Из дневниковых набросков

 Ноченькой темной, когда мир затихал, лютый мороз выткал на окнах хрустальные цветы. Они распустились по стеклу, словно живые. Разукрашивать окна — это была его работа, его предназначение. Мороз, словно искусный художник, владел кистью из ледяного ветра, а холстом служили обычные оконные стекла, что днем отражали суету бытия, а ночью становились холстами для его завораживающих творений.


Лютый мороз владел своей ледяной кистью с мастерством, которому позавидовал бы любой земной художник. Он заставлял тончайшие нити льда извиваться, словно живые стебли, а затем распускал на них хрустальные цветы. Это были не простые цветы: их лепестки были вытканы из чистейшего инея, а тычинки напоминали крошечные алмазы. Они расцветали по стеклу.


В одном окне могли появиться изящные папоротники, чьи резные листья казались настолько реальными, что хотелось протянуть руку и коснуться их прохладной бархатистости. В другом — целые зимние сады, где гигантские, диковинные бутоны раскрывались, обнажая свою хрустальную красоту.


Значит, на улицу сегодня нос не совать — мороз щиплет до слез. Улицы за морозными цветами не было видно. Снежная пелена, сотканная из миллиардов снежинок, скрывала дома, деревья, даже небо. Только тусклый свет пробивался сквозь эту белую завесу, освещая хрустальные лепестки на стекле.


Коснешься одного из лепестков. Он под теплым пальцем медленно оплывёт слезой, отражающей свет лампы и оставляя на гладком стекле мокрое, растекающееся пятно.


Уберешь палец, посмотришь в окошечко, а за ним — замерший и притихший мир.


Голые деревья тянутся к небу, покрытые инеем. А мороз тем временем всё крепчает, становится злее, колючее.


Вдруг, сквозь синий морозный туман и хрустальный свет, из ниоткуда вышла высокая фигура. Не сказочный, не из бабушкиных рассказов, а настоящий. Высокий, словно дерево, окутанный инеем и снегом. Он стоял неподвижно, словно часть морозного пейзажа и смотрел куда-то вдаль.


Замираешь, не смея дышать. Казалось, сам воздух вокруг стал гуще, насыщеннее холодом, который исходил от этой фигуры. Она была так величественна и чужда, что я не могла отвести взгляда.


Фигура повернула голову, и ледяные глаза остановились на окне, за которым находишься ты.


Это был взгляд вечности, безмолвное наблюдение за тем, чего мы, люди, не способны постичь. В тишине, нарушаемой лишь скрипом снега под его невидимыми шагами, я почувствовала, как его взгляд пытается что-то сказать. Что-то очень важное, но неуловимое, как дыхание морозного ветра. Казалось, что вся эта морозная красота, все эти хрустальные цветы вытканы им, этим древним существом, пришедшим из глубины зимы, не зря.


Фигура медленно протянула руку, указывая куда-то вдаль, к далеким огонькам. Я проследила за направлением его жеста. Там, среди бескрайнего белого полотна, мерцали они — крошечные, едва различимые искорки света. Они казались такими хрупкими, такими уязвимыми посреди этой первозданной мощи. Что же мне хотел сказать хранитель зимних тайн, представший моему взору? Но, несомненно, в этот день и час, в полной тишине, я столкнулась с самой сутью зимы, с ее первозданной, дикой красотой.