф, он сделал в интересах Франции. Яростной решимостью наливается сердце графа, силой рука, держащая боевое копьё. «Карл обещал, что буду сражаться острым оружием, Карл клятву сдержал!»—мелькает горькая мысль. Лис попал в свою ловушку. Граф опускает забрало похожее на морду грифона и ждёт сигнала. На трибуне, стиснув друг другу руки, словно в попытке удержать жизнь, замерли две женщины, губы шепчут молитвы.
 Ревут трубы, обещая скорую гибель. «Слушай!—несётся над полем.—К барьеру! Алле!» Оруженосцы отпускают коней. Лошади шипастыми подковами взрывают сырую землю, скачут вдоль барьера. Стремительно летит хищный грифон. Смертоносная, острая сталь в руке его. Стелется белая грива коня. Ловок и подвижен наездник.
 Падающей на красного грифона чёрной скалой, верхом на огромной вороной лошади несётся Тёмный барон. Шлем кастрюлей на лысой голове. Щит с чёрным леопардом на широкой груди. Тяжёлое, боевое копьё под мышкой плотно прижато к телу, так что все три составляющие смертоносного живого тарана — конь, всадник и копьё составляют единое целое.
 Но закатное солнце слепит глаза. Бестолково и неуверенно мотается смертоносный наконечник копья в пустоте, ищет и не находит жертву. Грифон подныривает под копьё барона, бьёт крепкой рукой в чёрного леопарда на щите. Копьё разлетается. Толстый вогнутый щит лопается. Могучий удар отбрасывает фигуру в тёмных доспехах на длинный круп вороного коня, словно куклу набитую паклей. Зрители вопят…
 Новую манеру держать копьё Балдуин подсмотрел у баварского рыцаря. Тот ловко выбил барона из седла, и если бы удар был нанесён боевым оружием, всё тут же и кончилось. Жаль удалось попрактиковаться лишь пару раз. Его солдаты нимало позабавились, наблюдая как хозяин раз за разом промахивается по щиту старины Боэмунда
 Кто назвал славным именем вращающуюся деревянную фигуру с круглым щитом и стальным шаром на цепочке в руках–палках, на которой молодёжь отрабатывала копейные удары, никто уже не вспомнит. У барона получалось плохо, но новая манера удара была единственным шансом на победу. Справедливый Бог должен быть на его стороне.
… Когда копьё графа раскололо толстый щит и едва не вышибло из тела дух, барон сильно засомневался, есть ли дело всемогущему Богу до простого рыцаря. Да и по делом нам. Если у нас всё хорошо, мы считаем это своей заслугой. Вспоминаем о Боге, когда жизнь наподдаст. Тогда мы, как побитые щенки, скулим: «Помоги, Боже, помоги!» Даём клятвы и обеты, о которых тут же забываем, когда дела налаживаются.
 Получив свирепый удар, барон на миг потерял сознание. Когда очнулся, сильно болела грудь, словно лошадь туда лягнула. Тяжело дышал. Оруженосцы держали под уздцы его верного Ворона. Конь всхрапывал. Чёрный глаз косился на ослабевшего хозяина из-под стального налобника. «Ничего милый, я ещё в седле. Вдох–выдох, вдох–выдох. Подобрать поводья. Найти в узкую прорезь шлема белую фигуру. Прижать копьё, слиться с лошадью». «Готовы? К барьеру! Алле!»—звучат команды. Несутся кони.
 Чуть не выбил правую руку о щит барона. Больно держать копьё. Барон опять зажал копьё под мышкой. Болван! Так в меня ему не попасть. Однако крепок чёрный леопард, как каменная башня. Ничего, большие башни громче падают. Я нужен Франции. Бог на моей стороне.
 Сшибка. Грифон уклоняется. Копьё тёмного рыцаря вновь бьёт пустоту. Пфальцграф отводит руку, разит в шлем. Чёрная фигура валится с коня, волочится по земле, зацепившись стременами. Из-под шлема течёт кровь. Страшно кричит женщина…
 Малыш сбежал от няньки и протолкался в первые ряды зрителей, стоящих против трибуны. Ничего, что здесь стоят простолюдины, и нет сидячих мест. Здесь всё видно. Какой–то рослый солдат в одежде цветов де Бульонов поднял его на плечи, чтобы не затолкали. Когда папа упал с коня второй раз и не поднялся — не заплакал. Закричал пронзительно: «Вставай! Вставай!» Его папа самый сильный! Он не может умереть. Ох, как ты, малыш, не прав!
 Подниматься не хотелось. Замутнённое сознание стремилось вновь ускользнуть в тёплое и безопасное забытьё дальше от боли и смерти. Сквозь шум в голове возник и зазвучал далёкий голос сына: «Вставай!»
 Открыл глаза. Пахнет травой. Тяжёлое тело лежит на твёрдой и надёжной земле. Нос распух и кровоточит. Шлем кастрюлей погнулся, но выдержал удар. Во рту солоно от крови. Мутит. Болит грудь. Зачем всё это?
 С трудом, с помощью оруженосцев поднялся на Ворона. Вдох–выдох, вдох–выдох. Поводья, копьё на месте. Белая фигура в узкой прорези шлема. На трибуне две женщины, взявшись за руки, молятся о своих мужьях. Чью молитву услышит всеблагой Бог? «Готовы? К барьеру! Алле!» Несутся кони. Где ты, Бог?
 Солнце стало большим и коснулось края леса. Расколоты щиты. Изорвана одежда. Хрипят и не слушаются кони. По разу выбили из сёдел друг друга противники. В грязи красный грифон. В грязи чёрный леопард. Рука графа Филиппа болит, с трудом держит копьё.
 «Готовы? К барьеру! Алле!» Несётся навстречу страшный живой таран. Чёрный конь, чёрный всадник, копьё с чёрным калёным наконечником — единое целое. Больше не слепит закатное солнце беспощадные глаза в узкой прорези шлема. Бессильно тычется копьё графа в крепкий баронский щит. Отлетает, не причинив вреда. Бьёт чёрный рыцарь в середину щита с красным грифоном. Сила двух коней и всадников на них на чёрном острие. Разлетается щит, рвётся двойная кольчуга, ломает беспощадная сталь хрупкие рёбра, режет грудь, впивается в позвоночник. Скачут кони, смотрит с неба Бог, рвёт копьё кольчугу на спине и выходит наружу вместе с частью позвоночника. Белым и красным блестит кость в лучах заходящего солнца.
 Правосудие свершилось! Молчат зрители. Ревут трубы. Бьётся в истерике бледная женщина. Хмурится король.