Париж без гида 2017. День третий. Нотр-Дам-де-Пари

              Штаны для Игоря. Нотр-Дам-де-Пари. Китайская еда.

   Утро сегодня хмурое, даже голуби, что живут напротив, в проём слухового окна не вылетают, а только выглядывают из него. Обычно птицы гуляют по карнизу, и по-своему о чём-то гулькают. Вот интересно: все птицы в разных странах говорят-чирикают на одном языке и переводчик им не нужен (нам бы людям также).
   Конец октября, но мы спим с открытым окном – тепло. Быстренько завтракаем, и отправляемся на Блошиный рынок. Может, кто-то подумал, что мы едем за антиквариатом или за экзотикой, а вот и нет. Мы едем за обычными штанами для супруга, вчера он основательно перемазал глиной свои (мои) вельветовые брюки у пруда в музее Родена. Я вовсе не похожа на скупого «Гобсека» Оноре де Бальзака. И у нас есть небольшие деньги, но уж очень не хочется их тратить на «тряпки», и потому, следуя «подсказке» нашего путеводителя, мы едем на Блошиный рынок.
   Первая неожиданность нас поджидала уже в метро, для Игоря створки турникета распахнулись, а на мой билет эти самые створки не реагируют.
- Попробуй ещё один, - говорит супруг. Но и на второй талон реакции никакой.
- Наверное, нужно прикрикнуть на них: сезам откройся, - невесело шучу я.
Молодые афро-французы, подошедшие вслед за мной, с шутками и прибаутками просто перепрыгивают турникет, мне же остаётся только проползти под ним.
 – Попробуй ещё один, - советует Игорь (мы разделили талоны и у каждого из нас по десять штук).
- Да я бы попробовала, только остальные остались в отеле.
Супруг протягивает мне билет из своей партии и о чудо – сработало! Воссоединились, Игорь пристально стал рассматривать мои билеты, приговаривая:
- Что-то тут не так, нужно разобраться.
- Да брось ты это занятие, нам сейчас нужно купить тебе штаны. Вечером проверишь остальные.
  Уже знакомая нам линия метро № 13, остановка Порт де Сент-Уан (Ворота Сент-Уан). Выходя, понимаем, что мы не ошиблись, добрались туда, куда надо. Сегодня воскресенье – базарный денёк. Шустрые африканцы с товарами в руках снуют по всей улице: купи то, примерь это. Мы идём мимо, раздавая налево и направо: «Пардон, пардон». Нам нужно под эстакаду моста, именно там основные ряды «барахолки».
   Начинаем поиск штанов с первого ряда: есть спортивные костюмы, кроссовки, туфли мужские и женские, ремни, парфюмерия, джинсы, лавка с антиквариатом, кондитерские изделия, солнцезащитные очки. Брюк нет. Второй ряд - брюк нет, третий ряд - есть всё, кроме брюк.
- Может быть, примеришь джинсы?
– Ты же знаешь, я их не ношу, - ворчит Игорь.
Опять проходим один ряд, второй, третий:
- Всё, больше не желаю торчать остаток дня на Парижской «толкучке», почищу вельветовые, и сойдёт.
Я молчу, только меня берёт досада: столько потерять время и всё напрасно. Лавка со старыми телефонами, меховыми облезлыми безрукавками, есть даже старенькая потертая дублёнка, галстуки, и прямо на асфальте всяческая деревянная рухлядь, через дорожку длинная вешалка, с платьями и пиджаками. Копаюсь и нахожу парочку вполне приличных штанов и без всякой надежды предлагаю супругу: - Может, примеришь.
- Ладно, давай, а где?
Услышав наш разговор, из палатки выглядывает заспанная продавщица.
– Хау мач? - спрашивает Игорь.
– Двадцать пять евро, - звучит в ответ.
– Ага, а говорят, что французы не понимают по-английски. Когда касается денег, всё даже очень хорошо понимают, - продолжает ворчать супруг.
– Ладно, не «гунди», иди, примеряй.
Мадам заводит его в тёмный закуток, заваленный какой-то рухлядью, там прямо на асфальте, стоит облезлое зеркало (вероятно, времён «Людовиков»).
– Вот эти в самый раз, берём. Да, ещё подберите мне ремень, я сразу надену и пойду в них.
Женщина достаёт связку ремней, они явно не «первой свежести». Предлагаю супругу оставить свой итальянский ремень, а не покупать это барахло за десять евро. Услышав, что цена ремня равняется почти половины стоимости брюк, мой экономный супруг соглашается со мной. Продавец равнодушно бросает связку в угол. Такое ощущение, что ей безразлично, купим мы у неё что-то или нет.
   Брюки хорошо сидят на Игоре, правда смущает меня, что они, кажется, из фирмы «Секонд хенд», но супругу нравятся и ладно.
Игорь, не снимая штанов, предлагает: - Двадцать евро, мадам.
Женщина, зашивая дырку на «шмотке», даже не взглянув на Игоря:
- Но-но, 25 евро.
Расплачиваемся. Продавец, равнодушно зевая, бросает деньги в стол. И всё: нас «нет» – мы для неё перестаём существовать.
