Лана Ягодкина и подставной протокол

(прочитать этот рассказ с иллюстрациями можно на моём Дзен-канале здесь: https://dzen.ru/a/aRS6qSKcTFY0FAMn)

Когда я начинала службу, бывали у меня удачи и неудачи, и досадные осечки. Это теперь я тащу лямку не первый год. Понюхала пороху, набила себе шишек на лбу и в личном деле. Можно сказать, тёртая птица. Но как вспомню свои первые дни в органах…

Тогда я сдуру послушалась прапора Пчёлкина. Шли мы по улице, сгребли поддатого гражданина по фамилии Коромыслов. Мистер Коромыслов был в состоянии и опьянении. Нарушал и усугублял. Выражался и оказывал неподчинение. В общем, всё ясно – административка.

Сгребли мы его. Надо составлять протокол. Но я по молодости ещё не умела, а прапору Пчёлкину было лень. Он страдал с похмелья. Смотрел на пьяного Коромыслова и говорил:

- Этот собака в таком же убухательстве, в каком я был вчера. Меня штормит и приседает.

- И что теперь? – говорю. – Бумаги писать всё равно надо.

- Внемли мне, Лана Федотовна, – говорит Пчёлкин. – Совершать умственные подвиги ни к чему, нам за них не платят. Найди в компьютерной базе любой старый протокол по той же статье. Он ляжет в основу нашего литературного труда. Так называемая «рыба». Не мудрствуя лукаво, поменяй в нём фамилию на Коромыслова и дело с концом.

План прапора Пчёлкина меня смущал. Слишком просто он выглядел. Однако коллега заверил, что поступает так испокон веков и до сих пор ни одна вошь не гавкнула!

- Ланочка, ты не знаешь пьяных, как знаю их я, – сказал Пчёлкин, сунув голову под кран. – По синему делу мы все одинаковы! Нарушаем, усугубляем, выражаемся и оскорбляем общественную нравственность. Не веришь – спроси мою жену, она такого со мной хлебнула! Это конвейер, детка. Бегом ищи протокол по 20.21 КоАП и вперёд!

Повинуясь указанию вышестоящего, я залезла в базу. Нашла старый протокол на имя некоего «гр. Хитрых А.М.». Статья была та же. Глянула по диагонали: «Находясь в нетрезвом состоянии и оказывая сопротивление сотрудникам правопорядка, гр. Хитрых А.М., оскорбляя нравственность нецензурными выражениями…» - фабула совпадала один в один.

Пчёлкин прикрикнул, чтобы я не тянула резину, поскольку смена кончается, и он не намерен задерживаться сверхурочно из-за какого-то задрипанного Коромыслова, который находится в гораздо более приятном состоянии, чем он сам.

Воля старшего – закон. Я перебила в тексте все упоминания о Хитрых А.М, заменив на «гр. Коромыслов Т.П.», поменяла дату составления на сегодняшнее число и вставила в конце наши фамилии: сотрудники Пчёлкин и Ягодкина.

Отправив протокол по инстанции, я убежала домой. Не скрою, меня грызли сомнения. Мне казалось, я упустила что-то из виду. Но решила, что утро вечера мудренее и выбросила из головы пьяницу Коромыслова.

***

Пословица врёт. Утро бывает не только мудренее вечера, но и геморройнее. В этом я убедилась, когда наутро меня затребовали к начальнику.

Перед Куропаткиным лежал наш злосчастный протокол, в воздухе пахло жареным. Спрятаться было не за кого, поскольку прапор Пчёлкин блистал отсутствием.

- Пчёлкина не жди, – угадал мои мысли патрон. – Эта старая умная сволочь сдула на больничный. Такова добрая милицейская традиция. Поэтому будешь отдуваться за двоих. Это тоже добрая традиция. Что за хрень вы понаписали?

Путано и сбивчиво я пояснила, что мы задержали пьяного гр. Коромыслова, который усугублял и находился, а также не соответствовал и негодяйствовал. 

- Обалдуи оба! – отрезал начальник. – Не надо гнать ламбаду! Что это? «Находясь в нетрезвом состоянии, гр. Коромыслов Т.П. допускала нецензурную лексику и оскорбляла…». Какого пола ваш Коромыслов? Он беглый трансгендер?

Я поняла, что меня смущало. Неизвестная Хитрых А.М. была женщиной, но по неопытности я не проверила текст. Зато Куропаткин поплясал на моих костях от души.

- Можно быстренько переправить, – пролепетала я. – Виновата, недоглядела. Служебная запарка, знаете ли…

- Запарка! – согласился шеф. – Запаристей некуда. Читаю дальше: «нарушая общественный порядок, гражданин Коромыслов Т.П. запустила в сержанта косметичкой, задрала юбку и кричала: «только посмей тронуть многодетную мать!»

Я краснела и бледнела, проклиная тот миг, когда пошла на поводу у Пчёлкина. Куропаткин с самозабвенным выражением читал особо удачные места, такие как:

«…кроме того, гражданин Коромыслов залезла на капот и помочилась на машину бывшего любовника Тудыхина…».

«Ох и поросёнок этот Пчёлкин! – грустила я под хохот начальника. – Подвёл бедную стажёрку под монастырь!»

Внезапно Куропаткин перестал смеяться и сказал:

- А ты знаешь, что мой обалдуй-заместитель, не проверив, подмахнул эту ботву и направил протокол в суд? Гнать бы вас в шею, бездельников! На административных делах там судья Редискина. Представляю, как злорадствует эта крашеная мымра!

Куропаткин сказал, что Редискина, конечно, завернёт материал, едва глянув в протокол, потому что такая тухлая капуста в суде не прокатывает. И вообще хорошо поклевал мне мозги, до слёз довёл!

- Сейчас она позвонит! – говорил Куропаткин. – Позвонит и скажет: Олег Палыч, что за байду твои орлы подсунули? Алкаш Коромыслов избежит наказания и будет цвести, как комнатный репей, а мы – иметь бледный вид. Из которого, в сущности, никогда и не выходим…

Пророчество шефа не сбылось. Судья Редискина не позвонила. Зато потом я видела копию решения суда, где чёрным по белому было написано:

«Назначить гр. Коромыслову Т.П. штраф за нарушение миграционного режима!»

При чём тут миграционный режим, я не поняла. Но кое-какие догадки есть. Похоже, судья Редискина тоже не имела привычки читать судебные документы.