Дитя русалочки. Глава 10

ГЛАВА 10

Квартира Юми располагалась в двух шагах от автобусной остановки. Вокруг тихие ухоженные улочки, засаженные цветами. Мы теперь будем жить на четвертом этаже, откуда можно подняться на крышу и полюбоваться дымчатым силуэтом гор. Мне здесь так понравилось. В этой безмятежной тишине мне подумалось, что я тоже могу дышать. Небо тут казалось выше и чище. Юми принесла на крышу женьшеневый чай.

— Подожди немного. Я схожу к соседке и заберу Хеду. Она уже заждалась, — протараторила Юми и выскользнула в дверь.

Как только Юми переступила порог своего дома и влезала в домашние тапочки, то сразу же превратилась в сердобольную хозяюшку. Пока Ясмина сидела на крыше, рассматривая горные хребты и отдаленные зеленые поля, я спустился, чтобы осмотреться полностью. Квартира была довольно просторной. Мебели здесь было минимум. В гостиной только один диван и столик, на котором стоял телевизор. Ковров нигде не было. Двери открывались не так, как я привык. Они были раздвижными, как в поездах. Две спальни, один туалет и глубокая белая ванна, похожая на отполированную ракушку. Но самое яркое впечатление на меня произвела кухня. Это, пожалуй, самое большое по площади помещение во всей квартире. В самом центре стоял огромный разделочный стол. Два высоких холодильника, вдоль стены тянулись шкафы нежно-розового цвета. Или, как сказала бы Юми, розовая пастель. Видимо, это был ее любимый оттенок. Глубокая мойка, где вполне мог бы уместиться трехлетний ребенок. Рядом с мойкой широкая черная плита. А вот то, что было дальше, меня просто шокировало. С другой стороны плиты друг на друге стояли пузатые сосуды, тонкие бутылки, стеклянные пузырьки, фарфоровые емкости, пластиковые, деревянные и даже серебряные баночки. Я не понимал, что на них написано, но, судя по всему, это были приправы, соусы, травы, сиропы, сухие пахучие порошки и так далее. Я не понимал, как тут можно вообще что-либо понять и для чего это все можно использовать. Значит, Юми — настоящая кулинарная кудесница. На мгновенье я представил ее стоящей за этой плитой и размешивающей что-то в глубокой сковороде, добавляющей поочередно то один, то другой соус. Все кипит, шипит, скворчит, а Юми в передничке ловко орудует всеми приправами, сноровисто размешивает, нарезает овощи. Ох уж мне эти азиаты. Что ни говори, а вкусная еда — это у них в крови. Я почти полностью погрузился в свое представление о том, что меня будет ждать в этой необычной стране, как внезапно до моего слуха донесся звонкий детский голос.

— Сена-онни! — пропищал голос из прихожей.

Все приправы вмиг рассыпались перед моим взором, и я вновь вернулся на землю. Послышалось резвое шлепанье маленьких ножек по паркету. Я вышел из кухни и увидел, как в спальню прошмыгнула маленькая фигурка. Не прошло и минуты, как она снова выпорхнула оттуда, как воробушек. О, это была прелестная девочка лет шести. Глаза и волосы в точности как у Ясмины в детстве. Только носик был пипочкой, и рот совсем пуговкой. На ней было нежно лавандовое платье и бант с заостренными концами на затылке, придерживающий ее упругие локоны. Она что-то кричала на своем корейском языке, и я даже при всем старании не смог бы это повторить.

— Ясмина! — окликнула Юми, сделав почему-то ударение на последнюю «А».

Имя сразу же прозвучало как-то мягко и выгнуто. Потом она привлекла к себе Хеду, расправила воротник на платье, пригладила вихры вокруг лица и шепнула на русском:

— Сена-онни говорит только по-русски. Говори с ней так, как я тебя учила, хорошо?

Она торопливо поцеловала пышную макушку Хеды и направила ее чуть вперед. Ясмина лениво спустилась по ступенькам и прямо остолбенела, когда увидела перед собой маленькую Хеду. Наверное, она подумала о том же, о чем и я, когда увидел малышку в первый раз: как сильно они друг на друга похожи. Не было даже малейших сомнений в их родстве. В этот раз Ясмина даже не смогла скрыть своего изумления и замешательства. Но не успела она что-либо сказать, как Хеда в следующую же секунду кинулась к Ясмине и заключила ее ноги в глухие объятия.

