Несколько мартовских дней III

                3
         На следующий день, седьмого марта, за завтраком господин Трифов зачитывал маленькому сообществу опубликованное в местной газетке заявление начальника Севастопольского жандармского управления полковника Дукельского. Полковник информировал общественность Ялты, что лично он, офицерские и нижние чины вверенного ему управления «всецело присоединились к ныне избранному правительству» и, являясь «верными исполнителями его предначертаний», не будут вести никакой политической деятельности, а все свои силы направят на охрану Севастопольской крепости и флота и борьбу со шпионажем.
         Сотрудники Ялтинского сыскного отделения направили приветственную телеграмму в адрес председателя Государственной Думы и председателя Совета министров, подтверждая, что борются только с организованной уголовной преступностью и «вполне разделяют радость всего народа и просят принять их искренние заверения в полной готовности, как подчиняться новому правительству...».
         – Вот видите, господа, – оглядывая всех, произнёс Андрей Осипович. – Старшие офицеры предпринимают действия, демонстрируют лояльность. Всё ещё может измениться, опытных сотрудников вернут на места...
         – Il passera de l’eau sous les ponts[1], – на манер танго пропел Вадим Никодимович, покачиваясь на стуле он просматривал несколько объявлений, размещённых в нижней части газетки – политика политикой, а дела вести надо.
         Пётр Николаевич в который раз подивился обширным познаниям  и интересам ялтинского «анархиста».
         После завтрака доктор Бартингов заявил, что намерен сегодня сам пройтись по городу, а им, троим, придётся остаться. Мальчику, он кивнул в сторону теперь уже бывшего полицейского, лучше не высовываться из дома, но его надо охранять. Где гарантия, что никто не заявиться его арестовывать?
         «Странно, что до сих пор ещё никто не пришёл», подумалось Иванову.

         День прошёл скучно, но тихо. Вадим Никодимыч пристроил на многострадальный столик полуштофик водки – «мадера не в настроение». Госпожа Трифова отобрала обычного размера рюмки, заменив на мизерные лафитнички из мутноватого прессованного стекла. Супруг хотел было возмутиться, но углядев покрасневшие и припухшие от слёз глаза своей «дуси», лишь махнул рукой. Вдвоём с Петром Алексеевичем они занялись успокаивающей нервы чисткой оружия.
         Андрею Осиповичу револьвера не досталось и на месте ему не сиделось. Он слонялся по маленькой гостиной, бродил по коридору, посидел в комнате с Лидией Михайловной, штопающей бельё, пытаясь придумать тему для разговора, дабы развлечь всхлипывающую хозяйку. Но всё, что приходило в голову, казалось не то и не к месту. К тому же он совсем не понимал причин  беспокойства, доводившего её до слёз.
         Пообедали вчетвером, скромно и даже, в сравнении с недавними ресторанными яствами, скудно. Утром кухарка для блезиру прошлась по комнатам, смахнула пыль, заправила постели, забрала деньги и отправилась на рынок, да так ещё и не заявилась. Лидия Михайловна очень переживала, готовить ей пришлось самой и даже расточаемые мужчинами комплементы её кулинарному мастерству, настроение не поправили.
         Иван Яковлевич и Любовь Павловна, усталые и недовольные друг другом, вернулись как стемнело, сопровождаемые дедом Поликарпом. Он нашёл заплутавшую парочку в начале Рыбачьей слободы. Зачем они туда направились, доктор мялся, но толком не объяснял, «просто решили везде пройтись».
         Пётр Алексеевич, разглядывая принявшего бравый и независимый вид Бартингова, очень пожалел, что поведал ему о Гучковском помощнике и старом «приятеле» с зелёным перстнем на пальце. Не хватало ещё чтобы и Иван пошёл по его стопам и открыл «сезон охоты»! Доктор и Любаша принесли целый ворох тонких уличных листков, которые вышли вместо газет.

         Демонстрация полицейской лояльности и поддержка Временного правительства не помогла. Новые власти не были заинтересованы в работе прежних охранительных институтов. Полицейских задерживали и разоружали, хотя в большинстве случаев все проходило мирно. Предполагалось, что через некоторое время изгнанные со службы полицейские чины будут отправлены на фронт. Этим вечером газета «Ведомости Ялтинского градоначальства» проинформировала о распоряжении коменданта Севастопольской крепости, контр-адмирала Михаила Веселкина, назначить полицмейстера Севастополя полковника Константина Бочарова для строевой службы в 455–ю пешую ополченческую дружину, «впредь до отправления его в Действующую Армию»[2].
         За полупритворенной дверью на крыльцо что-то ухнуло и зашипело, вся компания бросилась к окнам, а хозяйка – запирать дверь. На улице началось настоящее светопреставление, разглядеть что-либо толком не было никакой возможности. Стена воды, льющейся с небес, и громогласно завывающий ветер создавали свою картину бытия на ялтинских улицах. «Может смоет всё, к чёртовой матери!», подумалось каждому на свой манер.
         Деда Ормёнко единодушно решали из дома не выпускать. Запалили парные керосиновые лампы. В неровном свете лица вернувшихся в гостиную мужчин казались более тревожными, чем пару часов назад. Вторую лампу дамы унесли с собой на кухню. Там что-то обнадеживающе позвякивало, да Лидия Михайловна командирским голосом давала указания, отводила душеньку.
         Повечеряли все вместе в столовой, не богато, но сытно. Белая скатерть и изящные праздничные приборы навевали иллюзорное впечатление, будто ничего не изменилось. Разгулявшаяся за окном буря совсем не страшила и лишь подчёркивала светлый уют, создаваемый двумя чуть чадящими лампами и общим ощущением безопасности, пусть и зыбкой, пусть и временной.
         По комнатам, устроив деда Поликарпа на диване в гостиной, разошлись за полночь. Крепко уснули лишь Андрей, да умаявшаяся за день Любаша, остальные члены маленького общества провели ночь напряжённо вслушиваясь в кромешной темноте в звуки бури. Молясь, чтобы она не заканчивалась и на следующий день...
         В столовой собрались едва рассвело, поглядывали друг на друга зябко поёживаясь. Казалось, что прошедшая ночная буря забрала с собой только-только проявляющееся весеннее тепло, оставив тяжёлый от сырости стылый плотный воздух. Горестно вздохнув, «расходы за расходами», Лидия Михайловна отправила супруга принести угля – в доме так волгло, того и гляди пятна сырости на плюше проявятся. А солнце когда ещё разогреет!
         Дед Поликарп, желая оказаться нужным, да порадовать хозяйку, кинулся разжигать печку. Вышло у него это споро и экономно.
         Уныло улыбнувшись, в сопровождении своей приятельницы– ученицы госпожа Трифова направилась на кухню – варить овсянку на воде. Ничего иного к завтраку на такое количество людей запасено не было, а кухарка, вдохновившись, видимо, примером горничной, от места отказалась, что называется по-английски, прихватив собой выданную наличность...

Примечание:
1 - Ещё много воды утечёт под мостами – французский аналог поговорки «все течёт, все изменяется».

2 - 29 марта 1917 г.  бывшие жандармы, работавшие в Севастопольском и Ялтинском градоначальствах, совместно с офицерами и командирами – полковником Дукельским, ротмистром Третьяковым, подполковником Троцким (Троицким) – Синюковым отправлены на Румынский фронт. Многих это уберегло от расправы, но никто не вернулся в Крым.