Глава 29. О доминанте и мимикрии

Как правильно "заходить в хату", причем тут "Жили-были", почему литература мыслится как контент и почему это не так, сегодня поговорим на такие темы.


А начнем мы, как водится, с текста.


Посреди грязных армейских ботинок лежит молодая девушка. Ее лицо в крови, а худенькая, почти детская ручка сжимает плакат "Мы просто хотим мира". Раздается сигнал, ботинки разворачиваются в единую колонну и движутся на восток. Вот один ботинок наступает на плакат и оставляет на нем след из крови и грязи. Колонна уходит. Девушка лежит неподвижно.


Что перед нами? Кажется, что это что-то из литературного описания неких событий. Присмотримся внимательно. Какие мы тут используем приемы?


Естественно, что работа с фоном. Армейские ботинки и грязь — это фон. Зачем мы это делаем? Чтобы что-то высветлить. Что нам надо высветлить? Хрупкость девушки, которая почти как ребенок.


Ладно, готово, образ хрупкости есть. Зачем он нам нужен? А вот тут начинается самое интересное. Кажется, что мы просто пишем некий литературный текст, некое описание событий. Хорошо, посмотрим на другой текст:


Посреди темного переулка лежит молодая девушка. Ее лицо в крови, а худенькая, почти детская ручка сжимает пистолет. Слышен телефонный звонок, потом невнятная речь и смутные тени приходят в движение. Рядом с девушкой лежит служебное удостоверение, на котором четко отпечатывается кровавый след. Тени покинули переулок. Девушка лежит неподвижно.


Так, а теперь ответим на вопросы. Тексты похожи? Да, выполнены в одном стиле. Что это значит? Что скорее всего они одного рода. Возможно, что перед нами просто некое описание событий. Скорее всего какого-то митинга и любого иного протестного движения.


Но давайте подумаем вот над чем. Что будет, если мы построим повествование только с точки зрения хрупкости протестной девушки? У нас получится как бы социальный смысл — кровавый режим давит движение за свободу.


Ладно, но что будет, если мы оставим только второй текст? У нас тоже выйдет некий социальный подтекст — разгул бандитизма.


Но что будет, если мы оба этих рассказа поместим вместе? Кажется, что социальный подтекст как бы исчезает. Да, режим давит и да, бандиты бесчинствуют. Что это значит? Что в обществе есть некий кризис.


Однако давайте зададимся таким вопросом. Чем отличаются три произведения — когда у нас только первая сцена, когда только вторая и когда обе вместе? Кажется, что особо ничем. Однако давайте вспомним о такой чудесной вещи как доминанта — это некая конструктивная функция, то, что отвечает на вопрос "зачем".


Теперь снова посмотрим на три рассказа. Какая у них доминанта? Ага, теперь мы начинаем видеть, что у разрозненных частей доминанта как будто бы отличается. Это социальный текст, и выполнен он только ради того, чтобы показать хрупкость девушки — символа. А если есть хрупкость символа, то что? Правильно, его надо защищать.


Но какая доминанта у третьего, объединенного отрывка? А вот это интересно. Мы сразу ее как будто бы и не видим. Предположим, что это некий литературный эксперимент. Ага, уже ближе. Какая у нас доминанта? Хрупкость девушки. Значит, что надо делать? Защитить. Но от кого? А вот это уже вопрос, над которым мы должны подумать сами.


И тут внимательный читатель вспомнит то, с чего вообще все начиналось. Зачем нам нужна поэзия? Чтобы выйти из беспрерывного круговорота автоматического мышления. Чтобы остановить некое смысловое производство, остановиться и взглянуть на мир по-новому.


Так значит, какая у нас доминанта в третьей части? Чисто поэтическая. Это и есть суть литературы, это и есть суть поэзии, это и есть суть любого искусства.


Но чем тогда являются остальные рассказы? Ведь они нам кажутся литературой? Ладно, давайте так:


В некотором царстве, в некотором государстве жили-были дед да баба.


Что перед нами? Ну, понятно дело, что сказка. Как мы это поняли? А вот это очень интересный момент. Мы как бы автоматически считали, что перед нами художественный текст. Ролан Барт называет такие вещи опознавательными знаками литературы.


Говоря в наших терминах, это скорее некая устойчивая форма, цель которой заключается только в распознавании того, что вокруг. Почему мы, например, автоматически распознаем натюрморт? Потому что уже много раз его видели на различных картинах. И именно поэтому натюрморт будет просматриваться даже в картине сюрреалиста — форма нам известна.


Хорошо, скажите вы, но что нам это дает, к чему же относятся остальные два рассказа? А это, друзья мои, то, что кажется литературой, но ей не является. Мимикрия под литературу. И да, вы правильно поняли, мимикрировать под литературу можно при помощи открытого нами механизма — форм распознавания.


К чему я все веду, спросите вы? К тому, что параллельно литературе и поэзии существует бесконечное количество других рядов — ряд инструкций, ряд письма, ряд рекламы. И функции у этих рядов тоже различные. Если инструкция — это нечто близкое к метаязыковой и апеллятивной функции, то письмо — это скорее коммуникативная и экспрессивная.


Но что такое реклама? А вот это интересный вопрос. Во-первых, у рекламы есть чисто апеллятивная функция — приказ сделать что-то. Но что нам делать, если приказ не услышан? Замаскировать его под литературу, как мы показали выше. Ладно, замаскировали. Но его все равно не слышат?


А вот дальше на помощь приходит маркетинг, помните поиск обратной связи у Огилви и Хопкинса? Правильно, реклама носит еще и фатическую функцию — проверить, есть ли вообще контакт. И если его нет, то изменить подачу.


Что нам это дает в сумме? Мы открыли, что есть некий совершенно другой ряд, который успешно мимикрирует под литературу и поэзию. Некий ряд в бесконечном цикле приказ-отклик-изменение приказа-отклик. Ряд контента, ряд рекламы.


Означает ли существование этого ряда, что поэзия умерла? Нет. Этот ряд просто проникает в быт, а потом уже проникает в литературу. И, соответственно, литература тоже проникает в быт, а потом проникает в ряд контента. Однако функции у этих рядов совершенно различные. Нет, это не смерть, как может показаться. Это просто один из этапов эволюции.


Суммируя вышесказанное. Теперь вы точно можете ответить на вопрос "а как все-таки заходить в хату". С "жили-были", если хата сказочная. С "метаязыком", если хата метаязыковая. С должностной инструкцией, если хата у нас инструкционная. Но как нам зайти в поэтическую хату? Оставлю этот вопрос вам на размышление.