— Сена-онни! — верещала она радостно. — Я так рада, что ты пришла. Ты очень такая, как я думала. Ты любишь аспарагус? Мама его так вкусно готовит. Наконец онни приехала. Теперь мы будем гулять вместе. Как жалко, что вишни уже отцвели. А давай вместе сходим в сафари. Мама, онни такая смешная. У нее волосы торчат как у бабушек…

Ясмина вся сжалась в тугой ком. Мышцы ее затвердели, но она не посмела оттолкнуть от себя эту мартышку до тех пор, пока та сама не отцепилась от нее.

— Хеда, иди мой руки. Мы будем есть.

— Йе, ома, (да, мама), — протянула она уважительно и кинулась в ванную.

— Она говорит по-русски? — смущенно спросила Ясмина.

— Да. Я говорю с ней на этом языке, чтобы и самой не забыть.

— А что значит «онни»?

— Это значит старшая сестра.

— Она ходит в школу?

— Только первый год. Она способная. Учительница хвалит ее. Говорит, что у нее аналитическое мышление. Она тоже мечтает стать глазным врачом, как ее папа.

Ясмина покачала головой и пристально посмотрела на заставленный фотографиями широкий подоконник. В резном обрамлении на нее смотрели ее детские фотографии, где она в обнимку с Васимом и Юми. Ясмина нерешительно подошла к фотографиям и с глубокой печалью принялась рассматривать каждую из них. Вот здесь она только с мамой. Васим сделал этот снимок, когда они ели сладкую вату. А тут Ясмина с Васимом поднимается по ступенькам Мамаева кургана. Это рядом с Музкомедией, позади Волга, а там блещут легкие волны, оставленные белым теплоходом. Больные воспоминания разбередили душу Ясмины, и она с горечью отвернулась.

— Прости, — прошептала Юми. — Я хочу, чтобы Хеда знала, что у нее в этом мире есть родные, кроме меня. Я хотела, чтобы она знала вас.

— Она знает о том, что случалось с папой?

— Еще нет. Я ей потом скажу.

— Онни! — послышался голос из ванной. — Иди, я покажу тебе свою змеюку.

— Змеюку? — повторила Ясмина.

— Обычных кукол она не любит, — улыбнулась Юми. — Если тебе сложно, ты просто скажи. Я поговорю с ней, она не будет тебя доставать.

Ясмина отвела взор в сторону и сухо произнесла:

— Нет, не надо. Ребенок не виноват в том, что случилось. Пусть резвится, я потерплю.

Ясмина направилась в ванную. Юми в это время принялась накрывать на стол. На какой стол, спросите вы? Тут ведь не было никакого стола. Правильно. Его не было. Но Юми взялась за край широкого круга, прислоненного к стене, расправила с другой стороны короткие ножки и поставила его в центре гостиной. Стол этот был высотой с обычную табуретку. Полированный, с бордовыми ягодами на кремовом фоне. За таким, казалось бы, небольшим столом вполне могли уместиться человек пять. Садиться нужно было прямо на пол и есть как вы обычно едите за высокими столами, сидя на стульях. Ясмине пришлось вытянуть свою правую ногу в сторону и спрятать ее под край стола. Юми подала глубокую коричневую миску, где были красиво разложены рис с овощами, яйцом и красным соусом. В середине стола в крохотных тарелках лежало разнообразие гарниров. И хотя я не испытывал голод, мне все же было очень интересно узнать происхождение и название каждого блюда. Так и хотелось закидать Юми вопросами. Зато Ясмина отлично сдерживала свое любопытство. Она просто молча попробовала всего понемногу. Хеда сидела рядом и ловко орудовала палочками. Она выхватывала самые сочные куски овощей и заботливо подкладывала их в миску сестры, приговаривая:

— Онни, вот это моя любимая редиска. А вот еще мельчи попробуй.

Ясмина беспристрастно ела все, что ей предлагали. Хотя она вся напрягалась, когда Хеда в очередной раз клала в ее миску кусочек красной капусты или мелкую рыбешку. Думаю, что Ясмина еще не привыкла к подобным нежностям. А Хеда это делала так естественно, что было бы очень грубо оттолкнуть ее заботу.

День тот был нескончаемо длинный. Слишком много новых событий за один раз вымотали мне весь мозг. Хотелось уже скорее ночи, чтобы наступило время, когда можно было бы все увиденное и услышанное спокойно переварить. Ясмину уложили в отдельной комнате. Все в этом доме без исключения спали на полу. Подстилали мягкие матрацы, покрывали плотным стеганым покрывалом вместо простыни, клали под голову длинную жесткую подушку, напоминавшую толстую громадную сардельку. Перед сном Юми постучалась в спальню Ясмины.

