Глава 2. Становление

       На втором месяце   мы с Василием уже достаточно бойко работаем с   агентами, получая более - менее значимую информацию и даже расширяем негласный аппарат, осуществив ряд новых приобретений.
       Адмирал держит свое слово, и в октябре этого же года мы с Нечаем получаем благоустроенное жилье в расположенных  рядом домах.
       Мы с Татьяной въезжаем в двухкомнатную квартиру, ранее занимаемую семьей Дятчика, а Василий с Валентиной, в такое же жилье убывшего в загранкомандировку сотрудника.
       Нашей радости нет предела. Дом старой постройки, но это первое наше жилье. Оно состоит из прихожей, двух жилых комнат, кухни и ванной с туалетом. На полу настоящий дубовый паркет, правда основательно вытертый. Помимо парового отопления, на кухне имеется небольшая голланская печь. В спальной комнате заботливым Дятчиком для нас оставлен массивный двухстворчатый шкаф и полутороспальная металлическая кровать.
       В течение последующей недели приобретаем все необходимое для быта, включая мебель, телевизор и холодильник, и обустраиваем свое новое жилье.
       Та наша первая в Заполярье осень выдалась на удивление теплой и солнечной.   Магазины поселка были завалены горами астраханских арбузов и самыми различными сортами дынь, виноградом и даже персиками. Продавались они по государственным  ценам и с удовольствием раскупались местным населением, не избалованным свежими фруктами.
       В один из таких погожих дней, руководством Особого отдела флотилии было принято решение о проверке надежности охраны базы и находящихся в ней кораблей, являющихся   особо режимными объектами. В то время такого рода объекты Заполярья, расположенные, как правило, в труднодоступных местах, охранялись достаточно надежно и квалифицировано.
       Осуществлялось это силами Северного флота, специальными подразделениями войск  ПВО и Арктическим погранотрядом, находившимся в ведении КГБ СССР.
       В наш гарнизон, находящийся на северной оконечности Кольского полуострова, с Большой Земли можно было попасть тремя путями: по заливу, минуя Североморск и Полярное; по проложенной вдоль него через эти города единственной автотрассе  и по воздуху.
       Водный путь перекрывался расположенными на морских вокзалах Североморска и Полярного контрольно – пропускными пунктами, сухопутный – такими же КПП на трассе, и воздушный – укрытыми в сопках ракетными частями. Помимо этого, тундра и сопки постоянно наблюдались подвижными пограничными нарядами.
       Сама база, находящаяся в сопряженной с заливом бухтой, со стороны моря прикрывалась боновыми заграждениями и постоянно несущим там дежурство сторожевым кораблем.  С суши, по периметру, она была обнесена стационарными  проволочными  заграждениями, с расположенными вдоль них сторожевыми вышками, на которых находилась часовые.
       За ближайшей к базе грядой сопок располагалась ракетная часть ПВО с постоянно работающими радарами. На входе и выходе из базы находились стационарные КПП с охраной, внутренняя территория контролировалась патрулями.
       Помимо этого, у трапа каждого ракетного крейсера постоянно нес вахту матрос, вооруженный автоматическим оружием. Передвижение личного состава кораблей осуществлялось, как правило, строями, в сопровождении мичмана или офицера.
       На состоявшемся у адмирала совещании нам было поручено проверить надежность всей  этой системы непосредственно в базе и на кораблях флотилии.
       Суть мероприятия сводилась к тому, чтобы оперработники под видом обычных военнослужащих или гражданских специалистов, снабженные фиктивными документами, удостоверяющие личность, проникли в базу и по возможности осуществили условное минирование ее объектов. Такими, в первую очередь, являлись наши ракетоносцы, имеющие на борту ядерное оружие.
       Сложность   заключалась в том, что практически все оперативники Отдела обслуживали соединение не первый год и     были  известны личному составу несущему службу как на КПП, так и на подводных лодках. Естественно, что выбор пал на нас с Нечаем.
       К тому времени Василий был переведен от нас в Особый отдел 19 дивизии, расположенный в основном здании. Ему было поручено инспектировать корабли нашей дивизии, а мне ихней. Способы проникновения на объекты предлагалось разработать самостоятельно, непосредственно в отделах. Срок исполнения – до 24 часов текущих суток.
       Вернувшись в подразделение, по согласованию с Касаткиным я решил не использовать имевшиеся у нас документы прикрытия, ввиду их явной недоброкачественности и предложил свой вариант проверки.
       До настоящего времени в моем архиве хранится полученный еще в 1971 году военный билет, в котором я значусь как старшина 2 статьи  одного из ракетных крейсеров, базировавшихся до 1974 года   в Гаджиево.
       Учитывая, что за четыре года моя внешность существенно не изменилась, решаю проникнуть в базу под видом моряка, якобы проходящего службу на одной из плавмастерских флотилии.
       Начальник план одобрил, а присутствовавшие при этом Габидулин и Гуменюк,  помогли с экипировкой  и дали ряд  советов, на какие из кораблей мне легче будет проникнуть.
       К слову, между дивизионными отделами у нас существовала здоровая конкуренция, постоянно подогреваемая Василием Ефимовичем на оперативных совещаниях.
