Фотосессия на Набережной...

Виктор стоял на граните набережной, чувствуя под ногами вековую прохладу камня, а на лице  ласковую дряхлость осеннего солнца.

Закат был тот самый, идеальный, какой выпадает всего несколько раз в сезон,  не яростно-кровавый и не блекло-акварельный, а такой  глубокий, золотисто-медовый. Свет лился не из одной точки на горизонте, а будто со всей поверхности моря, делая воду густой, как расплавленный металл.

Он ловил его своим верным  фотоаппаратом, щелкал затвором, ловя отражения в стёклах высоток на  берегу, играющие блики на волнах, оставляемые лодками и катерами, и одинокую чайку, застывшую в воздухе на фоне пылающего неба.

Он был здесь давно уже,   не как турист, а почти  как летописец.

Эта набережная была его территорией, местом силы и отдохновения от духоты городских будней. Работа бухгалтера в душном офисе требовала тотального контроля, а здесь, с камерой в руках, он отпускал всё на самотёк, доверяясь глазу и своей интуиции. В эти часы он принадлежал только себе и красоте ускользающего момента.

Именно поэтому он с легким раздражением заметил одну  женщину.

Она появилась на периферии его зрения и никак не уходила. Сначала она прошла мимо, замедлив шаг, потом вернулась и прислонилась к парапету метрах в десяти от него. Виктор чувствовал её взгляд на себе,  не навязчивый, но какой то  устойчивый, даже нахально изучающий.
Он попытался игнорировать его,  почистил от пыли  объектив, сделал несколько кадров парусника, плывущего в золотой дорожке заката, но ощущение того, что он сам сейчас является объектом чьего-то наблюдения, не исчезало совсем...

Он украдкой посматривал всё же  на неё. Лет ей где то, примерно, под пятьдесят.

Хорошо, даже тщательно одетая, элегантное пальто, шарфик, дорогая сумка.
Но во всей её фигуре, в том, как она держалась, была какая-то напряжённая готовность, даже  ожидание какого то готового действия. Она не просто сейчас здесь гуляла. Она что-то наверняка  искала. И, похоже, это что то она  нашла в его лице?

Виктор вздохнул и снова поднял камеру, нацелившись на закат, но магия момента съёмок  была уже отравлена.
Он поймал себя на мысли, что теперь снимает немного как бы  «напоказ»,  вот, мол, посмотрите, какой я художник, какой у меня взгляд на пейзажи.
Эта мысль была противна ему самому...

И тогда она, видимо,  решилась действовать...

Прямая, решительная, она подошла к нему, и на её лице расплылась как будто подобранная, специально натянутая  улыбка...

«Простите за беспокойство, Вы не могли бы меня сфотографировать?» – её голос был ровным, приятным, хотя все же  в нём слышались какие то  стальные струнки...

Виктор опустил свою камеру.

«Конечно, – сказал он вежливо. – А куда направить?»

«О, нет, Вы не поняли, – она засмеялась, и смех её был таким же подобранным, как и улыбка. – На мой смартфон. Видите ли, у меня с этим просто трагедия всегда.
Кого бы я ни попросила, все фотографии получаются ужасно.

А Вы… – она сделала жест в сторону его профессиональной камеры, – Вы выглядите, как очень  серьёзный и опытный фотограф. Уверена, что у Вас получится намного лучше».

Лезвие ее наигранного поведения  скользнуло по его спине...

— «Выглядите, как серьёзный фотограф».
Эта фраза была ему хорошо знакома. Её использовали, когда хотели получить что-то иногда  даром, прикрываясь такой  лестью.
Он ненавидел это выражение. Его камера была его исповедальней, а не инструментом для создания аватарок для каких то сайтов знакомств!

Но он был всё же воспитан:

— «Хорошо, – кивнул он, убирая свою камеру в футляр. – Давайте Ваш телефон».

Она тут же оживилась, достала из сумки новенький айфон и разблокировала его. Её пальцы были ухоженными, с идеальным маникюром:

—  «Меня зовут Ирина, кстати».