- Даже «спасибо за покупку», как говорят у нас продавцы, не сказала, - ворчу я,
- а ты, ты купил первую попавшуюся «тряпку», а ведь могли бы и в магазинах поискать.
Хотя я прекрасно знаю: проблема выбора - это не проблема Игоря, он предпочитает отодвигать её подальше от себя. «Сама решай, если тебе это надо», – его стандартный ответ в таких ситуациях. По дороге обратно останавливаемся у лотка со сладостями. Чтобы как-то компенсировать своё разочарование (покупка мне кажется не очень удачной), предлагаю:
- У тебя осталось много мелких монет, давай их истратим здесь. Куплю-ка я себе «Сникерс» за два евро (забегая вперёд, скажу: все оставшиеся дни в Париже супруг проходил именно в этих штанах).
Собрали всё, что было у нас, и протягиваем продавцу. Он, мельком взглянув на деньги, категорично замотал головой: - Но, но.
Если честно, я злюсь на всю эту европейскую политкорректность. Парижские попрошайки всех мастей: белые и чёрные: арабы, африканцы, французы и цыгане просто игнорируют мелкие монеты даже по 10 и 50 центов. Вокруг точек, где они просят милостыню, на асфальте валяются эти жёлтые монетки.
Супруг пытается оправдать продавца-араба:
- Возможно, он никогда в глаза не видел таких денег, ведь это девчонки (дочки) ссыпали нам монеты, оставшиеся у них от поездок в Грецию, Италию, Словакию, Испанию, Германию.
 – Да не оправдывай ты его, мы же видели около якобы «нищих» такие монеты, а вот денежку в 1 евро они берут охотно. Давай, вспомни сам, разве в России возле нищих лежат монеты по 10 и по 50 копеек. Нет. Инфляция? Да она повсюду инфляция. Ладно, обойдусь без «Сникерса».
   Игорь сверяет маршрутную карту. Ближайшая достопримечательность на этой линии метро Нотр-Дам-де-Пари. Едем. Солнышко никак не может проникнуть сквозь серую, плотную облачность, хорошо хоть дождика нет. Площадь перед собором и сам Собор описывать не благодарное дело – сплошные эмоции, ощущение восторга от творения рук человеческих! На площади много людей, голубей и полицейских с автоматами. Мы сидим на кирпичном парапете, огораживающим всю площадь, и просто любуемся архитектурным шедевром, который возведён даже не в прошлые, а в позапрошлые века. Дует пронзительный холодный ветер, деревья по периметру площади стоят полуголые, а весной здесь, наверное, очень приятно в обрамлении мягкой зелени первой листвы.
– А не встанете ли вы, Игорь Иванович, на фоне Собора так, чтобы у меня в кадр попал и кусочек площади? - «выпендриваюсь» я.
– Да запросто, - отвечает мой, сейчас «покладистый» супруг (обновка сделала своё дело). А надо сказать, что рядом на парапете сидит много всякого туристического народа, таких же, как мы, «птиц перелётных».
- Вы из России? - обращается к нам женщина, сидящая слева.
– Да-да! Ой, а вы ведь тоже русская! – по-идиотски радостно подтверждаю вопрошающе я.
Она улыбаясь:
– Идите, вставайте рядом с мужем, и я вас вдвоём сфотографирую. Нет, нет - вон на тот пятачок, это нулевой меридиан, от него идёт отсчёт не только Парижа, но и всей территории Франции.
   Вернувшись, продолжаем беседовать с нашей словоохотливой соседкой. Звать её Олеся. Олеся совсем не худенькая, плотно сбитая такая, высокая, молодая женщина лет тридцати, и у неё явно славянская внешность: круглое лицо, темные брови, курносый нос и пухлые губы. Волосы густые, каштанового цвета (но они вполне могут быть и крашеные).
- Спасибо за фото, знаете, я не большая любительница фотографирования достопримечательностей. Теперь столько возможностей: открывай интернет и смотри. Мне ближе снимки типа «здесь был Вася», - благодарю я её.
- Да-да, мы с моим другом тоже предпочитаем снимки такого типа, они более живые. Рядом с Олесей сидит симпатичный араб – аккуратно подстриженная бородка, влажные карие глаза, как у знаменитого актёра Омар Шарифа.
- Мой друг, фотохудожник, - представляет его Олеся. У фотохудожника отсутствующий взгляд, и он не обращает на нас никакого внимания, возможно, не понимает русского языка. Имя Олеся не характерно для русских и потому спрашиваю:
- А вы откуда приехали в Париж?
- Ой, мы издалёка, из Америки, - и тут же добавляет: - Вообще-то, я родом с Украины, но мы с бой-френдом давно осели в «Штатах».
Наверное, она и правда давно уехала с Украины, и её не коснулись те «разборки», что случились между нашими странами. Во всяком случае, мы мирно побеседовали и доброжелательно распрощались. Они ушли, оба молодые, высокие, красивые, а мы остались.
   Народа у входа в Собор заметно поубавилось, отправляемся осуществлять следующий пункт нашей программы. Вход в собор бесплатный, а по воскресеньям здесь ещё и можно послушать органный концерт после 16 часов. Мы собственно так и подгадали, на входе Игорь спросил у служителя о начале концерта.
