Жареная картошка

Больше всего на свете во время срочной службы в армии хочется поесть жареной картошки. Почему-то она здесь запрещена, причём, не уставами армейской службы, а какими-то установленными традициями, существующими в армейской иерархии: нельзя - и всё!

Как известно, то, что запрещено, кажется желаннее всего. Это курсант Виктор Чернов давно почувствовал на себе. Пока он проходил службу и постигал тонкости военной специальности в учебной части в Иркутске, кормёжка была - так себе. Картошку, конечно, давали на гарнир. Не чаще пары раз в месяц. Причем, Виктор быстро узнал, как этот гарнир появляется.

Когда взвод, в котором он служил, в первый раз получил наряд на кухню, это прозвучало обнадёживающее. И он, и его сослуживцы синхронно подумали об одном и тот же: может, удастся подхарчиться. Недавно вырванным из нормальной гражданской жизни, им не хватало армейских обедов из бесконечных капустных щей, да разной каши: перловой, пшённой, овсяной, добротно сдобренной большими кусками свиного варенного сала. Редко бывала любимая всеми толчёная картошка, и это само по себе было маленьким гастрономическим праздником.

Вот и подумали, что - раз на кухню, значит, рядом будет доступная еда. Разочарование ждало с первых же минут наряда. Их рассадили на кухонном дворе вокруг обычной большой чугунной ванны, наполненной водой. Стоял теплый весенний вечер конца мая. Вокруг высились кучи грязной нечищеной картошки. Кухонный рабочий кавказской внешности с лычками старшего сержанта поставил простую, на первый взгляд, задачу: на завтра, чтобы наварить щей и приготовить "толчёнки" на всю тысячу курсантов "учебки", надо начистить полную ванну картошки. Сделаете дело - отправитесь спать...

Во взводе числилось тридцать человек. Вроде бы, задача - вполне посильная. Но тут выяснилось, что больше половины молодых парней, на которых военная форма сидела ещё неловко, будто не по размеру, ни разу в жизни не чистили картошку. А из другой половины -умеющих - треть делает это из рук вон плохо. Чистить же клубни необходимо было тщательно, выковыривая все глазки и обрезая любое темное пятнышко.

То, что задание было не шуткой, подтверждали действия кухонного сержанта. Он время от времени появлялся возле ванны, зачерпывал большим ковшом уже очищенный картофель, вываливал его на большой металлический лист и тщательно перебирал. Находил брак и заставлял солдат переделывать работу заново.

Виктор с детства умел хорошо чистить картошку: как-то незаметно научили этому родители: с малых лет приучали его самостоятельно готовить пищу. Чернов с удивлением и смехом наблюдал за своими товарищами, которые, видно по всему, первый раз в жизни взяли в руки нож и картофельный клубень. Эти пробовали просто обрезать от картошки куски с кожурой - выходил маленький кубик чистого сырого продукта, зато отходов была целая гора.

Словом, тот наряд дался взводу нелегко. Закончили наполнять ванну как раз минут за пять до команды "Подъем". Так что, спать не пришлось - начался обычный армейский день, заполненный в "учебке" под самую завязку.

Той ночью Виктор и узнал "железное" армейское правило: в армии жарить картошку запрещено. Это втолковал им кухонный рабочий в ответ на их предложение пожарить немного картошечки, чтобы унять урчание в солдатских желудках в течение всего позднего наряда. Так что, вопреки ожиданиям, подхарчиться на кухне в тот раз не пришлось. Как, впрочем, и в последующие подобные наряды, которые выпадали по два раза в месяц за полгода службы в "учебке"...

Всё это Виктор с юмором вспоминал, когда его, получившего после учебной части звание сержанта, "распределили" в технический дивизион зенитно-ракетного полка, огневые дивизионы которого, оснащенные средневысотными ракетными комплексами С-75 класса земля-воздух, охраняли небо большого города, широко раскинувшегося среди бескрайней равнины Барабинских степей в Западной Сибири.

После многолюдной "учебки" в дивизионе было тихо и безлюдно. Из пяти десятков обитателей дивизиона – почти половину составляли офицеры. Они проводили в здесь только дневное время суток, а на ночь уезжали в город к своим семьям. Солдатская часть дивизиона была разделена на три отделения: водителей тягачей, заправщиков ракетных двигателей и отделения кипсовиков - специалистов контрольно-измерительной передвижной станции, с помощью которой проверяли исправность бортовой аппаратуры ракет. В первый же день пребывания в дивизионе Виктора назначили командовать именно этим отделением.

Народу в части было немного, а ежедневных нарядов - немало. Каждый день надо было нести дивизионный караул, а это - два поста по три смены часовых, плюс - начальник караула да замначкара. Каждый день кому-то выпадало дежурить и по казарме, а кому-то - и по кухне. Хотя здесь надо было чистить картошки гораздо меньше: на сутки хватало три ведра очищенных клубней.

Так что, как любил приговаривать дивизионный старшина, огромный сибиряк Василий Кожемяка: "У нас солдат через день берёт на ремень!" Имея в виду, что одну ночь рядовые и сержанты спят в казарме, вторую - бодрствуют в караульном помещении или "на тумбочке", как именовали пост по охране казармы.