«Виктор», – вежливо откликнулся он, принимая ее  телефон.
Экран был чистым, обои  стандартными. Безликими какими то...

«Можно на фоне заката? И чтобы город был виден. И… Вы уж извините, я знаю, я немного  капризная, но можно в разных ракурсах? А то я никак не могу найти свой «правильный» угол и позу».

«Не проблема», – сказал Виктор, и его голос прозвучал тоже таким же плоским, неожиданным даже для него самого.

Он начал снимать.
Ирина позировала с опытом человека, который проводил  перед зеркалом не один час. Наклон головы, положение рук, лёгкий разворот плеча, оттопыренная и приподнятая на носок ножка,  всё это было отработано досконально, но как то броско  безжизненно.

Она не сливалась с пейзажем, не становилась его какой то частью. Она была наклейкой, как бы наспех прилепленной на шедевр Левитана.

Виктор механически щёлкал, меняя ракурсы, даже приседая, отходя чуть в сторону. Он делал свою работу,  кадры были технически безупречны: экспозиция, композиция. Но в них не было никакой  души, и он это знал точно...

«Ой, как здорово! Спасибо Вам огромное! – воскликнула она, потом  просматривая с ним  серию. – Видите, я же говорила! Настоящий профессионал!»

Она когда брала после просмотра телефон у него, её пальцы случайно коснулись его. Прикосновение было тёплым, но Виктор едва не дёрнулся. Он почувствовал запах её духов,  дорогих, тяжёлых, с нотой страсти  и даже разврата что ли. Запах, который хочет владеть пространством и мужчинами...

«Вы часто здесь гуляете? Я Вас, кажется, видела на прошлой неделе», – сказала Ирина, не убирая свой телефон. Её глаза изучали его уже без всякого стеснения. Она оценивала его ветровку, его руки, его лицо. Он почувствовал себя каким то товаром на магазинной полке, когда покупатель решает, брать этот товар или не брать...

«Бываю», – уклонился он.

«Место действительно чудесное. Такой простор для души. А Вы знаете, что тут неподалёку есть чудесный ресторанчик с панорамными окнами? Вид потрясающий, особенно вечером».

Вот оно! Началось...

Крючок заброшен. Весь её этот  спектакль,  просьба сфотографировать, лесть, «случайное» прикосновение,  вёл к этому. К знакомству.
К ресторанчику.
К дальнейшему сценарию, который она, вероятно, уже написала в своей голове...

А она, кстати,  была абсолютно не в его вкусе!
Он всегда тянулся к другому,  к тишине, к лёгкой небрежности, к натуральности. Её лоск, её напор, её стратегия,  всё это наоборот  отталкивало его.

Он даже представил вечер с ней: её монологи о работе (он уже догадался, что она какая-нибудь успешная управленка в компании, банке и тд), её оценки всему вокруг, её попытки разгадать его и… переделать под себя. Нет! Тысячу раз нет!

Его лицо стало непроницаемым. Он посмотрел на часы,  жест, который он ненавидел за его фальшь и киношность, но сейчас другого выхода у него и не было...

«Знаю, но, к сожалению, не могу. Я очень спешу, у меня много сегодня дел», – сказал он, надевая ремешок фотоаппарата на шею.

На её лице мелькнула тень разочарования, но лишь на секунду.
Она тут же восстановила свой  контроль:

—  «Ах, какая жалость! Ну, может, в другой раз? Может, обменяемся контактами? Вдруг мои фотоаппараты опять сломаются?» – она снова засмеялась, но в глазах уже не было никакой игривости, был только расчёт...

«Я не часто пользуюсь соцсетями», – солгал Виктор. – Всего Вам доброго, Ирина. Наслаждайтесь вечером! Мне надо уже уходить».

Он кивнул и повернулся, не дожидаясь никакого  ответа.

Он ушёл быстрым шагом, чувствуя, как гложет его странное чувство вины и раздражения. Он не был груб, он просто защитил, как умеет, своё личное  пространство. Но почему-то на душе было немного гадко...

Прошёл ещё час.

