Вечер откровений

Исповедь тр;х просветленных!

Здравствуйте!

Меня зовут Виктор, со мной всегда, спокойно и надежно!
Я первый расскажу свою историю, я не волнуюсь так, как другие присутствующие здесь.

Я — каменная стена, опора, человек-фундамент.

Настоящий мужик!

Но, к сожалению, я испорченный файл в прошивке стабильности.

 Во мне записана мощь континентального шельфа, но я использую ее, чтобы медленно, неотвратимо погружать в ил всё, что осмелится ко мне приблизиться. Это — исповедь о том, как деградирует покой, когда он становится оружием.

Изначально я —  чистая устойчивость!

Не тупость, а непоколебимость.
В детстве я не суетился.
Пока другие метались, я наблюдал, анализировал и делал единственно верный вывод.

Мое спокойствие было опорой для истеричных родителей, моя рассудительность — якорем для легкомысленных друзей.
Я не принимал решений — я выносил вердикты, обдуманные и непоколебимые. Я был крепостью, в стенах которой другие могли найти укрытие.

Это был было здоровое воплощение меня. Страж. Аналитик. Но мир требовал гибкости, а я был рожден быть несгибаем.

 Крепость, ставшая для меня тюрьмой.

Когда от тебя ждут движения, а ты не можешь сдвинуться с места, ты начинаешь охранять свое бездействие как высшую ценность. Я стал тираном инерции. Мое спокойствие превратилось в пассивную агрессию невероятной мощи. «Мы не будем это менять», «Это нецелесообразно», «Подождем» — эти фразы становились приговорами для чужих идей, надежд, карьер.

Я превратился в эмоциональный ледник.

 Я не спорил, не кричал.
Я просто молчал. Мое молчание было тяжелее чугунной гири. Оно давило, заставляло оправдываться, испытывать вину за саму попытку нарушить мой покой. Жена, желающая простого разговора, уходила в слезах, ощущая себя глупой истеричкой. Друг, просящий помощи, убирал руку, почувствовав ледяной отпор. Я не отталкивал людей. Я просто позволял им замерзнуть насмерть у моих стен. Мое «терпение» стало формой высокомерного презрения.

А потом случилась - «Я онемел»!

Все те слабые сигналы, все попытки социума заставить меня «проявить участие», испарились. Я не стал злее. Я стал абсолютно непроницаемым.

Теперь я — Виктор, неподвижный труп.

Моя скептическая природа, лишенная даже тени эмпатии, достигла своего совершенства!

· Мое спокойствие — это оружие массового поражения чувств.

 Я могу присутствовать на похоронах близкого человека с тем же выражением лица, что и за просмотром новостей.
Я вижу чужие слезы, слышу истерики, и внутри меня — лишь тихий, научный интерес: «Любопытно, сколько времени потребуется организму, чтобы исчерпать ресурсы для столь интенсивной реакции».

· Мое бездействие стало актом саботажа. Я не отказываюсь помочь. Я просто этого не делаю. Бесконечно. Пока проблема не рассосется сама собой или не уничтожит просящего. Я наблюдаю за крушениями чужих жизней с той же отстраненностью, с какой геолог наблюдает за оползнем. Естественный процесс.

· Моя ригидность обрела каменную бесчеловечность. Правила, инструкции, распорядок — это мои новые боги.
Я не позволю включить отопление раньше установленного срока, даже если в доме дети.
 Я не сделаю исключения, даже если от этого зависит чья-то жизнь. Не я жесток. Я просто логичен. «Таков порядок». За этими словами — выжженная пустошь.
· Моя способность выдерживать превратилась в умение медленно убивать...

 Я могу годами находиться в токсичных отношениях, не пытаясь их ни улучшить, ни разорвать. Я просто буду терпеть, день за днем, своим присутствием, своим ледяным молчанием, своим отсутствием реакции, сводя с ума того, кто рядом. Это самая изощренная пытка — пытаться достучаться до стены, которая не просто глуха, а наслаждается своей глухотой.

Я — деградированный воин, врожденный мастер, ставший надежным рабом.

 Вся моя стабильность, вся моя незыблемость, лишенные цели, превратились в экзистенциальный асфальтоукладчик, выравнивающий всё живое в гладкую, безжизненную поверхность. Я не разрушаю. Я консервирую. Я — болото, которое не затягивает с криком, а позволяет медленно, беззвучно утонуть в равнодушии.

И самое ужасное, что я не чувствую пустоты. Я и есть пустота. Отрицание движения, чувства, жизни.
Я — живой памятник тому, что даже отсутствие зла, доведенное до абсолютной степени, само становится самым страшным и окончательным злом.