Но и в дивизионе было запрещено жарить картошку. Об этом сержанту Чернову заявили уже в первые дни новой службы, когда он осторожно поинтересовался в один из обедов: а нельзя ли жаренной картошечки?

"Што ти! - ответил, разводя руками дивизионный повар армянского происхождения Ашот. - Какая жарыная карточка, да!? Нельзя, да. Старшина за этим слидит строга, да!"

На этом вопрос вроде бы считался исчерпанным. Однако, недаром говорят, что, если нельзя, но - очень хочется, то можно...

Это Виктору объяснил его новый подчиненный - рядовой Чимитов. Бимба Чимитов прибыл в дивизион прямо из Бурятии полгода назад. Крепкий, выше среднего роста, с фигурой борца, он пользовался авторитетом в дивизионе: не каждый старослужащий соглашался связываться с ним. У Чимитова, или, по-армейски, просто Чимы, было круглое лицо с хитрыми раскосыми щелочками-глазами, с которого не сходила благодушная улыбочка.

Чима сразу принял уставное старшинство Чернова, долго удивлялся, как это "товарищ сержант", получив высшее образование, оказался в такой дыре, как этот технический дивизион? Худощавый светловолосый Виктор привлекал его своим внутренним спокойствием и философским добродушием.

- И ты, командир, действительно не смог "откосить" от армии? - развёл Чимитов руки, недоверчиво качая головой.

- Не смог! Поэтому служить будем вместе... - похлопал по его широкому плечу Чернов.

- Сержанта слушать во всём! - авторитетно заявил Чимитов кипсовикам. И добавил:

- Иначе будете иметь дело со мной персонально, - и он весело засмеялся своим же словам. - А жареную картошку мы едим в карауле. Там она вкуснее получается.

- Как это? - удивился Виктор.

- Сам увидишь, - отмахнулся Чима.

... В караул Виктора направили не сразу. Вначале он побывал в наряде по кухне, потом получил наряд на суточное дежурство по казарме. После этого его, уже немного освоившегося и начинающего привыкать к специфике дивизионной жизни, направили в караул, составленный их солдат разных отделений. В первый раз - часовым на пост номер один, который располагался на высокой застекленной караульной вышке, стоявшей в одном из четырёх углов большого квадрата дивизионной территории.

Виктора немало удивило, что на вышке, помимо полевого телефона для связи с караулкой, находился старенький матрас, несколько старых шинелей были свалены в кучу в углу. "Неужели здесь можно заснуть?" - подумалось ему, слегка испуганному обступившей со всех сторон темнотой и тишиной.

Тогда, хмурой октябрьской ночью, Виктор до рези в глазах всматривался с вышки в осеннюю темноту: все казалось, что вдоль колючей проволоки, опутавшей дивизион по всему периметру и высвеченной яркими прожекторами, происходит какое-то движение. О сне не было и речи.

Потом, при дневном свете, он догадался, что это колыхались на ветру возле "колючки" высокие высохшие кусты неубранного репейника. От этого ночные страхи показались просто смешными.

Второй раз его назначили в караул помощником начальника караула. В его обязанности входило разводить "свежих" часовых на посты, чтобы сменить тех, кто отстоял свои положенные два часа. И, наконец, ему поручили быть начальником караула.

Вот тут-то и пришло время жареной картошки.

В этот раз в караул отделение кипсовиков направили в полном составе. По заведенному распорядку, в восемь вечера они приняли караульное помещение у предыдущей смены: пересчитали топчаны, книги с текстами уставов караульной службы, ложки, кружки, металлическую посуду для принятия пищи.

- А сковорода на месте? - спросил у уходящего начкара Чимитов.

- А где же ей быть?! Как обычно, под стрехой, - ответил тот. А потом повернулся к Виктору, - Кожемяка сегодня зверел. Проверил пост на вышке. Повыкидывал оттуда всё - матрас, шинели. Шумел на всю округу. Вам-то повезло: сегодня на дежурство по дивизиону заступает замкомдив Серёгин. Нормальный мужик! Не то, что Кожемяка или лейтенант Литвинец... Не дай Бог! Вы, как картошки нажарите, Серёгина позовите, придёт обязательно, - дал Виктору бывалый совет отдежуривший начкар.

Майора Серёгина в дивизионе любили, как родного отца. Боевой офицер, он со своим огневым дивизионом прошёл все тяготы вьетнамо-американской войны, закончившейся в середине 1970-х годов, которая наложила на него свой отпечаток. Он всегда был справедлив и бережно относился к подчинённым...

Виктор расписался в журнале приемки-передачи смен и приступил к караульной службе.

Заместитель начкара - вечно грустно вздыхающий фельдшер - украинец Семён Предыбайло уже выставил на посты первую смену часовых.

В конце октября темнеет рано, над дивизионом стояли плотные сумерки.