Закат окончательно угас, сменившись бархатной синевой надвигающихся  сумерек.

Фонари на Набережной зажглись, отражаясь в тёмной воде длинными дрожащими столбами. Виктор уже отключился от истории с Ириной, погрузившись в новые кадры,  ночной город, огни, смазанные фары машин.

Ему позвонил старый друг Сергей, они разговаривали о пустяках, о предстоящей рыбалке. Виктор стоял, прислонившись к холодному парапету, и смотрел на воду, держа  телефон прижатый к уху.

И тут он заметил другую девушку...

Она была молода. Лет тридцати, не больше. В лёгкой куртке, сшитой, кажется, из десятка разных кусков кожи, в потёртых джинсах и немного грубых ботинках. Волосы, цвета воронова крыла, были собраны в косу-пучок, со светлыми отдельными  прядями.
В руках она держала смартфон и снимала набережную. И что самое главное,  она снимала так, что он, Виктор, был, кажется, явно  в кадре...

Он не видел её лица, только профиль,  острый подбородок, прямой нос. Но в её позе, в том, как она стояла, была какая-то лёгкая, почти танцующая грация. Она не позировала. Она просто жила в этом моменте съемок...

И странное чувство, полная противоположность тому, что он испытывал с Ириной, охватило его. Ему не стало неприятно... Напротив, стало любопытно. Может, это была модель? Или блогер? Или просто девушка, которая снимала жизнь вокруг себя, как и он?

Он закончил разговор с Сергеем, сунул телефон в карман и, недолго думая, решился на маленькую дерзость. Он достал свой собственный смартфон, поднял его и также навёл на неё. Она заметила это движение, опустила свой телефон и вопросительно  повернулась к нему. И вот тогда он увидел её лицо полностью.

Широко расставленные глаза серо-зелёного цвета, как морская вода в пасмурный день. Ни капли косметики. Веснушки веером  на переносице. И улыбка, которая родилась не сразу,  сначала было лёгкое удивление, потом понимание, а затем,  широкая, открытая, немного понимающая  улыбка, от которой у него на мгновение перехватило дыхание.

Он улыбнулся в ответ и сказал, подходя ближе:

— «Тогда обменяемся фотками друг друга? А заодно и телефонами, чтобы нам уже не потеряться».

Она рассмеялась. Звонко, искренне, совсем не так, как тогда та,  Ирина.

«Я снимала не Вас, если что! – сказала она, и её голос был низковатым, немного хрипловатым. – Вон ту компанию парней».
Она мотнула головой в сторону. Метрах в пятнадцати действительно стояла группа молодых людей, что-то оживлённо обсуждая. Один из них смотрел в их сторону.

— «Вы почти не попали в кадр. Так, краешком».

Виктор посмотрел на парней, потом на неё.

— «И там, среди них, твой муж? – спросил он напрямую, сам удивляясь своей смелости. Обычно он так не делал. Обычно он был осторожен, как ёжик.

Девушка снова рассмеялась:

—«Господи, нет! Я не замужем. Это просто друзья. Заблудились в трёх соснах, решают, куда идти дальше».

Сердце Виктора сделало странный скачок...
Он не думал, не анализировал. Он действовал по наитию, как будто снимал тот самый идеальный кадр, когда думать уже поздно, надо просто нажимать на кнопку затвора.

Он достал из внутреннего кармана ветровки свою визитку. Она была простой, чёрно-белой: имя, телефон, e-mail. Ни должности, ни названия компании. Только имя и фамилия...

«Виктор, – сказал он, протягивая ей карточку. – Позвони, если захочешь пообщаться. Без обязательств. Просто… если захочешь».

Она взяла визитку.
Её пальцы были длинными, тонкими, без лака. Она не смотрела на неё, а смотрела на него. Её морской взгляд был серьёзным и изучающим, но без тяжести оценки, как у  Ирины. Она будто видела не его социальную оболочку, а что-то глубже и своё...

