Предел текучести. Глава 10. Будь готов!

Раскрытая пасть покойницы замерла в нескольких сантиметрах от перекошенного в испуге лица Степана Степановича. Мысленно попрощавшийся с жизнью, он зажмурился и замер, принимая неизбежное. От запаха гнилой плоти, вытекающего изо рта трупа и заполняющего пространство подвала, Каланчу замутило, и кислая рвота тотчас же заполнила его рот, но, боясь пошевелиться, он натужно проглотил ее.

Тело Ольги отчего-то медлило и не спешило сжирать мозги милиционера. Осторожно приоткрыв один глаз, Степан Степанович взглянул на зомби. Та замерла перед ним, странно согнувшись, а в бессмысленных ранее глазах явственно вспыхнул неподдельный ужас животного, угодившего в капкан. Каланча икнул, и тело Ольги резко дернулось назад, не спуская глаз с того места, где под свитером Степана Степановича покоился фолиант.
- Интересная машина лисапед… - сипло пробормотал Каланча и стал медленно отлипать от стены, и шажок за шажком продвигаться к лестнице, ведущей наверх.

Покойница нервно вздрагивала при каждом его движении и, не разгибаясь, пятилась в противоположную от него сторону, словно боясь повернуться к нему спиной. Стертые до мяса ступни зомби шуршали по бетону, шаг в шаг отзеркаливая опасливую поступь Степана Степановича.

Оказавшись за дверью, в подъезде, Каланча застонал. Весь этот день от начала и до конца осточертел ему, и на миг он даже пожалел, что дьявольская тварь не убила его там – тогда бы ему больше не пришлось разбираться во всей этой чертовщине, а самое главное – тащиться с вывихнутой ногой по лестнице вверх. Но еще немного, поверх смертельной усталости, его тонким слоем окутало любопытство, а странная книга за пазухой стала обжигающе горячей.

Добравшись до квартиры почти ползком, Каланча ввалился домой и навзничь упал в коридоре, не включив свет. Он стянул тяжелые ботинки вместе с мокрыми носками и ощупал травмированную ногу. Щиколотка распухла и стала в половину толще обычного, как у залежавшегося в реке утопленника. Следом за ботинками полетели куртка и свитер, и наконец Каланча схватился за пышущий жаром фолиант, потянул его, но от пота кожа книги основательно прилипла к коже живота. Степан Степанович потянул еще раз, сильнее, но и на этот раз она не поддалась.

- Да еб твою мать! – зарычал он и изо всех сил дернул обложку.

Книга содрогнулась, с мерзким чавкающим звуком оторвалась от пуза Каланчи и упала на пол, раскрывшись посередине. В то же мгновение острая боль пригвоздила его к грязному линолеуму прихожей. Степан Степанович изогнулся в беззвучном крике, а темный мир коридора окончательно провалился в вакуумную черноту.

Вспышка света заставила Степана Степановича на секунду зажмурится. Открыв глаза, он обнаружил себя посреди заснеженного двора своего дома в окружении толпы мрачных людей с лопатами, вилами и тачками. Все они, не моргая и не шевелясь, глядели на него.
- Че за… - сухими губами прошелестел он.

Из толпы вышагнула низкая женщина в коричневом стеганном пальто с широкими плечами и крупными накладными карманами. В ней Каланча узнал соседку, живущую этажом выше. Подойдя к нему вплотную, соседка вскинула на него безразличное лицо и произнесла скучающей, почти бытовой интонацией:
- Надо, Степан Степанович, в субботнике поучаствовать, и тело это убрать. А то антисанитария и безобразие, сами понимаете. Социалистическое общежитие не для трупов построено все-таки.

Какая-то пенсионерка из толпы поддакнула:
- Жильцы страдают от невоспитанной мертвячины!

Высокий мужчина рядом с ней взмахнул вилами:
- Чистота – залог здоровья! Позор лодырям и белоручкам!

Каланча попятился назад, схватился за голову, и картинка тут же вспыхнула снова. Теперь он очутился во дворе школы, из которой выпустился почти полвека назад. Перед ним, выстроившись несколькими шеренгами, стояли дети. Одетые в легкую школьную форму, они совсем не мерзли и не дрожали, как будто не замечали, что снег крупными хлопьями валит на них с серого неба, и что холодный ветер треплет их красные галстуки. Те почему-то не были повязаны под белыми воротниками, как положено, а были натянуты на лица, наподобие врачебных масок, оставляя на виду только цепкие внимательные глаза и скрывая под собой все остальное. Каланча почти физически ощутил забытую торжественную строгость и чувство коллективизма и значимости.

Над головой Каланчи раздался жуткий металлический скрежет. С трудом Степан Степанович узнал в нем звуки пионерского горна, но искаженные, словно пропущенные через гигантские шестерни прокатного стана – они рвали барабанные перепонки и впивались в мозг, как раскаленная спица. Скрежет оборвался так же внезапно, как и начался, и воцарилась мертвая тишина. А потом с безликого неба грянул голос, лишенный тембра и пола, холодный и плоский, как дикторское объявление по заводскому радио:
- Равнение на знамя!

Дети резко повернулись, а затем, с идеальной, пугающей синхронностью, их правые руки, до этого безвольно висевшие по швам, резко вскинулись к вискам. Глаза-буравчики загорелись алым заревом расплавленной меди, и хор детских голосов, лишенных всякой теплоты, закричал:
- И на Марсе будут яблони цвести из удобренной прахом земли! Будь готов! Всегда готов!

Воздух заколебался от исходящего от пионеров леденящего жара мартеновской печи, мир зарябил и Каланчу снова заволокло непроглядной тьмой.

Когда Степан Степанович очнулся, лужа мочи под ним уже остыла. Боль в теле утихла, а на животе, под тонкой коркой засохшей кровавой слизи, прямоугольник кожи в форме книжной обложки был нежным и розовым, как ожог, заживший неделю назад. Фолиант по-прежнему лежал рядом, подрагивая страницами, а из дверного проема кухни лениво разливался яркий и теплый дневной свет.