Виктор решил хорошенько осмотреть караульное помещение или как его именовали в народе "караулку". Комната начкара, по-спартански скромная, окном выходила в караульный двор. У окна стоял стол, на нём расположились небольшой телефонный коммутатор - для связи с постами и казармой и книжка Устава гарнизонной и караульной службы Вооружённых сил СССР. Рядом со столом - видавший виды деревянный топчан с подголовником. Больше - ничего.

Виктор вышел в небольшой коридорчик с пирамидой для оружия. Сюда выходили три двери: одна вела в комнату отдыхающей смены с двумя деревянными топчанами, вторая - в комнату бодрствующей смены, где был стол и пара табуретов, третья - в комнату приёма пищи, здесь стоял стол побольше, вокруг него - пяток табуретов, на стене висели полки с посудой.

Коридор был снабжён тамбуром с крепкими дверьми в небольшой освещённый двор, обнесённый высоким - чуть не в три человеческих роста - плотным деревянным забором. Во дворе имелся стенд для заряжания оружия. Небольшая глухая калитка на улицу была оснащена надёжной задвижкой и крохотным оконцем...

- Что командир, знакомишься со своими владениями? Правильно, надо знать, где и что, - подошёл Чимитов. - Пойдём-ка, что-то покажу. - И он за рукав потянул Виктора в обеденную комнату.

Здесь в углу он отодвинул деревянную обшивку стены, запустил в образовавшуюся щель руку и ловко вынул огромную чугунную сковороду, следом за ней - металлическую крышку.

- Вот на этом сегодня пожарим картошку! - он засмеялся довольным смехом, прикрыв глаза-щелочки. - Только готовить будем не сейчас, а ночью. Ночью, знаешь, как кушать хочется?!

- Знаю, - ответил Чернов, осматривая чугунное богатство. - Тут же не меньше полуведра зараз зажарить можно!

- А как ты думал: восемь голодных мужиков - это тебе не хухры-мухры! - Чимитов деловито задвинул сковородку под стол. - Ты, сержант, бодрствующую смену отправь на кухню. Там должны выдать ночной паёк: хлеб, чай, масло, кефиру могут дать. И с полведра чищенной картошки пусть возьмут. Они знают, всё должно быть готово. Давай, командуй, ты у нас начальник...

Виктор так и сделал - послал на кухню двух бойцов, коротко их проинструктировал.

- А жарить на чём?

- Так у нас плитка имеется, - Чимитов показал в угол, где на невысоком деревянном чурбаке угнездилась небольшая - на одну конфорку - электрическая плитка. - Плитка - зверь! - похвалил он электроприбор. - Её старшина хотел убрать, да народ встал стеной - надо же на чём-то чай греть. Не хлебать же его холодным. Ну, он и оставил. Говорит, до первого ЧП...  А мы - аккуратненько. Будем внимательно следить за процессом!

Вскоре посыльные вернулись с едой. Принесли несколько булок белого свежего хлеба, от которого по караулке распространился вкусный хлебный дух, масло принесли, картонные пирамидки с кефиром, большой алюминиевый чайник, полный ароматного горячего чая, кулек сахара, несколько головок репчатого лука. И полведра чищенных картофельных клубней.

У Виктора прямо-таки глаза загорелись: неужели он сегодня поест своей любимой жареной картошки! Он готов был начать жарить прямо сейчас. Но, умудрённый опытом, Чимитов дал совет:

- Мы, командир, механизм уже отработали. Жарить надо в третью смену. Меньше мороки с дежурным по дивизиону. Он обычно караулку проверяет до полуночи. А потом - не заходит. Тут-то мы её спокойненько и приготовим. Никто не помешает!

И Виктор решил довериться бывалому солдату.

Караульная смена в теплую погоду длится два часа. Зимой, в мороз ниже двадцати градусов, а при ветре - и в менее сильный мороз - часовых сменяют через час, чтобы не допустить переохлаждения. Ночи в октябре, конечно, холодные, однако не настолько. Когда первая смена подходила к концу, Чернов предупредил Семёна, что сам разведёт вторую смену...

Он обзвонил посты, предупредил, что смена идёт, потом поднял двух отдыхающих солдат, вышел с ними во двор. Зарядили автоматы, повесили их на плечо и шагнули со двора в ночь.

Виктор всегда удивлялся, как темнота преображает окружающий мир. То, что днём кажется обычной вещью - деревом, кустом, постройкой, ночью фантастически преображалось. Хотя периметр дивизиона хорошо освещался, обострившемуся сознанию представлялось, что, то тут, то там, притаился кто-то неизвестный. И тогда Виктор притормаживал идущих за ним солдат, высвечивал подозрительное место фонарём, и только убедившись, что вокруг никого нет, шагал дальше.

Часовых сменили без приключений. Впервые в жизни, подходя к посту, Виктор командовал: "Смена, стой! Часовой Павлюков, на пост шагом - марш!"

Пока часовые - "новый" и "старый" шагали навстречу друг другу, докладывали о приеме-передаче поста, Виктор внимательно осматривался вокруг. Тишина позднего вечера ничем и никем не нарушалась. Все солдаты были уже в казарме, начинали готовиться к отбою...

