2. Ветер в глазах - Срыв

Моё состояние — как будто испугался собаки. Понимаю, что опасности нет, но тело уже всё решило за меня. Внутри будто перекати-поле: ветер гоняет сомнения, мысли и нерешимость одновременно.
«И так всегда», — единственная мысль, которая приходит целой. Горькое осознание, что в трудные моменты я снова будто ломаюсь.
— Ладно, не переживай, — Денис вытер руки о майку. — Слышишь? Просто дыши. Я рядом.
— Да, — я снова сел, но теперь будто пустой.
Когда-то я научился главному — читать людей. Видеть всё: движение плеча, дрожь пальцев, запах тревоги. Когда рядом человек — я уже знаю, что он скажет, ещё до слов. Так проще выжить, когда слова могут обернуться криком.
И теперь, когда вокруг мир шумит сиренами и ветром, я снова теряю способность понимать, что происходит.
Я не могу увидеть источник опасности — и от этого страшнее всего.

— Да, мы у пекарни, рядом со школой, — Денис нервно тряс пачкой чипсов, пытаясь, словно показывать направление этой рукой. — Нет, у него опять это… — было слышно, как братику не хочется меня обидеть, он искал правильное слово — «состояние».

Я не люблю смотреть на серость его взволнованных глаз. Понимаю, что в них страх — за меня, за то, что он опять один на один с проблемами.
Хочется взять себя в руки. А в голове заученная фраза Дениса: «Просто дыши. Я рядом.»
И я дышу. Четыре мучительные секунды удержания и выдох на пятой. Я уже выучил себя «больного»: просто нужно время и порядок.

На первой секунде прищурил глаза от того, что слепило солнце. Мне нужно больше деталей — как можно больше, и чтобы они меня выдернули!
На второй секунде — хлопок двери в пекарню и колокольчик на петле. Мне всё ещё мало деталей, и нужно больше чувств.
На третьей секунде кто то ударяется пакетом с чем то стеклянным и ругается нехорошими словами; мне уже чуть лучше: я возмущаюсь, что кто то так грубо использует русский язык.
На четвёртой секунде всё ломается! Я снова в ступоре, снова не понимаю, что сделать — опять всё смешалось.
Я выдыхаю и под гудок машин на перекрёстке начинаю всё заново.

