Осколки мозаики, глава 13. Встреча

Глава 13. Встреча

Осколок попутной печали

Промозглые ночи шуршали, как ёжики в листве. С конца августа шли дожди, порывистым ветром выстуживая углы. Старики спали, не раздеваясь, поверх одеял укрывшись ворохом газет. И вдруг октябрь одарил последним теплом, запоздалым бабьим летом. В старости, говорят, кровь замирает, притупляется всё.
Но так ли?
Почти юное, давно переболевшее, щемит сердце, терзает всё те же салатовые стены и серые, в лохмотьях паутины потолки убогого приюта.
Ксения крестится, подобно богомолке с койки напротив, та, беспрестанно шевеля губами, безропотно приняла свое бессилие, никогда ничего не требовала и никого не замечала.
Ксения знала, что это выход из любого положения. Счастливы присмиревшие, но, увы, ей неинтересно. Жить, просто жить всё было недосуг, всех гнали вперед – к светлому будущему – к этим вот стенам богадельни. И никто не виноват, что человек всё еще ищет смысл своей поруганной жизни, ищет причину прозябания в отражении зеркала, в познании других, так или иначе замечающих обеспокоенную душу.
Пронзительная тоска, понятая только этим временем года, созвучна ее думам. Забывчивая строфа путает воспоминания, наплывающие с безнадежно ушедшими близкими.
Утренняя свежесть судорожно вдыхает затхлый контраст комнаты. Ночной иней осел на перилах балкона, забытом стуле, оцинкованном наружном подоконнике.
Глубины непредсказуемой небо безоблачно. Опушка леса выставила картинные березки, а внизу багрово раскинулся боярышник.
Наступает день и неудержимое желание отклика. День переполненной чаши одиночества, которое, может быть, скрасит батюшка из дальней церкви. По воскресеньям он приходит причастить уходящих в мир иной, да тех, кто уже давно не выходит из комнат даже в столовую. Там, помнится, вместо меню вывешивали программку: кинофильм или концерт пионеров.
В каких-то непонятных хлопотах копошилось в тумбочках и сумочках терпеливое ожидание гостей. Надежда на забытую радость оживляла лица старушек и редких старичков, ныне принарядившихся, чтобы дети не ругали за неопрятность.
Завтрак запаздывал слегка, повара добродушны, медперсонал медлителен. На молодых лицах следы хронического недосыпания, курения, пития. Ничего-ничего, к обеду всё умело скроется под гримом.
Сестричка, рассеянно улыбаясь, успевает выслушать вечные жалобы и приласкать, пожурить нахальную соседку, напомнив о совести. Сидящие в холле на диванах суетливо показывают редким посетителям искомую палату, хором указывают – куда пошла их бабуленька за кипяточком.
Вечер у телевизора.
Некоторое развлечение всё же привносили выходные дни.
Вот и новая череда будней, равнозначная просмотру уставшего фильма. Стандартный понедельник: в восемь ноль-ноль резко открывается дверь. Стремительно, с дежурной улыбкой и «добрым утром» медсестра ставит на стол обжигающие металлические миски с пшённой кашей.
Четкий стук: раз, два, три!
Это разбудило соседку через тумбочку. Ксения не терпела ее скрипучих «ахов-охов-охо-хохов», неряшливого плескания у раковины. На еду полетят брызги. Сейчас заорёт, что хлеба не дали иль сахару забыли. Но сестра уже далеко, а няня с кофейно-молочной бурдой в чайнике гаркнет или молча ткнет ее руку в блюдце, на что Нюшка, ничуть не смутившись, поворчит под нос, да и зачавкает, неприятно царапая ложкой по дну миски.
Ксения давно просилась перебраться к Матрене Сергеевне, да доктор Славик всё только обещает подобрать им двухместную палату. Она оглянулась на окно. Поднималось солнышко, растопив белёсый туман в траве. От золочёной россыпи пробежал игольчатый озноб.
Оставаться здесь – просто безумие!
Застеклённая тишина оборвалась требовательным стуком, и хриплый голос в исступлении начал объяснять ей, что «чать не лето, балконы-то расхлебянивать». Назойливая трескотня Нюшки не находила понимания и житейского контакта. Соседка норовила достать Ксению клюкой. Дребезжание и дрожь железных прутьев загородки вливалось в тело неприятным током.
Невыносимо!
Ксения театрально замедленным жестом снимала теплую кружевную шаль, бережно встряхнула и выпустила из рук. Плавно взмахнув краями, шаль осела белым флагом на красном фоне, притягивая взор.
Нюшка, недоумевая, умолкла для подбора необходимого количества слов. Ксения наклонилась ниже, пытаясь кого-то рассмотреть на тропинке.
Нет, не ошиблась. Это она, весьма популярная графиня, слегка истончившаяся от работы в госпитале. Она и сейчас в белом халате сестрички. Вот помахала Ксении рукой, ищет, тоже признала. Обрадовалась, рванулась к ней.
Ватным петрушкой, выброшенным из капризной игры за ненадобностью, нелепо раскинув руки и ноги, проглядывало в зарослях боярышника тело. Розоватая пена сползала по оскалу, похожему на улыбку.
Пугливо и зыбко, словно сквозь толщу воды, выплывал солнечный зайчик, а вот еще один золотистый овал. Светящиеся пятна обретали контуры и плоть, склоняясь к ней.
Господи, как похожи муж и сын!
Господи, так всё просто!
Разве могли они разминуться или забыть друг друга?
Долгие годы они ждали ее здесь – под стекленеющим небом.