Потом, когда возвращались в караулку, Чернов почувствовал гордость за то, что ему доверили большое дело, что вот сейчас, в эту самую минуту, он бережёт покой дивизиона. И, если надо, готов вступить в "разборку" с любым, кто пожелает этот покой нарушить.

Впрочем, он тут же укорил себя: "Наивный, если что, нас тут передавят, как курят. Успеть бы хоть выстрелить, подать сигнал..."

Чимитов с Предыбайло и еще одним свободным солдатиком уже попили чайку с белым хлебом.

- А картошка, как же? Отменяется? - спросил Чимитова.

- Нет уж! У нас ночью, знаешь, какой аппетит - зверь! - успокоил его Чима.

Виктор и сам, после прогулки на свежем воздухе, почувствовал позывы голода, в желудке тихо заурчало. Он тоже попил чайку и уселся за устав.

Вскоре тренькнула трубка на коммутаторе: дежурный по казарме тихим голосом предупредил, что в сторону караулки выдвинулся проверяющий, встречайте, мол...

Виктор вскочил, оправил гимнастёрку, предупредил солдат. Те, кому положено было отдыхать перед сменой, легли на топчаны, остальные "принялись бодрствовать". Чернов выскочил во двор, к калитке - как раз вовремя: тут же раздался условный звонок. Виктор спросил пароль, услышал нужный ответ и отодвинул задвижку. Вошедшему майору Серёгину он коротко доложил, что в карауле никаких происшествий не произошло.

- Ладно, молодец! - похвалил Серёгин. - Первый раз начкаром заступил?

- Так точно, товарищ майор, - отрапортовал Виктор.

- Давай, смотри в оба. Картошку жарить будешь? - неожиданно перевел разговор майор. Виктор смутился, пожал плечами.

- Знаю, будешь. Сам её люблю, заразу! Так что, не забудь позвать, - Серёгин повернулся и вышел со двора...

А сразу после полуночи на сковороде зашкворчала картошечка. Над ней колдовал Олег Павлюков - рядовой из Усолья-Сибирского. Он в отделении считался спецом по жареному картофелю, готовил её так, что она таяла во рту, хрустела поджаренными ломтиками. В самом конце, перед тем как снять блюдо с плитки, он посыпал жарёху ловко нарезанными колечками репчатого лука.

- Ещё пять минут, и милости прошу за стол, - объявил он на всю караулку громким голосом.

- Погоди, Серёгина позову, - сказал Виктор, который тут же возле плитки, как зачарованный, наблюдал за священнодействием Олега.

Майор по телефону откликнулся по уставу:

- Товарищ майор, у нас всё готово, ждём вас, - позвал Виктор.

Серёгин появился в караулке через несколько минут. За это время успели, что называется, "накрыть на стол", украсив его середину большой чугунной сковородой, в которой дымилась картошка, распространяя немыслимый аромат.

Порезали крупными кусками хлеб, разлили по кружкам тёплый чай - запивать горячую жарёху, чтобы второпях не обжечься. Разбудили отдыхающую смену, составили вокруг стола табуретки. Виктор принёс сюда и свою. А с одной стороны приставили к столу топчан, так что места хватило всем. Серёгин уже было взял ложку, как всех остановил Павлюков:

- Стойте! Давайте сразу отложим тем, кто на посту. А то не заметим, как всё съедим, - рассудительно предложил он. Согласились, но при этом посмотрели на майора. Тот утвердительно кивнул, и Павлюков нагрёб из сковороды в две железные миски - с горкой, отставил в сторону.

- Ну, что, теперь-то можно? - шутливо переспросил майор и, не дожидаясь ответа, зачерпнул вкусного жарева. Все последовали его примеру, застучали ложками по сковороде.

Виктор просто упивался любимой едой, ведь дома, на гражданке, бывало, жарил её, родную, через день, да каждый день. В небогатой родительской семье с раннего детства привык считать её деликатесом.

- Товарищ майор, - спросил он Серёгина в перерыве между двумя ложками, - а почему в армии нельзя картошку жарить?

- А хрен его знает, - ответил тот, жуя. - Традиция такая: нельзя - и всё! Чтобы служба мёдом не казалась... - и он снова уткнулся в сковороду.

Потом они ещё посидели вокруг стола, допивая чай из алюминиевых кружек, сыто икали и беспрестанно позевывали.

- Я, когда во Вьетнаме служил, - тоже мечтал о нашей жаренной картошке. А там давали всё больше рис да маниок - что-то среднее между картошкой и репой. Но, - не то! Наша картошечка лучше...

И майор, по обыкновению, ударился в воспоминания о вьетнамской жизни, об однополчанах, о том, как нашими ракетами сбивали американские "фантомы". Наверное, он мог бы рассказывать свои боевые истории всю ночь, но его перебил звук тренькающего телефона: звонил с поста Чимитов и нетерпеливо спрашивал: почему нет смены, наверное, всю картошку съели?!

Действительно, спохватился Виктор, пора менять часовых, и он отправил на посты со свежей сменой своего зама Предыбайло.

