Несколько мартовских дней IV

                4
        Госпожа Трифова ошиблась. Кухарка появилась едва каша дозрела. Катерина, представляя собой объёмный сноп, еле втиснулась в дверь. В коридоре скинула габардиновый плащ, отчего мелкие брызги воды полетели в разные стороны. Лидия Михайловна смолчала – плащ скрывал плотно набитый мешок и большую корзину.    
         Освободившись от ноши, девушка скороговоркой перечислила хозяйке свою добычу и, не давая никому опомниться и кинуться к ней с благодарностями, запричитала:
         – Что творится, вы только подумайте! В слободках не пройти, баррикад понаставили, не баррикады, целые запруды! Воды как в потоп вселенский. У Александровской часовни автомобиль застрял...они его, значит, толкають, матерятся – страсть. Безбожники, возле часовни так лаяться! Ага! Народ по улицам пошёл, пошёл...все по лавкам. Хорошо я ещё вчера успела многоть чего насобирать. Уж и не знаю, Лидия Михайловна, что ж дальше-то будет, магазины-то полупустые стоят уж. Обирает их новая власть. Тока появились и туда ж, все к себе гребут, говорят – делить по справедливости будут...
         – А в городе что? – напряжённым голосом спросил бывший помощник пристава пока Катерина, с благодарностью приняв поднесённую хозяйкой рюмку наливки, опрокинула её одним махом.
         – Да все то ж, – щеки у кухарки зарделись и от выпитой рюмки, и от всеобщего внимания, сразу стало видно какая она яркая девица. – Всё то ж. Начальника вашего полицейского зарестовать хотят, участок опять открыли и держат его там. Списки какие-то требуют, а он божится, что сроду ничего не составляли, все в уме секрету ради.
         – Да какие списки, нас и так всего ничего?
         – Да как же ты про это прознала?
         Андрей Осипович и Вадим Никодимович произнесли это почти в унисон.
         – Филёров и тайных агентов хотят выявить, – ответил за Катерину Иванов.
         А девушка удивлённо оглядела присутствующих в комнате мужчин – «вот несмышлёныши!»
         – Да что тут узнавать-то? Все двери на распашку, свобода! Заходи да слушай. Там же все ж свои, в милиции городской. И почтальона нашего допрашивают, судить будут. Слух прошёл, что он и есть самый наиглавный шпион среди рабочих и солдат, потому как всех знает, ко всем заходит, а значит обо всех доносить мог. Говорят, десять целковых в месяц от жандармов за то получал!
         – Да глупости какие! – не удержался Андрей Осипович. – Мы и без него могли на почте какие угодно письма и бандероли забирать на проверку, циркуляр такой давным-давно вышел. И платили ему не мы, а начальство почтовое за лишнюю доставку по вечерам, чтоб мы к утренней почте все просмотреть успели. Слушайте, ведь его же и расстрелять по глупости могут, а он пожилой совсем и детей у него куча, то ли пятеро, то ли шестеро. Мы к Рождеству подарки им собирали.
         – Запросто, – подтвердила Катерина. – Там у них завёлся с каторги один, такой злючий! Подать, кричит, сюда, я его на медленном огне поджарю, все скажет, гнида! К стенке его! Ага. Еле успокоили! Помните, доктора с фронта больного к нам привезли, Пасманика? Вон, уж и не болен. Тама, разбирается со всеми. Отстоял почтальона, кажись, я то уж к нам побежала...
         – Пасманик[1]?– удивился Пётр Алексеевич. – Это какой же? Член ЦК Партии сионистов? 
         Катерина лишь пожала плечами.
         – Надо что-то сделать, Вадим Никодимович, – взмолился Андрей Осипович. – Я пойду, расскажу как было!
         – Не сметь! – разом рявкнули в три голоса хозяин и питерские гости.
         – Нечего ангела-хранителя испытывать! – спокойнее подытожил господин Трифов и добавил, обращаясь к жене. – Дуся, надо бы почтальонше денег и из еды чего отправить, расстрелять супружника её не расстреляют, но с должности погонят.
         Лидия Михайловна недовольно поджала губы, но кивнула, соглашаясь. Лучше уж самой собрать и проследить, а то понавытаскивает самого лучшего, сиди потом голытьба голытьбой...

Примечание:
 1 - Пасманик  Даниил Самойлович, Даниель Бен–Самуэли. Окончил медицинский факультет Цюрихского университета, работал врачом в Болгарии, в 1899—1905 годах доцент медицинского факультета Женевского университета. С 1905 года жил в России, член ЦК Партии сионистов в 1906–1917 годах. Сотрудник журналов «Еврейская жизнь», «Рассвет», автор работ по медицине. В 1915–17 годах — врач полевого госпиталя во время Первой мировой войны. 20 февраля 1917 года тяжело больным доставлен в Ялтинский госпиталь. 3 марта 1917 года вступил в конституционно–демократическую партию и примкнул к её правому крылу, редактировал газету «Ялтинский голос», а затем губернскую газету кадетов «Таврический голос». Был противником власти Советов и Временного правительства, поддерживал Корниловский путч. В Крыму жил до 3 апреля 1919 года, умер в 1930 в эмиграции.