Об открытом письме Александру III

Утром 18 февраля 1890 года в кабинет Александра III вошёл Член Государственного совета, обер-прокурор Святейшего синода Константин Петрович Победоносцев и сообщил, что вчера по политическому делу была арестована и заключена под стражу некая писательница г-жа Цебрикова.
-  Я знаю, - ответил царь, - ещё вчера вечером я получил докладную записку из министерства внутренних дел, но не совсем понял, за что конкретно арестовали эту пожилую женщину, может, Константин Петрович, ты мне объяснишь, чтоб не вызывать мне Дурново Ивана Николаевича, дело-то, как ты говоришь, политическое.
- Как, за что, Государь?!  Она же без нашего соизволения в Париже опубликовала  «Открытое письмо» на ваше имя и брошюру «Каторга и ссылка». Затем, она лично и через своих единомышленников распространяла  их за границей и по прибытию у нас.
- Я читал это письмо и ничего там политического не обнаружил, она пишет о том, что нам всем известно, причём слог у неё, надо сказать, отменный, а главное, она никого конкретно не обличает и не к чему не призывает.
- Ваше Величество, разве вы не поняли, что в своём открытом письме  она обвиняет именно вас и правительство в том, что в России народ неграмотен и лишен элементарной медицинской помощи, между тем миллионы тратятся на строительство роскошных дворцов; для чиновников закон давно стал мертвой буквой, они уверены в своей безнаказанности и редко бывают наказаны в силу круговой поруки между ними; Россия нуждается в немедленном предоставлении людям свободы слова и собраний, неприкосновенности личности.
- Ну, и что, а, по-моему, она сообщает мне просто о том, что у нас творится бесправие и отсутствие всяческой законности в земствах, о произволах и безнаказанности чиновников, разве не так!?
- Всё так, Государь, на первый взгляд, но огульно, к тому же можно добавить бедность и нищету народных масс, но зачем об этом трезвонить на весь мир, что нельзя об этом было бы сказать лично вам…
- Эк, Константин Петрович, куда хватил, не смеши меня, да ты же первый бы не пустил её ко мне, а до тебя она бы и вовсе не дошла, потому, как до тебя целый полк можно выстроить, а цензоры это письмо тем более в чистые листы превратили бы. Я вот только одного не могу понять, она же женщина, причём пожилая, зачем ей всё это…, вроде бы из порядочной семьи, отец адмирал, а мать ревностная дворянка.
- Зато один дядя её чего только стоит,  Николай Цебриков, декабрист, отбывал каторгу, вот и воспитал племянницу, - осторожно возразил обер-прокурор.
- Всё равно, её надо немедленно отпустить, - и царь размашисто написал резолюцию на докладной записке министерства об освобождении Марии Цебриковой из-под ареста.
Обер-прокурор вздохнул, сетуя на свою нерасторопность, что не успел сказать императору ещё одну главную новость сразу, побоялся, но, наконец-то переборов страх,  всё же решился:
- Ваше Величество, если вы читали также её брошюрку «Каторга и ссылка», в которой она описывает трагические истории из жизни заключённых и ссыльных, так вот в статье газеты  Times  со ссылкой на эту брошюрку говорилось, что европейские монархи должны протестовать, ведь российский император, будучи христианином, нарушает заповеди.
- Что-о-о! – император встал из-за стола, лицо его побагровело, и сильные кисти рук сжались в огромные кулаки, - вон оно что…, натравить на меня всю Европу, представив тираном, – не выйдет!
Обер-прокурор от такого поведения императора как-то сжался в комок и притих.  Однако гнев Александра III длился недолго. Выйдя из-за стола, походив по кабинету, он успокоился и произнёс:
- Константин Петрович, ты видел, мне это было неприятно слышать, это же неправда, вот что теперь обо мне думать будут?..
- Ваше Величество, думать там будут так же, как вы только что сами сказали, - осторожно ответил обер-прокурор.
- Только всё равно её надо отпустить…, может подыскать ей какой-нибудь монастырь, чтоб и голоса её впредь слышно не было.
