Георгий Иванов 1894-1958 гг

Георгии Иванов - выдающийся поэт-акмеист, представитель Серебряного века.

Будущий поэт родился в 1894 году в офицерской семье. Отец поэта окончил Павловское училище и был выпущен в гвардейскую артиллерию, некоторое время служил при дворе болгарского короля Александра Баттенбергского, пока тот не лишился престола. Мать его была голландской баронессой по фамилии Бир-Брау-Браурер ван Бренштейн.
Сестра отца, княгиня Багратион-Мухранская, скончавшись, оставила брату огромное состояние. Часть этих средств пошла на покупку имения Студенки на границе с Польшей, принадлежащего некогда Сайн-Витгенштейнам. В барском доме была картинная галерея. Отсюда увлечение Георгия живописью. Потом и имение сгорело, и отец разорился, и в 20-е годы все жили на грани нищеты.

И. Одоевцева, которая тридцать с лишним лет была женой Г. Иванова, в своей книге «На берегах Сены» пишет, что «он часто казался не только странным, но даже загадочным, и я, несмотря на всю нашу душевную и умственную близость, становилась в тупик, не в состоянии понять его, до того он был сложен и многогранен. В нем уживались самые противоположные, взаимоуничтожающие достоинства и недостатки. Он был очень добр, но часто мог производить впечатление злого и даже ядовитого из-за насмешливого отношения к окружающим и своего «убийственного остроумия», как говорили в Петербурге».
Зинаида Гиппиус  неоднократно говорила о Г. В. Иванове, что в нем таятся метафизические прозрения и глубины. Она же называла его «идеалом поэта – поэтом в химически чистом виде».
Как известно, Блок дал в свое время убийственную оценку стихов Г. Иванова: «Слушая такие стихи, как собранные в книге Георгия Иванова «Горница», можно вдруг заплакать, не о стихах, не об авторе их, а о нашем бессилии; о том, что есть такие странные стихи ни о чем, не обделенные ни талантом, ни вкусом».

Его стихотворное мастерство и естественность мало кто подвергал сомнению. И. Одоевцева вспоминала: «Стихи давались ему невероятно легко, словно падали с неба законченными». В начале поэтического пути Г. Иванов сошелся с эгофутуристами, группировавшимися вокруг Игоря Северянина.
Н.С. Гумилев, прочитав стихи поэта, сообщил ему письмом, что он принят в «Цех поэтов» без баллотировки. «Цех поэтов» – это было гораздо авторитетнее, чем компания И. Северянина, вскоре распавшаяся. Гумилев пригласил Г. Иванова в «Бродячую собаку» для личного знакомства.
Незадолго до войны известный издатель А. Суворин сделал поэту выгодное предложение: постоянно сотрудничать в «Новом времени». Газета эта была очень популярной, но имела дурную репутацию у либеральной общественности. Член «Цеха поэтов», Г. Иванов должен был испросить согласие Гумилева как синдика. Гумилев категорически запретил ему такое сотрудничество.
Но когда в войну Суворин начал издавать «Лукоморье», Г. Иванов стал  печатать там военно-патриотические стихи, составившие потом книгу «Памятник славы».

До войны Г. Иванов некоторое время был женат на француженке Габриэли. Потом она с ним разошлась и уехала во Францию. В 20-е годы поэт встретил и полюбил молодую поэтессу Ирину Одоевцеву. В 1921 году выходит сборник Г. Иванова «Сады», в котором многие стихи согреты этой любовью.

Не о любви прошу, не о весне пою,
Но только ты одна послушай песнь мою,
И разве мог бы я, о, посуди сама,
Взглянуть на этот снег и не сойти с ума.
Обыкновенный день, обыкновенный сад,
Но почему кругом колокола звонят,И соловьи поют, и на снегу цветы,
О, почему, ответь, или не знаешь ты?...
И за плечом твоим глядит любовь моя
На этот снежный рай, в котором ты и я.

Вместе с тем в сборнике «Сады» угадывается жизнь холодного и голодного Петрограда, наполненная известиями об исчезновении и гибели близких людей.

Легкий месяц блеснет
над крестами забытых могил,
Томный луч озарит
разрушений унылую груду.
Теплый вечер вздохнет:
я травою и облаком был,
Человеческим сердцем я тоже
когда-нибудь буду...