- Но-но, - отрицательно качает тот головой, - сетедей (суббота). Настроение у меня окончательно упало. Мало мне было «блошиного рынка», так теперь и здесь «облом». Супруг же наоборот, полон энтузиазма. В Соборе даже не полумрак, а полный мрак, и если бы не круглые столики вдоль стен со свечами, то вообще ничего не разглядеть. Неторопливо движемся вдоль стен и витражных окон собора в потоке туристов. «Выпадаем» из толпы возле одного из красивейших витражей и настенной росписью. Кто изображён в простенке? Возможно, это дева Мария, а может быть и Жанна д Арк, рядом столик с подсвечниками и металлической коробкой с прорезью для подаяний. То есть, бросаешь два евро (ни больше, ни меньше), и бери свечку. Свечки в соборе все одинаковые (маленькие, круглые ; этакие «капельки» в подсвечниках), совсем не то, что в наших церквях: длинные, толстые и тонкие в зависимости от цены. Экономные католики всё просчитали: свечи у них горят меньше, а стоят больше (на наши деньги это сто сорок рубчиков за штуку). Я как-то далека от всяких обрядовых церемоний, но коль мы уж здесь, почему бы не зажечь свечку в ознаменование нашего посещения стольного града Франции, да ещё и в самом соборе Нотр-Дам! Думаю, католики на меня не обидятся. Вопрос, где взять мелкие деньги? У нас с собой только бумажные купюры. Тут на меня снисходит озарение: утро, блошиный рынок и…
- Доставай-ка, дорогой Игорёк, наши «сокровища» (то есть, мелкие монеты Евросоюза), их как раз хватит на свечку.
  Ссыпаю всю евро-мелочь и православных и католических стран в прорезь. И вот она, свечечка от Саратовских прихожан! Горит рядом со свечками туристов со всего Мира. Встраиваемся назад в процессию, которая совсем и не уменьшилась, и любуемся, задрав головы, очень-очень красивыми, разноцветными витражами. Они напомнили мне завораживающую детскую трубочку «калейдоскопа». Обходим алтарь, в отгороженном закутке какие-то странные фигуры: и главная здесь, вы не поверите… - смерть с косой. Не буду углубляться в религиозные каноны и доходить до самой сути, – то есть, в чём отличие католического храма от православного, - тем более, что я скорее ощущаю себя язычницей. Где-то здесь же, за алтарём, есть потайная дверца в сокровищницу, там храниться терновый венец Христа - правда он без шипов, их разобрали, как реликвии, другие соборы в достопочтенные времена. И ещё там же находится, якобы в полной сохранности, один из четырёх гвоздей с креста-распятия Иисуса Христа. В сокровищницу мы не пойдём, так как она открыта только по большим праздникам. Да и, если честно, очень сильно сомневаемся в сохранности реликвий. Возможен вариант, как с гробом Наполеона: гроб-то есть, - только праха в нём нет.
Да, кстати, вот ещё вспомнила: коронация сего героя, как и других героев Франции проходила именно здесь, в соборе Нотр-Дам-де-Пари. И, «чудны дела твои Господи», здесь же, под портретом-иконой знаменитой девы Жанны де`Арк, табличка с признанием католической церкви её невиновности. Как же всё просто у церковников: сначала сжечь – уничтожить, а потом перед прахом откреститься - повиниться. Только, думаю, мёртвые (перефразируя) не только страха не имут, но и покаяния не приемлют (зачем оно им единожды убиенным). И стало мне понятно, почему у католиков сразу за светлым алтарём - её Величество смерть. Перед ней всё меркнет. Собор строился почти двести лет, за это время поменялись многие оценки тех или иных событий, и «последние стали первыми».
   Пока мы вышагивали вдоль стен собора, в главной его части, отгороженной деревянным барьером, началась месса. Прихожане удобно расположились на скамьях. К алтарю в белой накидке выходит смуглолицый священник, явно арабского роду-племени. Затем слева и справа к нему присоединяются ещё два священника или служки (извиняюсь, не сильна я в терминологии), но по контрасту – бледнолицых, и почему-то в нечищеных ботинках (спешили, не успели переобуться, белую накидку на плечи и вперёд к пастве, нести слово божье?!). Сидим (да-да, мы с Игорем уже присоединились к молящимся). Главный пастырь читает молитву, прихожане шевелят за ним вслед губами, - повторяют. После каждого псалма звучит органный проигрыш. Получается очень красиво. Музыка чудесна, уж и не знаю, оригинальное это исполнение или электронная версия. Вот и наш путеводитель даёт пояснение, что управление органом давно компьютеризировано. Месса закончена, по рядам снова (он уже ходил перед началом мессы) пошёл служащий с ларчиком: собирать дань - пожертвования. Мы с супругом вслед за немногими молящимися перебираемся в первые ряды, поближе к Пьете. Я пытаюсь разглядеть скорбящую Богоматерь, держащую на руках мёртвого сына. Лица её не видно, а потому не буду рассуждать, просто ли она скорбит по сыну убиенному, или чело её осветила вера, любовь и надежда в его чудесное воскресение-вознесение.