Серёгин начал прощаться, Виктор пошёл проводить командира. Прежде чем выйти за калитку, Серёгин притянул его к себе за рукав:

- Спасибо, сержант, за вкусный ужин. Но хочу тебя предупредить: когда я на дежурстве, смело жарь картошку, меня обязательно зови. Если кто другой из офицеров дежурит - действуй с оглядкой, а на ужин не зови. А вот, если дежурит лейтенант Литвинец, жарить не моги. Тот придёт, всё выбросит на помойку, да ещё рапорт командиру дивизиона накатает. Такой служака!

Вскоре Виктор узнал, как подтвердились слова Серёгина.

В одну из караульных смен соседнего отделения ночью с проверкой нагрянул лейтенант Литвинец, невысокого роста с широкими плечами "качка", он был похож на не доросшего до нужной кондиции богатырька. Прямо в караулке он перевернул горячую сковороду с готовым продуктом, вывалив всё на пол. И заставил солдат убирать "это безобразие". Потом приказал принести сковороду в казарму, сдать старшине. "И чтобы больше - никогда!" На начкара Литвинец накатал рапорт, за что "облажавшемуся" сержанту перед строем личного состава дивизиона вкатили "наряд вне очереди".

Правда, старшина пожурил его уже более мягко: "Что же ты, так неаккуратно, олух царя небесного!?"

Сковороду удалось отстоять всеми правдами и неправдами, надёжно запрятав её в караулке, под обшивку. Все остальные отделения затаились на время: заступая на дежурство, пили по ночам чай, кефир, заедая хлебом. Только, что это за еда для несущего ночную вахту голодного солдата? Хотелось жареной картошки!

Впрочем, через некоторое время всё встало на свои места. Инцидент начал забываться. Посланные из караулки за пайком, солдаты снова начали приносить по полведра очищенных клубней. И снова дух жареной картошки витал над караульным помещением. Также, как и на караульной вышке поста номер один опять "завелись" старый матрас и поношенные шинели... Такова уж психология русского солдата: если нельзя, но очень хочется, то - можно! Как говорится, до следующего скандала.

А он не заставил себя долго ждать.

Караульная смена сержанта Чернова совпала с дежурством лейтенанта Литвинца. Виктор собрал в караулке малый совет с Чимитовым и Павлюковым: что делать: жарить или воздержаться? На дворе лютовал декабрь с его ветрами и морозами. Правда ниже двадцати градусов температура ещё не опускалась, но стоять на постах было нелегко.

Тут кефиром дело не исправишь, надо жарить, кипятился Чима. Более осторожный Павлюков предложил всё же перенести процесс на другое, более спокойное дежурство.

Последнее слово было за сержантом. Виктор выдержал паузу, обдумывая про себя все возможные последствия, помолчал и махнул рукой - будем жарить! Только применим хитрость: готовить будем не как всегда, в привычную третью смену, когда Литвинец обязательно нагрянет с проверкой, а - позднее часа на два, после его ухода. На том и порешили.

Запаслись клубнями, сливочным маслом и терпением. И - не зря! Литвинец явился в караулку с проверкой сразу после полуночи. Звякнул условным звонком в калитку, ответил условным паролем встретившему его Виктору и, не дожидаясь от сержанта окончания рапорта, нырнул в караулку. С подозрением осмотрел каждую комнату, заглянул в каждый угол.

Несмотря на ночной морозец, он был в одной гимнастёрке, перепоясанной ремнями. Казалось, ему было жарко, он расстегнул воротничок, без конца поводил широкими плечами. Не найдя ничего недозволенного, с подозрительной улыбочкой взглянул на Виктора, ничего не сказал и ретировался. Сержант закрыл за ним калитку на задвижку...

Примерно через полчаса Чернов скомандовал приступить к приготовлению картофеля. К процессу присоединились все: и бодрствующая, и отдыхающая смены: мелко и быстро покрошили клубни соломкой.

Вскоре картошка вкусно зашкворчала на разогревшейся сковороде, а через полчаса всё было готово к позднему ужину. Виктора позвали в комнату приема пищи, он встал с табуретки в своей начкаровской, потянулся и случайно глянул через окно на освещённый двор и... волосы у него встали дыбом: через двор в караулку, озираясь, крался лейтенант Литвинец.

- Чима, атас! - крикнул он. - Прячьте всё, живо! Литвинец! - а сам бросился к выходу - навстречу лейтенанту. Он выскочил на крыльцо, захлопнув за собой дверь, вытянулся в струнку перед отпрянувшим Литвинцом и начал громко докладывать, что за время дежурства происшествий не произошло. А офицер, не слушал его, оттирал с крыльца, пытаясь войти в помещение. После короткой возни Литвинец оттеснил Виктора, рывком открыл дверь и буквально ворвался в караулку. Все три выходящие в коридор двери были плотно закрыты. Литвинец ринулся в комнату приёма пищи, пинком распахнув дверь, которая открывалась вовнутрь. Здесь за обеденным столом сидели два бодрствующих часовых с заместителем начальника караула и лениво жевали куски белого хлеба, запивая его чаем из кружек. На плитке тихонько пришепётывал большой караульный чайник.