— Тёма, слушай мой голос, ты можешь сейчас идти со мной? Просто идти? — Денис держал чипсы, а у уха — телефон и смотрел на меня, словно пытаясь что то понять по глазам или лицу.
— Два, три… — я не мог ему ничего объяснить, я просто считал эти секунды.
— Нет, он не может, он пытается дышать, как вы учили, — положил пачку чипсов рядом со мной с этим типичным для фольги шуршанием. — Да? А как это сделать? — во мне словно искра надежды пролетела: а вдруг ему расскажут, как мне помочь. — Да, хорошо, я попробую.
— Смотри мне в глаза, слышишь? — он сел на корточки напротив меня и взял меня за руку. — Не отводи взгляд, только мои глаза, — он говорил, словно чеканил каждое слово.
Я смотрел в его глаза, и мне стало легче: в них была надежда с уверенностью, без недавнего беспокойства.
Второй рукой Денис положил телефон на асфальт — на нём была глубокая, некрасивая трещина, словно миниатюрный каньон, — и взял лямку моего рюкзака, скинув его вниз, к окну.
Я уже повторяю за ним, наверное, минуты три, и вроде начинает получаться: я наконец начинаю смотреть строго на него. Мысли — словно рассыпавшаяся полка с книгами, — но уже лучше.
— Чувствуешь тепло моей руки? — Денис говорил уже увереннее. — Сожми её, давай, попробуй сжать!
Он будто пользователь, а я — зависший компьютер, который старается выполнить команды, но сбивается на полпути.
— Я с тобой. Никуда не уйду, слышишь? — его голос стал ниже, мягче, будто он удерживал не только мою руку, но и саму реальность от распада.
Я сжал его ладонь. Она была чуть влажной — то ли от пота, то ли от того, что он недавно пил воду, — и почему-то именно это вернуло меня в тело.
Мир словно постепенно подгружался, как старый экран: сначала шум улицы, потом крик вороны на проводах, потом — запах хлеба из пекарни, пробивающийся сквозь горячий, пахнущий асфальт воздух.
Сирены становились всё назойливее. Мысли постепенно приходили в норму. Я оглядел улицу — она будто замерла: машин стало меньше, и почти все были скорые или полицейские. Люди шли в одну сторону — от школы, но никто не шёл обратно.
Я снова почувствовал тревогу.
— Мне страшно опять, — слова вышли тихо, как будто вместе с комом в горле. — И пить хочу. Сильно.
— Держи. Не нужно, пожалуйста… — Денис протянул мне бутылку с водой. Только сейчас я заметил в нём страх, но на этот раз не за меня.
— Мне тоже нелегко. Там, в школе… — он запнулся и посмотрел виновато.
— Что в школе?
— Нельзя тебе говорить. Ты сам знаешь, — он то и дело отводил взгляд, словно прятал глаза. — Подождём минут десять. Просто посидим.
— Ты чего? Сколько времени? — я достал телефон. Уже две минуты как начался урок. — Ну вот и всё. Я прогульщик.
— Нет, там сейчас нет занятий, — он снова отвёл глаза, и я понял: лучше просто подождать. Иначе меня опять заклинит.
Я закрыл глаза — просто хотел уйти в запахи и звуки. И вдруг почувствовал лёгкость, такую сильную, что даже больно. Это всегда так: после страха первое расслабление бьёт по телу.
Мне стало обидно за себя — что приходится другим нянчиться со мной. Да ещё и Денису…
А ветер всё не унимался, жалел нас своим ровным гудением, вторя предчувствию беды. Я понимал: случилось что-то очень плохое, раз мне нельзя знать об этом.
Резкий звук колокольчика оборвал мысли.
Я поднял глаза — из двери вышел пекарь в белом кителе с чёрно-золотыми пуговицами.
Посмотрел на землю под его ногами, на кроссовки — и улыбнулся.
Идеальный китель, ровные брюки… и рваный правый кроссовок у взрослого пекаря!
«Ха! А ведь никто этого и не видит, — подумал я, — за прилавком-то не видно!»
«Я точно псих», — мелькнуло. Но эта мысль только рассмешила ещё сильнее.
И я уже не стесняясь заливаюсь хохотом.
Слышу какие-то слова — обрывки разговора: «немедленно», «быстро», «внутрь».
А я словно со стороны наблюдаю за смеющимся собой — в этом абсурдном хаосе, который становится ещё нелепее от моего смеха.
— Он что, твой брат? — дяденька спрашивает Дениса. — Давайте бегом, я сейчас шторы опускать буду.
— Тёма, давай, хорош уже ржать, придурок! — Денис дёрнул меня за руку, — всё, пошли.
На него можно было и не смотреть: он точно был готов сам рассмеяться.
— Да, он мой брат! — крикнул он, уже направляясь к двери. — Пошлите!

Мне было всё равно. Я просто смеялся — до слёз, до дрожи, когда дяденька снова вышел и, не говоря ни слова, буквально затолкал меня внутрь.
Меня ударил в спину поток ветра, ворвавшийся следом за закрывающейся дверью, — под звон колокольчика и глухой щелчок, когда пекарь нажал кнопку у входа.
Решётка начала медленно опускаться, скрипя железом.
Денис ржал, пихая меня в плечо:
— Нет, ну почему я с тобой дружу, козёл?!
А я… просто обнял его — всем сердцем, как будто мог удержать им этот миг.
И вдруг силы закончились.
Словно сам Морфей спустился и мягко закрыл мне глаза.
И тьма, будто ткань, накрыла всё — и пекарню, и Дениса, и мой смех.