Париж без гида 2017. Клозери де Лила

             День рождения. Опять без Пикассо. «Клозери де Лила».

   Раннее утро – сегодня день рождения Игоря и планов «громадьё». Бужу супруга, поздравляю и вручаю жетон из Нотр-Дам-де-Пари.
; Ого-го, вот уж удружила, так удружила (было время, он коллекционировал монеты) и когда только ты успела?! ; и благодарный поцелуй в щёчку.
; Только не думай, что мои сюрпризы на этом закончились. Мы сейчас отметим твой день рождения праздничным забегом по бульвару «Клиши».
; Здорово придумано, и я в вашем распоряжении, мадам!
В спортивной «выкладке» пробегаем мимо дежурного: ; Бон лё матан, месье! ; это так я сочинила: ; Доброе утро, «товарищ»! «Товарищ» удивлённо смотрит на «сумасбродных» пенсионеров.
  Ночь неохотно сдаёт свои права, фонари ещё не погашены, ; утренний полумрак. Моросит мелкий дождик, но тепло, напоминает Абхазские субтропики. Мы бежим трусцой до памятника генералу Клиши. Это он, вопреки приказу Наполеона, не сдал Париж русскому войску. И именно здесь, по преданию, были остановлены наши казачки: из восьми тысяч погибших, ; шесть тысяч наших воинов (памяти на числа и на даты у меня нет, могу и ошибаться). Ещё две тысячи ; потери союзников. Но наши историки скромно молчат об этом, главное, что Париж был взят, и кому какое дело сколько крестьянских сынов сложили головы при этом.
   Огибаем монумент и бежим теперь вверх по бульвару, на повороте огромное металлическое яблоко на постаменте (о нём я ничего не знаю ; «но коммент»). Постепенно на бульваре появляются прохожие, но мы не мешаем им, а вот велосипедистам очень даже (мы на их законной дорожке), но никто, ни разу грубо не окрикнул нас. На бульваре прокатные велосипедные рамки, они быстро пустеют (очень популярен этот вид транспорта в Париже). У меня была задумка прокатиться по городу на «велике», – но оказалось, что для туристов это довольно рискованное мероприятие в смысле материальных потерь. Дождь незаметно иссяк, когда мы добежали до «Пляс Пигаль» (замечаю про себя, как буднично стали звучать для нас эти восторженно-романтические названия: а что? ну «Пляс» и Пляс, «Пигаль» и Пигаль). Над спуском в метро ажурной вязью название станции. Молодая пара: высокий, стройный, тёмноволосо-курчавый парень и симпатичная русоволосая длинноногая девушка фотографируют себя на фоне названия станции метро. Ну, конечно! ну, а как же! Метро – «Пляс Пигаль».
; Ой, ребята, давайте я вас сфотографирую, ; предлагаю свои услуги:
 ; Вставайте рядом, вставайте вместе! ; они смеются, они целуются и, нежно обнявшись, встают под вывеской «Пляс Пигаль».
– А теперь вы нас, ; и мы с Игорем занимаем их место.
   Незаметно рассвело, но людей почти нет, ; они, да мы, ; молодость и зрелость, и мы рады этой встрече: ; Спасибо вам от русских туристов!
 – О, Руссия! Грация, грация, итальяно!
Мы уже не сигнализируем о знании другой страны, примитивными: бельканто, Рим, Венеция, Муссолини, ну и всё в таком духе. Нам просто взаимно приятно, и мы машем друг другу на прощание: Удачи вам ребята! В городе любви Париже. Что-то мы распафосничались, однако…
; Слушай, а день-то начинается неплохо, ; радуется Игорь.
  Возвращаемся и быстро под душ (мы уже приспособились не заливать весь пол до унитаза), плотно завтракаем бутербродами с куриным паштетом и сыром, запивая обязательным кофе с молоком, и вперёд! Сегодня нас ждёт музей Пикассо.
   Метро: ступеньки, переходы, опять ступеньки, и мы на линии «Сен-Поль», а по ней до фешенебельного квартала «Маре». Выходим на поверхность и о, чудо! Чисто, малолюдно, и куда-то подевались афро-французы. Дабы не плутать и не терять драгоценного времени, спрашиваем первого встречного, седовласого, ну очень пожилого мужчину: ; Музей Пикассо?
