Мостики

Зима заворачивала за угол, позволяя своей неизменной сменщице подняться на террасу.

Обуваясь за дверью, Рита слышала весеннее дыхание. Зацветающие азалии уже разливали в воздухе свой медовый нектар, но ничто сейчас не могло соперничать с магнолиями.
Экзотичный аромат тех сохранял послевкусие надолго. И даже ночуя в дальней от сада комнате, Рита ощущала его, как наяву.
Домучившись с непослушными босоножками, задники которых не желали обхватывать ногу, девушка распахнула дверь.

И тут же её мир заполонила весна.

Неумолкающие и на мгновение трели птиц, солнечные стрелы, способные лишь к воскрешению и невероятно интенсивная дурманющая смесь ароматов.
Рита, застыв на последней ступеньке, уже ничего не слышала и не видела. Она проживала единение с природой.
Внутри проявлялись все оттенки разом, и свет не распадался на спектр. Оглушённая своим счастьем, девушка вытирала слёзы, нисколько не торопясь спускаться.

Однако через пару мгновений она стала различать. Звуки стали отделяться от цветов, потому что всё её существо перестраивалось под разные потоки.
И вот после белого шума Рита расслышала характерное “уууугу…иийсу” и попыталась обнаружить залетевшую в их сад птичку. Японская кустарниковая камышевка умела отлично прятаться, так что вызов был не из простых.

Но теперь погружение в материальный мир шло необыкновенно легко. После того минутного очищения, когда прежние настройки сбросились, восприятие девушки стало чистым, ясным и глубоким. Она улавливала малейшие нюансы окружающего её мира, среди которого особо выделялся голос мужа.
Он разговаривал с самой пожилой сливой из их сада, которую сажал ещё его дед. Джи Ну едва уложился с обрезкой до цветения и теперь ходил от дерева к дереву, чтобы подкормить и сказать каждому доброе слово.

Рита, сойдя вниз, пошла по солнечной полоске к нему навстречу.
Зелёный, добавляясь по капле в желто-оранжевые оттенки, отражались у неё внутри, точно в зеркале.
Просто поодаль от их дома раскинулось рапсовое поле и сейчас, залитое солнечным маслом, оно вдыхало в Риту радость. Все их прошложизненные с Джи Ну перепитии становились прозрачными. Неважными по сравнению с тем глобальным, глубоким, душевным, к которому каждый из них имел доступ.

Злые слова, когда-то сказанные в пылу друг другу, или наоборот мерзлота невысказанного. Те иллюзорные понятия, которыми они, прежние, определяли себя и жизнь — всё растворялось в переживании. В мартовском солнечном дне, что обещал быть бесконечным.
Девушка преодолела последние метры, и Джи Ну, интуитивно обернувшись, поймал её в объятия.

— Как ты так бесшумно двигаешься? И появляешься, точно сюрприз… ты мне снилась.

Прижимая жену к себе, Джи Ну сам себя вспоминал. Это были не те воспоминания, которые можно оформить в конкретные образы. Только если в весьма отдалённые, ассоциативные. Но он себя чувствовал, яснее ощущал своё душевное ядро. Принадлежность к иному, своему родному миру, но и вовлечённость в земной.

Он любил Землю — её цвета, звуки, текстуры. И все без исключения её мостики тоже — от материи к душе и обратно.


***

— Оттенки важны.

Повторяла она вслух, протирая импровизированное стекло ладонью.

Ничего подобного, конечно же, не происходило, но даже при отсутствии непосредственного воздействия на материю, та менялась.

Мир, повинуясь её исследовательскому импульсу, прояснялся и фокусировался, попутно обретая и яркость. Теперь Уля различала появившиеся невесть откуда оттенки синего и фиолетового.

Она вдруг вспомнила, что где-то читала о невозможности восприятия данных цветов древними. Будто бы и понятия об этих цветах не было, а потому и не существовало самих цветов.

— Как это там выходит? Нет слова, значит — нет понятия… а следовательно — нет и самого явления.

Проговорив это вслух, девушка удовлетворённо хмыкнула и отошла от окна. Но цвета остались. Тот яркий мир, что она обнаружила за двойными стеклами, запал ей в душу.

Точно брошенное Вселенной семечко, он прорастал втайне внутри. Напитываясь сердечными минералами, росток тянулся и к её разуму.

— Хочу расти! Хочу развиваться!

Уже ощущая, как слезы благодарности подступают к глазам, Уля по привычке себя отдёрнула. Но тут же осознав это, нахмурилась.

— Ну вот… опять не позволила прожить до дна чувство.

То, что она боится сильных чувств, Ульяна уже давно осознала и старалась с этим что-либо сделать. Ослабить защитные механизмы, позволив себе ощущать весь спектр.

Но иногда из этого спектра выпадали не то что оттенки, а целые цвета. Это её печалило, но девушка не сдавалась.
Даже переживая сильное разочарование в людях, а потом и в себе, она сохраняла свой центр. То понимание собственного ядра, что делает любого человека почти неуязвимым.
Оно, конечно же, не избавляет от боли, разочарований и тому подобных страхов, но не даёт разрушиться вере в любовь.

