Третьяковская симфония

Бывает, проснешься среди ночи и слышишь какую-то мелодию. Звук протяжный такой…

То ли фоно, то ли скрипка, барабаны тук-тук, саксофон и валторна тоже есть.

Что за безобразие происходит в моей квартире?

Идешь на него, и не лень в темноте, из теплого одеяла, и по коридору, где темень несусветная… а потом на половине пути к этому «оркестру», он замолкает. Был и нет. Вы издеваетесь?

Проверяешь слух, вдруг в одночасье глохнешь, но ничего – звуки машин, ветер в трубе, но тот мелодичный, в котором поэзия, сказка сказок и королевский бутерброд, исчез.

Возвращаешься в ничуть не теплую постель, ворочаешься до утра… прислушиваешься.    

Сегодня я слышу симфонию. Ее нет или она изобретена. Не важно. Просто тарам-парампам-тим-тим-турум.

Встал, просто выпрыгнул из дома. А там погода. Шепчет. Гулять вперед. Без оглядки. И сосед со своим догом смешной такой. Сегодня только обратил внимание, как они похожи. Добродожий взгляд.

А из магазина грузчики, так артистично несут коробки, подкидывая, поправляя их. И при этом что-то кричат друг другу на своем космическом языке. И понимают. И им весело, а значит и тем, кто их видит, тоже счастье. 

И дети. Они как будто плывут. И правда руками перебирают воздух, как будто клавиши у синтезатора и так забавно крутят головой, как только могут беззаботные дошкольники, не знающие что такое домашка и оценка за четверть.

Куда я еду сегодня?

По клавишам, что перебирают дети, по этому густому воздуху, в котором каждому есть свое место, по тем аккордам, которые сочиняются на ходу.

Прыгаю в метро. Лечу в компании с незнакомцами со всего мира, всех цветов кожи.

Смотрю на людей. Они все серьезные. Как будто в туалет хотят. Все и сразу. А может быть это заразно. Лучше выскочу.

В другом вагоне любвеобильная парочка. Она забросила ногу, руку, тянется языком… эй-ей. Вы тут не одни.  Но вероятно только меня это трогает. Все остальные в телефонах, сейчас мало чем можно удивить.

Но в метро гул. Такая музыка монотонная. Как я «завидую» машинистам, слушающих только одну композицию, когда такое разнообразие царит наверху.

Станция… Моя. Наконец-то.

Прыг. Глаза скользят наверх.

На Третьяковской делают потолок. Можно увидеть из чего состоит метро, все соединения. Находка для любознательных.

Паутина. Как будто мы перемещаемся по паучьим нитям.

По ниточке, по веточке паук-дружок несет…

Уже принес.

При выходе «Вкусно и точка», храм с убогими и нищими. Поют, с улыбкой. Неунывающей. В ответ улыбаюсь. Как еще. Показали бы мне язык, я бы тоже ответил.

Старушки «без возраста» продают астры. Астры тянутся к людям. Купите. Мы готовы вам служить!

Но кругом царит равнодушие. Большая часть проходит мимо, крича в трубку, смотря себе под ноги, ища в небе ворон. А вороны все спрятались, только голуби клюют что-то брошенное людьми. Там и крошки, и мелочь, и просто реклама.

Возле архитектурного ансамбля генерал-губернатору Сергею Александровичу и его жене Лизе (какие же у нее длинные волосы, уходящие в пол, землю) стоит пара… в чем-то объясняется. То ли в любви, то ли в нелюбви.  Глаза горят. Не потушишь. Не слышно о чем, зачем.

Мешает гул центра Москвы. Когда слышишь колокола, аккорды навязшей на зубах мелодии, какое-то бурление, только не слова.

Да и слова не нужны. Они даже мешают. К гулу примешиваются топот, шарканье, царапанье ботинок об асфальт. 

Пробежал бегун. К его животу (приличный скажу я вам) привязанный поводок, а к нему далматинец. Тот бежит впереди, а мужик подгоняет «Давай!». Выбрали место. Где-то здесь его дом. Может и отец и дед его бегали, только здесь было пустынно, только собаки, наверное, все равно лаяли.

