Катусины слезы

Катуся родился в обычном доме, где, казалось бы, должно было быть тихо и спокойно. Но этот ****ый дом быстро стал его тюрьмой. Его первые месяцы были обычными: еда, сон, игривые попытки поймать солнечные зайчики на полу. Он не знал, что его судьба пересечётся с существом, которое лишит его этой тихой кошачьей идиллии.

А девчонка, что жила здесь, была не просто жестока. Её жизнь тоже не была сахаром, хотя это и не оправдывало её, нахуй. Она росла в семье, где её, бля, особо не замечали. Родители либо бухали, либо куда-то постоянно пропадали, оставляя её одну. Она смотрела на этот мир с недоверием и злостью. У неё, сука, не было ни друзей, ни нормальных игрушек. Единственное, что ей доставляло удовольствие — это пытки, и Катуся оказался под рукой.

Она нашла в нём свою жертву, сука. Это был её способ мстить миру, который кидал её в одиночество. Её маленький мозг не мог осознать, что делает, и в конце концов она нашла новый способ развлечься — через страдания других. И Катуся, со своими яичками и мягкой шерстью, был идеальной мишенью для её растущей ненависти.

Однажды она, блять, взяла ножницы. Поначалу это выглядело как невинная игра. Она ловко бегала по дому, резала какие-то тряпки, но тут её взгляд упал на Катусю, который мирно лежал на диване, лижя свою лапу. Она подошла к нему, её пальцы нервно сжали ножницы, и она заиграла в своей голове идею — что, если попробовать эти ножницы на чём-то более мягком? Что, если... на Катусиных яйцах?

Она не думала о том, что может случиться. Её глаза загорелись азартом, в голове гудела мысль: "Я сделаю это. Посмотрим, что будет." Но в последний момент она испугалась, просто ткнув Катусе ножницами в бок. Тот с диким визгом вскочил, его пушистая задница мелькнула перед ней, когда он побежал прочь.

Но этот день запомнился Кате. Катуся не знал, что это только начало. Уксус, ножницы, щелбаны по яйцам — всё это было лишь подготовкой. Настоящая боль всегда поджидала за углом. Капля уксуса коснулась нежной кожи Катусиного Писюна, и мгновенно он ощутил, как будто его обожгли раскалённым железом. Взрыв боли пронзил его до самых костей. Катуся замер, но через секунду начал метаться, пытаясь убежать от этой жгучей боли, словно уксус проник прямо в его кровь. Писюн горел адским огнём, и каждый удар сердца казался молотом, который бил его изнутри.

Каждое движение усиливало страдание, но остановиться было невозможно. Когти с визгом царапали пол, живот скручивался в узлы, а из глаз Катуси текли слёзы боли. Он метался по комнате, но от огня, который выжигал его Писюн, не было спасения. Уксус продолжал разъедать его плоть, не давая даже малейшей передышки. Его тело содрогалось в конвульсиях, как будто внутри разлился яд.

Глаза Катуси широко раскрылись, как будто вот-вот вывалятся из орбит. Каждая мышца его тела была в напряжении, а сердце билось так, словно хотело вырваться наружу. Но девчонка только улыбалась. Она наслаждалась каждым моментом, наблюдая, как её жертва корчится от боли. Она взяла ножницы, подошла ближе, и в этот момент Катусе показалось, что его мучения вот-вот закончатся.

Но перед самым последним моментом, когда ножницы почти коснулись его Писюна, девчонка вдруг остановилась. Её рука замерла, а на лице мелькнуло какое-то сомнение. Она убрала ножницы и шагнула назад, оставив его истекать болью.

Катуся остался один на один со своими страданиями. Уксус всё ещё жёг его Писюн, заставляя его кататься по полу, метаться в беспомощной агонии. Он не мог ни дышать, ни кричать — его тело было словно в огненном капкане. Глаза застилала боль, а сознание едва цеплялось за реальность.

Но даже после того, как девчонка ушла, боль не ушла. Писюн продолжал гореть, словно этот уксус станет его вечным мучителем.