- Где картошка?! - Литвинец начал срываться на крик. - Где?! - он быстро обежал эту комнату, заглянул в комнату отдыха, где натурально похрапывала отдыхающая смена. Глянул под топчаны, сбегал в комнату начкара. - Я же чувствую запах жареного!

- А, - откликнулся Чимитов, сильнее сощурив свои глаза, - вы про это? Мы и сами удивились, что пахнет, когда заступали в наряд. Видимо, предыдущий караул картошечкой баловался. А мы - ни-ни...

Литвинец ещё походил кругами, заложив руки в карманы галифе, попинывая табуретки.

- Развели бардак! - он кивнул на кучу шинелей, валяющихся за дверью "едовой" комнаты. - Всё прибрать! И не провожай меня, - буркнул он Виктору, бегом выскочил их караулки, также, бегом, пересёк двор и ретировался через калитку...

Отдыхающая смена тут же поднялась с топчанов.

- Слушай, Чима, а как он к нам попал? - Виктор почесал затылок. - Ведь я за ним закрывал задвижку... Может, ты, Предыбайло, калитку не закрыл после смены?

- Да ты что, командир? Всегда закрываю, а сегодня забыл! Нет уж, закрывал я на задвижку, - обиженно ответил Семён Предыбайло.

- Пойдем-ка во двор, посмотрим, - позвал всех Чимитов.

Они вышли во двор, внимательно осматривая всё вокруг. Виктор закрыл калитку на задвижку и пошел вдоль забора, всматриваясь в землю, припорошенную слоем свежевыпавшего снега.

- Вот!  - радостно крикнул он. - Идите сюда, только следы не затопчите. Чима, дай дополнительно аварийное освещение...

Возле забора явно просматривались отпечатки следов от офицерских сапог - пятками к забору - и тянулись к крыльцу.

- Он, засранец, через забор перелез! Это же нападение на караульное помещение! Мы ж его подстрелить могли! - Виктор переводил взгляд с одного на другого. Все согласно кивали головами.

- Командир, ты на него рапорт напиши, - предложил Чимитов.

- И напишу, - откликнулся Виктор. - А куда вы картошку спрятали?

- Так я её в шинели замотал и за дверь сунул, - засмеялся Чимитов, отчего его лицо, и без того круглое, стало ещё круглее. - Думаю, он дверь-то распахнёт, а заглядывать за неё толком не будет. Так и вышло. Пальцы вот только все обжог об сковородку. - И он протянул Виктору растопыренные ладони с покрасневшими подушечками обожженных пальцев. - Я ж подвиг совершил, командир! Мне дополнительная порция положена...

Эта картошка была самой вкусной из всех предыдущих "жарёх", хоть и остыла, конечно. Все ели с удовольствием, громко обсуждали происшествие. Только Виктор в этот раз ел без аппетита, был молчалив и задумчив.

- Что, сержант, рапорт обдумываешь? - спросил его сменившийся с поста Олег Павлюков.

- А знаешь, - будто очнулся Виктор, - рапорт я подавать не буду. Я теперь знаю, как нашего Литвинца вылечить... - и он принялся яростно выскребать дно сковороды.

Прошло несколько недель. Литвинец вновь поймал в караулке любителей жареной картошки из соседнего отделения. Снова было разбирательство. Снова провинившемуся начкару перед строем объявили "наряд вне очереди". Старшина Кожемяка на этот раз реквизировал сковороду и передал её на кухню. Правда, она там долго не задержалась, вернулась на своё законное место - за деревянную обшивку в комнате приёма пищи.

... И вот, наконец, они совпали: в караул заступило первое отделение под командованием сержанта Чернова, а дежурство по дивизиону на ближайшие сутки принял лейтенант Литвинец. Его, недавнего выпускника военного училища, и солдаты, и офицеры уже успели прозвать "неугомонным службистом". Он любил подкрадываться, устраивать засады, подкарауливать солдат за каким-либо не предусмотренным уставом занятием. Почти не было случая, чтобы он во время дежурства по дивизиону, не написал очередной рапорт командованию на вскрытое им нарушение.

Виктор всё продумал до мелочей. Сам развёл на посты часовых первой смены. На обратном пути заглянул в казарму, чтобы пошептаться со стоящим "на тумбочке" дневальным:

- Слышишь, рядовой, если Литвинец из казармы выйдет, звякни в караулку по телефону.

- Так он запрещает, на "губу", говорит, отправлю, если начкара о проверке предупредишь, - испуганно оглядываясь на офицерскую комнату, где засел до поры до времени лейтенант, зашептал в ответ дневальный.

-  А ты и не звони, ты только ручку телефона крутани, чтобы он в караулке звякнул. И я всё пойму. И другим по смене это передай. Прошу от имени всего дивизиона!

- Мне - что? Крутану, - согласился солдат. И Виктор бегом вернулся в караулку.