Он, понимающе улыбнувшись, показывает рукой налево. Господи! До чего же он элегантно-галантен, не суетлив, и не по-снобистски достоин. Замшевый пиджак, тёмные джинсы, небрежно повязанный шарф и конечно, шикарные туфли, а в руках ; зонт-трость (конец октября, ; и дождь в Париже никто не отменял). Эх, хотелось, чтобы и наши пенсионеры выглядели также!..
 – Павенн, Еврейский квартал, квартал Тамплиеров, улица Ториньи, музей Пикассо, ; доброжелательно отправляет нас в путь парижанин.
Мешая русские и французские слова, благодарим: ; Спасибо, мерси месье, товарищ, а в голове вертится навязчивое: – Спасибо, брат мусью! (Тю, Таня, ; одёргиваю я себя).
   Узкая улочка, где двум машинам и не развернуться, тротуар отгорожен высокими металлическими столбиками. Нижние этажи домов, вдоль которых мы держим путь, заняты еврейскими закусочными, за прилавками мужчины в характерных шапочках. Успеваю рассмотреть ассортимент. На витринах много салатов из овощей: свеклы, моркови, квашеной капусты. Всё по цене от десяти евро. Дождя пока нет, но небо похоже на белое молоко. В самом конце улицы уютный скверик с неработающим фонтаном посредине, клумбы с последними осенними цветами. На ограде сквера табличка, что здесь работает «Вай-Фай». Сворачиваем налево, бодряще-манящий запах
свежего сваренного кофе и тут же стойка с зонтами. А чуть поодаль видим у высоких врат небольшую группу людей.
– Кажется, мы пришли, давай скорее; ; торопит меня супруг. Загородив вход, у ворот стоит высокий (ладно, напишу один раз, как раньше) негр (компьютер подчёркивает красным цветом – нельзя!) Итак, стоит этот смуглый «товарищ» и что-то втолковывает, мешая французские и английские слова, пожилым туристическим парам (вместе с нами получается человек десять), он несколько раза в конце повторяет: Тумороу, тумороу.
Седовласый мужчина по-испански что-то объясняет спутникам. Дамы разворачивают буклеты Музея Пикассо и пальцами показывают служителю, дескать, вот расписание музея: понедельник с… и по… 
Нас, непонимающе-доверчивых туристов уже человек пятнадцать (да, это только в пословице: что написано пером, не вырубишь топором). Служитель, устав общаться с нами бестолковыми, собирается уходить. Игорь, захлопнув путеводитель, уточняет:
 ; Так всё-таки, тумороу?
; Йез, тумороу, ; облегчённо выдыхает темнокожий парень и скрывается за высокими вратами музея.
; Да, история: всё вроде предусмотрели и опять, как в Барселоне, ; «облом». Я человек несуеверный (ну, если только чуть-чуть), и всё же:
– Как ты думаешь, не сам ли Пабло-Паблито (то есть его дух) препятствует нам; ну, не желает он, чтобы мы лицезрели его полотна, ; обречённо говорю супругу.
; Брось ты эту мистику, просто стечение обстоятельств, завтра вернёмся, и увидишь ты «своего» Пикассо, ; Игорь, кажется, совсем не огорчён и пытается примирить меня с ситуацией:
; Конечно, понимаю тебя: наша юность, оттепель, эпоха Никиты Хрущёва, «запах» миража свободы и всё такое. «Занавес открыт»: зарубежные модернисты-кубисты и, первый среди равных, Пабло Пикассо. Но ведь ещё не «вечер» и, как говорят, надежда умирает последней!
   Мы возвращаемся к скверику, что встретился нам на пути,
; Смотри, смотри, колледж, может быть, тамплиеров ; супруг внимательно разглядывает здания исторического квартала.
; Давай посидим в сквере, и заодно я попытаюсь оживить вай-фай... – минут через десять:; Ничего не получается, мой телефон не откликается на позывные, мы без связи, ; огорчённо констатирует Игорь.
; Ладно, в путь, едем в четырнадцатый округ, на Монпарнас.