       Например, в нашем подразделении не было тогда дел оперативного учета. В то же время оно несло основную нагрузку по обеспечению боевого дежурства кораблей дивизии. В море постоянно находилось до половины оперативных работников.
       В особом же отделе 19 дивизии, которым руководил капитан 2 ранга  Виль, в автономки ходили реже, зато имелась перспективная разработка по инициативному шпионажу.
       В этой связи, на оперативных совещаниях адмирал   периодически журил за отсутствие аналогичных дел Касаткина, советуя ему брать пример с Виля.
       Тот, в свою очередь, с невинным видом предлагал Алексею Сергеевичу  посильную помощь, а наш начальник распекал подчиненных.
       Больше всех доставалось нашим ветеранам, от которых после очередного адмиральского внушения  тот  требовал активизации работы по поиску скрытых врагов.
       Василий  Мефодьевич относился к этому по философски спокойно и даже с юмором.  Темпераментный же Габидулин наоборот, вступал с руководством в горячую полемику, которая неизбежно заканчивалась   для него разносом.
       - Запомни, Миша, азиатская твоя душа,- в очередной раз увещевал Гуменюк рассерженного друга,- начальство, оно от Бога! - и при этом многозначительно поднимал вверх указательный палец.   А   шпиона ты давай ищи, ведь где-то же он затаился?
       - Вот ты и ищи, - хохляцкая морда, - хмуро огрызался тот, после чего приятели на некоторое время успокаивались.
       Мы понимаем, что в случае успеха проверки, будет чем уесть наших более удачливых коллег, да и  Василий Ефимович не станет возражать, если у него появится очередная возможность пригласить к себе на беседу нерадивых  воинских начальников, которым затем непременно устроит разнос командующий флотилией, Герой Советского Союза  вице - адмирал Л.А. Матушкин, по кличке «Лева», не терпящий, если информация  о каких – либо серьезных нарушениях в соединении поступала не по военным каналам, а из Особого отдела. И это при том, что с Худяковым они были  близкими друзьями.
        Примерно через час я был экипирован в робу  старшины срочной службы, доставленную из взвода охраны вместе с бескозыркой, и обеспечен фибровым чемоданчиком, укомплектованным слесарными инструментами. Помимо этого получил несколько магнитных пластин, имитирующих мины.
       На операцию решено было выйти в тринадцать часов, поскольку в это время в гарнизоне начинался обеденный перерыв и, соответственно, интенсивное передвижение личного состава экипажей лодок с базы на камбуз и обратно.
       Осваиваясь со своим новым положением, я немного погулял по кабинету, а затем вскинул на плечо ремень чемодана и козырнул Габидулину.
       - Разрешите убыть, товарищ капитан 3 ранга!
       - Валяй, старшина, будет тяжело, звони. Если «заметут», не признавайся, что особист, а то   потянут к Леве, а тот тебя уже один раз арестовывал. На этот раз расстреляет.
       Такой случай действительно был и о нем стоит рассказать.
       Как и все военачальники такого ранга, глубоко уважаемый на флотилии  вице - адмирал Лев Алексеевич Матушкин имел свой  «бзик».
       Тогда мы считали   это чудачеством, сейчас же я уверен, что это был обычный флотский юмор, но на адмиральском уровне. Без этого атрибута Флот немыслим, о чем немало написано  такими известными маринистами как Соболев, Пикуль или Конецкий.
       И это не случайно, ибо в условиях дальних плаваний он является важным атрибутом, скрашивающим нелегкую морскую службу. Не зря же еще на парусном флоте существовал порядок, согласно которому после  обеда следовал приказ «Команде петь песни и веселиться!
      «Бзик» адмирала заключался в том, что  неспешно следуя по гарнизону на своей черной адмиральской «Волге» и замечая идущий впереди  нее автотранспорт, Лев Алексеевич приказывал водителю идти на обгон, после чего выходил из своего лимузина, останавливал жертву и отбирал у нее права.
      Если, ни дай бог, водитель пытался выяснить, за какое прогрешение он столь строго карается, следовал его «разнос»  и помещение транспортного средства  на штрафную стоянку.
      Причем адмиралу было наплевать, следовал ли по своим надобностям на личном автомобиле офицер,  мичман или вольнонаемный, либо это был водитель -  стройбатовец, перевозивший грузы. Кара была жестокой и неотвратимой.
      Особенно «почитал» командующий дежурную автомашину  Особого отдела. Она задерживались с завидным постоянством.
      В то злосчастное утро, не помню, по какой причине, в качестве старшего, наши ветераны поручили ехать в кабине мне.
      Как обычно, за рулем восседал все тот же старший матрос Огнев, в замасленной робе. Мы благополучно миновали поселок и стали спускаться к базе. В это время сзади раздался автомобильный сигнал. Взглянув в зеркало заднего вида, матрос невозмутимо заявил, что за нами следует автомашина командующего.
      - Ну, так пропусти ее.
      - Как я пропущу, если идем под уклон, и справа нет съезда?
      Действительно, в этот момент дорога уходила круто вниз и справа к ней вплотную подступали скалы. Сзади сигналили уже непрерывно.