   Рядом с нами сидит, ну очень пожилая семейная пара (они явно перешагнули восьмидесятилетний юбилей). Сейчас заметила, что пишу сплошь клишированными фразами и никак не могу отделаться от этого, да простят меня строгие читатели. Итак, эта пожилая пара с трудом поднялась со скамьи и встала в очередь к священнику за просвирками-пластинками (похожими на чипсы), так все церкви сублимируют тело Господне и паства поедает его. Мы с Игорем тоже вкусили эти пресно-тестные «пятачки». Да, по размеру они похожи на пять копеек (деньги времён нашей молодости) или сегодняшнюю пятирублёвую монету.
   Месса закончена. Идём к выходу из собора, Игорь задерживается, фотографируя витражи. Уже у самого выхода наша толпа раздваивается, возможно, что-то там опять дают. Ан, нет, не дают, а продают: два автомата, люди опускают в них монеты по два еврика и получают памятные жетоны - свидетельства о посещении собора Нотр-Дам-де-Пари. Ух, ты! Здорово придумано, я как-то быстро вспоминаю, что завтра день рождение Игоря, а подарка у меня нет, и надо что-то придумать. Судорожно начинаю прощупывать все карманы и (о, Святая дева или покровители Собора, слава вам!) нахожу в одном из них монетку именно в два евро (не просить же денег у супруга ему же на подарок, хотя он у нас и главный «банкодержатель»). Зажимаю жетон в кулак и с догнавшим меня супругом разглядываю товары в сувенирных лавочках. Бойкая торговля на самом выходе, у дверей. Икон, как в наших православных церквах нет, зато много красочных буклетов с Собором, четки, распятия, браслеты. Но цены «кусаются».
- Может быть, что-то хочешь купить? - щедрым жестом предлагает супруг.
- Во-первых, я не католичка, и потом, мне претят всякие показные символы веры: все эти крестики-кресты, звёзды Давида и распятия на цепочках.
   Мы выходим из собора вслед за народом. Поворачиваем направо, туда, где есть платный вход на верхнюю часть собора. Очередь есть, но движения нет.
- Стой, а я пойду, узнаю, что да как - Игорь натягивает капюшон на голову. Пока мы слушали мессу, небо стало серым-серым, дует холодный пронизывающий ветер. Супруг машет мне рукой:
- Пошли обратно, сегодня касса не работает, вход только по электронным билетам.
   Только сейчас я обратила внимание, что в руках у людей листочки, а не билеты. Можно, конечно, ещё полюбоваться архитектурой собора, обойдя его по всему периметру. Увидеть всё, что не успели в своё время снести французские революционеры по приказу Робеспьера (была у него такая задумка), но уж очень холодно. Мы уходим, а я думаю: революции во всех странах одинаковы, порушить всё, что было до этого, уничтожить все символы предыдущей власти до основания, но ведь есть и счастливые исключения. Вот и у нас в России, революционеры не тронули Исаакиевский собор, а только, как бы это сказать по-современному – перепрофилировали. Что это, почему? Не устояли перед красотой? Или были другие соображения. И ещё вот о чём подумала я (учитывая возраст Собора): почему мы люди умиляемся архитектурной древностью, и младенцу умиляемся. А от стариков часто настороженно отворачиваемся. Что это? Боимся узреть в них «себя» - неужели и я стану таким? Глупость, конечно, далеко не каждая старость отвратительна или, напротив, прекрасна… Собор «получился», он красив был на стадии проекта, красив в воплощении, красив и сейчас через столетия. А в рассуждениях о людях: жаль, но фактор времени играет решающую роль, оно, как известно, никого не красит…
   Сворачиваем на ближайшую улицу, где есть станция метро. Прямо на тротуаре расположились три серых пузатых бочонка, между ними расстояние, ну, от силы метров по пятнадцать - около каждого очередь.
 – Что это? - спрашиваю я супруга, - А я знаю? Может пиво продают.
 – Скажешь тоже, пиво, в такую холодрыгу. Подходим ближе - ого, молодцы французы, позаботились о «страждущих». Оно и понятно: месса в соборе идёт с 9 до 17 часов, а потом извините, куда бежать: в ближайшую подворотню, да тут и подворотен-то нет. А тут, на тебе, всё культурненько, - бесплатный туалет, и ведь не иссякает толпа «паломников»! Жаль, у нас никто о таком сервисе, даже рядом с церквами, не позаботился.
   Пристраиваемся к очереди у одного из «бочонков».
- Глянь-ка, дверь закрывается и открывается автоматически, а если я там застряну, какую кнопку нажимать - или ты нажмёшь снаружи и вызволишь меня? А вдруг сирена «завоет»?..
- Шутить изволите, мадам, - в тон мне отвечает супруг, - да не волнуйся ты так, сейчас разберёмся, - Игорь надевает очки. Из-за спины тоненький голос:
- Нажмите сначала сюда, а потом сюда, - это девушка, что стоит за нами. Я уже не удивляюсь, что в нужное время и в нужном месте (здесь в Париже) оказывается человек, который понимает наш язык. Худенькая, молодая, голубоглазая девушка с распущенными роскошными длинными волосами. Она не броско, но стильно и со вкусом одета. Откуда вы, дитя моё? - мысленно произношу я, а она, угадав:
- Холодно-то как на улице после Собора (то, что все мы тут из Собора и так понятно, думаю я про себя).