В метро, всего с одной пересадкой, доезжаем до бульвара Монпарнас. Прохладно, небо хмурится, но дождя здесь тоже пока нет. Ищем табличку-указатель «Авеню де Обсерваторе». Прохожих не видно, безлюдно и неуютно. Здесь, конечно, есть что посмотреть: само здание обсерватории и забытую нынче отметку нулевого меридиана (теперь это Гринвич в Англии). Только мы приехали сюда не за этим.
Нам нужен ресторан-закусочная, брассери – по «имени» «Клозери де лила». То самое местечко, где частенько бывал гениальный Эрнест Хемингуэй (буквально перед поездкой я перечитала его «Праздник, который всегда с тобой»). Французские источники утверждают, что именно в этой закусочной была написана большая часть романа «Сиеста и восходит солнце». Мне, конечно, не очень понятно, как можно написать что-то во французской забегаловке об Испании. Да и если рассуждать, то кто заглядывал писателю через плечо, о чём он там пишет. Во всяком случае, в «Празднике…» на это чётких указаний нет, а впрочем, кто же их поймёт, этих гениев. С французами-то всё ясно ; «замануха» для туристов.
   Мы вот ; клюнули! Пока крутимся около увитой зеленью и последними осенними цветами, кирпичной ограды здания обсерватории. Случайно замечаем под ногами два металлических «пятака», похожих на наши канализационные люки, с полустёртыми надписями (потом мы их восстановили с помощью интернета, оказалось это тот самый, отошедший в историю, нулевой меридиан). Прохожих, раз-два и «обчёлся», но Игорь всё-таки умудряется догнать одну девушку. Вернувшись на угол с цветочным магазином, где я несу «охрану» нашей отправной точки:
 ; Отсюда прямо, а потом налево, именно там авеню Обсерватории, ; уверенно командует он (да только кто же знал, что эта самая авеню раздваивается, подобно ручейку, встретившему преграду на пути).
Огибаем очередное историческое сооружение и выходим к скверу с просто «обалденным» фонтаном. В центре четыре обнажённых девушки держат огромный шар. Быстро открываем наш путеводитель: ага, это символическое изображение четырёх сторон света, а заодно и континентов. Заглядываем в лица девушек, точно, они разные, с характерными национальными приметами: белое ; европейское, с раскосыми глазами ; азиатское, с пухлыми губами и курчавыми волосами на голове – африканское, снова ещё одно ; скуластое. Кто это, кого не достаёт? Ой, да ; австралийской аборигенки! Ну и что, ; забыла, ; кто накажет, кто осудит, ; бумеранг до Парижа не долетает, до России тем более.
   Но оставим девушек в покое: самые красивые здесь, на мой взгляд, кони. Они, разбрызгивая воду, рвутся вверх, к небесам. Просто поразительно, как скульптор сумел передать лошадиную энергетику. По краям чаши-бассейна гигантские рыбы и черепахи, именно из их ртов и бьют струи воды. Кажется, опять увлеклась... Зарекалась описывать исторические здания, скульптуры и всё в таком духе. Только эмоции, эмоции: чудный, чудный сад! Игорь кружит вокруг фонтана, пытаясь запечатлеть все фигуры и вместе и поврозь. Пузырится, булькает вода в чаше, с неба в унисон начинают падать тёплые капли дождя. Под уже голыми каштанами не укрыться. Достаём плащ-накидки, и по дорожке, усыпанной белым щебнем, мимо постаментов с изваяниями и колонами, которые ничего не подпирают, просто такой декор.
   Ох, и люблю я это дело ; прогулки под дождём! И мне всё равно, тёплый он или холодный. А сейчас, несмотря на усилившийся дождь, – ещё и тепло, и мы здесь одни, все туристы куда-то «запропастились». Не спеша идём дальше, вдыхая влажный, чистый воздух. Игорь, как всегда, ускакал вперёд: ; А ну скорее, сфотографируй меня с этой красавицей. Подожди, я подставлю ладони, как будто мне тоже перепало водички из её кувшина.
 – Да-да, только разве ты не заметил, что она даёт напиться совсем другому красавцу - вон месьё, похотливо обнимает её за бедра.
