и настал понедельник

               

Было время, когда я резво соскакивал с раскладушки и, под бравурное: "На зарядку, на зарядку, на зарядку, на зарядку становись!", быстренько приводил себя в порядок и убегал по своим делам…
Сейчас я, кряхтя и стеная, медленно и печально сползаю с ортопедического матраца и бормочу: "С приходом холодов будильник злее, до невозможности  уютно одеяло".

Толком не проснувшись застилаю постель (и зачем, спрашивается? Вечером всё равно расстилать), споласкиваюсь холодной водой, включаю чайник…

"И только кофе примирить сумеет, что снова утро раннее настало".
Три ложки растворимого, две ложки сгущёнки, полстакана кипятка, кусок мяса…
Напяливаю куртку, проверяю – выключил ли газ, воду, электричество и выпрастываюсь на улицу.

Темно, сыро и холодно.
Мысли ещё не проснулись.
Они проснутся, пока я буду ждать городской транспорт.
Благодаря транспортной реформе, интервал между автобусами увеличился чуть ли не в два раза, остановочные комплексы, в которых можно было укрыться от дождя и ветра, тщаниями городской администрации снесены.
Ходят слухи, что плату за проезд скоро повысят.
Всё способствует окончательному просыпанию и разброду мыслей.

Рука тянется к пачке сигарет, но волевым усилием я это пресекаю.
Давно замечено: как только закуришь – автобус-то и появится.
Примета не подвела – подкатывает нужный автобус.
Народу – битком.
И куда народ прётся в полседьмого утра?
Заползаю, умащиваюсь на отвоёванном пятачке. 
Одной рукой опираюсь на палку, другой – обнимаю какую-то торчащую конструкцию.
Молодь сидит, уткнувшись в телефоны. Люди более старшего возраста просто дремлют.
Хилая бабуся, увидав освободившееся место, забыв про возраст и болезни, аки коршун на добычу, кидается к освободившемуся сидению.
Я, подобно старому жеребцу (ладно, хоть не мерину), дремлю стоя.

Сквозь полудрёму пробиваются какие-то мысли насчёт того, что нашу жизнь можно смело уподобить поездке в городском транспорте.
По молодости резко запрыгиваешь на заднюю площадку или висишь на подножке.
Об оплате проезда даже и не думаешь – зайцем проеду.
Становишься старше – стараешься протиснуться ближе к выходу и, по возможности, найти свободное сиденье.
Сейчас же заползаешь с передней площадки…
Символично.

На моё счастье находится молодой человек восточной национальности, который со словами: – "Садись, отец", - уступает мне место.
Вот за что ценю восточных людей – уважение к возрасту им прививают с самого детства.

Но угнездиться на месте мало, надо ещё и проезд оплатить.
Были ранее такие специально обученные люди.
Кондукторами назывались.
Ходила по салону этакая женщина кустодиевских форм и громогласно вопрошала: – "Кто проезд не оплатил?".
Теперь кондукторов нет, а есть специально обученные автоматы, в которых печать билета не предусмотрена.
Прикладываешь карточку, автомат музыкально взвякивает, благодарит за оплату и загорается зелёненьким.
Это в лучшем случае.
В худшем – автомат загорается красным и сурово произносит, что либо произошла ошибка, либо средств на карте не хватает.

Вспоминается история, когда в 7-15 утра в автобус нагрянули контролёры.
И какая нелёгкая их занесла?!
Конечно же, нашёлся человек, у которого карта не сработала, и контролёры, аки аспиды, на него накинулись
Хай стоял на весь автобус.
Пассажиры, естественно, встали на сторону необилеченного, контролёры огребли по полной программе. А нужно было, как оказалось, только ещё раз приложить карточку к аппарату, который сразу позеленел и поблагодарил за оплату.

Пока ехал – проснулся окончательно.
Вышел на своей остановке, закурил первую сигарету, настроился на работу…
Ох, чувствую, какая-то подлянка меня ждёт.

Предчувствие не обмануло.
Резко захужел больной, которого я считал уже вылечившимся.
И для того, чтобы понять, что с ним случилось, надо провести консилиум.

Для тех, кто не знает.
Консилиум (в просторечии – конвульсиум) – это когда собираются ведущие специалисты клиники и решают, как дальше лечить страдальца.

С некоторых пор оное собрание у меня ассоциируется со сборищем авгуров и пифий.

Как известно, пифии, взобравшись на треножник (как они там умещались-то?) и, надышавшись ядовитых испарений, предсказывали судьбу.
Авгуры же, в свою очередь, прорицали волю богов по внешним проявлениям: как птичка пролетела, куда ветерок дунул.
Говорят, что во время прорицаний им нельзя было смотреть друг на друга – могли рассмеяться.

Кстати, не забыть бы жалюзи на окне раздвинуть.
У нас там как раз кормушка для птичек висит.