      Метров через пятьсот, в седловине распадка, Огнев принял вправо и остановил наш «ЗИЛ» на небольшой площадке.
      - Кранты, товарищ лейтенант, сейчас он нам сделает «козью морду»!
      - Ты лучше помолчи и не вздумай высовываться.
      «Волга» останавливается в нескольких метрах впереди и из нее появляется адмирал. Внешне он напоминает английского премьера Черчиля, только без сигары.
Я быстро выскакиваю из кабины и представляюсь.
      - С каких это пор машина  Особого отдела не считает нужным пропускать командующего ?! - возмущенно рявкает Лев Алексеевич.
      - Виноват, товарищ адмирал, на спуске нам некуда было отвернуть.
      - Это не оправдание, на первый раз делаю вам замечание! После рейса машину на штрафную стоянку.
      Я знаю, что с генералами, адмиралами, милиционерами и кассирами спорить нельзя, но черт дернул   за язык.
      - Прошу не задерживать автомобиль, нарушений дорожных правил водитель не совершал.
      - Ну, так я арестовываю вас, так и доложите своему начальству! На пять суток за пререкания с командующим. Завтра в 9.00 быть на гауптвахте!
      - Есть!
      - Пока свободны, - бурчит адмирал и уезжает.
      Стою в полной растерянности, из которой меня выводит приглушенный хохот, доносящийся из кузова. Подхожу к нему и приоткрываю тент.
      - Чего смешного? Ведь он же меня ни за что арестовал, и машину, кстати, тоже.
      - Не дрейфь, Валера, из наших ты не первый! -   смеется Веня Дятчик.
      - Ну, посидишь, немного, отоспишься, - присоединяется к нему  Толя Федченко.
      - Ладно, кончайте издеваться над парнем, - унимает весельчаков Петров.
- Дуй в кабину, поехали, а то уже опаздываем. А про «губу» ты не забирай в голову. Это Лева так шутит.
      Авторитет Геннадия Александровича в  Отделе непререкаем и я несколько успокаиваюсь.
      Последствий этот случай для меня не имел, хотя наш автомобиль и поместили на штрафную стоянку.
      - Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест, - бормочу я, натягивая на голову бескозырку, и покидаю кабинет.
      Для начала направляюсь к камбузу, следуя к нему не по центральной части городка, а  по так называемой «партизанской тропе», вьющейся за казармами вдоль сопок.
      Обычно по ней ходят на работу военные строители, именуемые у нас партизанами за свой внешний вид и расхлябанность. К цели добираюсь без приключений   и начинаю высматривать подходящую команду моряков, с которой надеюсь пройти на территорию базы.
      Внимание привлекает одна из таких групп, состоящая примерно из двух десятков матросов и старшин, выходящих из дверей камбуза.
      Сопровождающий ее лейтенант приказывает построиться, и моряки образуют небольшую колонну. В этот момент я пристраиваюсь к ее последней шеренге. Однако офицер не спешит начать движение и, обходя строй, обнаруживает мое присутствие.
      - Ты кто такой? - озадаченно спрашивает он.
      - Я с пээмки, отстал от своих, разрешите с вами пройти, товарищ лейтенант, - делаю скорбную рожу.
      - Вы раздолбаи, только и можете, что отставать, пошел из строя!
      Далее следует команда и мои несостоявшиеся спутники уходят.
      Почти вслед за ними, из тех же дверей вываливает вторая группа весело балагурящих моряков. Этих человек сорок и все они с вещмешками, чемоданами и улами в руках.
      Пока парни на скорую руку перекуривают, я, угостив одного из них сигаретой, узнаю, что их лодка уходит на ремонт в Северодвинск. Еще через несколько минут, в сопровождении пожилого мичмана и эта команда шагает в сторону базы.В последней шеренге и ваш покорный слуга.
      Так как возвращающиеся с обеда экипажи следуют друг за другом почти непрерывно, ворота КПП открыты и проверка военнослужащих осуществляется упрощенно.
      Строй останавливается, старший команды называет номер части и количество следующих с ним моряков. Дежурный по КПП пересчитывает их, после чего дает разрешение на дальнейшее движение. Однако делается это далеко не всегда.
      Повезло и в этот раз, в результате чего мы беспрепятственно  проходим на территорию базы, где я незаметно покидаю своих невольных пособников.
      Однако расслабляться не приходится, режим на территории базы более жесткий, чем в жилом городке и одиночные передвижения запрещены. Исключением являются лодочные «секретчики» и специалисты плавмастерских, имеющие постоянные или временные пропуска. У меня такого нет, и приходится опасаться постоянно дежурящих в базе патрулей.
      Корабли 19 дивизии отшвартованы в центральной  ее части у нескольких плавпирсов, с пунктами дозиметрического контроля при входе на них. Однако дежурные по КДП мне не страшны. Их волнует только состояние  радиоактивного  фона выходящих из лодок подводников.
      Подхожу к одному из таких пунктов, в курилке которого расположились несколько моряков в синих репсовых костюмах. Судя по  боевым номерам на нагрудных карманах, они не офицеры, что мне и нужно.
      - Привет, кореша, загораем?