 – Ой, да ладно тебе, я же не гордый, пристроюсь рядом.
Так с шуточками-прибауточками переходим от одной скульптуры к другой, и доходим до ограды, где и кончается сквер, а там табличка с надписью «Сады Марко Поло…» и ещё какая-то французская фамилия.
Супруг снова убегает ловить редкого, «зазевавшегося» прохожего, чтобы узнать, как нам всё-таки найти «Клозери де Лила». По-нашему – «Сиреневый Хутор», или «Закуток в сирени». Пока даже намёка на эту самую сирень мы не встретили. Сразу за садом «Марко Поло» широкое продолжение каштановой аллеи, но мы уже малость промокли, а идти вперёд, не имея чёткого ориентира ; не хочется (да и кто тогда из нас, скажите на милость, догадывался, что это тот самый Люксембургский сад… где гуляли Ахматова и Модильяни).
   Возвращается с «разведки» радостный супруг:
; Всё («всё» ; ещё одно его любимое словечко, вслед за «вот»), возвращаемся назад к фонтану с конями. От него переходим направо, на следующую улицу, идущую параллельно (она тоже Обсерватории, то есть, то самое раздвоение). Когда мы, наконец, туда дошли, и я увидела на постаменте позеленевшую (медь, медь) скульптуру маршала Нея со шпагой наголо, то радостно воскликнула:
 ; Это здесь, здесь, я читала о нём, у Хемингуэя!
Игорь, как всякий мужчина, испытывающий трепет перед любыми полководцами, непреклонно заявляет:
; Так, прежде чем дальше искать «твою» забегаловку, сфотографируй меня с генералом (или маршалом, ну не разбираюсь я в званиях) Неем.
А что, имеет право, ; думаю я про себя, ; сегодня у Игоря день рождения. Закончив фотосессию, и обойдя вокруг постамента, видим прямо напротив, в кустах сирени, увитых ещё не облетевшим, а только порозовевшим плющом, вожделенную табличку с надписью «Клозери де Лила».
Супруг, как-то враз забыл геройского наполеоновского маршала:
; Идём скорее, я голоден, как лев!
   Проходим через вертушку на входе. В узеньком коридорчике, что ведёт в помещение ресторана, молодой человек в чёрном костюме и галстуке-бабочке, огромным ножом расщепляет створки устриц и кричит в зал:
 ; Они сегодня утром, доставлены из Бретона, фрау! (Понятно и без перевода).
   Повезло, так повезло: и не нужно будет заглядывать в меню ; это то, что нам нужно, ; думаю я про себя и на всякий случай уточняю:
 ; Пардон, месье, Эрнесто Хемингуэй, это здесь? ; до краткости сокращаю свой вопрос, (если это так, то думаю, он поймёт меня).
И он понял, улыбнувшись и тщательно обтерев руки о небольшой фартучек, повел нас внутрь заведения. Зал небольшой, справа от прохода все столики заняты, но мы идём мимо, туда, где в полумраке подковой ; высокая стойка бара. Официант подводит нас к ней и:
 ; Силь ву пле, мадам, силь ву пле, месье! – указывает на до блеска натёртую, медную табличку с надписью «Эрнесто Хемингуэй».
На стене над шеренгой бутылок небольшое фото писателя, а ещё выше ; большое панно, где он же с завсегдатаями сего заведения. В те далёкие двадцатые годы прошлого столетия оно получило статус «брассери» или по нашему просто бар. Бра с красными абажурами слегка освещают этот закуток, антураж не меняется сто лет.
Сейчас здесь – никого, и мне трудно представить богемную публику за столиками. Неуютно здесь как-то.
   Мы потоптались около пустого бара, сфотографировались с табличкой на фоне панно с любимым писателем, и растеряно стали оглядываться, где бы нам «примоститься». Вернувшийся «товарищ-официант», предлагает пройти за ним, и ведёт нас не в основной зал, а за столик под стеклянным куполом в зимний сад в миниатюре. Народу здесь немного, занята всего пара столов. На столах белые, накрахмаленные, льняные скатерти. За каждым столиком пара кресел обитых бледно-красным кожзаменителем. Так-с, «обстановочка» совсем не для простой забегаловки, либо скромного брассери. Вряд ли кто-то засидится теперь здесь целый день, «крапая» заметки в блокнот.