— Можно? — спросила Юми.

Ясмина приподнялась и поджала под себя колено.

— Ты сегодня очень устала. Завтра можешь отдохнуть. Я ухожу рано на работу, Хеда тоже; ей в школу. Ты можешь выспаться. Я оставлю обед на плите.

— Ты работаешь учительницей? — спросила Ясмина.

— Можно сказать и так. Раньше я работала в детском саду. А полгода назад мне предложили сменить место работы. Потом как-нибудь расскажу тебе подробнее, если захочешь.

— А что я тут буду делать?

— Тебе сначала нужно освоить язык, а там ты сможешь продолжить обучение. Ты думала, кем бы хотела стать?

Ясмина потупила взор, и Юми тут же осеклась, осознав, что затронула слишком болезненную тему.

— В любом случае ты можешь заниматься здесь чем хочешь, — поспешно проговорила Юми. Вазир сказал, что тебе нравится плавание. Тут прямо рядом с домом есть бассейн. Ты можешь туда записаться.

Ясмина поспешно кивнула, всем своим видом давая понять, что говорить больше не о чем. И Юми это сразу же поняла. Она поднялась с колен, пожелала спокойной ночи, и вышла. Оставшись в одиночестве, Ясмина медленно откинула край одеяла. Юми успела подрезать правую штанину пижамы и опрятно подшить края. Ясмина провела рукой по пустому месту под уродливой культей. Она подняла ее вверх прямо к носу. Раньше ее длинные красивые ноги с легкостью отрывались от пола в прямой шпагат, а сейчас вместо ноги насмешливый отросток, казавшийся пухлым из-за неестественно короткой длины. Ясмина погладила рукой затянувшиеся рубцы. Веки ее тяжело опустились, и до моего слуха донесся противный скрежет зубов. Ясмина впилась ногтями в обрубок конечности. На гусиной коже под пальцами сразу просочилась кровь, отросшие жесткие ногти вывернулись наружу. Мне стало дурно, и я поспешил выбраться из комнаты. И почти у порога наткнулся на Рафа.

— Наконец-то соизволили явиться, — негодующе нахохлился я. — Она тут, между прочим, себя калечит.

— Проваливай отсюда. Вечно ты мешаешься, — проворчал на меня Раф.

— И тебе доброй ночи.

Я выбежал из комнаты и тут же очутился на крыше. Если Раф с ней, значит, все будет хорошо. И все-таки как это противно, когда ногти заворачиваются наружу. Фу! Лучше убейте меня во второй раз.

На следующий день Юми, как и обещала, оставила обед на плите, и до самого вечера Ясмина предавалась излюбленному одиночеству и безделью. Как и тогда в доме Саадат и Вазира, она целый день провела в своей комнате, с отупением глядя то в окно, то в потолок. Временами засыпала и снова просыпалась. Порой спросонья она медленно протягивала руку вниз туда, где должно было быть продолжение ноги. Ощупав пустое место, она принималась сжимать одеяло и грызть яростно пряди волос, постукивать зубами.

— Она до сих пор не может смириться с тем, что у нее нет ноги? — спросил я Рафа.

Раф, глядя на ее искаженное от боли лицо, помотал головой.

— Нет. Ее, как обычно, мучают фантомные боли, — ответил Раф. — Сейчас, к примеру, у нее безумно чешется под коленкой, которой у нее нет. Она пытается почесать и не может. Это сводит с ума.

— А ты не можешь ничего сделать? — спросил я.

Раф снова посмотрел на меня как на идиота. Когда он так на меня смотрит, меня так и подмывает рявкнуть ему в лицо: «Сам такой!» Но я сдерживаюсь. Все-таки он иногда бывает ко мне добр.

— Я бы мог, но она не просит о помощи, — ответил Раф.

— Как же она будет просить, если она не знает, что ты есть, — возмутился я. — Как она должна попросить?

— А как же другие люди молятся, просят и получают. Если бы она попросила, то ко мне бы пришло сверху уведомление, и я бы непременно облегчил ее страдания. Но она ведь такая гордая. Будет мучиться, чем кого-то просить о помощи.

— А как же…

— Все, мне некогда, — перебил меня Раф. — У меня еще авария в Страсбурге.

— А я думал, ты хранитель только Ясмины, — успел я сказать вдогонку.

Ответа не последовало. Раф исчез. Скорее всего, он придумал про аварию, лишь бы не отвечать на мои вопросы.

