Сияние белой ночи

На кухне они всегда готовили по очереди; и места было мало, и по расписанию удобно. Расписание висело, прикреплённое магнитом к холодильнику, чтобы не возникало лишних споров. Сегодня был вторник, Анин выходной, поэтому она встала позже, когда Алексей уже приготовил завтрак и сделал чай. Она открыла дверцу буфета и взяла пакетик с растворимым кофе.
— Как ты это пьёшь? — опять спросил Алексей.
Аня пожала плечами.
— Привыкла.
Она залила кофе кипятком и села на табуретку, неспешно помешивая ложечкой. Оглядела кухню. Квартира была старая, но приемлемая для жизни, и делать в ней ремонт Аня не собиралась. Она вообще привыкла не планировать жизнь больше, чем на неделю. Потом не придётся разочаровываться. Алексей сидел рядом, жуя яичницу.
— Чем займёшься сегодня?
Он всегда задавал этот вопрос по вторникам. Для всех Аниных выходных существовало расписание. Обычные, субботу и воскресенье, она проводила с Алексеем. В субботу они куда-то ходили, просто гулять, в кино, в кафе — или, если ей хотелось, на выставку. В воскресенье сидели дома; она читала или смотрела иностранные фильмы с субтитрами, слыша, как за стенкой он ругается с компьютером. Ели всегда вместе, на кухне, и Аня что-то рассказывала. А во вторник Аня встречалась с Ромой.
Рома был её другом, ему было двадцать девять. На десять лет меньше, чем ей. Аня дружила с его матерью, а потом та умерла, и Рома как бы перешёл Ане по наследству. Комната, в которой они жили, вдруг оказалась слишком большой для тоненького девятнадцатилетнего Ромы. Аня подолгу у него сидела, а он тонул в окружающем пространстве, хрупкий и почти прозрачный, исчезая и отгораживаясь от всего красками и книгами.
— Рома позвал в антикафе на собрание какого-то киноклуба. — Она отпила кофе. — Я до сих пор удивляюсь, Лёш, что ты не ревнуешь.
— Может, и ревную. — Алексей улыбнулся. — Разве я могу тебе что-то запретить? И потом, есть доверие. А Рома, хотя я видел его только пару раз, по-моему, не особенно всем этим интересуется. Иногда мне даже кажется, что он не совсем человек. Ты говорила, он тебе как младший брат. Вы очень похожи.
— Ну да... — Аня потянулась за вафлей, лежащей в вазочке с цветочным рисунком. — Такая мещанская, надо её выбросить.
— Что? — не понял Алексей.
— Вазочка мещанская.
Неделю назад Аня одолжила Роме на ветеринарку. У него кот заболел, операция, ещё что-то; она не стала выспрашивать, просто перевела двадцать тысяч. Без подработок у него стало плохо с деньгами, а у неё пока есть. Алексею она ничего не сказала.
— Ты его столько лет знаешь, — добавил Алексей. — Думаешь, когда мы с тобой пару лет назад познакомились, я мог тебе сказать: всё, теперь никакого Ромы?
— Не мог, конечно. Да и я бы не стала тебя слушать. Мне тоже добавь кипятка, пожалуйста.
Аня помнила, einmal ist keinmal, once is never, единожды — всё равно что никогда. Поэтому говорить об этом Алексею казалось странным. Семь лет прошло.
Летом комната Ромы как будто светилась изнутри, наполняясь нежным сиянием белой ночи. В отсутствие полной темноты Аня не могла нормально заснуть. В то лето, как и в часть других, она иногда оставалась у Ромы на ночь. Лежать на тахте, где раньше спала Ромина мать, было отчего-то жутко, поэтому Аня спала на его постели. Один раз они лежали рядом и обсуждали что-то привычное, вроде его учёбы или истории искусств; Аня смотрела на его нос, при таком ракурсе казавшийся островатым, а он вдруг произнёс:
— Я хочу попробовать.
(Её бывшая однокурсница как-то сказала:
— Он совсем не сексуальный. Бесплотный какой-то, ещё эти глазищи голубые на пол-лица, которые тебя пожирают... И вид такой, словно сейчас начнёт перечислять список всех грехов. Ты в него влюблена, да?
— Ты дура, — просто ответила Аня и больше с ней не общалась.)
— Прости, если плохо получилось.
Рома обнимал её, и она поцеловала его в губы, провела пальцами по худой молочно-белой руке в родинках. Аня заметила, что у него в глазах появились слёзы. Она не знала, что нужно говорить. Что нужно говорить, когда тебя обнимают звёзды, и их сияние настолько сильно, что хочется уйти отсюда.