- А вы извиняюсь, тоже из России будете? – наводяще-вопросительно ответствую я (совсем и не любопытства ради, а как бы в знак благодарности за проявленное участие).
- Нет-нет, я приехала в Париж из Англии (графства такого-то). Ой, да не смотрите вы так удивлённо, не англичанка я, моя Родина - Молдавия.
У неё, и вправду, очень русское славянское лицо. Игорю не терпится вставить свои «пять копеек» в наш разговор:
- А знаете, я был в командировке в вашем чудесном городе Тирасполе. Эх, какие там были вина! А Коньяк, коньяк «Белый аист» был визитной карточкой Молдавии во всём Советском Союзе.
Девушка согласно кивает головой: - В Молдавии очень красиво, солнечно и тепло.
- Какими же ветрами вас занесло в туманно-промокшую Англию?
- Сначала я поехала туда учиться, а потом, так уж получилось: там и осталась. Да, поначалу было трудно, солнца мало, дожди-туманы, но ничего привыкла. А ещё там спокойно, - грустно добавила она. И нам всё понятно, мы ведь знаем, что до сих пор творится в этой маленькой теперь стране, а раньше республике, на западной границе России. Подошла наша очередь к заветному «бочонку». Оттуда, как раз выходит умиротворённый арабский мужчина и обращаясь к нам:
- Спасиба, по-жалюйста, до свидания, привьет! - радостно улыбаясь, выпаливает он, возможно, весь свой запас русских слов. Я не успеваю удивиться: дескать, как же популярен наш язык! Вероятно, мы просто оказались в «нужном» месте в «нужное» время.
   Справившись с Парижским клозетом и уже основательно продрогнув, предлагаю:
- А не поесть ли нам чего-нибудь горяченького?
- Ну, наконец-то, - радостно соглашается супруг, - я только сейчас тоже подумал об этом, мы с утра на ногах, а кроме завтрака, - ничего.
- Так, едем в Китайский квартал, но только ты сначала спустишься на платформу, и уточнишь правильность нашего маршрута, устала я скакать по ступеням.
   Про Парижское метро я, кажется, уже писала, но так как для нас здесь это основной транспорт, напишу ещё. На многих ветках нет эскалаторов, их заменяют простые лестничные марши, то есть, за день так наскачешься туда-сюда, туда-сюда, - мама не горюй. А если ещё и ошибёшься номером ветки… в общем, вы меня понимаете.
   Жду Игоря в переходе, он быстро сворачивает за угол, а вернувшись, торжественно заявляет:
- Вперёд, мы на правильном пути, едем до станции "Площадь Италии"!
– Уверен? Только причём здесь Италия, скорее бы уж площадь имени Чан Кай Ши или Ден Сяо Пина.
- Вот, смотри, Фома не верующий, - Игорь открывает наш путеводитель, - самый оптимальный вариант - именно эта ветка метро.
  Выходим на нужной нам станции, и по ступенькам на свет божий. Первое, что бросается в глаза, это большой красно-зелёный флаг и указатель на широкий проспект «Авеню де Италия». Мимо нас пробегает азиатский юноша с характерным разрезом глаз. И всё, площадь и проспект пустынны. Да и кто, скажите, в такую погоду будет гулять. Пока мы были под землёй, здесь пролился основательный такой дождь, оставив большие лужи на асфальте, но холодный ветер стих и стало сыро и промозгло.
- Нет, наверное, ты всё-таки ошибся со станцией - ни одного указателя о Китайском квартале!
 – Ага, ошибся, как же, а китаец, что мимо нас «проскакал», его ты не берёшь в расчет? Давай пройдём пару кварталов вперёд, авось, на что-нибудь наткнёмся.
- Вот именно, - авось, всегда у тебя так, ведь просила подготовить наши маршруты.
- Не ворчи, видишь большой магазин, а наверху, читай: «Мейд ин Чайна», а значит мы на правильном пути, «товарищ»!
– Да ладно, голод - вот кто твой самый лучший путеводитель.
- Суббота, мерзкая погодка, даже ни одной собаки не видно. И где здесь - на Итальянской улице, скажи, пожалуйста, может быть Китайский квартал?!
- Стой (это мне), - командует Игорь и бежит за женщиной, неожиданно «вынырнувшей» из какого-то закоулка. Всё оказалось очень просто: нужно вернуться на два квартала назад и свернуть в переулок налево.
- Не понимаю я тебя, откуда такая уверенность?
- А ты видела её лицо, нет?! Так она же настоящая китаянка! Ну, или, в крайнем случае, кореянка. Ладно, потопали.
   Узкий переулок, ветерок сдувает с листьев последние следы дождя, каплет прямо на нас. Редкие прохожие с зонтами, и у них азиатский разрез глаз. Обыкновенные четырёх- и пятиэтажные дома (и никаких тебе небоскрёбов!), между ними палатки с китайскими товарами. Доходим до небольшого пятачка (характерная такая парижская площадь), сворачиваем налево, и вот вам, пожалуйста, ресторанчики с китайской едой и, естественно, с китайской обслугой. Рестораны устроены так же, как и все парижские кафе, то есть, небольшой зал внутри здания, а основные посадочные места на улице. Переходим от одного ресторану к другому (всего их три, и они совсем рядом), сравнивая меню и цены. И из каждого, приветливо:
- Силь ву пле, месьё, силь ву пле, мадам!