- Зачем монастырь, Государь, у нас достаточно мест, из которых её голоса больше никто и никогда  не услышит.
***
Арест и заключение под стражу для Марии Цебриковой не стали неожиданностью. Мысли об этом возможном исходе публикации рукописей постоянно преследовали её ещё до прибытия во Францию.
Она вспомнила, как в Париже ее встретили друзья, в том числе Евгения Конради, на страницах "Недели" которой Цебрикова не раз печаталась в прежние годы. Они не только были единомышленниками в вопросах повышения роли женщин в общественной деятельности, в получении высшего образования, в создании первых женских курсов, но и близкими подругами.
- Мари, ты всё-таки решилась здесь опубликовать свои рукописи? - спросила Евгения.
- Да, моя дорогая Женечка, решилась всё же опубликовать сначала открытое письмо Александру III, которое откладывала к публикации 3 года, а затем брошюру «Каторга и ссылка».
- Я прочитала твои рукописи, они на первый взгляд написаны корректно, но их публикация здесь, за пределами России может вызвать непредсказуемую реакцию царских чиновников, и будет опасной для тебя после возвращения обратно, ты, по сути, идёшь в одиночку против них, и они будут мстить тебе.
  - Я знаю, но я не могу не писать о бедственном положении народа, урезании гласности судов, ликвидировании автономии университетов, некачественном образовании, жесткой цензуре, и о чиновниках, которые не дают правителю увидеть правду, и буду считать себя опозоренной, если буду и дальше молчать.
- Мари, я тебя понимаю, но ты решаешься на использование  общественного мнения зарубежных стран, скомпрометировав, таким образом, устои целой империи огласкою его деяний, а это вдвойне опасно. Ведь некоторые отклики европейской прессы могут не понравиться самому императору. Ещё раз подумай над этим…
На первые  вопросы следователя, которые касались её биографических данных, она ответила контрвопросом:
 - Господин следователь, вы сначала скажите причину моего ареста, то есть статью закона, которую я нарушила, а уж затем я отвечу на все ваши вопросы.
- Мария Константиновна, вы не волнуйтесь, всему своё время, я вам всё объясню. Только сначала давайте приведём в порядок все формальности.
Первый допрос прошёл быстро. Затем её оставили в покое и только через день вызвали вновь к следователю,  который неожиданно зачитал ей постановление, на основании которого она высочайшим указом освобождается  из-под ареста, а за самовольную публикацию рукописей за границей и их распространение   направляется в ссылку на три года в города северо-востока Вологодской губернии (Яренск, затем Сольвычегодск ). 
- А суд?.. Будет ли суд? – спросила Мария следователя.
- Какой ещё вам суд, госпожа Цебрикова! – в повышенном тоне ответил следователь, - радуйтесь и благодарите Его Императорское Величество за великодушие к вам, что вы легко отделались, а могла быть каторга, император лично написал резолюцию о вашем освобождении.*
- Значит, он всё же читал письмо?
- Читал, читал…, но неужели, вы думаете, госпожа Цебрикова, что после вашего письма что-либо изменится, и правительство непременно вот так сразу проведёт угодные вам реформы. Если хотите знать, я на прощание всё же вам скажу, что над вашей наивностью сегодня уже половина Петербурга смеётся. Ступайте-ка домой, учтите, время  у вас на сборы ограничено, готовьтесь к дальней поездке.
- Прощайте, господин следователь, я вам тоже на прощание скажу, что если ничего не изменится, то пройдёт совсем немного времени и той половине Петербурга, которая сегодня смеётся над моей наивностью, будет не до смеха. 

*автор придерживается мнения части исследователей, что в резолюции
об освобождении Марии Цебриковой  Александр III как мужчина крепкой
физической силы и духа  всегда очень уважительно относился к женщинам, и
 поэтому, не мог  написать «отпустите старую дуру»

илл. из Интернета