Собрались.
Удобно расположились в офисных креслах, изучили историю болезни, ядовитыми испарениями подышали, на птичек полюбовались.
Вынесли вердикт.
Ну что ж.
Великое Собрание Пифий и Авгуров, а равно и проведённый Конвульсиум, совершенно правильно предсказало и напророчило  не только судьбу больного, но и план дальнейшего его лечения.
Честь и хвала!
Рабочий день начался.

Коллеги за утренним чаем обсуждают последние новости, погоду, больничные сплетни.
Нехорошими словами отзываются как о бухгалтерии, так и об отделе кадров.
Потом, по какой-то непонятной мне ассоциации, разговор заходит о телефонных мошенничествах.
Обсуждают событие, случившееся с сотрудником одной из больниц области. Ему, доверчивому, пришло сообщение, что неизвестные лица открыли доступ к личным счетам, и поэтому все накопления нужно срочно перевести на "безопасный" счёт. Человек не нашёл ничего более умного, как распродать всё своё имущество, перевести деньги, а потом, узнав об обмане, покончить с собой.

Тему о мошенничестве мусолят минут пятнадцать, предлагая различные версии случившегося (вплоть до возможного убийства), а потом, разбившись на группы по интересам, начинают разговаривать о своём, наболевшем.

Матроны беседуют о воспитании детей и жалуются на рост цен.
Незамужние рассказывают друг дружке о заграничных поездках, обсуждают различного рода диеты, ругают врачей-ординаторов за лень и тупость. Достаётся и заклятым друзьям-коллегам. Временами проскальзывает ненормативная лексика.
Парни спорят о чём-то убойно-спортивном и возможности создания музыки с использованием нейросети.
Постепенно разговоры стихают, и все утыкаются в смартфоны.
Наступает тишина.

М-да.
Раньше как-то веселее было, интеллектуальнее.

Тем для общих бесед находилось множество: обсуждали новые книги, рассказывали анекдоты, цитировали Гашека, Стругацких, Ильфа с Петровым.
О друзьях-коллегах отзывались хоть и с юмором, но как-то более уважительно.
Отделением праздновали дни рождения, уход в отпуск и возвращение из отпуска, различные праздники.
Да иной раз и просто так собирались, без повода.
Тащили всякие домашние вкусняшки, старшие сёстры настоечки делали.
На дежурствах складчину устраивали.

Кстати, народ любил со мной дежурить.
И не потому что спецом был.
Просто бабушка моя считала, что на дежурстве внучку и всем остальным надо вкусно поесть и стряпала всякие пироги.
Народ ел, хвалил, желал бабушке многих лет жизни.

Ныне же весёлые посиделки на работе умерли, ибо не комильфо.
На дежурствах разбредаемся по углам и можем сутки друг друга не видеть.
Сидим в обнимку со смартфонами и планшетами, пялимся в компьютер, книг практически не читаем.
Едим что ухватили в магазинах быстрой и, якобы, "здоровой" еды. А правильнее сказать не едим, а корригируем белково-энергетическую недостаточность. С обязательным учётом калоража, правильного соотношения белков-жиров-углеводов и соблюдением водно-электролитного баланса.
Горячительные напитки, пиво – упаси Боже!

Однако пора и делом заняться.

Вникаю в историю болезни.
Всё-таки рукописные истории болезни были более информативны.
Врачи вносили в свои записи самое основное, экономя время и бумагу.
Сейчас – это поток напечатанного текста, найти в котором что-нибудь ценное возможным не представляется.

Нет, я понимаю, цифровизация, компьютеризация и прочие "ации" в обиход-то, конечно, войдут и место своё займут.
И будет всем счастье.
С искусственным интеллектом в обнимку.

Но пока, вместо счастья, сплошное непотребство и неудобство.
Перевод историй болезни "на цифру" вызвал вполне предсказуемый рост расхода бумаги.
Если ранее на один лист формата А-4 можно было уместить три-четыре рукописных дневника, то сейчас – только один. Двусторонней печати программа не допускает.
Так как человек по своей природе ленив, да и времени не хватает, то дневники "забиваются" в электронном варианте, а на бумагу выкатываются только при выписке больного или переводе в другое отделение.
Поэтому части дневников в истории просто нет – или не написали, или не напечатали
Кстати, читая записи, можно с большой вероятностью  определить, когда дневник писался по "горячим следам", а когда просто и незатейливо копировался несколько раз, сохраняя все ляпы, написанные ранее. Вот и сейчас отмечаю одни и те же орфографические ошибки, смену пола у пациента (вместо больной – больная) и ещё ряд шероховатостей.

Кстати, больному был заказан анализ на бактериологическое исследование. В истории этого анализа нет.
Может, в электронном варианте есть?
Захожу в программу.
На мониторе значок программы сменяется на красный восклицательный знак и уведомление, что "вход в программу невозможен из-за"…
Дальше следует ряд каких-то цифровых ругательств.
Ничего не остаётся делать, как прибегнуть к старому испытанному способу – позвонить.
- Да, анализ готов, но завести его в программу мы не можем, ибо она не работает уже два дня, а компьютерщики никак не могут её наладить.
Губы невольно шепчут что-то нецензурное.