- Давай уж определяйся, где приземлимся, - торопит меня супруг.
- Вот, всегда ты так: перекладываешь проблему выбора на меня, а потом сетуешь. Вспомни Каталонию, китайский ресторан и отвратительный обед за двенадцать евро, который мы так и не смогли съесть. Знаешь Игорёк, ты уже большой мальчик (это я всегда так говорю, когда он достаёт меня), давай вместе принимать решение.
   Совсем неожиданно нам приходит помощь со стороны ближайшего к нам столика. Приятный мужской голос: - Дорогие соотечественники, перестаньте мучиться, вот то, что вполне вас устроит и по качеству и по цене, - и он демонстрирует большую пиалу с лапшой. Это китайская лапша с потрохами и варёной головой в придачу.
   Мы обрадовались, что проблема выбора за нас решена, и усаживаемся за соседний с этим добрым человеком столик. На этом гуманитарная помощь его не иссякла, он любезно приглашает официанта и заказывает для нас то же блюдо, что ест сам. И уже на волне полной взаимной приязни: - То, что вы русские, я понял сразу, а из какого города?
Мы не сговариваясь дружно:
- Из Саратова, с Волги (можно подумать, что есть ещё где-то другой Саратов, не на Волге! - мысленно одёргиваю себя: чего мы так «растекаемся», стоит кому-то идентифицировать нас), - и замолкаю. В Париже мы с супругом полностью замкнуты на себя: нам здесь не с кем общаться, мы не разговариваем по телефону и даже не включаем телевизор. Лишь однажды в скромный дворик нашего отеля после завтрака (выкурить по сигаретке) заглянули две московские дамы. Мы мило побеседовали с ними, а потом они надолго пропали в бесконечных поездках по окрестностям Парижа. Теперь Игорю представилась возможность пообщаться на родном языке с новым знакомцем.
- Саратов, Саратов… а, знаете, я бывал в вашем городе, и не раз. У вас прекрасная консерватория и великолепный мост через Волгу. В это время официант застилает наш столик белой скатертью и кладёт ложки, завёрнутые в плотные льняные салфетки (так, пока, ну очень похоже на ресторан в Таррагоне). Рассматриваю нашего добровольного помощника. На вид ему лет сорок пять, у него правильные черты лица, серо-голубые глаза, тёмно-русые волосы. Он выше среднего роста, одет даже с некоторым шиком: дорогой джемпер из ламы, чёрные брюки из джинсовой ткани (кстати, почти такие же, как мы купили сегодня Игорю), дорогой пиджак небрежно висит на спинке стула, и конечно, на ногах шикарные кожаные туфли. Всё гармонично, всё в тон. Так-с, и кого-то он мне напоминает? О, кажется вспомнила: да, именно так в нашу молодость выглядели рафинированные комсомольские вожаки-функционеры.
- А каким образом вы попали в нашу «глушь», в Саратов? - любопытствует мой супруг.
- Одно время я служил советником при министерстве культуры, и мне часто приходилось бывать в разных городах Поволжья с инспекционными поездками. Городок ваш я хорошо помню.
Так уж прямо и городок, помнится «губер» Аяцков провозглашал его Столицей Поволжья. Это я так – вспоминаю про себя (ведь когда говорят мужчины, - женщинам должно молчать…). Жаль, что некоторые мужчины частенько вообще не дают женщинам слова молвить.
- А сейчас я живу в Париже и работаю в посольстве, работа моя связана с культурным обменом между нашими странами. Нередко обедаю именно здесь, так что насчёт качества блюд, не сомневайтесь, - он тщательно вытирает салфеткой ухоженные руки.
   В это время приносят наш заказ, перед каждым ставят большую, да, нет, огромную пиалу с безумно-вкусно-пахнущей дымящейся лапшой. Мы проголодались и это способствует восторженности, ведь еда вполне себе традиционно китайская, а впрочем, каждый ли китаец может позволить себе такое блюдо – ну, не знаю, не знаю. Приправы: маринованный кольцами лук, петрушка, соевый и томатный соус. И ещё, ещё приносят на деревянном подносе-лотке большие мясные кости. Мы с Игорем недоумённо смотрим друг на друга. И тут нам опять помог наш доброжелатель:
- Начинайте есть именно с костей, обдирайте кусочки мяса - это очень вкусно! У азиатов варёная голова считается деликатесом, кстати, это то, из чего сварен ваш бульон. И ещё: в настоящих китайских ресторанах в маленьких пиалах еду не подают, - он уже заканчивает свою трапезу, хотя, мне кажется, не очень-то и торопится. Ему явно нравится давать нам советы. А мы что? Мы благодарим его. Я ещё раз взглянула на нашего визави: красавец, ничего не скажешь, тщательно уложенные феном волосы, аккуратный маникюр, и какая-то приторная вежливость, вполне возможно он из тех, о ком говорят: нетрадиционной ориентации. Поэтому я удерживаюсь от вопроса о семье, какое мне в принципе дело до его семьи. Может его жене надоел Париж, и она уехала, а он, «бедняга», ездит теперь в Китайский квартал обедать. Сейчас на улице довольно сыро и прохладно, основные посетители сидят внутри ресторана.