— Привет.
Рома встретил её у метро. Красивые чуть вьющиеся волосы лезли ему в глаза от ветра. В руках он теребил сквиш — маленького котёнка, сделанного специально, чтобы его нещадно мяли. Бедный. Аня обняла Рому.
— Привет. Опять потащишь меня в неизвестное место...
Он улыбнулся. Светло и грустно, как всегда. Убрал котёнка в карман плаща и взял Аню за руку.
— Конечно, потащу. К тому же, ты сама согласилась. Не понравится — уйдём, там вход вроде дешёвый. Просто погуляем. Солнце ведь. Сентябрь.
— Солнце, — согласилась Аня. — У тебя день рождения скоро. Что хочешь?
— Ты и так мне... — Он неловко замолчал. — Не знаю, давай просто посидим у меня, я торт куплю. Посмотришь пару моих новых работ.
— Рома... Почему у тебя никого нет?
Они сидели на креслах-мешках и ждали, когда начнётся фильм. Те, кто пришёл не в первый раз, общались между собой.
— Потому что у меня нет денег, я живу в коммуналке и не умею сходиться с людьми. А может, и не хочу. Одиночество — такое же свойство, как рост или цвет волос.
— Может быть, ты мой ангел-хранитель? — сказала Аня полусерьёзно.
— Я не знаю. Я Питер Пэн. Я старый ребёнок. Я кто угодно, только пусть меня оставят в покое. Я — это просто я. Я — это эфемерность и пустота, и единственное, что я хорошо могу сделать — это рассказать историю или положить краски на холст.
— Я забыла, какой будет фильм, — произнесла она, чтобы отвлечь их обоих.
— Какой-то французский с субтитрами, как ты любишь.
Со стороны они, наверное, казались парой, решившей провести так свидание. Но они никогда ею не были. Аня, в сущности, не знала, как обозначить то, что было между ними, хотя и привыкла называть его другом.
«Любовь земная и любовь ангельская, — думала она, — всё правильно».
Аня не поняла, нравится ли ей фильм. Он был медленный и тягучий. Скорее, ей просто нравилось слышать голоса героев, смотреть, как они пьют шампанское и ходят туда-сюда. Рома положил голову ей на плечо; в полумраке они казались почти склеенными близнецами. Он опять сжимал котёнка, но дышал тихо и ровно, и это было хорошо. Аня патологически боялась, что он может заболеть, как его мать.
В метро, по дороге домой, она дала ему наушник с включённым концертом Грига. Она ничего не хотела говорить. Отчего-то Аня чувствовала себя разбитой; появилось желание залечь под одеяло и не вставать хотя бы день.
Она вышла на Роминой станции, чтобы проводить его до эскалатора.
— Знаешь, — сказал он, — будь я немного другим, я бы не стал никого искать. Но ничего не получается, жизнь такая, и ты уже счастлива... — Он вдруг закашлялся.
Аня схватилась за него.
— Ты не болеешь? Всё нормально? Дать воды?
— Нормально, не надо. Кажется, я вчера немного простудился.
Аня неожиданно вспомнила, как Рома когда-то не мог нормально спать; его всё сильнее раздражали лишние звуки, особенно её дыхание рядом, и она подарила ему банку с хорошими качественными берушами. Жизнь в коммуналке его мучила, и ещё до встречи с Алексеем Аня предложила ему пожить у неё, но он так и не собрался.
— Я надеюсь, я тебе не надоем.
Ей стало больно, и она не нашлась, что ответить, кроме:
— Не забудь отдать мне наушник.
Рома вынул его из уха и протянул ей, как маленького чёрного жучка.
— Приходи ко мне через неделю. Я не забуду купить торт. Только днём, когда почти все будут на работе, — он обнял её.
— Я приду. Обязательно приду. А если у тебя сильно поднимется температура, вызови врача. Дома есть жаропонижающее, антибиотики? Если что, я привезу. Если что... — Она затараторила, захлёбываясь в словах.
— Жаропонижающее сейчас можно заказать в доставке, — Рома улыбнулся. — Ань, всё хорошо. Спасибо тебе.

Алексей был уже дома, когда она вернулась. Они поели, обсудили, как прошёл день, посмотрели около часа кино. Потом Аня сказала: «Я люблю тебя. Спокойной ночи», поцеловала его и ушла к себе. Она очень редко хотела близости и была благодарна Алексею, что он не настаивает. Рядом с ним Ане было так уютно и тепло, но, когда она легла, её вдруг охватило непонятное чувство неприкаянности. Она долго не могла заснуть и всё думала, почему жизнь такая нелепая и странная штука.

14.11.2025