От дальнейшего изучения скорбного листа меня отвлёк заведующий, вернувшийся с Большой Линейки, на которой обсуждались два животрепещущих вопроса: как оптимизировать медицинские услуги и как писать истории болезни, чтобы никакая страховая компания не придралась.

Дожили.
Раньше мы были целителями, лекарями, врачами.
Сейчас – исполнители медицинских услуг.
А за услуги, как известно, надо платить.
А раз тебе платят, то и отношение совершенно иное:
- Вот мы тебе деньги в трусы засунули, так обслужи хорошо, а то морду горчицей вымажем.
А ежли шо – так по судам затаскаем.

Что же касается страховых компаний и историй болезни…
Так на то и щука в реке, чтобы карась не дремал.
- А вот почему тут есть подпись, а нет расшифровки?
- Так у меня фамилия читаемая, полностью приведённая в подписи.
- Не-е-е, должна быть подпись и её расшифровка. Штраф!

А может, я просто постарел и не улавливаю новых прогрессивных веяний, и  мне пора вспомнить гениальнейшие строки французского просветителя, написанные лет двести назад?
"Всё изменилось, - сказал какой-то господин, удручённый, по-видимому, подагрой, - не те уж времена. Сорок лет тому назад все были здоровы, гуляли, веселились, только и знали, что смеялись и танцевали. В наше время все несносно угрюмы".

Рабочий день закончился.
Радостно выхожу на крыльцо, дышу свежим воздухом, соображаю, где бы поесть.
Есть у меня на примете несколько общепитовских точек, где накормят вкусно, сытно и относительно дёшево.
Ну не люблю я дома готовить, да и лень, честно говоря.
Только вот этих точек с каждым годом становится всё меньше и меньше.
Одни просто закрылись, а у других хозяин поменялся.

Особенно мне жалко кофейню рядом с домом.
Содержал её весьма приятный человек, с которым можно было поговорить о многом.
В качестве интерьера на стенах были развешаны гитары, духовые инструменты и картинки, связанные с распитием кофея и какао.
Во время эпидемии ковида и владычества QR-кодов, на дверях заведения висела весьма диссидентская вывеска: " В подъезде сидел комендант. У всех входящих он строго требовал пропуск, но если ему пропуска не давали, то он пускал и так.                (Ильф и Петров "Золотой телёнок")".
Вкусно кормил и красиво.
Самолепные пельмени с бокалом красного полусладкого под звуки итало-французской музыки…

К сожалению, больше не покормит.
Кофейня закрыта, а сам хозяин, похоже, раскланялся с этим миром.

Отобедал в узбекском кафе, вышел на улицу.
Присел на скамеечку, закурил.

Сигаретка после обеда облегчает процесс усвоения пищи и способствует перистальтике.

Мимо меня проходят два паренька.
Лет шестнадцати-семнадцати.
Неожиданно один из них подходит ко мне и задаёт вопрос, который я не слышал уже много лет:
- Закурить не дадите?
Честно говоря – слегка напрягся.
Много разборок начиналось с такого предложения.
А уж чем заканчивалось – и вспоминать неохота.
Но парни, вроде бы, тихие, ничего противоправного делать не собираются.
Поэтому изображаю из себя правильного человека и спрашиваю:
- А семнадцать тебе есть? А то Минздрав категорически не рекомендует.
Ничего не говоря, парень отходит в сторонку, шепчется с другом.
Мне становится интересно.
Пошептались, подходят.
- Мне ещё нет, но вот другу моему семнадцать исполнилось. Может даже паспорт предъявить.
Друг лезет в сумку за паспортом, пытается найти, открыть, показать.
Напряжение сменяется смехом.
- Парень, никогда не показывай паспорт и своё интимное первому встречному. Паспорт могут отобрать, а интимное оторвать.
Парень, сообразив о чём идёт речь, резко краснеет.
Надо же, неужели остались парни, которые могут ещё краснеть?
Вспоминаю себя в их годы, тогдашний этикет, достаю пачку, протягиваю:
- Одалживайтесь.
- Можно две?
- Куда от вас денешься? Огонь-то хоть есть?
- Нету.
Делать нечего, достаю зажигалку.
Неумело прикуривают.
Благодарят.
Идут дальше.

А я шкандыбаю до своей квартиры, где меня ждёт сварганенный по собственному рецепту кофе, гитара и стихи неизвестного мне поэта, к  которым я уже несколько дней придумываю мелодию:
" И снова в мир, и в бешеные ритмы,
Где на ходу жуёшь, как пёс, кусок.
Но устоять поможет в этой битве
Горячий и живительный глоток".

И грядущий вторник.