Наш провожатый расторопно положил перед нами салфетки и красочный буклет-меню с портретом усатого, молодого мужчины с грустными глазами (в нём трудно не узнать Хемингуэя, теперь писатель главное рекламное «лицо – блюдо» ресторана).
Не знаю, откуда у меня взялась такая уверенность:
; Силь ву пле, месьё, ; устрицы из Бретона, и по бокалу сухого белого вина «Алиготе из Бургундии».
Официант согласно кивает, записывая заказ в блокнот. А дальше у нас возникли «непонятки»: «товарищ» о чём-то спрашивает, а мы не понимаем и только растерянно улыбаемся. Наконец, догадываюсь и:
 ; Руссия, нот френч, (или «франсе»), ; до него доходит, что мы ни черта не понимаем и, ограничившись дежурным «пардон», он исчезает.
; Ну вот, заварила ты кашу с этими устрицами, надо было заказывать, что попроще, ; Игорь глотает голодную слюну:
; Больно долго он нам что-то втолковывал, а если устрицы закончились, и… предлагал он нам лягушачьи лапки? Лично я на это блюдо не согласен!
; Ой, да ладно тебе, ; фантазёр! ; а впрочем, кто их знает этих французов, может и правда, предлагает попробовать, их национальны деликатес.
 ; Вот-вот, и я о том же. Только лягушек есть не буду! И не уговаривай.
В это время официант возвращается, но не один, а с ещё одним официантом. Оба доброжелательно улыбаются, и тот, который второй, на чисто русском:
 ; Здравствуйте, вы туристы из России. Ваш заказ: устрицы, вино, вода, кофе, десерт?
 ; Да-да, устрицы, вино, вода, а вот кофе и десерта не нужно, ; солидно отвечает мой супруг.
 ; Устриц шесть или двенадцать (дюжину), вина два бокала или бутылку?
Опа, вот она разгадка наших «непоняток», про количество-то мы забыли…
Игорь вопросительно смотрит на меня:
 ; Значит так, если мы заказываем шесть, то я съедаю три и ты три. Если дюжину, то я съедаю три, а тебе достаётся девять, осилишь? И вино, вина надо брать бутылку!
На последнем пункте я строго глянула на него:  – Давай остановимся на

таком варианте: для начала возьмём шесть устриц и по бокалу сухого вина. Во-первых, мы с тобой никогда не ели устриц живьём, да и бутылка вина на голодный желудок, мне кажется, будет перебор.
Оголодавший супруг как-то быстро соглашается:
 ; Пусть будет так, а если покажется мало, то дозакажем.
 ; Вот видишь, всего-то и нужно уметь считать на французском, а ты всё лягушки, да лягушки ; примирительно говорю я, ; тёмные мы с тобой.
 ; Ну да, конечно, а он? Ладно, не хотел на английском, мог бы и на пальцах или в телефоне написать цифры.
   Пока мы так рассуждаем, первый официант покидает нас. Принимает заказ второй, тот, что понимает русский язык. Очень приятный, плотный, высокий молодой мужчина с шоколадным цветом кожи, наголо обритым черепом, и выразительными карими глазами.
Наши соседки по отелю, москвички, поведали нам, что арабы в Париже в большинстве своём знают русский язык, и потому в каждом уважающем себя заведении есть такой «толмач» с русского. Пока мы ждём свой заказ, объясняю Игорю ситуацию:
 ; В интернете я вычитала, что полный обед в этом «Сиреневом закутке» обойдётся нам в сто пятьдесят евро, значить половина всего семьдесят пять евриков. Игорь вяло пытается протестовать:
 ; Но ведь сегодня у меня день рождения…
 ; Так, давай не торопиться, начнём с малого, а там посмотрим.
   В это время кареглазый официант ставит на наш столик: два запотевших фужера с белым вином, небольшую корзинку с кусками багета, и две малюсенькие розетки: одна со сливочным маслом, другая ; с гранатово-чесночным соусом. Мы уже основательно проголодались, и Игорь неторопливо, со знанием дела, намазывает багет маслом, и кусок за куском отправляет в рот: – Так, а это что за приправа?