После обеда пришла домой Хеда. И все вокруг пошло ходуном. Ясмине пришлось выслушать про собаку, которую Хеда встретила на дороге. Про то, как мама вкусно готовит суп карри, и еще про многое другое. Меня удивляло то, что Хеда говорила с Ясминой так, словно они уже тысячу лет знакомы. Видимо, Ясмину это удивляло не меньше. Хеда казалась мне девочкой более миролюбивой, чем Ясмина. Я был в этом уверен до тех пор, пока из ее куртки не посыпалась груда гладких камней размером с грецкий орех.

— Что это? — спросила Ясмина.

Хеда виновато посмотрела на камушки, а потом на сестру.

— Это камни, — надув губы, ответила она.

— Я вижу. Зачем ты их набрала в карман?

— Чтобы кидать в мальчишек, — честно призналась Хеда.

— Ты что, дерешься? А мама знает?

— Нет. Онни, не говори маме. А то она расстроится. Она всегда расстраивается, когда я себя плохо веду. Потом ходит грустная.

— Я не скажу, если ты скажешь, почему ты дерешься с мальчиками.

— Они меня дразнят из-за моих волос, — опустив лицо, пробубнила Хеда. — И все потому, что они у меня кудрявые.

— И что в этом такого? У меня тоже кудрявые. У папы были кудрявые.

— Я знаю. Но тут кудрявые волосы носят только бабушки или некрасивые девочки.

— Что за бред собачий?

Хеда подняла глаза.

— Что некрасивого в кудряшках? — возмутилась Ясмина.

— Онни, ты заметила, что у всех красивых девушек волосы прямые или совсем немного волнистые. Так что мы с тобой некрасивые.

Ясмина фыркнула. Впервые в жизни она слышит о том, что она некрасива. Всю свою сознательную жизнь она была уверена в своей красоте, а тут такое.

— Это кто еще такое придумал? — горячо произнесла она. — Каждый по-своему красив. И для этого совсем необязательно иметь прямые волосы.

Хеда пожала плечами.

— Ладно. Иди мой руки, будем обедать, — приказала Ясмина.

Хеда прошмыгнула в ванную. Ясмина принялась накрывать на стол. Так странно, что рядом с Хедой Ясмина выглядит совсем иначе. Она в разы становится старше, сильнее, ответственнее. Как будто это другой человек.

— Онни! — раздался голос Хеды из ванной.

— Что?

— А что такое бред собачий?

Ясмина разливала суп в миски и чуть было не опрокинула черпак, услышав вопрос.

— Ты помыла руки? — избегая ответа, спросила Ясмина.

— Йе.

— Тогда иди есть.

На следующий день почти в это же время Ясмина вышла из дома и отправилась встречать Хеду. Да, все было, как Хеда ей и рассказывала. Недалеко от школьной площадки противные узкоглазые мальчишки задирались к Хеде, а та смело давала отпор, размахивая сумкой во все стороны, метко пуляя в них камушками. Крики разносились по всей улице. Ясмина подлетела к сорванцам, успев схватить за шиворот только двоих мальчуганов. Они тут же втянули головы в плечи и начали неистово кричать на корейском.

— Хеда, иди сюда, — скомандовала Ясмина.

Хеда, вытаращив глаза, подошла.

— Быстро переводи им то, что я скажу.

Хеда испуганно закивала.

— Если вы еще раз будете доставать Хеду, я приду и отлуплю вас как следует. Я сестра Хеды, и я кудрявая и злая. Я никого не пожалею, — она как следует тряхнула сорванцов. — Проваливайте отсюда, шпана мелкая.

Хеда вопросительно уставилась на Ясмину.

— А что значит шпана мелкая, онни?

— Неважно.

Ясмина натрескала им подзатыльники, и мальчишки кинулись от нее врассыпную. Хеда посмотрела им вслед и уже на русском крикнула им:

— Да! Проваливайте, шпана мелкая!

Потом подошла и взяла Ясмину за руку. Несколько секунд на лице Ясмины мелькало замешательство, а потом она все же сжала в своей ладони маленькую ручку сестренки, и они вместе пошли домой.

Вечером их обеих ждала взбучка. Видимо, Юми уже успели нажаловаться соседи.

— Зачем вы деретесь с этими хулиганами? — строго отчитывала их Юми. — Если на каждое слово обращать внимание, так никаких сил не останется.

— Они первые начали, — пыталась оправдаться Хеда.

— Хеда, я, по-моему, говорила тебе уже, как себя нужно вести, когда говорят старшие.

Хеда насупилась и опустила лицо.

— Вы хотите, чтобы вся улица вас боялась? Нам нельзя жить во вражде с людьми. Мы ведь не волки. Ты, Хеда, сегодня наказана. Останешься без десерта.