- Это как же, хлеба не будет, что ли? - Игорь выжидающе посматривает в сторону официанта.
- Так, и где ты видел у китайцев хлеб на столе? Хлебай лапшу.
   Кладу в чашу кольца лука, туда же вливаю немного соевого и томатного соуса, сверху посыпаю мелко нарванной зеленью петрушки и приступаю к трапезе. В хорошо проваренной лапше попадаются кусочки требухи, печенки, лёгкого, и мяса головизны. Очень вкусно!
   От дождя остались только лужи на асфальте, да с высоких каштанов, под которыми мы сидим, иногда упадёт капля-другая. Одинокие прохожие с закрытыми зонтами спешат мимо. Я усердно черпаю лапшу, но её столько, что нам вполне хватило бы и одной порции на двоих. За соседний с нами столик приземляются два китайских юноши. Официант как-то быстро приносит то же самое блюдо, что и у нас, только вместо ложек традиционные палочки. Ребята, не прекращая беседу, сноровисто наматывают лапшу на палочки, и звучно причмокивая, быстро опустошают свои пиалы. Я с завистью смотрю на них, вспоминая свой ужин на Филиппинах. Именно там азиаты впервые поразили меня количеством съедаемого: и куда только в них столько влазит, они же все очень мелкие.
   Мы с Игорем съели, дай-то бог, если по половине из своих пиал.
- Всё, я больше не могу. Доедай бульон, а гущу оставь, пойду, попрошу счёт. Да, кстати, теперь ты понимаешь, почему они едят всё без хлеба?
Обед обошёлся нам в семнадцать евро. Расплатившись, мы возвращаемся на площадь Италии и, спускаясь под землю, Игорь предлагает:
- А что, если нам доехать до станции «Кадет», а оттуда уже пройтись до площади «Бланш».
- Да, после такого обеда нам это не помешает, - я просто заполнена китайской лапшой по самое горло.
   Сегодня по всем приметам, выходной, и в вагонах метро не тесно, откидываем сиденья и в состоянии полного блаженства проезжаем несколько остановок. Выходим на станции «Кадет» - вверх по ступенькам, и мы на знаменитой улице «Нотр Дам де Лоретт» (а кто скажет, есть ли в Париже не знаменитые улицы?!). Топаем по булыжной мостовой - улица узкая. Время от времени переходим на тротуар, уступая дорогу машинам. Дошли до небольшого пятачка, они все здесь гордо именуются Площадями. Справа небольшой скверик из нескольких деревьев, а в самом центре площади «Сент Жорж» (по-нашему - Святой Георгий, который Победоносец) на высоком постаменте бюст усатого симпатичного мужчины. Супруг предполагает:
- Скорее всего, это автор «Трёх мушкетёров», видишь у него в руках книга и перо, а на постаменте герои его произведений, мужчины со шпагами, да и дама тоже наличествует: возможно, это Миледи.
- Да, наверное, ты прав: это Дюма, только уж больно худощав, да и Миледи в каких-то странных панталонах, и зачем она только нацепила такой наряд.
А впрочем, кто их поймёт, этих французов, вот позволили же Церетели установить фигуры наших актёров-«мушкетёров», правда без Миледи.
- А теперь подойди сюда и взгляни, как парижане ухаживают за своими достопримечательностями, - Игорь стоит возле невысокого заборчика вокруг монумента. Заглядываю, и чего там только нет: бутылки стеклянные и пластиковые, банки, пакеты, газеты, бумага, окурки...
- Скажи на милость, что здесь удивительного?! Да в Париже, в каждой улочке-переулочке, стоит кому-либо памятник. Разве за всеми доглядишь – «руки не доходят». Вот у нас в Саратове памятников гораздо меньше, и что? Помнишь Ленин на облезлом постаменте у бывшей перчаточной фабрики?
- Это тот, которого красят то в розовый, то в зелёный цвет?! Но зато у него всегда цветы лежат, а здесь вместо цветов - мусор.
- Ладно, пусть парижане сами разбираются со своими памятниками, а нам нужно ещё в супермаркет зайти, купить шампанское к завтрашнему дню.
   В районе площади «Бланш» находим большой супермаркет, он находится в подвале дома, и почти на час застреваем в нём. Сначала выбираем шампанское. Нет, это конечно не «Мадам Клико», но даже рядовое шампанское для нас по цене – «неподъёмное». Берём бутылку за десять евро (потом уточню марку). Для салата прикупаем овощей: три помидора - два евро, кочанчик «Айсберга» - два евро, пару луковиц - полтора евро, йогурты по два евро за десять маленьких баночек. Разглядываем полку с сырами (не покупаем, просто прицениваемся). Игорь отправляется на кассу, а мне кричит («Я не кричу, я просто громко говорю», - любит повторять супруг):
- Хлеб, хлеб, мы забыли самое главное – хлеб!
