Дом

Оставил отец сыновьям, Павлу и Степану, дом. Дом старый, достался отцу еще от его отца.
В фундаменте — валуны, стены из крепких бревен, собраны добротно, любо-дорого посмотреть. Пакля меж бревен так плотно скручена, законопачена и прокрашена, что никакая птица клочка не вытянет себе для гнезда.
Когда-то крыша, еще при деде, была крыта дранкой, но это было так давно, что уже никто и не вспомнит. Отец перекрыл ее шифером. И под этой крышей они с матерью двух сыновей-погодков, Павла и Степана, подняли, как говорится.
Все под этой крышей было ладно: печка с лежанкой, стол с деревянной столешницей, лавка, выструганная отцовым рубанком. На участке — все как у людей: пяток яблонь, груша-тонковетка, в одном конце сарай, в другом — баня.
Дом стоял так, что с улицы его издалека было видно. И нет-нет да кто-нибудь про себя хозяина похвалит: «Стоит этот дом — глаз радует! На окнах наличники резные, под окнами яблони да вишни цветут».
Умер отец, следом за ним вскоре — и мать.
Поделили братья дом по-честному на две половины. Посередине осталась печь, что раньше грела их вместе, а теперь стала греть порознь, каждого в его половине.
Поделили и участок пополам. Так вышло, что одному отошел сарай, другому — баня. Поставили забор, который разделил землю поровну, и было это поначалу непривычно. Хочешь в баню — надо брата просить и идти не напрямки, а в обход, через улицу. Но и Степану в сарай, если что, постругать — так же в обход шел.
Поделили небогатую мебель, отцов инструмент. Старшему, Степану, колун достался, а младшему, Павлу, — двуручная пила. Этой пилой отец с матерью когда-то на пару дружно дрова пилили. А колол их, конечно, отец — колун был тяжел не для женских рук. Самую мелкую утварь тоже разделили. Степан взял кружку с синей каемочкой — его с детства мать из нее поила. А Павел — глиняный ковшик, что они с отцом когда-то смастерили.
Женились братья, у каждого своя семья завелась, свое хозяйство. Павел баню свою отстроил, Степан — сарай. Ходить друг к другу надобность отпала.
Старший, Павел, жил побогаче. Денег подкопил, затеял ремонт: покрыл свою часть крыши железом, утеплил стены и обшил пластиковым сайдингом под белый кирпич. Окна на пластиковые поменял.
Степан жил победнее, оставил старый шифер, как при отце было. Но свою половину тоже подновил: выкрасил стены голубой краской, в цвет неба, резные наличники побелил. Тепла ему, вроде, и так хватало.
Павел на своей половине вишни с яблонями вырубил, зацементировал дорожки и вдоль них заморские туи посадил.
Степан ничего не рубил — так и разрослись на его части отцовы яблони да вишни.
Дом по-прежнему с дороги был хорошо виден. Только это уже был вроде как и не один дом, а два разных, что прислонились спиной к спине и смотрят в разные стороны.
Вот соседи идут и нет-нет да затеют спор: кто из братьев правильно хозяйство ведет. Кому половина с сайдингом да туями приглянется, а кому милее та, что с бревнами, наличниками да сиренью.
Долго дом стоял, пока не пришла беда.
Павел потом говорил, что у Степана намедни молодежь гуляла, на крыльце курили, пьянствовали — вот не заметили, как подожгли. А Степан брякнул, что не иначе как это Павел со слепу заслонку не закрыл, вот с его половины и полыхнуло.
Слава богу, братья выскочить успели. Ярко дом горел и сгорел быстро.
Все сгорело: и заборы, и туи заморские, и яблони, что еще отец сажал.
Страшное зрелище: весь участок в обгоревших бревнах, обугленные стволы деревьев и пепел, пепел... А фундамент цел. Стоят валуны, знакомые с детства, — ничего им не сделалось.
Походили братья по участку, поворошили золу. Вот отцов колун без топорища, вот двуручная пила без ручек. Обтерли свои находки, разложили на камнях фундамента. Все такое знакомое: колун, пила, глиняный ковшик, что Павел с отцом смастерили, и кружка с синей каемочкой, из которой Степана мать поила…