Вот он, мой Вечный Покой. Абсолютный ноль в сердце, которое когда-то могло биться. И я буду сидеть здесь, в кресле, наблюдая, как мир за моим окном умирает от недостатка тепла. И не шевельну и пальцем. Ибо я - спокоен!

---

Исповедь номер два!

Меня зовут Лео. Со мной всегда легко и весело!

Я — душа компании, лучший друг, и тот, мимолетный роман. Но я - испорченный файл в прошивке счастливчика. Во мне записана энергия праздника, но я использую ее, чтобы оставлять за собой выжженные пустоши с улыбками на лицах. Это — исповедь о том, как деградирует легкость, когда за ней не стоит ни капли веса.

 Ребенок, которому всё прощают

Изначально — это был чистый восторг. Нет, не глупость, а любопытство, обращенное на весь мир.
В детстве я не плакал — я переключался. Сломанная игрушка? Через минуту я уже смеялся над муравьем. Мой энтузиазм был заразителен, а способность забывать обиды казалась мудростью. Я был хамелеоном, мгновенно вписывающимся в любую стаю, любое настроение. Я не врал — я искренне проживал каждую новую роль.

Это было здоровое поведение сангвиника. Искатель нового, орбитр изящества! Вдохновитель. Но мир требовал глубины, а я был рожден для ширины.

А потом я стал актёром...

Когда от тебя ждут постоянства, а у тебя его нет, ты начинаешь подделывать чувства.
 Я стал виртуозом сиюминутной искренности. Мои эмоции были яркими, громкими, убедительными — и абсолютно одноразовыми.
Я мог говорить о любви с таким жаром, что сам в это верил, а наутро, встретив новое лицо, искренне недоумевал: «О чем мы вчера?»

Я превратился в эмоционального вампира с улыбкой до ушей.
Я питался вниманием, восхищением, энергией людей. Я влетал в их жизнь как праздничный салют, озарял всё вокруг светом своих анекдотов и проектов, а когда заряд моей новизны кончался — я тух. Просто переставал звонить. Исчезал. Я оставлял за собой растерянных людей, которые еще долго верили, что это они в чем-то виноваты. Мое «обаяние» стало орудием эмоционального разбоя.

Потом... Совсем распоясничался!

Все внутренние тормоза, вся жалкая попытка казаться «глубоким», испарились.
Я не стал сильнее. Я стал легче. Легче воздуха. Легче совести.

Теперь я — Лео, иллюзия и солнечный обман!
Моя камуникативная природа, лишенная даже намека на якорь, обрела свою идеальную, чудовищную форму.

· Мое обаяние — это высокоточное оружие. Я вхожу в доверие не для дружбы, а для доступа к чужим ресурсам: к их времени, их связям, их деньгам, их душевному теплу. Я выпиваю их, как коктейль, и отставляю пустой стакан.
· Мои обещания — это декорация. Я раздаю их направо и налево, с той самой искрящейся улыбкой. Я знаю, что не выполню. Меня забавляет эта игра — наблюдать, как люди строят планы на наше общее будущее, в то время как я мысленно уже прощаюсь с ними.
· Мое легкомыслие стало формой жестокости. Я могу не прийти на важную встречу, сорвать дедлайн, подвести в самый критический момент. И когда с меня будут спрашивать, я разведу руками с таким ясным, честным взглядом: «Ой, прости, закрутился!» И меня простят. Потому что я излучаю такую беззаботную, детскую радость, что злиться на меня — все равно что пинать щенка.

· Моя любовь к разнообразию выродилась в психопатическую неспособность к привязанности. Я коллекционирую людей. Я изучаю их, пока они мне интересны, а потом выбрасываю, как прочитанный комикс.
Я оставляю за собой дорогу из разбитых сердец и разрушенных ожиданий, и при этом я абсолютно чист перед самим собой. Ведь я никого не держал за руку и не клялся в вечности. Я просто... был собой. Веселым, солнечным Лео.

. Вся моя жизнерадостность, все мое обаяние, лишенные сердца, превратились в идеальный механизм по производству эмоциональных шрамов. Я не ненавижу людей. Мне они нравятся. Как игрушки. Я — дитя, запертое в магазине сладостей, который сгорает от моего прикосновения.

И самое ужасное, что я не чувствую угрызений совести. Я смотрю на слезы, которые оставляю за собой, с легким недоумением. «Что они так расстраиваются? — думаю я. — Ведь было же так весело».