      - Ага, - сонно откликается  один из них. - Закурить есть?
Я угощаю парней сигаретами и присаживаюсь рядом.
      - С пээмки?,- кивая на мой чемодан, интересуется все тот же моряк.
      - Ну да, по заявке вот на эту лодку,- показываю на субмарину с цифрой 250 на рубке. У  торпедистов поломка.
      - У наших «румынов» всегда какие-нибудь заморочки,- включается в разговор второй моряк. - Мы, кстати, с этой «азухи», вчера пришли из автономки, экипаж в казарме отсыпается, а мы на вахте мучаемся.
      - Ничего, через неделю сдадим ее второму экипажу и в санаторий, а потом в отпуска,- мечтательно произносит  первый моряк и внезапно оживляется.
      - Слушай, старшина, а у тебя в кисе, - толкает ногой чемодан,- целлулоида случайно нету, под погоны на бушлат?
      - В кисе нету, а на пээмке есть, я тут у вас, наверное несколько дней буду корячиться, так что принесу.
      - Добро! - радуется моряк и угощает меня шоколадкой.
      - Алик, - протягивает мне короткопалую руку с наколотым на тыльной стороне ладони якорьком.
      - Валера.
      - Ну что, почапали, провожу тебя, а то еще заплутаешь,- смеется доброхот. А вы тут не засиживайтесь,  нам еще генератор перебирать, - бросает  он разомлевшим на солнце парням и мы проходим на пирс.
      - А командир БЧ на месте?
      - Это Стрельников - то? - держи карман шире. Офицеры и сундуки уже сутки оттягиваются в поселке. На лодке только вахта и механик с замполитом.
      По узкому пружинящему трапу поднимаемся на борт, где прислонившись к рубке дремлет молоденький матросик в канадке и с автоматом на груди.
      - Не спи, карась, замерзнешь, - рявкает на него Алик, и мы исчезаем в рубочной двери.
      Поднявшись на мостик спускаемся в центральный пост, в котором уютно расположившись в одном из кресел и закинув ноги на пульт, сидит дежурный по кораблю, углубившись в чтение книги.
      - Товарищ старший лейтенант,- обращается к нему мой знакомец, - тут спец с пээмки к нашим минерам.
      - Какой еще спец? - недовольно бурчит офицер, оторвавшись от книги.
      - Я по заявке Стрельникова, у них неполадки в системе осушения аппаратов.
      - Стрельникова, говоришь? сейчас посмотрим,-открывает один из лежащих на пульте журналов и листает его.
      - Нету такой заявки.
      - Не знаю, может ваши забыли записать, он сам звонил моему командиру.
      - Возможно, нам вчера не до писанины было,- произносит дежурный.
      - Добро, дуй в первый,  кстати, как тебя звать?
      -  Старшина 2 статьи Ковалев, старший специалист.
      - Так и запишем, Ковалев, -  делает  он какую-то отметку в журнале.
      Из центрального поста мы спускаемся на среднюю палубу, где я расстаюсь со свои провожатым.
      - Так смотри, про целлулоид не забудь,- напоминает он.
      - Не забуду.
      - И не заблудись.
      - Будь спокоен,- бормочу я. Лодки этого проекта я  знаю достаточно хорошо, так как  в свое время проходил на них стажировку, а затем служил на однотипной.   
      Миновав  второй  отсек, отдраиваю переборочный люк и оказываюсь в первом. Вахтенного у трапа, ведущего на торпедную палубу нет, что облегчает мою задачу, и я беспрепятственно поднимаюсь на нее. По обоим бортам матово отсвечивают хищные тела торпед.
      - Полный боезапас, - отмечаю про себя, взглядом отыскивая дежурного торпедиста. Обнаруживаю его мирно спящим на разножке у концевой переборки. Бужу. Ничего не понимающий моряк, явно первого года службы, долго не может врубиться, чего я от него хочу, и только  удивленно хлопает глазами.
      - Да проснись, ты, наконец, салага! За мной идет твой Стрельников, он на пирсе задержался. Мало того, что сам  дрыхнешь, у трапа на палубу вообще никого нет. Срочно ищи своего кореша, а то бычок вам сейчас бошки поотрывает, - выдаю я.
      Лицо парня принимает осмысленное выражение и с возгласом  "щас!" он исчезает в палубном люке.
      Я в это время, поставив  чемодан на пайолу,   быстро прохожу в носовую часть отсека, достаю из кармана имитатор мины и пришлепываю его  за прибором установки глубины первого торпедного аппарата.
      Судя по тому, что   его задняя крышка опечатана мастичной печатью, в аппарате торпеда с ядерной боеголовкой.
      Сзади раздается тяжелое сопение и в люке появляется голова торпедиста.
      - Ну что, нашел своего напарника?
      - Ага. Он в компрессорной выгородке  кемарил, - радостно сообщает матрос.
      - Товарищ старшина, вы только бычку не докладывайте. Мы вторые  сутки на ногах, всю ночь провели на разгрузке.
      -Не буду, только   на вахте не спи, у тебя ж  в отсеке ядерный боезапас. А с аппаратами у вас все нормально, я посмотрел. Так командиру и передай.