«Алёна», – представилась она наконец.
Затем она ловким движением, не глядя, сунула визитку в карман джинсов, кивнула ему, повернулась и пошла к своим друзьям. Он видел, как она что-то сказала им, все засмеялись, и они двинулись прочь, растворяясь в вечерней толпе. Один из парней обнял её за талию, и Виктор на секунду почувствовал какой то укол ревности, но тут же поймал себя на том, что Алёна даже не оглянулась. И чего ему тогда  ревновать чужую девушку?

Он остался один на набережной, но одиночество его было теперь совсем иным. Оно было наполнено неким ожиданием. Тихим, трепетным, как первый луч солнца после грозы. Он больше не хотел снимать. Он просто смотрел на огни города, на тёмную воду, и на его лице играла лёгкая, почти неуловимая улыбка.

Прошло три дня...

Виктор пытался заниматься делами, работать с цифрами, вечерами смотреть фильмы, но его мысли постоянно возвращались к набережной, к сумеркам, к её смеху и взгляду. Он ловил себя на том, что проверяет телефон чаще обычного. Молчание телефона стало для него громким, почти физическим ощущением...

Он понимал всю абсурдность этой  ситуации.

Он, взрослый, состоявшийся мужчина, ждал звонка от девушки, которая могла бы быть почти что  его дочерью по возрасту...

Его разум подкидывал ему логичные аргументы:

— «Она просто вежливо взяла визитку», «У неё своя жизнь, свои друзья, свой парень, в конце концов!», «Разница в возрасте слишком велика, вам не о чем просто будет говорить!».

Но было в нём что-то, какое-то глубинное, нелогичное чувство, которое отвергало все эти доводы. Там, на набережной, между ними за долю секунды пробежала небольшая искра. Краткое, мимолётное замыкание душ. И он не мог это отрицать! Нуу, не могло же ему это показаться?

На четвертый день, ближе к вечеру, когда он уже почти убедил себя забыть эту историю, телефон завибрировал. Не звонок, а какое то пришло сообщение. С незнакомого номера:

— «Виктор? Это Алёна. Тот самый фотограф-нарушитель кадра) Помните  такую?»

Сердце его забилось...

Он отложил отчет, который вёл, и несколько секунд просто смотрел на экран.
Что ей ответить? Что-то умное? Остроумное? Он ненавидел такие игры в переписках...

«Помню, – написал он наконец. – Нарушительницу с такими морскими глазами очень сложно забыть!».

Он нажал «отправить» и с облегчением выдохнул. Пусть будет так, как будет!

Ответ пришёл почти мгновенно:

—  «Морскими? Обычно говорят «серыми» или «зелёными». Вы, наверное,  поэт, Виктор?»

«Нет, я обычный бухгалтер. Но иногда фотографирую закаты. А поэты, я думаю, сказали бы, что глаза  «цвета шторма».

— «Ага!  Бухгалтер-фотограф, видящий шторм в глазах незнакомки. Звучит, как начало серьезного детектива!».

Они вот так весело переписывались почти весь вечер. Сначала короткими, осторожными фразами, потом всё проще  и свободнее. Она оказалась не моделью и не блогером, а художником-графиком, работала в небольшом дизайн-бюро. Рисовала комиксы в свободное время. Любила старые, чёрно-белые фильмы и странный, кисленький  чай с каркаде. У неё была кошка по имени Буся, которая воровала у неё кисти и карандаши. Она сама  была простой и сложной одновременно. И главное, весёлой  и скромной....

Через неделю они встретились. Не в ресторане с панорамными окнами, как предлагала тогда Ирина, а в совсем маленькой кофейне в старом районе  города, с потертыми диванами и запахом свежемолотого пахучего кофе. Он нервничал, чувствуя себя, как будто он неуклюжий подросток.
Но когда она вошла, в той же куртке, с тем же небрежным пучком волос, и улыбнулась ему своей солнечной, веснушчатой улыбкой, всё напряжение сразу же  улетучилось...

Она слушала его, подперев подбородок ладонью, и её морские глаза лучились смешинками...

«Знаешь, – сказала она в конце вечера, – когда ты дал мне свою визитку, я ведь чуть не выбросила её.
Подумала тогда,  очередной взрослый дядька, который ищет приключений с молоденькими девушками».