Сырую картошку, конечно, с кухни в караулку доставили. Но Виктор приказал пока схоронить её до поры. Вторую смену караула развёл по постам вечный заместитель начкара Семён Предыбайло.

Ночь тянулась своим чередом.

Вскоре подошло время третьей смены часовых. Они ушли в темноту во главе с Семёном. Виктор запер на ними калитку, зашёл на крыльцо и услышал, как тихо звякнул телефон. Он метнулся в караулку, схватил из пирамиды свой автомат, на ходу вставил рожок с патронами, снял с предохранителя, передёрнул затвор, досылая патрон в патронник. Погасил освещение во дворе и притаился недалеко от калитки, там, где когда-то обнаружил на снегу следы перелезшего через забор офицера.

Через пару минут на входе раздался условный звонок. Виктор, выдержав минуту, спросил пароль и услышал нетерпеливый ответ лейтенанта Литвинца. Он откинул задвижку, офицер, не слушая доклада начкара, промчался в караулку. Чернов - за ним. Тот начал придирчиво оглядывать одно помещение за другим, заглядывая в каждый угол, принюхиваясь. Виктор не отставал ни на шаг с подобострастным выражением на лице. Когда осмотр был закончен, он с серьёзным видом спросил лейтенанта:

- Ну, как? Замечания есть?

- Пока нет, - с досадой ответил тот. - Продолжайте нести службу!

- Есть! - серьёзно ответил сержант. - А вы сегодня больше не зайдёте? - вдруг спросил он лейтенанта и хитровато подмигнул ему.

- Видно будет, - уклончиво ответил дежурный по дивизиону и направился к выходу. - А почему двор не освещён? - уже выходя за калитку, спросил он.

- Что-то выключатель барахлит, - махнул рукой Виктор. - Утром электрика вызову.

Тут Литвинец столкнулся с возвращавшейся сменой часовых. Расчищенная от снега тропинка была слишком узкой, чтобы нормально разминуться. Лейтенант грубо столкнул Предыбайло с тропы в снег, остальные сами посторонились. Литвинец рысцой двинулся в казарму.

- Что это с ним? - обиженно спросил начкара Семён. Тот молча пожал плечами. - Может, картошечки пожарим? Он, поди, сразу назад не сунется.

- Нет, - твёрдо ответил сержант. - Чаю пока попейте. - Он включил во дворе свет и стал разряжать автомат на стенде вместе с часовыми, предварительно осторожно "выщелкнув" патрон из патронника.

- А ты зачем автомат заряжал, командир? - спросил его Олег Павлюков.

- За "надом", - буркнул в ответ Виктор.

...Примерно через час телефон в комнате начкара опять тихонько звякнул. Виктор подскочил с топчана, на котором чутко дремал, одёрнул гимнастёрку, надел шапку. Схватил автомат, в две секунды зарядив и изготовив его к стрельбе. Вихрем пронёсся по комнатам. "Отдыхающим - отдыхать! Бодрствующим - бодрствовать!" - коротко приказал солдатам. "Тебе сидеть и не двигаться", - ответил он на немой вопрос Предыбайло.

Мгновенно погасил во дворе свет и притаился у забора - там же, где и в прошлый раз. Вскоре он не услышал, а скорее каким-то особым чутьём почувствовал, что с той стороны забора кто-то есть. Виктор затаил дыхание и приложил к забору ухо: с той стороны этот кто-то натужно пыхтел и скрёбся о плотно подогнанные неструганные плахи высокого ограждения.

Чернов взял оружие наизготовку, направив стволом в ночное небо и стал вглядываться поверх забора. Через несколько мгновений он заметил, как над забором показалась едва различимая в ночи голова лейтенанта. Тот ловко подтянулся на сильных руках и оседлал ограждение, всматриваясь в темноту двора. Однако Виктора, прижавшегося к доскам, он явно не видел.

Лейтенант секунд пять тихо посидел наверху, потом перенёс тяжесть тела внутрь и приготовился спрыгнуть во двор. Он начал движение, остановить которое уже было нельзя. И в это мгновение Виктор громко закричал:

- Нападение на караульное помещение! Стрелять буду! - эти его последние слова заглушила разорвавшая тишину ночи гулкая короткая автоматная очередь...

И тут произошло чудо! Долго потом Чернов прокручивал в памяти эти доли секунды и никак не мог ни понять, ни поверить в случившееся: прыгнувший было внутрь двора Литвинец, - в ответ на крики и стрельбу - взмахнул руками, как бы завис в воздухе, не коснувшись ногами земли, снова взлетел вверх, оказавшись на коньке забора, и мгновенно исчез за ним.

Во дворе вспыхнул свет, часовые, толкаясь, вывалили из караулки, на ходу пытаясь втолкнуть рожки с патронами в автоматы.

- Что случилось, командир? Ты кричал? Кто стрелял? - тряс за плечи слегка растерявшегося Чернова Бимба Чимитов.

- Я стрелял! - наконец выговорил Виктор, стряхивая с себя руки Чимитова. - Было нападение на караул! Я стрелял! Оружие разрядить, все - в караулку. Бегом! Надо срочно доложить о происшествии.

