Жатэ

               

                1

– Минерва, – представилась она сухо, будто диктовала спектральный анализ копрофагов.
– Стерва?! – пытаюсь выразить словами восхищение и вскидываю брови.
Своими бровями Минерва не повела. Гни один мускул не дрогнул на лице в ответ на мой вопрос. Не сменила позу: перфорированной спинки металлического стула спина её не касается, руки на коленях, голова с короткой стрижкой крашеных ядовито-жёлтых волос слегка запрокинута. Этакое едва неприкрытое высокомерие к городу и миру. Карие глаза немного навыкате и, не зная, можно принять их за искусственные стеклянные, если бы не природная влажность белков.
– Острить не советую, – прямо и ровно, без категоричной обходительности сказано в лоб. Посещает мысль, бывает ли она когда-нибудь взвинчена до предела, чтобы лицо багровело, слюни со рта, срывались. В то же время другие мысли на её замечание заставляют думать о зигзагообразности на любой совет:
– Не советую советчикам советовать советы.
Хотел красиво так рисануться, с выбрыком – не получилось. Хотя доступно.
То, что Минерва не манекен или кукла, выдают резкие, скупые движения. Она закатывает рукава синей блузы, отливающей металлическим блеском. Кладёт руки на стол. Будто из воздуха, в её правой руке появляется толстый синий очиненный карандаш. Своей массивностью он подчёркивает хрупкость женских – а может она андроид? – пальцев и выглядит музейным экспонатом, мумифицированным фаллосом-оберегом в прозрачных руках, сквозь кожу оных видны тонкие голубоватые жилки, напоминающие реку с притоками. Сама прозрачная кожа напомнила тонкий высококачественный алеманнский фарфор. Если между фарфоровым блюдцем и солнечным светом из окна поместить газету, можно читать крупный типографский шрифт заголовков.
Двигая – изящной назвать не могу – кистью то вверх, то вниз, с небольшой ферматой в верхней и нижней точке движения, толстым концом карандаша Минерва мерно отстукивает какое-то странное послание. И поэтому удары карандашом кажутся не менее странными и звучат дико: «Тр-рух… Тр-рух… Тр-рух…» Несколько импозантное звучание, ухудшенное вибрацией застоявшегося воздуха в помещении, корёжит мой не совсем уникальный музыкальный слух. Впрочем, его у меня нет.
Тр-рух… Глаза стервы-Минервы полуприкрыты. Индифферентность читается в каждой клеточке тела.
Плюйте мне в глаза, если она сейчас не раскачивается на колесе Сансары, преисполненная сейсмической важности и готовая в любую секунду сорваться в тектонический диссонанс с Нирваны!   
Тр-рух… Металлический неудобный стул – это вроде Кармы. Сидеть – одно мучение до хруста эмали на искусственных вставных челюстях. Афедрон затёк. Мышцы свело. Я устал от неподвижности. Как эта стерва-Минерва, худосочная глиста, выдерживает, сидя на своих костяшках, не шевелясь? Энигматическая (про себя улыбаюсь) загадка, однако, как масло масляное.
– Это вам не впервой, – она едва двигает губами. Слова камешками перемешиваются во рту в предложения и нехотя высыпаются наружу, застревая ненадолго в зубах, типа, таможенно-пограничного контроля. – Не впервой, – повторяет она и я мысленно восклицаю, мол, слава божкам и идолам литературы и философии.
– Да, однажды пришлось испытать нервных минут органично-неограниченное количество…

                2

«Зачётная рифма: Минерва – стерва, – хвалит друг, – сам придумал?» – «Классики подсказали». – «Да… – пространственно тянет друг и катает большим и указательным пальцем шарик из небольшого куска газеты. – Стихи ты с детства любил». – «Пичкали, как манной кашей». – «Скажешь тоже». – «Говорю же: манной кашей на козьем молоке». Друг, замечаю, смотрит куда-то сквозь меня: «На молоке… Мёдом вскормили и млеком рая напоили, – газетный шарик получился размером с теннисный мяч. – Кто на что учился, правда?» Огорчаю друга: «Лучше скажу: кто и где родился».
Друг не обидчив и вообще кажется не реагирует на посторонние слова, если сам того не захочет. Он подбрасывает газетный шарик вверх и ладонью, как теннисной ракеткой бьёт по нему в полёте и отправляет в дальний угол комнаты.
«Мастерство с годами не уходит». Друг скромно пожимает плечами: «Не хвали и не льсти, – вдруг начинает яростно тереть нос: – Чешется. К выпивке, а? как думаешь?» Отвечаю, как в старом анекдоте про двух игровых персонажей: «Чаще мыться надо, Чебурашка».
Старая шутка звучит всегда одинаково. В отличие от модных ныне: сегодня над ней смеёшься, завтра – горько сожалеешь.