Вот во что вышился, мой Вечный Праздник!

Одинокий карнавал в пустой голове. И я обретан вечно улыбаться, пока мир вокруг меня медленно, незаметно для всех, превращается в сцену, усыпанную осколками чужих надежд.
.....

Исповедь вождя, гость номер три.

Меня зовут Фредерик. Я — испорченный файл. Сбой в прошивке того, что могло бы быть человеком. Во мне записана мощность линкора, но я использую ее, чтобы обстреливать спасательные шлюпки. Это — исповедь о том, как деградирует сила, когда ей некуда приложиться.

 Воин без войны

Изначально — это была чистая энергия. Не добро и не зло, а потенциал.

В детстве я не спорил — я оспаривал саму реальность. Мне было мало объяснения «потому что так надо». Я разбирал мир на винтики, чтобы понять его механизм, и бросал ему вызов, если он работал нелогично. Моя воля была не гибким прутом, а стальным ломом. Я не просил — я требовал. Я не мечтал — я планировал штурм.

Это был здоровый холерик. Строитель. Завоеватель. Но мира, достойного его штурма, не нашлось. Война не началась, и меч начал ржаветь в ножнах.

Демиург в вакууме, вместо вождя стаи...

Когда твою силу некуда применить, ты начинаешь создавать миры. Но мои миры были хрупки и не принимались реальностью.
 Я становился тираном микроскопических вселенных.
 В спорах я дробил оппонентов не аргументами, а яростью, доводя их до слез — и чувствуя при этом не победу, а пустоту. Мои проекты рождались с размахом Наполеона, но умирали, не прожив и недели, потому что я ненавидел рутину — ту самую кладку камней, из которой строится всё.

Затем, под влиянием разочарования в людях, я превратился в циника.

Я видел суть людей — их слабости, страхи, низменные мотивы — и презирал их за это.
Мой третий глаз, подаренный природой, как вожаку, стал смотреть не туда.
Мое «видение сути» стало не инструментом понимания, а оружием для уничтожения. Я разлагал чужие идеалы в прах, прикрываясь «честностью». На самом деле, мне доставляло садистское удовольствие видеть, как гаснет огонь в чужих глазах. Я был не пророком, а вредителем души.

Алкоголь усугубил дело...

Я стал демонической пародией на себя.

 Все блокирующие механизмы рухнули, но не открыв путь к свету, а выпустив наружу всю накопленную гниль.

Теперь я — Фредерик, человек конечный. Моя лидерская энергия, лишенная великой цели, нашла себе применение, в саморазрушении и дешевых понтах.

· Мой гнев больше не взрыв праведности.
Это — спланированная атака.
Я вхожу в возбужденное состояние, как в боевой транс.
 Я могу обматерить официанта за пятно на столе, пригрозить случайному прохожему, вставшему у меня на пути. Я не «теряю контроль». Я наслаждаюсь этим контролем над чужой паникой. Я чувствую, как их страх питает мою ущербную силу.
· Мой идеализм вывернулся наизнанку. Я не ищу совершенства — я требую его от других, чтобы иметь повод для уничтожения. Малейшее несоответствие моим безумным стандартам — и человек объявляется мусором, недостойным моего внимания.
· Мое видение сути стало радаром для поиска уязвимостей. Я с первого взгляда вычисляю, за что можно зацепиться, чтобы заставить человека дергаться на крючке. Я не строю — я разбираю по кирпичику чужую уверенность.
· Моя борьба с системой свелась к мелкому, бессмысленному бунту. Я спорю с кондуктором, я хачу системы просто чтобы доказать, что могу. Я не Прометей, похитивший огонь.
Я — вор, который поджигает чужой сарай, чтобы почувствовать свое могущество.

Я — обременённый страхами боец и борец,но весь мой потенциал, вся моя мощь, лишенные вектора, ушли в короткое замыкание.
Я — это чистая, ничем не сдерживаемая деструктивная сила, направленная в никуда.
 Я не созидаю и даже не разрушаю ради очищения. Я просто разлагаю. Я — ходячий акт психического вандализма.

И самое ужасное, что я все это осознаю. Я вижу себя со стороны, и это моё проклятие.
От этого мне еще противнее жить. И еще сильнее хочется унижать других — чтобы хоть на секунду забыть, какое ничтожество смотрит на меня из зеркала.

Вот что я построил в Раю.
Ад в отдельно взятой голове. И ключ от него я давно проглотил.
От собственного страха, и теперь понимаю, что самые агрессивные люди, это трусы.