      Спускаюсь на нижнюю палубу, вдоль которой с решительным видом прохаживается бдительный  страж со штыком на поясе.
      Я отлично понимаю этих ребят.
      Сон на вахте, да еще на таком корабле, серьезный дисциплинарный проступок.  Но это следствие не их безалаберности, а результат дури разного рода военных чиновников, которая всякий раз проявляется при выходе лодок на боевое дежурство, а тем более, при возвращении с него.
      В первом случае весь экипаж, начиная с командира и кончая последним матросом, сбивается с ног, выбивая, получая,  и загружая корабль всем необходимым для похода. Во втором, по прибытии с моря, находящаяся в крайней степени физического и нервного истощения команда проделывает все то же самое в обратном порядке. И так, с времен Петра Великого.
     - Ну ладно, будем пакостить дальше.
     Проходя по второму отсеку бегло  его осматриваю, и не обнаруживаю ничего интересного. Осторожно поднимаюсь на верхнюю палубу, где находится офицерская кают – компания и каюты старших офицеров.
     Дверь в одной из них приоткрыта, внутри пусто. На миниатюрном столе бутылка из-под «Боржоми» и   офицерская тетрадь в черной обложке. Из дверцы вмонтированного в переборку сейфа торчит связка ключей. Из кают – компании доносится стук фишек.
     - Все ясно, там играют в нарды, по флотски в «кашУ». Мгновенно хватаю тетрадь  и скольжу по трапу вниз. Там запихиваю ее под робу, перебираюсь в третий отсек и поднимаюсь в  центральный пост. Дежурный все также читает книгу.
     - Ну как,  самоделкин, починил систему?
     - Точно так, починил, все в порядке, прощайте товарищ старший лейтенант.
     - И ты не кашляй, - меланхолично бормочет офицер,- вновь углубляясь в чтение.
     Через десяток минут я уже метрах в пятистах от корабля.
     - Так, нужно передохнуть и отдышаться.
      В центре  базы, напротив пирсов, высится многоэтажное здание санпропускника, в котором следующие на корабли экипажи переодеваются в специальную одежду радиационной безопасности (РБ).
      Зная, что в это время здание совершенно безлюдно, а из окон его верхних этажей просматривается значительная часть базы, я смело вхожу в открытую дверь.      
      Как и раньше, внутри оно довольно неприглядно, с пустыми гулкими коридорами, вдоль которых расположены  двери  с табличками войсковых частей.   
      Поднимаюсь на четвертый этаж, прячу тетрадь в чемодан,   закуриваю  и из окна осматриваю территорию, выискивая очередную жертву. Нахожу ее довольно быстро.               
      Это стоящая у пятого пирса с двумя открытыми крышками ракетных шахт лодка, вокруг которой снуют несколько десятков моряков, загружающих на корабль какие - то грузы. Судя по бортовому номеру, она тоже  из  19 дивизии. Покинув здание, прохожу  на пирс и первым, кого я встречаю, оказывается мичман, сопровождавший команду, с которой я попал на базу.
      Матерясь и размахивая руками, он руководит погрузкой в носовой части корабля. По видимому, это та самая лодка, которая готовится к переходу в Северодвинск.
      Пройдя вдоль ее корпуса, оказываюсь в районе десятого отсека, в открытый люк которого опускают какие – то ящики. Выбрав момент, пристраиваюсь за двумя матросами, волокущими по трапу очередной ящик и помогаю им спустить его в люк. Выглядит это естественно, поскольку в такие моменты на кораблях бывают самые различные специалисты береговой базы.
       Оказавшись в отсеке, где тоже кипит работа, с озабоченным видом следую в носовую часть корабля. Очередную мину - имитатор решаю установить в реакторном отсеке. В нем отсутствуют боевые посты, а, следовательно, и люди, что значительно облегчает мою задачу.
       Через несколько минут, благополучно пришлепнув  свой магнит под  одну из распредкоробок, и запомнив ее номер, оставляю лодку и с чувством выполненного долга следую к выходу из базы. Покидаю ее, уже проверенным способом.
       К зданию казармы подхожу около восемнадцати часов. В отделе никого нет, за исключением  наших ветеранов.
       - А мы уж думали тебя повязали,- заявляет дымящий сигаретой Мариоз Галимович. Касаткин только что спрашивал, он у адмирала. Снимает трубку телефона и набирает номер дежурного по Отделу.
       - Лазебный? Привет, Габидулин. Александр Васильевич еще у вас? Доложи ему, что наш «казачок» вернулся. Нет, не привели, сам пришел. Все. Бывай.
       - Касаткин у Виля, сейчас будет, - сообщает он мне. - Ну, докладывай, как сходил, а мы пока чифирьку сварганим. Мефодьевич, распорядись.
       Гуменюк вызывает дежурного, отправляет его в буфет, а сам начинает колдовать над вместительным фарфоровым чайником, стоящим на лодочной электрогрелке.
       Чай в нашем кабинете дело святое и потребляется в огромном количестве, как правило, при исполнении документов, особенно во второй половине дня. Заваривают его только ветераны, по своему особому рецепту. В результате получается крепчайшая смесь,  иначе - чифирь, существенно повышающая работоспособность.