Как удивительно падают листочки клена. Деликатно, кружась в безысходность. Так и люди живет, погружаясь в дела, встречи, семейные ссоры, воплощения замыслов, пустое… Я иду вперед. За ними. Погружаюсь, кружусь…

На Пятницкой сквозь старинную изгородь просматривается институт астрономии. Прохожу, смотрю во двор, а там так темно. Так темно. Как будто там еще одно небо. Московское небо известно без звезд. Поэтому это нормально, что во дворе (где как ни там) есть небо. Возможно, оно еще есть в районе Звездной и Гагаринского районов. 

Мгновенно слово, короток век…

Зашли мне эти строчки.  Хожу, мусолю. Смотрю на черноту этой небесной канцелярии и двигаю вперед.   

Где ж умещается человек?

Сколько он занимает относительно этого двора, города, Земли, вселенной. Меньше песчинки.

Я песчинка перемещаюсь дальше. То ли меня перемещают. Вокруг меняются дома, стемнело. Осень перестала отливать ярким, появились мрачные тона, от которых холодно и очень хочется есть. 

На Валовой попадается магазинчик «Мир Библии». Оттуда выходит маленькая, лет 10-12 скрипачка. У нее за спиной футляр. Наверное, ее мама здесь работает. Или… она правда, интересуется.

Архангелы летают между людьми, кому то помогают с тяжелым грузом, у кого-то  подводит сердце и они его заводят, а кто-то сводит людей. Или разводит. Не со всеми. Песчинки соединяются, обжигаются, становятся камнем, скалой… мечты.    

Валовая-Новокузнецкая. Как-то темно. Чем темнее, тем сомнительнее люди.
Шашлычная. Алко-траво-пьянь. «Люблю» эти места. Грязные одежды, Достоевский, бедные люди, грубые морщинистые руки, неровные поверхности, оторванные с корнем кусты.

Устал. Кофе в термосе кончилось. Вынырнул из темноты.

Как и когда в какой глуши…

Сел в «Букашку», отдыхаю. Там народ, рыгающий мужчина, отравляющий воздух своим матерным сленгом, полусогнутая старушка и дети. Конечно, дети. Внимание на них. Они смотрят в окно, все озвучивают и добавляют старинному автобусу (когда-то троллейбусу) ритм.

Смоленский бульвар. Конечная. Думал, буду кружить, но цепочка оборвалась. Без обид. Приходится выходить.

Чтобы получить воздух, свет, слова «Какие мы муравьи» и вопрос «А почему так рано темнеет?»

Вопросы, ответы. Прячусь от них в следующей «букашке» (они там друг за другом стоят), еду пару остановок до Смоленской площади.

Распускаются розы его души.

Действительно Арбат. У Наташи в руках букет. Окуджава. Смотрит перед собой. Хулиганский, вид, руки в карманах. Пятерочка закрыта.

Я продолжаю лететь. У меня что появились крылья? Как быстро заканчивается этот Арбат. Вот я в переходе, где «У любви у нашей села батарейка» и перед Ленинкой, где  хеви метал только вступил.

Чтобы не нарушить симфонию, я свернул в метро. Без разговоров положил рюкзак в интроскоп, за что получил массу радужных эмоций от сотрудников.

По дороге домой я повторял: «Мгновенно слово, короток век…»

И так же когда чистил зубы в такт этой тум-тарам-пурум-тик-так. Или не так. Она вступала сегодня несколько раз, и сейчас подводя итог, помнишь только тум-тум… Или тум-тарам…

Ночью я проснулся и услышал симфонию. Она доносилась оттуда в районе двери, там где стояли мои мокрые ботинки и неприятно пахли сыростью. Этот звук не прекратился. Он не исчез. Значит, чтобы музыка звучала, ее нужно играть. Поддерживать. Иначе он будет пропадать. И может навсегда исчезнуть. Разве это можно допускать? По мне лучше, не выспаться. 

Вы как хотите, а я этого не допущу.