 – Не спеши, ; громко шепчу я, – это для устриц, но пока их нет, давай выпьем вина, ; поздравляю тебя с Днём рождения! А насчёт пожеланий: главное ; здоровья, а остальное придумай сам!
И дабы отвлечь супруга от корзинки с хлебом:
 ; Помнишь наше свадебное путешествие в Ленинград, как на Невском сидели в кафе (или ресторане), кажется, он назывался «Восточный», и так же долго ждали, когда нам принесут маринованного угря. До этого ты его и не пробовал никогда, а я ела только в жареном виде. Ох, и вкуснотища!
 ; Вкус угря не помню, а вот то, что за соседний с нами столик сел Михаил Боярский (Д`Артаньян) с супругой Ларисой Луппиан, помню прекрасно.
 ; А я, ; двадцатипятилетняя дурочка, после фужера «Мукузани», рванула к ним за автографом…
 ; Да, тебя даже не остановило то, что ставить его было негде. Хорошо хоть мы сохранили билеты из БДТ со спектакля «История лошади».
 ; Ой, помню этот момент, они сидели, читали сценарий. Я, конечно, извинилась за вторжение. Протягиваю им билеты со штампом БДТ, Боярский с удивлением смотрит на меня, а я объясняю – больше не на чем (вчера были на спектакле). А к вам в театр Ленинского комсомола пойдём завтра. Они с супругой понимающе улыбнулись и расписались на билетах.
 ; Ты хочешь сказать, что это как-то связано с сегодняшним днём – ну, вроде, Париж, Д`Артаньян… и нужно оглядеться, а нет ли здесь тоже какой-нибудь знаменитости?
 ; Нет, всё гораздо проще, просто хочу, чтобы ты перестал уничтожать хлеб.
   На дне корзинки оставалось только два кусочка багета, но, видно, знает арабский мужчина наши предпочтения («хлеб ; всему голова»), ставит перед Игорем ещё одну корзинку с хлебом. Прямо напротив нас за столиком сидят две дамы на вид они «дважды бальзаковского возраста» (это если считать таковым сорок лет), у них, как принято здесь, не крашеные седые волосы и совсем не чопорный, будничный наряд. Они неторопливо потягивают вино из фужеров и беседуют. Я пытаюсь отвлечь супруга от поедания второй порции хлеба и, открыв наш путеводитель на нужной странице:
 ; Слушай, оказывается, это местечко посещала не только вся парижская богема, но и наши пламенные революционеры: Троцкий и Ленин. Вон в том ряду столиков, что у стенки напротив бара, есть памятные таблички именитых гостей заведения и среди них: Верлен, Малларме, Модильяни, Стринберг, Леже и наш Владимир Ильич.
 ; О, как! Пойду, взгляну, ; заинтересовался Игорь.
   В это время официант приносит наш заказ. Тарелка на высоких тонких ножках (очень напоминает ротонду в уменьшенном масштабе). Не знаю, как она правильно называется. Итак: на тарелке голубоватая горка мелко-наколотого льда, а на нём, чередуясь с ломтиками лимона, большие, величиной с мою ладонь, створки устриц. Игорь вопросительно смотрит на меня:
 ; Ну и что, ты знаешь, как с этим управляться?
Звенела музыка в саду таким не выразимым горем,
Свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду…
; Узнаёшь?
 ; Да узнаю, узнаю ; это Ахматова! А, теперь скажи, как нужно есть этих моллюсков, то есть, с чего начать?
Я со знанием дела приступаю (хотя никогда ни с живыми, ни с замороженными устрицами дела не имела):
 ; Следите и повторяйте, Игорь Иванович, за мной. Берём вот этот маленький ножичек, отделяем моллюск от раковины, выжимаем дольку лимона и, помогая вот этой двупалой вилочкой, отправляем в рот, ; затем делаю глоток вина (кстати, замечу очень приличное вино).
Супруг недоверчиво смотрит на меня:
; Ну и как, что напоминает?
; Напоминает, напоминает… ; оп, напоминает наш холодец, только рыбный!
; Ты её жевала?