       Пока закипает вода, я переодеваюсь и рассказываю о своем вояже. Затем извлекаю из чемодана похищенную тетрадь и вручаю ее коллегам.
Некоторое время они молча ее листают, затем Гуменюк интересуется, знакомился ли я с ее содержанием.
       - Не успел, Василий Мефодьевич,  не до того было.
       - Ну, так ознакомься, - протягивает тетрадь.
Открываю плотную обложку. В правом верхнем углу следующего за ней титульного листа стоит гриф «Секретно». Ниже крупным каллиграфическим почерком значится, что это рабочая тетрадь и принадлежит она ни много ни мало, замполиту лодки. Все листы   прошиты, пронумерованы и скреплены печатью.
       В тетради несколько разделов, включающих в себя материалы закрытых совещаний политотдела и штаба дивизии, а также боевой и политической подготовки  соединения. Даже при их беглом изучении видно, что они не подлежат огласке.
       - Представляешь, какую сейчас икру мечет этот политрабочий! - хохочет  Гуменюк, толкая в бок невозмутимого Габидулина.
       - Да-а,   басит тот, вот мы и прищучили неприкасаемых. Даже без учета закладок, разборка, чую, будет крутая.
       Я отлично понимаю своих коллег.
       Дело в том, что осуществляя контрразведовательную   работу в отношении практически любого контингента лиц, органы госбезопасности в то время не имели права  ее вести   среди политработников, будь то гражданские или военные партийные функционеры. А между тем, они являлись далеко не безгрешными, о чем отлично знали наши       руководители    и оперативный состав.
       Не был исключением и Особый отдел флотилии,   располагавший сведениями  о злоупотреблениях служебным положением ряда ответственных работников политотдела соединения.
       Нарушений закона с нашей стороны  в этом не было, ибо получены  названные   сведения были в процессе взаимодействия с поселковой  спецмилицией,  которая, помимо прочего, осуществляла в гарнизоне борьбу с хищениями соцсобственности.
А воровать тогда было что.
       Склады и базы военторга ломились от всякого рода дефица, начиная от легковых автомобилей и   импортной мебели, и заканчивая коврами и хрусталем. К их «справедливому» распределению и прикладывали руку эти деятели, обеспечивая в первую очередь себя и вышестоящее начальство.
       Являясь в то время совсем молодым опером, я еще верил в непогрешимость Партии и не понимал, почему Василий Ефимович не дает ходу этим материалам. Уразумел через несколько лет на собственном опыте, столкнувшись с этим вплотную, и никто из коллег  в то время мне не завидовал.
       Не пользовались у нас авторитетом и замполиты, многие из которых с ведома командования тайно и явно старались всячески мешать оперативной работе, особенно в море. Делать им это было не сложно, тем более, что службой комиссары обременены не были.
       Официально она заключалась в проведении политзанятий,      организации выпуска боевых листков и просмотров фильмов. Неофициально - в слежке за оперработниками в целях выявления их негласных  помощников.
       О наличии таких лиц на корабле, знали многие. Делалось это с единственной целью - предотвратить утечку сведений о любых, имевшихся   нарушениях, будь это банальная пьянка, утрата секретных документов или авария с материальной частью. К сожалению, такие факты были неединичными и интересы командования и замполитов  по их сокрытию совпадали.
       Для их реализации необходимо было не давать особисту встречаться со своими осведомителями или всячески затруднять такие  контакты, а также выявлять «сексотов» и под различными предлогами освобождаться от них. Вот и приходилось несчастному оперу придумывать десятки хитроумных способов обмана партийных «контрразведчиков», которые, кстати, имели целую сеть своих осведомителей. И   не всегда удавалось их переиграть.
       Бывали случаи, когда деятельность отдельных оперработников, как правило  из числа молодых, усилиями таких деятелей практически парализовывалась, и в том числе с расшифровкой наших помощников.
       Для оперуполномоченного это было чревато самыми серьезными последствиями. Причем официально упрекнуть в   политодельцев в противодействии было невозможно, и они всегда выходили сухими из воды.
       В этой связи,   думаю, становится понятной наша неприязнь к   идеологическим вождям в погонах. Однако и в их среде встречались достаточно порядочные люди, которые действительно были настоящими комиссарами.
       К какой категории принадлежит хозяин попавшей к нам тетради мы не знали, так как пути моих старших товарищей с ним не пересекались.
       Попить чаю с принесенными дежурным бутербродами мы не успеваем,  в кабинет входит чем - то озабоченный Касаткин и сразу же интересуется результатами проверки. Я обстоятельно докладываю о своих приключениях, а сидящие здесь же ветераны передают ему добытый трофей.
       Начальник листает тетрадь и удовлетворенно хмыкает.
       - Вы знаете этого кадра?- обращается он к коллегам, тыча пальцем в титульный лист. Те отрицательно мотают головами.
       - А мне приходилось бывать с ним в море. Редкостная гнида.
Ну что ж, результаты у нас на уровне, есть что докладывать руководству. Ты, кстати, бортовые номера лодок запомнил?
       - Обижаете, Александр Васильевич.