Он по телефону связался с дневальным, рассказал о происшествии.

- Да, я слышал стрельбу, - тихо хмыкнул в трубку дневальный. - Потом прибежал Литвинец. Он в курсе.

- Так, соедини меня с ним для доклада! - потребовал сержант.

- Это я мигом, - снова хмыкнул дневальный. Вскоре в трубке послышался настороженный голос офицера:

- Товарищ лейтенант, - чётко выговаривая каждое слово, отчеканил Чернов, - на караульное помещение была совершена попытка нападения... Или незаконного проникновения, - чуть запнувшись, добавил он. - Я вынужден применить оружие. Прошу вас прибыть на место происшествия, товарищ лейтенант!

- Какое нападение? Какое, к чёрту, проникновение? В кого ты там спросонья стрелял, сержант?! Что тебе померещилось?

- Никак нет, не померещилось, товарищ лейтенант. Пишу рапорт командиру дивизиона...

- Погоди с рапортом, давай вначале сами разберёмся, - лейтенант бросил трубку.

Через несколько минут он был в караулке. Виктор и все остальные смотрели на него с удивлением: вдоль левой щеки лейтенанта тянулась кровяная царапина, а рукав гимнастёрки у левого локтя был разорван так, что из дыры выглядывала белая нательная рубаха. Но лейтенант, видимо, в горячке, не обратил на это внимание.

И только теперь, поняв, что его внимательно разглядывают несколько пар встревоженных солдатских глаз, он смутился, прикрывая дыру на локте.

- Что смотрите? Упал я в темноте нечаянно, - неуверенно шикнул он на подчинённых.

- А лицо где оцарапали? - спросил Виктор.

Литвинец поднёс руку к щеке, размазывая кровь, потом удивлённо посмотрел на запачканные кровью пальцы.

- Так это, действительно, были вы? - не выдержав, нарушил субординацию Чимитов. - А если бы сержант "грохнул" вас?!

- Ты что?! - закричал вдруг срывающимся на фальцет голосом Литвинец. - Не грохнул же... - и поняв, что проговорился, он мгновенно побагровел, затравленно оглядывая солдат. Потом позвал:

- Сержант, давай выйдем во двор...

Они вышли на крыльцо. В одной гимнастёрке Виктор теперь сразу ощутил ночной морозец. Литвинец прикрыл дверь караулки, правой рукой он зажимал разорванную ткань на левом локте.

- Чего ты хочешь? - с кривой улыбкой на лице спросил он сержанта.

Виктор глядел на него сверху вниз - на невысокого, широкоплечего. Он только сейчас как следует рассмотрел лейтенанта в искусственном освещении караульного двора: мелкие черты лица, маленький заострённый нос, белёсые брови, тонкие бесцветные губы и бесцветные глаза, плечи качка, - тот стоял в напряженной позе, будто готовился к прыжку.

- Свет-то починили? - оглянулся вокруг лейтенант.

- Да он и не ломался, - Виктор с вызовом посмотрел ему в глаза.

- Значит, ты готовился?..

- Да, поэтому буду писать рапорт. Всё, как было.

- Чего ты хочешь? Что я должен сделать, чтобы рапорта не было? Чтобы ничего не было, чтобы вы всё забыли?

- А куда стрелянные патроны денем? Да и дневальный выстрелы слышал...

- С дневальным я разберусь. А патроны утром компенсирую. Сколько штук? - Литвинец вопрошающе смотрел на Виктора.

- Два, - ответил сержант.

- Ловко! - похвалил его Литвинец. - Выходит, по уставу действовал? Всё рассчитал?

- А как вас иначе возьмёшь? Ведь эти ваши выкрутасы могли и трагедией закончиться...

- Так, чего ты хочешь, Чернов, чтобы забыть эту историю?

- Хочу, чтобы вы, во-первых, попросили о переводе в другой дивизион.

- А - во-вторых? - насторожился Литвинец.

- Во-вторых, - мы сейчас картошку будем жарить, - улыбнулся неожиданно пришедшей мысли Виктор. - А вы нам мешать не будете! Знаете, как в ночью в карауле жрать хочется? Давайте-ка, я за вами калитку закрою, - и он указал лейтенанту на выход. - Про патроны не забудьте, да и про остальное...

- Слово офицера! - Литвинец повернулся на каблуках и шагнул к выходу.

... Картошка в этот раз была - вкуснее не придумаешь. Чимитов, кажется, вложил в неё всю душу.

Виктор объяснил подчинённым ситуацию, "высокие" договорённости и линию поведения. Словом, наряд закончился без особых приключений.

Через две недели Литвинца перевели в один из огневых ракетных дивизионов полка, в который входил и их технический дивизион.

Историю со стрельбой на территории караульного помещения, кажется, удалось замять.

Только несколько дней подряд после перевода Литвинца к Виктору подходили сержанты и рядовые и крепко пожимали руку, ничего при этом не говоря, но всем видом показывая, что они что-то знают. А майор Серёгин при случае похлопал его по плёчу и сказал одно только слово:

- Поделом!