               
                3

Кабина лифта наполнилась кислым запахом пота и галитоза, едва он втиснулся в неё, вставив в щель между дверьми длинные пальцы с давно не стрижеными и грязными ногтями. Высокий юноша с всклокоченными сальными волосами в синем полу-деловом костюме из магазина распродаж. Он тяжело дышит.
«Вам куда?» – обращается галитозник ко мне. – «Куда угодно», – пожимаю плечами. – «Вверх или вниз», – уточняет юноша и волна застойного гниения газовой атакой почти сбивает меня с ног. – «Езжайте, куда вам надо», – сдерживая рвотные позывы, отвечаю ему. Юноша задумался. – «Решите и жмите смело кнопку», – говорю с намёком, что он выйдет уровнем ниже, но не тут-то было. – «Я правильно понял, мы находимся в крайнем положении лифта?»
Избавиться быстро от него, чувствую, не получается. Концентрация его пота и галитоза растёт, вентиляция в лифте не рассчитана на экстремальные ситуации и начинает меня нервировать. 
«Смотря что считать за точку отсчёта крайности и относительно чего». Очередная атака галитоза: «Как чего?»
Неужели этот индивидуум не понимает, с ним не хотят вести никаких бесед. Что его амбре действует деструктивно? У меня и у самого начал обильно выделяться пот подмышками и противненько так пованивать.
«Относительно положения крайне низкого или предельно верхнего». Юноша улыбается: «Понял. Не дурак». – «Был бы дурак не понял». Глазки юноши начинают мироточить прелыми листьями: «Вот это не понял». Дышу относительно резко; резкий вдох и такой же выдох. – «Этими словами заканчивается поговорка». – «Поговорка, да? Так значит, это поговорка, а я… А-а-а!.. А я-то не знал», – и тут он совершает очередную глупость, свойственную всем дуракам и чего я ожидал от него меньше всего: приближается ко мне. Э-э-эт-то оч-чень уж… точно не стоило делать…
Галитоз юноши выдавливает слёзы и спирает моё дыхание: «Вас тоже направили к ней?»
В мозгу начинают пульсировать все вены и узлы работают на полную силу, перестраивая дыхательную работу организма под новые условия. Кислород замещается молекулами адской вони пота и смертельной бездны галитоза.
«К кому к ней? Объяснитесь». Юноша немного отпрянул: «Как же… Мне говорили… Все кандидаты проходят собеседование с … Впрочем, если вы не к ней… Значит, уже имели счастье…» Прерываю поток слов: «Скорее, несчастье. И опять-таки, с какой точки смотреть на…», – говорю и мне становится легче; адаптация под новые условия существования проходит в штатном режиме. Юноша не унимается: «Не может быть… Хотя… И как вам она? Говорят…» Сморкаюсь на пол и вытираю пальцы о блестящую металлическую панель, оставляя на ней следы своего материального пребывания в мире. «Лгут завистники». – «Почему? В смысле, зачем?» Изображаю улыбку: «Аура слухов создаёт обманчиво-обтекаемое впечатление. Не верьте слухам. Пройдёте через предложенное испытание, считайте, не страшны будут ни огонь, ни вода, ни медные трубы. Из воды выйдете сухой». – «Как с ухой? В тестирование входит приготовление супа? Не предупреждали, иначе бы я… Я даже не умею кусочек хлеба поджарить на…» – «Почему с ухой? – извилины работают на пределе и догадываюсь, и продолжаю: – Можно и с супом. Сильный ход. Она оценит по существу». – «Спасибо. А то я начал было волноваться».
Отстраняю руками от себя юношу: «Спокойствие, только спокойствие…»   

                4

Лифт остановился. Пропел мелодию звонок. Начали открываться двери.
«Ещё вопрос… Ну, пожалуйста… Все мне твердили «Жатэ, жатэ…», но никто не объяснил, что это. Может быть, вы раскроете тайну этого жатэ?»

                5

Друг затушил в пепельнице окурок и прикурил новую сигарету.
«Кстати, ты так и не рассказал про это жатэ. Сейчас-то секрета, надеюсь, нет».
Вздыхаю. Тяжело и с некоторой грустью говорю: «551 469 121 907 458».
Друг поперхнулся дымом и вытер выступившие слёзы: «Это шифр какой-то? Да? Всё настолько серьёзно?»
Киваю, улыбнувшись как-то неестественно и натянуто, искусственная кожа имеет предел растяжимости: «Увы. Тайна жатэ осталась никем не раскрыта…»

                п. Глебовский, 13 ноября 2025 г.