Из дневниковых набросков

Духота, казалось, длилась целую вечность; наконец она отступила. Освежающая прохлада тихой летней ночи обрушилась на меня, как благословение. Тусклый свет фонарей выхватывал из кромешной тьмы лишь небольшие круги асфальта, оставляя остальное пространство погружённым в загадочную мглу. Прислонившись спиной к прохладному шершавому стволу старого дерева, я наблюдал, как тени удлиняются и искажаются. Ночь казалась сгустившейся, воздух стал ощутимо холоднее, а силуэты раскидистых деревьев над головой — выше и страшнее.


В призрачном свете луны, робко пробивавшемся сквозь густую листву, в ветвях надо мной вдруг раздался птичий крик. Такого пронзительного, тревожного карканья я не слышал никогда раньше. С тихим шелестом, словно вынырнув из самой тьмы, крупный ворон слетел с высокого дерева. Он повторил свой настораживающий крик, а затем совершенно бесшумно опустился на ветку прямо над моей головой. Птица оказалась внушительных размеров. В её угольно-чёрных глазах холодными, острыми искорками отражалась полная луна.


И тут наступила абсолютная тишина, какой я никогда не испытывал. Она казалась почти осязаемой: ни птичьего крика, ни малейшего шелеста листвы, ни даже отдалённого звука ночной жизни. Только я, дерево, ворон и эта давящая, звенящая тишина, наполненная ожиданием.