Десять дней на свободе

Ровно год назад, расцвеченный всеми цветами радуги, я выходил из травматологического отделения районной больницы. Настроение тоже было радужным: еще бы, в таком возрасте очухаться   от множества переломов, сотрясения мозга и почти полной потери крови, которую мне не стали восполнять то ли из экономии, то ли не веря моему рассказу. Меня коснулись отголоски чеченской войны, она не исчезла, просто приобрела невидимые формы. Чеченцу я подарил три года свободы, следуя христианским заветам - не могу представить себя в роли обвинителя. Раз это случилось значит, так было надо Всевышнему.

В больнице я почти не ел. Не потому, что кормили одним пшеном за редким исключением.  Просто во рту уже не оставалось ничего живого. Да и пить стал не сразу. В столовой от меня шарахались женщины, не сомневающиеся в моем бомжовом происхождении. Но в палате было интересно. Один кавказец лежал вместе со здоровой женой, видимо, это возможно, имея толстый кошелек. Приходили молодые после драки с сотрясениями. Их отчитывал врач в мягкотелости, рассказывая, как в молодости они устраивали кулачные бои, а раны зализывали сами. Были умирающие, уже не умеющие взять ложку в руку и шевелить языком. Я удивлялся их живучести без движения и почти без пищи и считал, что мое положение предпочтительнее. Но один пациент, весьма колоритный, мне понравился. Звали его Володей, лежал он с круглосуточной сменяющейся охраной, впрочем, обманывать их получалось - еще бы, за шестнадцать лет заключения можно всему научиться. Он умудрялся с помощью чужих телефонов выманивать у родни деньги, переводить их на карточки - их тратил на невероятное количество конфет и кофе, после чего в столовую уже не ходил. Кофе для него было под запретом, как наркотик, но можно ведь договориться. Почему не спится и не действует тройная доза снотворного, он не понимал, а я не лез в ненужные объяснения - хочется ведь человеку иметь хоть какую-то радость в жизни.

А началось все с того далекого дня, когда, получив хорошую зарплату в геологической партии на Севере, он навестил свою подругу. Любил он ее, никакие морозы не могли остудить его искренние чувства. Пили за удачу, красоту,  романтику геологии и , наконец, за любовь. После чего , несомненно, заснули вместе. Проснувшись, Володя не обнаружил в кармане так радующей пачки денег. Надо бы заявить в органы, но ведь любовь - посадят любимую, как пить дать!

И тогда решил он проучить свою ненаглядную, пошли в ход кулаки, но девушка не признавалась в краже. Добавил еще. Вроде достаточно. Это был тот самый случай, про который говорят : от любви до ненависти один шаг. Через три дня она умерла, теперь уже привлекли Володю. Как ни крути, а срок светил, не слишком большой, но за что? Он и сам себя наказал, судя по его раскаявшейся душе. Как же не хотелось терять свободу в самом расцвете сил! А что, если прикинуться психически больным? В его актерских способностях я не сомневался, увидел  его невероятный спектакль одного актера, о котором чуть позже. Вот и тогда получилось - направили его в психиатрическую больницу  с неусыпной охраной,где фиксировали каждое произнесенное слово, каждое посещение туалета, размер съеденного в тарелке - все это воплощалось в толстые отчеты. Не знаю, кто больше страдал в этом заведении, думаю, охранники. Лечить было нечего, стал он помогать медсестрам. Судя по его рассказам, было не лучше, чем на зоне, только срок увеличился многократно. Оставалось всего полгода до освобождения. Время, когда ждать совсем невмоготу, и каждый день наполнен ожиданием, когда за тобой закроются ненавистные ворота  и начнется настоящая прекрасная жизнь. И придумал он такой фокус.

В больницу поступил с острой болью в желудке. Он кричал, катался по кровати, падая на пол. Врач каждые полчаса вкалывал обезболивающее, но ничего не помогало. Выход только один - операция. Время за полночь, кому охота возиться с заключенным, но и отказаться было невозможно. Через три часа я видел рассвирипевшего врача - внутренние органы оказались совершенно здоровыми. Лишь мне Володя хвастался, как он всех обманул, лишь бы подольше полежать в больнице. Ну а боль от шрамов можно потерпеть.

 Вообще-то из всех лежачих он нравился больше. Я только не мог уловить его свободы. Даже ночью его охрана не спала, не давая это делать и остальным. Володя пытался угощать меня конфетами, каждый час предлагая выпить кофе, совсем не понимая, почему я не могу проглотить такую мелочь. Его так и тянуло ко мне, как тянет животных к хорошим спокойным людям. За показанный спектакль срок ему продлят, уж не знаю, насколько. Я вышел раньше, с трудом убедив врача, что дома поправлюсь быстрее.

Прикосновение к непростой людской жизни было недолгим, но оно меня несколько встряхнуло. Вот почему я был рад, приближаясь к своему дому, молчаливо стоящему на краю света. Жизнь удалась, и даже моя частичная потеря памяти  казалась ерундой. А может, и не надо все помнить?