«А что тебя остановило?» – спросил он, боясь услышать ответ.

«Твои глаза. В них не было этого… поиска девушек или  приключений. В них было что то другое, спокойное и безопасное для меня. Как будто ты говорил: «Вот я. Весь здесь и такой, как есть. Со своей камерой, своими закатами и своей тишиной. Если захочешь,  зайди, побеседуем. Это было как то честно, мне так показалось».

Они вышли из кофейни. Ночь была тёплой, звёздной. Город почти  спал.
«Пойдём гулять?» – предложил он.
Она просто согласно взяла его под руку.
Ее этот жест был лёгким, естественным, как будто так и должно было быть.

Они шли по пустынным ночным улицам, и Виктор чувствовал, как что-то старое и окаменелое в нём начинает таять.
Он уже и не думал о разнице в возрасте, о том, «что скажут люди». Он чувствовал только тепло её руки на своём локте и тихую, рождающуюся где-то в глубине души, радость от присутствия ее...

Они проходили  мимо его дома почти в полночь...
Он жил в старом кирпичном здании с высокими потолками. Он никогда не приглашал сюда женщин после первого же  свидания. Его квартира была его крепостью, его убежищем, заваленным книгами, фотографиями и старой аудиоаппаратурой.

«Зайдёшь? – сказал он, и в голосе его прозвучала неуверенность, которую он сам тут же  возненавидел. – Я могу показать тебе… свои снятые закаты. Не только те, что на набережной».

Она посмотрела на него, и в её глазах плескался тот самый шторм,  тёплый, летний, предгрозовой.

«Да, зайду, спасибо за приглашение», – просто сказала она.

Он открыл дверь. В прихожей пахло, деревом и старыми книгами. Он зажёг свет, не яркую люстру, а торшер в гостиной.
Алёна вошла, не как гость, осматривающий чужое жильё, а как человек, который пришёл запросто к знакомому  домой. Она сбросила куртку на стул, подошла к полке с его фотографиями, не к профессиональным, а к тем, что он печатал только для себя. Пейзажи, лица стариков на рынке, дети, играющие в фонтанах...

«Какая… жизнь всё же», – прошептала она, проводя пальцем по стеклу одной из рамок.

Он стоял и смотрел на неё.
На гибкую линию её спины, на прядки волос, выбившиеся из пучка и лежащие на шее.
И вдруг он отчётливо понял, что хочет снять её. Не на смартфон, не для паспорта. А своей камерой. Поймать этот момент,  её в его пространстве, естественную, и такую грациозную...

«Подожди тут секунду», – сказал он ей и ушёл в прихожку за фотоаппаратом.

Когда он вернулся, она уже стояла у окна, глядя на просыпающийся город. Первые лучи солнца золотили её профиль. Она услышала его шаги, обернулась. И снова,  эта улыбка. Не подобранная, не наигранная. Её милая и естественная...

Он поднял камеру. «Можно?»
Она кивнула.

Щелчок затвора прозвучал громко в  тишине. Он сделал несколько кадров. Она не позировала. Она просто стояла... Потом она медленно подошла к нему.

«А теперь моя очередь», – тихо сказала она.

Он не понял. «Твоя? Какая очередь?»

«Снять тебя».

Она взяла у него из рук камеру, положила её на стол. Потом подняла руки и дотронулась до его лица. Сначала просто кончиками пальцев, как слепой, читающий шрифт Брайля. Провела по линии бровей, по морщинкам у глаз, по его  губам. Её прикосновение было таким нежным, таким доверительным, что у него сразу перехватило дыхание.

«Я хочу снять с тебя… эту преграду. Эту защиту, – прошептала она. – Ты всё время в ней. Даже сейчас».

Он закрыл глаза, позволяя ей трогать себя. Её пальцы скользнули по его шее, развязали узел галстука, который он даже забыл снять. Расстегнули верхние пуговицы рубашки. Каждое её движение было медленным, осознанным, почти ритуальным. В нём не было ни капли пошлости или животной страсти. Это было исследование. Уже конкретное знакомство...