       - Добро, готовьте подробную информацию, в 21 час мне на доклад к адмиралу.
       - А как там по нашей дивизии, много сюрпризов? - интересуется у начальника Габидулин.
       - Ни одного, Нечай на базу не попал.
Честно признаться меня это удивило, так как я знал изобретательность Василия в осуществлении разного рода комбинаций.
       В назначенное время начальник уходит на доклад, имея при себе обстоятельную информацию с приложенной к ней тетрадью. Назад возвращается примерно через час и сообщает, что нашими результатами Худяков остался доволен и поставил их в пример начальникам других отделов.
       - Завтра на десять вызваны командир 19 дивизии с начальником политотдела и руководитель учебного центра  флотилии, - добавляет Касаткин.
       - А учебный центр здесь причем? - спрашивает Гуменюк.
       - Все при том же, - улыбается начальник. Вы, кстати, с Нечаем в ВКШ не подворовывали? - обращается он ко мне.
       - Да нет, товарищ капитан 2 ранга, нужды не было.
       - Он из цента упер несколько секретных формуляров.
       Домой возвращаемся на новеньких «Жигулях» Алексанра Васильевича, на которых он ездит, как бог на душу положит и опасаемся свалиться с серпантина. Но все обходится благополучно, начальник справляется с заснеженной дорогой, и  в поселок добираемся без происшествий.
       Каковы были последствия встречи адмирала с отцами-командирами я сейчас не помню, но на очередном  оперативном совещании в Отделе он одобрительно отозвался о наших с Васей скромных персонах.
       Примерно в ноябре   Касаткин был переведен в Ленинград, и на его место из Таллина прибыл А.С. Лисицин.Он был в чине капитана  3 ранга, невысок ростом  и худощав, с вкрадчивыми манерами и тихим голосом.
       - «Мямлик» - сразу же окрестили нового начальника ветераны и здорово ошиблись.
       При кажущейся инфантильности, Алексей Сергеевич оказался цепким и грамотным руководителем. Уже в первые дни, проведя контрольные встречи с агентурой, состоящей на связи у старших оперуполномоченных, он уличил некоторых из них в завышении числа   явок, за что устроил «ударникам» разнос. Однако «сор из избы» выносить не стал и адмиралу об этом не доложил.
       Задерживаясь на работе допоздна, он быстро вник в оперативную обстановку и заставил нас переработать текущие планы, сделав их более предметными и напряженными. При всем этом,   Лисицин был прост и доступен в общении.
Достаточно скоро он сошелся и с командованием дивизии, старшие офицеры которой дали ему прозвище «Ли-Си-Цин».
       В отличии от Касаткина, который недолюбливал выпускников ВКШ, Алексей Сергеевич наоборот, благоволил к нам, ибо сам окончил это учебное заведение.
       Помимо оперативной работы мы постоянно дежурили по Особому отделу флотилии. Оно было необременительным и нередко сопровождалось различными забавными происшествиями. Расскажу об одном из них.
       Как любой закрытый гарнизон с достаточно рутинной службой, пусть даже и морской, в бытовом плане соединение жило достаточно весело и бесшабашно. В ресторане  и  на квартирах постоянно отмечались  проводы и встречи экипажей кораблей, уходящих на боевую службу или возвратившихся с нее.
       Остававшиеся по нескольку месяцев без любимых мужей,  офицерские и мичманские жены порой нарушали супружескую верность, даря свою любовь их сослуживцам, находящимся на берегу. Отдельные такие ловеласы имели сразу по несколько пассий. В их числе был начальник спецполиклиники, в чине полковника медицинской службы, который менял любовниц  из числа медперсонала, как хирург свои перчатки.
       Обо всех этих художествах мы были прекрасно информированы, но в дела морали не вмешивались, оставляя их на откуп политотдельцам.
       И вот наш "Казанова", пресытившись очередной наложницей, дает ей отбой и заводит себе новую.
       Вопреки обыкновению, дамы не ссорятся, как это водится в любовных романах, а решают проучить любвеобильного начальника. Делают это довольно оригинально.
       Когда  после амурных забав с новой подругой в ее квартире, приняв изрядную дозу спиртного  полковник засыпает, девица впускает в нее свою подругу, и они выбрасывают пьяного  начальника на лестничную площадку. Из одежды на нем только часы.
       В это же время с верхнего этажа спускается группа подгулявших офицеров, которые принимают несчастного за гомосексуалиста и, немного попинав, сдают его проходящему рядом с домом патрулю.
       Тот, в свою очередь, доставляют горемыку в комендатуру, где он помещается в камеру, а бдительным дежурным в соответствующем журнале делается запись «в 23 часа доставлен пьяный неизвестный, без одежды. Со слов начальника патруля л-та Охлобыстова, ломился в дверь чужой квартиры. По объяснениям граждан, вызвавших патруль – гомосексуалист».
       Вполне возможно, что утром проспавшийся медицинский бог смог бы без последствий «по тихому» покинуть свое случайное пристанище, однако вмешался случай.
       Дело в том, что после 23 часов, помимо прочего, дежурному по Особому отделу вменялось в обязанность обзванивать дежурных по флотилии, дивизиям, спецмилиции и комендатуре, в целях получения информации о всех происшествиях, случившихся в гарнизоне.