; Да-нет, просто проглотила.
Игорь отважно повторяет вслед за мной и быстро делает большой глоток вина. Хорошо, что вино холодное, чего не любит мой супруг, а то случилось бы то же, что и с хлебом. Вторую устрицу я уже изощрённо поливаю не только лимонным соком, но и чесночно-гранатовым соусом. Ничего не скажешь, очень вкусны устрицы из Бретона! Официант, видя, что у нас пошло дело на лад, предлагает нам ещё полдюжины устриц. Но Игорь решительно отказывается:
; Ещё неизвестно как эти твари поведут себя в моём желудке.
   За соседними с нами столиками публика не меняется, никто никуда не спешит, дамы беседуют.
 ; Давай не будем торопиться, просто вспомним, что мы с тобой читали об этом самом «Закутке сирени».
 ; Ладно, ; Игорь внимательно посмотрел на свою последнюю устрицу в красивой белой перламутровой раковине.
 – А вот, как ты думаешь, не здесь ли нашим «благородным донам» за шахматной доской пришла в голову «гениальная идея» по поводу кухарки, управляющей государством? ; спрашиваю я, прислушиваясь, как ведут себя моллюски в моём желудке.
 ; Ну да, конечно, и Ленин, и Троцкий мечтали, свергнув царя, научить рабочих и крестьян считать-писать, и есть устриц, да лягушек! Да они, кроме власти для себя любимых, ни о чём не думали.
Игорь, полистав нашего «путе-помошника»:
 ; А знаешь, Хемингуэй, каждый раз идя в «Клозери де Лила», разговаривал с маршалом Неем, ну что-то вроде того, ; и Игорь вольно воспроизводит монолог Хемингуэя:
 ; Ну что, дружище герой, вот остался ты один и никто, никто, кроме твоей шпаги, не защитил тебя. А ведь как ты доблестно сражался на Бородинском поле. Но уже тогда император Наполеон предал тебя, в карете ускакал-удрал из Москвы в Париж. А Ватерлоо? Помнишь ли ты, сей бесславный конец? Да, эта битва подкосила тебя. И теперь ты стоишь здесь, на самых задворках Парижа, а твой император возвышается в самом центре (Вандомская колонна).
 ; Хочешь, добавлю концовку…. ; и редкий турист, заглянув сюда, вспомнит геройского маршала (которому не помогла шпага). Вроде, его расстреляли роялисты именно на этом месте, ; вообще-то, все вы, мужики, становитесь сентиментальными, стоит только вспомнить о военных подвигах.
Давай проглотим наших последних красавиц-устриц и отправимся в отель пить шампанское в твою честь.
Супруг медлит и с сомнением смотрит на серебристо-белую раковину.
; Что случилось, тебе не нравится моллюск или «птичку жалко»?
; Да ладно тебе, никаких птичек мне не жалко, просто ощущаю тяжесть в желудке.
; А ты выжми побольше лимонного сока и полей её гранатно-чесночным соусом.
Пока Игорь разбирается с последней устрицей, замечаю какое-то движение на тарелке со створками моллюсков. Поднимаю одну из них и там, в неочищенных пятнах водорослей, шевелится, извивается маленький червячок.
 ; Посмотри, что у меня есть! Вот он повод потребовать дополнительную порцию устриц…
Игорь торопливо глотает своего последнего моллюска:
 ; Ты что, ты что, хватит и этих! А впрочем, в Америке за это вчинили бы иск!
; Ну да, ну да. Ты, конечно, там был. И всё видел своими глазами.
Трогаю червячка вилкой:
; Проснулся, бедолага! Испугался, наверное, а вдруг и его проглотим, яко устрицу, ; шучу, рассматривая находку.
А червячок, услышав такие речи, быстро-быстро от греха подальше заползает глубоко в мох на створке.
; Эх, а хорошо всё-таки сидим, спасибо тебе и девчонкам за такой день рождения! Второй год подряд отмечаем его в Европе, я даже никогда и не мечтал о таком!
; Да-да, ; отшучиваюсь я, ; повезло тебе с нами.
