Вакансия Порщик-Натурщик глава 2

Следующий пришёл весной. Худой, как щепка, с татуировкой игральных костей на шее и глазами, в которых давно уже не было надежды. Звали его, кажется, Роман, но это имя быстро стёрлось — место не терпело индивидуальностей. Он просто стал новым порщиком.

Сначала ему показали ширму, сказали: "Здесь будет твоя работа. Не говори. Не сопротивляйся. Плати своей тенью."

В первый же день ему в руки вручили плётку. Старую, с засохшей кровью в стыках. Сказали — сам себя. Иначе хуже будет. Он не поверил, конечно. До первого вечера.

Потому что "гости" этой смены были не просто извращённые. Один — с глазами, как у насекомого — сидел в углу и рыдал, глядя на него. Второй просто дышал ему в пах. А третий вытащил что-то вроде влажной шкурки, будто сдернул кожу с кого-то, и начал ею водить по его груди, шепча: "Нежнее, чем мама..."

Роман плакал. Плакал так, как не плакал с шести лет, когда отец его бил ремнём в подвале. Но тут не было отца. Тут был он сам — ремень и жертва в одном теле.


---

На четвёртый день начались глюки. Только не такие, как обычно. Это были навязчивые галлюцинации — будто он стоит не за ширмой, а за стеклом, и на него смотрит он сам — прежний, уличный, живой. А потом стекло трескается, и вместо его образа — безглазое существо в его коже, но без языка, без носа, только ноздри, из которых валит пар.

Оно шепчет: "Становись. Пора. Не бойся, я же — ты."


---

Однажды «гостья» принесла с собой коробку. Не сказала ни слова. Только протянула ему. Внутри был белый кролик. Живой. Маленький, дрожащий.

— Порвёшь его — отдохнёшь.

Он смотрел на кролика с такой болью, с каким человек смотрит на детство, уже невозможное. Он не смог. И тогда «гостья» сама достала его из коробки... и начала.

После этого он просил сам себя бить. Просил боли. Потому что только в боли оставалось хоть что-то настоящее. Потому что всё остальное уже было размыто, смазано, чужое.


---

На двенадцатый день он перестал чувствовать запахи. Просто отключилось обоняние. Потом — слух. Всё происходящее стало происходить будто за стеклом. Он был там, внутри. А тело — просто выполняло работу. Машинально. Сидит. Вдыхает. Позволяет. Ощущает.

А потом... в один из вечеров, когда он вновь стоял в позе «покорности», к нему подошла фигура в чёрном. Без лица. Без дыхания. Просто Тень. Она не прикоснулась. Просто смотрела. Долго. И он почувствовал, как у него внутри что-то лопается. Как будто пузырь. В нём была последняя капля «я».

И тогда он понял: он тоже стал частью. Как тот первый. Теперь его кожа — это сиденье. Его слёзы — жидкость в трубах. Его память — эхо в коридоре, где у лампочек дрожит свет. А голос его слышен только тем, кто готов стать следующим.


---

А объявление всё ещё висит.