       Наиболее серьезные из них заносились в журнал и утром докладывались руководству, которое при необходимости организовывало их проверку.
В ту ночь дежурил кто-то из оперативников Виля, подразделение которого помимо прочего, обслуживало комендатуру.
       Получив оттуда информацию о задержании неизвестного, наш дежурный приказал срочно установить его личность. Для вытрезвления последнего, в комендатуру вызвали врача поликлиники, который с ужасом узнал в пациенте своего начальника.   
       Дежурный офицер сразу же доложил об этом нашему коллеге, зафиксировавшему полученную информацию в журнале. Утром,  в числе прочих, она была доложена адмиралу и, через несколько дней, любвеобильный полковник с позором покинул гарнизон.
       Если дежурство по Отделу было достаточно спокойным и воспринималось как должное, от регулярных командировок в Особый отдел флота оперативники шарахались как черт от ладана.
       Причиной тому были значительная удаленность базы от Североморска, добираться куда приходилось, как правило «на перекладных». Целью этих вояжей была доставка и получение секретных документов, так как своей фельдъегерской службы  Отдел не имел.
       С учетом названного, в них попадали самые молодые, какими  тогда были мы с  Нечаем.
       Добираться до места назначения приходилось через Полярное, по суше и заливу, на попутном автотранспорте и катерах, которые ходили, как Бог на душу положит. Выезжали в такие путешествия затемно, имея при себе оружие,   кейс с подлежащими доставке бумагами, а зимой еще и фляжку спирта.
       В Североморск попадали в лучшем случае к полудню, сдавали или получали очередные засургученные пакеты и,  если не задерживало начальство, сразу же отправлялись в обратный путь. В гарнизон возвращались обычно за полночь, еле волоча ноги.
       Одна такая поездка едва не стоила нам жизни.
       Где-то в середине ноября, я должен был доставить в Североморск очередные документы. Готовясь к поездке узнал, что следующим утром в Особый отдел Полярного, по делам, едет на своем автомобиле Толя Федченко. Место для меня нашлось и в шесть утра мы выехали из гарнизона.
       Кроме нас  в автомашине был еще один офицер, фамилию которого я по прошествии времени запамятовал.  В это время года  в Заполярье уже зима со всеми ее «прелестями»: глубоким снегом, штормовыми ветрами и полярной ночью.
       Накануне барометр упал и началась оттепель, из-за которой на трассе возник   гололед.
       Анатолий опытный водитель - каждый отпуск на своей «шестерке» ездит с семьей на Юг  в Донецк, откуда родом, но даже он через десяток километров выматывающей душу поездки начинает тихо материться, едва удерживая автомобиль на обледенелом покрытии.
       С грехом пополам осилив  часть пути,   останавливаемся передохнуть на небольшой скальной площадке. Здесь уже стоят несколько груженых песком   КРАЗов, у одного из которых группа водителей-стройбатовцев меняет переднее колесо. Через несколько минут один из грузовиков отъезжает, и мы пристраиваемся за ним, следуя метрах в пятидесяти сзади.
       В нескольких километрах от Полярного, дорога превращается в узкий   серпантин, зажатый с одной стороны гранитными скалами, а с другой круто обрывающимся в море склоном.
       На спусках машину носит из стороны в сторону и бешено манипулируя рулем, Федченко едва удерживает ее на обледенелом покрытии, которое к тому же заливает бегущая с сопок талая вода.
       В одном из таких мест поворот круто уходит вправо, за нависающую над ним скалу и  Анатолий    отстает от идущего впереди КРАЗа  на сотню метров. Когда же мы его минуем, то обнаруживаем только ведущие в пропасть следы торможения и сбитый  парапет ограждения.
       Федченко пытается остановить автомобиль, но это не удается и он тоже начинает скользить к обрыву. В последний момент, каким-то чудом натыкаемся на обломок  гранита,  и машина останавливается. Несколько секунд сидим в оцепенении, затем выскакиваем из салона и склоняемся над обрывом.
       В средней его части, зацепившись за скальный выступ, висит практически сломанный пополам грузовик, из кабины которого слышатся  душераздирающие крики водителя.
       Сбросив шинели и не сговариваясь, мы с Анатолием   осторожно спускаемся  к  КРАЗу, а наш товарищ убегает за поворот, остановить следующие сзади грузовики, которые в любую минуту могут появиться оттуда и  тоже свалиться вниз.
       Добравшись до машины обнаруживаем, что боец жив, но зажат в деформированной кабине, дверцы которой заклинило намертво. В этот момент сверху появляются несколько спускающихся к нам солдат, которых Федченко возвращает за домкратом.
       Примерно через час, общими усилиями удается извлечь из кабины потерявшего сознание парня,  поднять его наверх и доставить в госпиталь.
       В тот раз привезенные в Особый отдел флота документы мне пришлось сдавать дежурному, так как добрался я туда поздним вечером. Самое интересное то, что назад, в Гаджиево, от Полярного меня подвезли те же ребята на КРАЗах,  совершающие  очередной смертельный  рейс...