   Позвали официанта, того что разделывал раковины, и показали тоненького, как проволочка, ожившего червячка. Парень сначала растерялся и вопросительно посмотрел на нас, а мы?.. Мы спокойно попросили счёт. Он суетливо начал убирать со стола, а потом, не сказав ни слова, ушёл. Нет, взамен он нам ничего не принёс, но вместо него пришел официант-араб.
Вот выписка из счёта:
Устрицы большие (полдюжины) со всеми приправами – 21,5 евро;
Два бокала сухого вина «Алиготе из Бургундии» – 16 евро.
Итого: 37,5 евро.
Предлагаю отдать 45 евро, пусть остаток ; это будут чаевые.
Но супруг строго следит за нашим бюджетом:
 ; Достаточно им будет и 40 евро.
 – А вам, персонально, ; это он арабу, ; 2 евро чаевых.
Трубы и фанфары молчат – (невиданная щедрость), но если не придираться, то в путеводителе указана именно такая сумма чаевых от 1 до 2 евро.
На прощание прошу нашего арабского «товарища» сфотографироваться со мной, а Игорь Иванович заказывает фирменную бумажную салфетку с автографами именитых посетителей «Клозери де Лила». Вот только несколько фамилий: Г. Миллер, Ф. Саган, А. Камю, сёстры Вильямс (теннисистки), М. Легран, Ф. Ардан, Д. Дассен… жаль только русских фамилий не узрела, на салфетке нет: ни Ленина, ни Троцкого. А ведь в «Сиреневом закутке» бывали и Гумилёв, и Эренбург, а так же А. Толстой, Окуджава, Ахмадулина. Да, много наших побывало здесь и все с теплотой вспоминали это брассери. На память мы уносим с собой – две перламутровые створки от устриц из Бретона. Сейчас они лежат у нас на пианино, напоминая нам о Париже, и о «Клозери де- лила», где писал роман об Испании Хемингуэй. И ещё, в заключение, цитата из путеводителя:
«…В одном из старейших монпарнасских кафе все столики носят имена знаменитых завсегдатаев прошлого… Сегодня это страшно модный дорогой ресторан под стеклянной крышей. Самое простое блюдо в зале брассери с медными перилами, кафельным полом и кожаными банкетками, обойдётся вам в 20 евро, коктейль в 13 евро. Ежедневно с 12.00 до 01.00».
Как говорится, теперь у нас есть с чем сравнить.
   На улице дождь давно закончился, оставив лужи на асфальте. Машем маршалу Нею: – Прощай! Вояка-горемыка, неудачник Бородинской и Ватерлоонской битв, русские, как и французы помнят тебя!
   Мы идём по бульвару Монпарнас (так и хочется написать «знаменитому», а впрочем, повторюсь: что, скажите, в Париже не знаменитое). На мой взгляд, от бульвара мало чего осталось в смысле растительности, редкие, и сейчас почти голые, деревья и никаких клумб с цветами. Недалеко от «Клозери де Лила» картинная галерея, в витрине выставлены большие портреты знаменитостей прошлого: Жан Габен, Марлен Дитрих, Пабло Пикассо… Игорь торопит меня:
; Пойдём, нам ещё топать до метро и не знаю, как у тебя, а у меня в желудке тяжесть. Видно моллюски это не моя пища. Хорошо ещё, что мы отказались от кофе и десерта.
   С бульвара Монпарнас мы перебрались на бульвар Клиши и там в Ашане
«зависли», опять выбирая шампанское. Да, в Париже это совсем не простое дело: кроме различных марок этого французского напитка, есть ещё и варианты Испанского и Итальянского. Нет, «вдову Клико» (ой, я кажется, уже писала про это, ну и ладно повторюсь) мы даже не искали, – ну, не по карману это российским пенсионерам, пусть даже и раз в жизни. Остановились на французском шампанском «е Николас», брют, за 15 евро и ещё купили шоколадку за 2 евро. На наши деньги это 1200 рублей.
Вечером в номере, уже переварив бретонских устриц, мы наслаждались этим прекрасным напитком, который ни в какое сравнение, конечно, не идёт с нашим «Советским шампанским». Вечер прошёл-пролетел в «тёплой и дружественной обстановке», с распахнутым настежь окном. Бутылка шампанского была опустошена.