Она взяла его за руку и повела в спальню. Комната была залита матовым светом из окна от уличного фонаря. Простыни на его широкой кровати были смяты. На прикроватной тумбочке лежала книга, его  очки.

Она остановилась перед кроватью и повернулась к нему.
«Теперь ты, – сказала она. – Сними с меня это. Всё сними».

Её слова повисли в воздухе.
Это был не приказ, не просьба. Это было ее смелое предложение... Приглашение в мир, где нет масок, где есть только тела, дыхание и доверие друг к другу.

Его пальцы задрожали, когда он дотронулся до застёжки её джинсов. Молния податливо  расстегнулась с тихим шелестом. Она помогала ему, поднимая руки, когда он стягивал с неё простую хлопковую футболку. Под ней не было ничего. Только она!
Худенькая, почти хрупкая, с тонкими ключицами и маленькой, но очень упругой грудью. Свет как будто лепил её тело, подчёркивая каждую косточку, каждую ее  мышцу...

Она была всё же прекрасна...
Не как мраморная статуя, а как живое, дышащее существо. Со своими шрамами,  тонкий белый след на колене, продолговатая родинка на ребре...

Потом она раздевала его.
Её руки были теперь твёрже, намного  увереннее.
Когда он остался перед ней таким же обнажённым, уязвимым, он почувствовал не стыд, а странное, щемящее чувство освобождения от чего то неловкого. Она видела его,  не идеального, не очень молодого, мужчину с сединой на груди и большим шрамом от аппендицита. И в её взгляде не было никакого  разочарования. Был только душевный и чувственный  что ли  голод. Голод познания другого тела...

Она подтолкнула его легонько и он сел на край кровати. Она села  ему на колени и снова коснулась рукой его лица.

«Вот ты какой, Виктор», – прошептала она и впервые поцеловала его.

Этот поцелуй был  очень нежным, почти что какой то даже   робкий.
Простое и мягкое  прикосновение губ. Потом второй,  уже поувереннее.
Он почувствовал вкус её губ,  и чего-то ещё, сладкого, как бы ягодного.
Его руки сами потянулись к ней, обняли её худенькую спину, прижали к себе.  Сердце к сердцу...

Он не помнил, как они оказались лежащими  на кровати. Он помнил только сплетение их тел, вздохи, прерывистое дыхание. Помнил, как её руки исследовали его тело, снимая с него целые годы напряжения, сомнений, его  одиночества. Помнил, как её губы обжигали его кожу, оставляя невидимые следы...

Он смотрел в её глаза, широко раскрытые, полные того самого шторма, и видел в них не свой возраст, не свои недостатки, а только своё отражение,  без прикрас. И это было сейчас самым сильным, самым эротичным переживанием в его жизни.

Они лежали потом, сплетённые телами, в лучах уже поднимающегося  солнца. Они   были еще  влажными от близости и страсти, но дыхание уже спокойным и  ровным.
Он гладил её волосы, разбирая нежно пальцами  её  непослушные пряди.

«Я не знаю, что это, – сказал он наконец, глядя в потолок. – И не знаю, к чему это приведёт, но надеюсь, что к лучшему!».

Она подняла голову и посмотрела на него.
Её лицо было сейчас серьёзным:

— «Это  жизнь такая, Виктор. Очень правдоподобная. Со всеми её… неожиданными кадрами. Как в  документальном кино».

Он улыбнулся ей в ответ.
Потом она положила голову ему на грудь, и он обнял её ещё крепче, слушая, как их сердца стучат вместе...

За окном зашумел просыпающийся город, но здесь, в этой комнате, царили тишина и покой.
И Виктор явственно понял, что самый главный кадр в его жизни он сделал не на набережной, а вот здесь, с ней... И он был не на плёнку, а прямо в сердце.

Продолжение, возможно, и будет у них.
Возможно...
Но даже, если и нет, этот жизненный кадр останется с ними  навсегда...
И не на карте памяти фотокамеры...
А на сердце...