Двадцать семь секунд

     Йохан ван Дейк выпустил ролик в 18:03. Не для славы. Для мести. Он был бывшим журналистом нидерландской телерадиокомпании, уволенным после отказа прекратить расследование о связях вице-бургомистра Роттердама Ханса Рихтера с лоббистами агрохолдинга. Его ютуб-канал «Echt Waar» (Сущая Правда) с тремя тысячами подписчиков был его последним окопом. И вот — снаряд прямого попадания.

    Кадры были кристальными, снятыми на полнокадровую зеркалку с телеобъективом. Резкий угол из-за стены исторической ратуши. Чистый звук, подслушавший шепот. Он запечатлел, как элегантный молодой человек в пальто Loden передал плотный конверт вице-бургомистру Хансу Рихтеру. Тот, озираясь на готические фасады, сунул его в свой кожаный портфель. Камера поймала и пачку банкнот евро, и номера купюр. Всего двадцать семь секунд. Абсолютная, неопровержимая правда.

   Первые комментарии под роликом — ликование. «Правда?!», «Наконец-то!», «Герой!». Йохан чувствовал сладкий привкус адреналина и торжества. Он сделал это.

   В 18:15 пришло первое видео-опровержение. Некто «доктор Мартин Фабрициус», «независимый эксперт по цифровой криминалистике из Амстердама», с сиплым голосом тыкал указкой в тень от флюгера на ратуше. «По данным метеорологической службы KNMI, солнце в тот день находилось под углом в 41.2 градуса. На видео — не более 38. Это компьютерная графика!»

  Йохан фыркнул. Голландская педантичность, обращенная против самой себя. Нелепо.

  В 18:22 вышло интервью «очевидца» — пожилой фрау Хоффман, которая, по ее словам, «каждый день кормит в этом сквере голубей». «Этого молодого человека я видела, нервный такой, все время оглядывался. Подозрительный тип».

  Йохан замер. Он ее не видел. Но разве он мог заметить всех на оживленной площади?

  В 18:30 случилось непоправимое. В сеть выложили «оригинальное» видео. Та же ратуша, те же люди. Но теперь вице-бургомистр Рихтер не брал конверт, а пожимал руку незнакомцу, и тот вкладывал ему в ладонь не пачку банкнот, а элегантную визитную карточку. Качество — безупречное, 4K. Но не это было главным. Главным был он сам, Йохан, крадущийся на заднем плане в той же ветровке, с тем же выражением лица. Фейк? Но его собственное, смутное отражение в витрине антикварного магазина на секунду совпало с отражением на фейковом видео. У него похолодели пальцы.

  Он пытался спорить. Выложил исходные RAW-файлы, EXIF-данные. Это было как тушить пожар  стаканом воды. На каждый его аргумент находились десять «экспертов», два «очевидца» и новый, еще более убедительный фейк.

  В 20:00 его атаковали через социальный граф. Его «бывшая однокурсница» из Утрехта (фейковый аккаунт с его же студенческими фотографиями) писала: «Йохан всегда привирал, еще на факультете журналистики». Его бывший редактор (настоящий аккаунт) выдавил комментарий: «С ним было невозможно работать. Он всегда подтасовывал факты под свой нарратив, не уважал принципы объективности».

  К полуночи он стал центром медийного урагана. «Платный провокатор от правых популистов». «Экологический радикал». «Психически нездоровый человек, страдающий паранойей». Его лицо с аватарки висело на мемах с подписью «Я — ложь».

  В три часа ночи ему позвонила мать из Гронингена.
«Йохан, я смотрела NOS. Там про тебя... говорят... Сынок, ты... ты лечишься? Может, тебе к врачу сходить?»

  Это был смертельный удар. Мама. Самый близкий человек поверил не ему, а тому, что сказали по общественному телевидению. Его правда стала симптомом болезни.

  Он вышел на балкон своей амстердамской квартиры. Каналы горели отражением миллионов огней — чьих-то информационных пузырей, чьих-то правд. Он смотрел на свою запись. Двадцать семь секунд ясности, которая больше ничего не значила.

  Его доказательства обладали нулевой достоверностью. Не потому, что были слабы, а потому, что были помещены в среду, где сама концепция достоверности была уничтожена. Его голос утонул в хоре, распевавшем удобные неправды.

  Он отправил последнее сообщение в групповой чат «Echt Waar»: «Я знаю, что было на самом деле».

  В ответ — град смеющихся смайлов и новый мем, где его лицо было наложено на картину Босха.

                Неделю спустя

  Он сидел в дешевом кафе на площади Дам, тупо уставившись в экран, вмонтированный в стойку. Шло какое-то ток-шоу. Внезапно на экране появилось его лицо. Его собственное, знакомое до боли.

  «...и история этого психически нестабильного блогера, Йохана ван Дейка, — вещал ведущий, — наглядно иллюстрирует опасность дезинформации для нашего демократического правового государства...»

  Йохан смотрел на свое изображение на экране. На это напряженное, чуть испуганное лицо. На глаза, бегающие по сторонам. На искаженную гримасу, которую ему придали в монтаже.

  И поймал себя на мысли, которая пришла откуда-то извне, холодная и четкая: «А ведь этот парень и правда выглядит неадекватным».

  Мысль была абсолютно естественной, как констатация факта. Он не возмутился. Не вскочил. Не опроверг. Он просто... согласился.

  Он больше не злился. Он смирился. Правда Йохана была мертва. Но хуже того — мертв был и сам Йохан. Тот, кто верил в правду, в объективность, в реальность происходящего. Он сидел и смотрел на свое отражение в темном экране смартфона, не испытывая ничего, кроме легкого недоумения. Кто этот человек? И почему он должен был что-то доказывать?

  Он был пуст. И в этой пустоте не было ни боли, ни правды, ни лжи. Только тихий, безразличный вакуум, затягивающий последние остатки его «я».