— Бред собачий! — возмущенно выпалила Хеда.

У Юми тут же отвисла челюсть, а глаза мелко замигали от неожиданности. Ясмина тут же вытянулась и принялась равнодушно разглядывать фотографии на подоконнике. Юми переметнула взор на Ясмину и, совладав с собой, холодно произнесла:

— Хеда, это плохое слово. Нельзя такое говорить, тем более при маме и старшей сестре.

— Но… — начала было возражать Хеда.

И тут Ясмина щелкнула ее пальцем по лбу.

— Как ты разговариваешь со старшими, а? — торопливо заговорила Ясмина. — Не спорь с матерью.

Хеда растерла место на лбу, куда получила звонкий щелбан, и обиженно надула губы.

— Сейчас иди в душ. Ужинать мы будем позже, — приказала Юми.

— Йе, ома (да, мама).

Как только в ванной заурчала вода, Юми вполголоса заговорила с Ясминой:

— Зачем ты так?

— Они ее дразнили. Я сама видела. По-твоему, лучше было, чтобы они закидали ее камнями?

— Ты могла бы их припугнуть милицией. Пожаловаться родителям или учителям.

— Это не поможет. Сама знаешь этих сорванцов. И потом они задираются только потому, что Хеда кудрявая. Разве это дело?

— Ясмина, я говорила тебе, что в Корее совсем не так, как в России. Здесь есть либо правильное стандартное мнение, либо неправильное. Если ты живешь здесь, то тебе придется с этим считаться.

— И что ты предлагаешь?

Юми улыбнулась, и черты ее лица тут же смягчились.

— Тебе нужно привести себя в порядок. Если хочешь, мы вместе пойдем в парикмахерскую. Тебе сделают маски, закрасят седину, подрежут концы.

— На маски я согласна, на все остальное нет, — твердо произнесла Ясмина. — Мои волосы достались мне от папы. Ничего я не буду резать и тем более красить. Если в этой стране стандарт красоты — это прямые черные волосы, то я лучше соглашусь быть уродиной. Но ваша долбаная система меня под себя не подомнет. Я не стану выпрямлять волосы и снова накручивать их так, как тут правильно. Сами ходите как стадо безликих узкоглазых баранов. Папа всегда считал меня красавицей, и я ничего не собираюсь менять. Пусть эти корейские мальчишки считают меня ведьмой. Зато будут бояться и не будут приставать к Хеде.

Юми внимательно выслушала дочь, затем плеснула в стакан воды и заботливо протянула ей.

— Даже в этом ты похожа на своего отца, — со светлой грустью сказала Юми. — Если слова папы в твоем сердце звучат громче общества, то это очень хорошо. Если тебя не будет ранить то, что тебя тут будут считать нескладной и ты внутренне будешь ощущать себя красавицей, как и раньше, то совсем необязательно что-то в себе менять. Просто тут люди в основном живут мнением окружающих и не считают это зазорным. Но никакая система не может принудить человека поменять свое мнение, если оно уже есть. Ты знаешь, что ты красива. Ты знаешь, что папа особенно любил твои волосы. Достаточно того, что ты веришь тому, что говоришь. Если ты в мире с собою, этого достаточно, чтобы быть счастливой в любой стране.

Ясмина с благодарностью посмотрела на Юми, но все же благодарить вслух не стала.

— Давно у тебя начали седеть волосы? — поинтересовалась Юми.

— После второй операции на левую ногу я услышала, как Саадат сказала Вазиру, что у меня поседели виски. После этого седина стала лезть очень быстро. Будь мои волосы чуть реже, я уже давно стала бы белой.

— Думаю, твой папа сказал бы, что они серебристые.

— Я тоже так думаю.

Юми снова одарила дочь улыбкой и как бы между прочим сказала:

— Хотела тебя попросить, чтобы ты не говорила при Хеде плохих слов. А то она быстро учится.

Ясмина виновато поджала губы. Этого было достаточно, чтобы понять, что Ясмина сожалеет и больше так не будет.

После ужина все трое были лишены десерта. На вопрос Хеды, почему онни не ест мороженое, Ясмина ответила, что тоже виновата: нельзя говорить плохих слов и драться с мальчиками.

— А ты почему не ешь мороженое? — спросила Хеда Юми.

— Потому что я тоже наказана. Ведь у хороших мам дочки не дерутся. Значит, я тоже провинилась.

Ясмина и Хеда переглянулись и тяжело вздохнули. Это наказание казалось самым суровым. Мама осталась без любимого мороженого.