Не той, которую сейчас принято склонять на все лады и затыкать этим словом душевные дыры, а той, которая находится глубже. Что, минуя даже понятие о самой себе, доходит до чистого переживания.
К такой любви Ульяна и хотела вернуть доступ. Разобусловить себя, насколько возможно.

Вечер догорел, и синий превратился сначала в чернильный, а потом и вовсе загустел до черноты.
И Ульяна, экипировавшись для прогулки, шагнула в эту образовавшуюся тушь. Крыльцо уже покрылось ледком, и поскольку прогулка была спонтанной, она некоторое время провозилась в поисках обуви.
Поскользнувшись два раза, девушка нащупала выключатель и зажгла на крыльце свет.
Мир стал чуть теплее. Снежный мохер укрыл тело земли, что ещё с утра зияло тёмными пролежнями. Теперь же оно выглядело по-праздничному нарядным, завлекая своим блеском и кажущейся мягкостью.
На деле же снег оказался ломким и пористым, рассыпаясь под шагом на осколочки.

“Ну вот… всё опять оказалось не тем, что кажется”.

Однако ничуть не разочарованная, Ульяна улыбнулась.
Ей понравилось, как, несмотря на то, что словесный образ разошелся с явлением, само проживание не стало бесцветным. Оно, поменяв текстуру, всего лишь обнажило свою истинную суть.
Резиновые сапоги на меху теперь с хрустом тропили путь в неизвестность.

“Хотя кого она обманывала? Те определенно прокладывали тропу до мостика”.

Девушка, признав это, снова улыбнулась, пока её внутренний навигатор дорисовывал маршрут.
За пределами участка находилась ничейная дорога, перейдя которую, она бы оказалась на мостике соседнего надела. А дальше уже раскинулась вотчина Олега. Туда, судя по всему, она и держала путь.
Осознав это, девушка согласилась с планом души. Молчаливо. Не проговаривая свой дальнейший маршрут и сроки.
Она чуть поколебалась лишь на дороге. Но всматриваясь в теряющийся в темноте снежный ковёр, не ощутила никакого отклика. Ей помимо радости от прогулки хотелось почувствовать сейчас и безопасность.

Ту безопасность, что мог предоставить соседний дом. Это ощущение родства порождалось её интуицией. И подкреплённое памятью о многовековой дружбе двух душ, оно стирало условности.

"Разве слова могут быть важней понятия?
И разве понятие может оказаться глубже непосредственного переживания?"

— Конечно же, нет…

Дар речи вернулся также неожиданно, как и пропал, и Уля снова внутренне комментировала происходящее.

“Сейчас она выйдет из круга фонаря и пойдёт вдоль канавы. В метрах пятидесяти обнаружится мостик, а дальше уже ей предстоит движение на ощупь”.

Девушка пожалела, что не взяла фонарь.

“Если бы подсознание дало подсказку, куда она отправится, было бы легче”.

Уля вздохнула. Она понимала, почему подсознание ей этого не предоставило и старалась свести все досадные мелочи к легкости. Ей вовсе не хотелось утяжелять свой путь.

В последний раз постаравшись сквозь частокол забора разобрать, горит ли в доме Олега свет, она свернула к мостику. Раздвинув в стороны заснеженные еловые лапы, Уля шагнула в темноту.
Но последняя преграда оказалась не без сюрприза. Девушка поскользнулась и, вытянув руки, чтобы смягчить падение, упёрлась во что-то тёплое.
Уля вскрикнула от неожиданности, и тут же вскрик этот вернулся к ней эхом.

— Уля, это ты?! Напугала меня! Ты как шла-то в темноте такой? И как приблизилась так тихо, что я не услышал?

На неё сыпалось тысячи взволнованных вопросов.
А Ульяна предчувствовала, как только их град утихнет, наступит неловкое молчание. В котором им снова предстоит вылавливать близость. Аккуратно идти навстречу друг другу, чтобы и между разумами, подобно их душам, не осталось зазоров.

На мостиках, ведущих к их участкам, не хватало некоторых половиц. Как и в палитре друзей, не доставало некоторых оттенков. Высохли или закончились.

“Хорошо ещё хоть, что цвета все представлены… Во всяком случае, на двоих. Ведь то, чего не было у неё, точно было в наличии у Олега, и наоборот”.

Ульяна интуитивно знала, что как только Олег расскажет, почему сидел на мостике в темноте, они пойдут домой.
Вернуться в тепло домашнего очага, и ей было всё равно, с какой стороны дом они выберут. На ощущение тепла, близости и безопасности это никак не повлияет.

Это ощущение залегало не на уровне слов. И не на уровне понятий. Глубже, там где жили чувства обоих.
В конце концов, с древних времен многое поменялось.
Синий и фиолетовый уже для большинства существовали, а с ними и тысячи оттенков, что одинаково воспринимали только двое.

Через несколько наполненных эмоциями мгновений , Олег протянул ей руку, и оба сошли на берег.