Несколько романсов на слова Георгия Иванова написал А. Н. Вертинский, у которого был безошибочный слух на настоящую поэзию. Самым известным из них было танго «Над розовым морем», которым артист в 1946 году неизменно открывал свои концерты.
Большую часть своей молодости Г. Иванов прожил в Петербурге. Этот удивительный город он часто описывает в своих стихах:
Был пятый час утра, и барабанный бой
Сливался с музыкой воинственно-манерной,
Он вел гвардейский взвод и видел пред собой
Деревья, мелкий снег и замок Инженерный.
Желтела сквозь туман ноябрьская заря,
И ветер шелестел осенними шелками.
Он знал, что каждый день летят фельдъегеря
В морозную Сибирь, где звон над рудниками.

В 1922 году Г. Иванов покидает родину вместе с И. Одоевцевой. У отца Одоевцевой в Риге были доходные дома, что позволило им какое-то время жить безбедно. Получив наследство, супруги переехали в Париж, жили в районе Булонского леса, потом перебрались в Биарриц. Но именно там тоска о покинутой Родине делает Г. Иванова своеобразным, ни на кого не похожим трагическим поэтом.
В парижском сборнике «Розы» звучит живая человеческая боль за Россию: Россия, Россия «рабоче-крестьянская» –
И как не отчаяться! –
Едва началось твое счастье цыганское,
И вот уж кончается.
Деревни голодные, степи бесплодные...
И лед твой не тронется –
Едва поднялось твое солнце холодное,
И вот уже клонится.

Жизнь эмиграции он видит в ироническом ракурсе.
Как вы когда-то разборчивы были,
О дорогие мои!
Водки не пили, ее не любили,
Предпочитали Нюи.
Стал нашим хлебом – цианистый калий,
Нашей водой – сулема.
Что ж? Притерпелись и попривыкали,
Не посходили с ума.
Даже напротив – в бессмысленно-злобном
Мире – противимся злу:
Ласково кружимся в вальсе загробном
На эмигрантском балу.

Стихи Георгия Иванова передают ощущение человека, оказавшегося у последней грани, за которой уже небытие. Другого такого поэта не было.

Я не стал не лучше и не хуже.
Под ногами тот же прах земной,
Только расстоянье стало уже
Между вечной музыкой и мной.

Жду, когда исчезнет расстоянье,
Жду, когда исчезнут все слова
И душа провалится в сиянье
Катастрофы или торжества.

Во Франции ему места не находилось, печатался он в основном в американском «Новом журнале». В окружающем мире его замечательные и трагичные стихи оказывались никому не нужны. По свидетельству одного из друзей Г. Иванова, «последний вечер в Малом зале Русской консерватории в Париже, где он читал свои стихи, не набрал и сорока человек».

По улицам рассеянно мы бродим,
На женщин смотрим и в кафе сидим,
Но настоящих слов мы не находим,
А приблизительных мы больше не хотим.
И что же делать? В Петербург вернуться?
Влюбиться? Или Опера взорвать?
Иль просто лечь в холодную кровать,
Закрыть глаза и больше не проснуться...

Перед войной и частично в войну он и Ирина Одоевцева жили в Биаррице, в своем доме. В войну дом разбомбили, драгоценности, в которые было вложено все накопленное ими, исчезли неизвестно куда, и последние годы они доживали в бедности.
С 1946 года они жили в Париже, но пытались устроиться в какой-нибудь дом престарелых, хотя обоим было едва за пятьдесят. В 1955 году им удалось этого добиться. Они поселились в Иер-ле-Пальмье около Ниццы. Он со свойственным ему юмором называл себя «иеромонахом».
Но оказалось, что климат юга Франции ему не подходит: у поэта стало повышаться давление, начало сдавать и сердце. Хлопоты о том, чтобы переместиться ближе к Парижу, не увенчались успехом – живет, мол, человек у моря, чего ему еще надо?
В 1958 году он умер на больничной койке, чего почему-то всегда боялся.
Последние его стихи обращены к жене.

Поговори со мной ещё немного,
Не засыпай до утренней зари,
Уже кончается моя дорога,
О, говори со мною, говори!
Пускай прелестных звуков столкновенье,
Картавый, легкий голос твой
Преобразят стихотворенье
Последнее, написанное мной.