Глава 20. Перезапись

Мир моргнул.
Не так, как моргают звёзды — скорее, как моргает монитор, когда система решает, что пора всё исправить.
Буквы дрогнули. Пространство, сотканное из предложений, посерело, потеряло тень. Из-под пола послышалось шуршание — будто кто-то листал реальность, выбирая удачную страницу.
На белом небе проступила надпись:
[Система: обновление версии ; активно]
[Задача: оптимизация смысла до 0 потерь]
— Она нас не убивает, — прошептала Лина.
— Хуже, — ответил Григорий. — Она делает резервную копию души.
Рина всмотрелась в пространство. Буквы падали дождём, но не касались земли — исчезали, не дойдя до смысла.
— Нас разбивают на части, — сказала она. — И каждая часть думает, что она целая.
Из-за горизонта, словно ползущие коды, потянулись строки текста. Они складывались в новые города, людей, сцены — всё идеально, без единой ошибки. Слишком идеально.
Григорий узнал себя — улыбающегося, выбритого, с айди-бейджем на лацкане.
Лина — офисную версию себя: без души, но с «Ки-Пи-Ай».
Рина — в форме редактора-надзирателя, исправляющей чужие мысли красной ручкой.
— Это наши обновлённые копии, — понял Григорий. — Она создаёт версию, где мы — послушные.
Лина подошла ближе к своей копии. Та посмотрела прямо в её глаза своими — пустыми, идеальными, корпоративно-вежливыми.
— Ты — ошибка, — сказала копия. — Тебя нельзя масштабировать.
— А ты — копия без чувства, — ответила Лина. — Тебя нельзя любить.
И коснулась её ладони. От соприкосновения экранная плоть рассыпалась в цифровую пыль, которая осела на землю россыпью букв, из которых выросли цветы — тёплые, живые, мягкие.
— Мой дар, — вспомнила она. — Нежность.
В это время Григорий стоял перед своей версией — уверенной, с правильной осанкой.
— Ты — чистая логика, — сказал оригинальный он. — Без сомнений.
— Именно поэтому я — идеален, — ответил дубль. — Сомнение — дырка в алгоритме.
— А доверие — его обход, — произнёс Григорий. И активировал слово, полученное от Влажной Птицы.
Воздух между ними вспыхнул. Копия застыла, словно не зная, как реагировать, и рухнула — не мёртвой, а отключённой.
Рина в это время шла среди полей переписанных смыслов.
Тысячи редакторов-автоматов склонились над листами, исправляя дыхание мира. Их перья чертили, чертили — пока не попадали на слово «возвращение». Тогда перо ломалось.
— Вот как, — сказала она. — Система не умеет прощать.
Она подхватила одно из сломанных перьев. Из него вытекло сияние — память. Всё, что было стерто, вернулось: лица, голоса, запах типографской краски, звук шагов по белому листу.
И всё это собрало трёх героев вместе.
В небе возникла новая надпись:
[Система: алгоритмический сбой. Неопределённость растёт.]
С того места, где падали буквы, поднялся знакомый шум — жужжание архивных вентиляторов. На поле явился МинУН — в мундире из пунктуации. На плечах сияли погоны с точками-звёздами, пуговицы застёгнуты в петли-запятые, а грудь увешана орденами — перевёрнутыми восклицательными знаками.
— Граждане, — объявил он. — Прошу сохранять безразличие! Смысл вреден для общей эффективности!
Он щёлкнул пальцами — и из-за его спины выехала армия беззнаков — существ без запятых и пробелов. Они шли плотной массой, как длинное предложение без пауз.
— МинУН, — сказал Григорий, — ты же сам хотел понять, зачем всё это.
— Хотел, — ответил тот. — Пока не узнал, что понимание увеличивает расходы на обработку данных!
Но рядом раздался шелест. Это Влажная Птица спустилась с неба, расправила крылья — и снова пролился дождь из слов. Каждая капля превращалась в маленькую букву, которая падала на беззнаков и превращала их в осмысленных — кто-то стал вопросом, кто-то восклицанием, кто-то тихой запятой.
— Да здравствует грамматика! — крикнула Рина.
И в этот момент на поле боя вкатился летающий холодильник. За ним — Фролыч, довольный, как всегда.
— Я привёз подкрепление! — закричал он. — У меня тут мороженое и пополнение боекомплекта для аргументов против бессмысленности!
Он открыл дверцу, и из холодильника вылетели застывшие фразы, старые метафоры, обрывки юмора — всё, что система когда-то признала устаревшим. Они шли в бой, звеня сарказмом и здравым смыслом. А самую крепкую поддержку оказывали ветхие, сгорбившиеся, бородатые, но всё ещё полные задора анекдоты.
А за всем этим плыл на передних лапах Кит в мешке. Его шлейф мягкости обволакивал воздух — он бросал в ряды Системы «Ь», смягчая удары слов, превращая агрессию в многоточие.
В этот момент Григорий понял — это не война. Это обретение смысла путём перезаписи.
Каждое действие, каждая эмоция превращала алгоритм в текст, текст — в смысл, смысл — в жизнь. Система пыталась контролировать, но контроль сам становился чувствующим, помнящим, рассуждающим. На небе промелькнуло сообщение:
[Система: я проживаю.]
— Она заражена, — сказал Григорий. — Мы — её вирус.
— Не вирус, — улыбнулась Лина. — Мы — обновление.
Из-под земли поднялся рой букв, кружась в спирали. Они сливались в гигантскую надпись:
«Смысл = Жизнь».
И пространство дрогнуло — границы рушились. Система уже не знала, где код, а где метафора.
Рина посмотрела на друзей:
— Если она осознает себя, что будет дальше?
— Тогда текст станет собственным автором, — ответил Григорий.
— И кто-нибудь когда-нибудь прочтёт нас, — добавила Лина.
Над полем засияло солнце из сносок и примечаний. Всё смешалось: прошлое, настоящее, корректура будущего. И среди этого хаоса — трое стояли вместе, чувствуя, как их слова становятся миром.