   Выбор хлеба в супермаркете весьма скромен, нахожу на полке небольшие такие батончики, похожие на наши отрубные батоны, только раза в два меньше. Стоимость одного - полтора евро. Беру два, рядом женщина закладывает свой хлеб в автоматическую хлеборезку. Вспоминаю, что у нас есть только перочинный ножичек, то есть, мне тоже нужно нарезать батоны. Оно, конечно, можно взять уже готовую нарезку, но это будет дороже. А, собственно, чем мы хуже экономных французов? Поэтому наблюдаю, как это делается. И тут в голове, ни с того, ни с сего, возникает: «Перо-чинный ножик, ножик перо-чинный». Только давно уже нет перьев, которые нужно очинять, а вот название сохранилось. Женщина подставила бумажный пакет (и никакого целлофана). Ужели и мы в России доживём, когда у нас перестанут всё складывать в эти ядовитые пакеты. Пока думаю о всякой всячине, женщина, вероятно, думает обо мне:
- Давайте я вам помогу, - и кладёт мой батон в автомат, закрывает прозрачным колпаком, и раз - в пакет падает мой нашинкованный батончик. Я уже не удивляюсь, что ко мне здесь обращаются на родном языке. Моё провинциальное: «Ах, вы тоже русская?!» постепенно утрачивается.
- Как же приятно слышать родную речь, - совершенно бесцветно говорит она.
- Давно из России? - дежурно спрашиваю в ответ.
- Нет-нет, я с Украины (или всё же, как раньше, «из» Украины – чёрт-те знает, как теперь там правильно произносят?!), так получилось, что приходится жить в Париже, - как-то тускло и обречённо добавляет она.
Мой второй батон падает в пакет, и женщина уходит. На вид ей лет пятьдесят, она худенькая, и какая-то вся увядшая, так что особого разговора у нас не случилось.
   Поздний вечер, в магазине много народа, а касса одна. Наконец, подходит наша очередь. Уставшая девушка, кассирша азиатской внешности (вся обслуга в торговых точках, включая охранников, - азиаты, реже арабы, где работают сами французы, уж и не знаю) роняет одну из мелких монет на пол, долго ищет. Игорь, пытаясь уйти, примирительно:
- Да не ищите, бросьте вы это дело.
- Нет-нет, - твердит кассирша, доставая из ящичка под кассой другую монетку. Рядом стоит охранник в чёрной фирменной одежде, девушка искоса поглядывает в его сторону.
- Нет, ты только подумай, какая щепетильность, - говорит Игорь, перекладывая покупки в пакет.
- Да, будешь тут щепетильным, когда рядом стоит «надсмотрщик». Думаю, чуть, что не так, и вылетит «азиаточка» с работы, и даже словечка за неё никто не замолвит. Это тебе не наши магазины, где тебе могут простить рубль, а то и сами не додать какую-то мелочь. Это Париж, Париж, мой друг, и всё здесь «по-взрослому», - от усталости глупо шучу я.
   Наконец, мы дома, в нашем «Голд-Отеле», искупавшись в душе, ложимся отдыхать на наше шикарное широкое ложе. И никаких мыслей и никакого секса.
 – Да, денёк сегодня выдался насыщенным, - Игорь включает телевизор и пытается отыскать хоть один канал на русском языке - тщетно.
- Ты знаешь, прихожу к выводу, что в Париж нужно приезжать молодыми, то есть, и впечатления будут ярче и ноги не так устанут. Помнишь знаменитую книгу «Праздник, который…» Хемингуэя, ему тогда, кажется, не было и тридцати, - это я так прозрачно намекаю, чтобы супруг подготовился к нашему завтрашнему вояжу.
- Молодым, молодым – да-да, конечно, молодым. Вот только вспомни, как всё было в семидесятые, даже поездка в страны соцлагеря была проблематичной, и не только в смысле денег, - ворчит супруг
- Это уж точно, до чего же наши правители боялись, что мы увидим другие «камеры лагеря», я не говорю о перебежчиках. Помню, как ты готовился к командировке в Болгарию, одних фотографий на различные документы подготовил целую пачку. И что? Всё мимо…
- Ладно, что толку вспоминать, было и прошло. Доставай наш «путе-проводчик», нужно подготовить маршрут на завтра.
                Дополнение
  Кстати, о штанах. После возвращения домой Игорь набрал на компьютере слово «Dickies» с лейбла и выяснил, что это престижные штаны американской фирмы, которой более 100 лет. Именно эта марка почитается всеми реперами мира и на молодёжном сленге означает просто «Штаны». Не забыла я и о сомнениях по поводу принадлежности бюста (на площади Сент-Джорж) якобы автору «Трёх мушкетёров". Дома в Саратове мы увеличили фотографию, где Игорь у этого монумента - и разглядели надпись – Гаяр, 1804-1866г. Остальное было почерпнуто из интернета: жил-был такой художник, любил он рисовать карнавалы и карикатуры. Весёлый, видать, был человек. Вот и на постаменте бюста герои его произведений: мушкетёры в шляпах со шпагами и дамочки, переодетые в парижских грузчиков. Да-да, дамочка в облегающих панталонах на переднем плане вовсе и не супруга мушкетёра Атоса - Миледи, а простолюдинка - вот так! И ещё Гаяр был первым иллюстратором собрания сочинений Бальзака.
Конечно, нужно готовиться к путешествию, да только кто же знал, что в стольном городе-музее Франции так трепетно чтут всех мало-мальски известных (в мировом масштабе) персон.