Летнее откровение. Часть 3. Гнев

Ненависть с новой силой всколыхнулась внутри Аксиньи. Что ж, так и быть! Поделом Софии.

– Ты сделала свой выбор. А я – свой.

Волки обнюхали край обрыва, недовольно рыча. Они покрутились на месте и жалобно заскулив, возвратились к хозяйке.

– Ничего-ничего, – погладила жесткую шерсть Аксинья. – Далеко ей не уйти.

Девушка подошла к обрыву. Она долго всматривалась в озерную гладь, в поисках хоть каких-то признаков жизни. Глухо. Озеро молчало, тишина опустилась туманом.

По озеру прошлась рябь, разводя по нему круги, друг за другом. Аксинья нахмурилась, круги на воде потревожили ее память. То, что она помнить не желала.

Вот Асе три года. Миленькая и хорошенькая девчушка. Она прячется в кладовке, чтобы ее не застукали за поеданием яблок, и невольно подслушивает разговоры за столом. Наблюдая за взрослыми сквозь щелочку в стене.

– И на кой она тебе сдалась? Все не разумею я. Утопила бы ее еще в младенчестве и дело с концом. Всем легче.

Ася в силу возраста понимает не все, что говорят, но детская задорность и непосредственность тут же улетучивается. Девочка перестает хрустеть яблоком, чтобы лучше слышать.

– Вот, Надья, дело говоришь! Как-то раз глянула она на меня своим жёлтым глазом, я чуть там и не поседела со страху. А уж как ее к другим деткам подпускать и вовсе не кумекаю.

– Да дикая она у Серафимы-то. Шарахается от всех. С ребятишками не дружит, не играет. Молчит как рыба, ни словечка не вымолвила до сих пор! Только глядит исподлобья и скалится, как волчонок.

Ася вконец приуныла. Говорят-то о ней! И вновь нехорошее, она хоть и мала, но понятлива. Девчушка, тихо сопя под нос, бесшумно вылезла через неприметный лаз из кладовки.

– Ну, хватит вам, бабоньки, судачить-то, воспитаю я ее! Она мне не обуза, своих-то детишек нет, – ответила сразу всем Серафима, вернувшись в дом.

– Эх, смотри, Фима, как проблемы возникнут, мы-то тебя по-доброму предупреждаем, да, бабоньки? Желтоглазая тебе еще нервы потреплет, – припечатала Надия.

Сверстники от Аксиньи убегали, обзывали ее по-всякому, ставили подножки, хихикали над ней и подшучивали.

– ЧуднАя ты! Нам родители сказали, что ты проклятая и запретили водиться с тобой, – говорили дети, когда Ася пыталась с ними подружиться, – не ходи за нами.

Так и бродила она по деревне одна, вызывая все больше слухов. И защитить ее было некому. Мама умерла сразу после родов, а отец пропал на охоте спустя год.

Тетя Фима старалась, но родителей заменить не могла, как и не могла поменять мнение жителей деревни.

– Фима, твоя опять подралась с мальчишками и перепачкала волосы девочкам.

– Сейчас подойду, разберусь, – вздохнула Серафима. «Раз уж пообещала сестрице Алевтине позаботиться о дочери, значит позабочусь».

– Фима, иди, забери эту девчонку, она моей Настеньке жабу в корзинку засунула. Настя рыдает, никак не могу успокоить. Плачет что бородавками вся изойдет. А твоя дикарка на дерево залезла, и масла в огонь подливает!

– Фима, желтоглазая твоя опять чудит, углем на заборах странности всякие выписывает. Младшие пугаются, во двор из дому не хотят выходить.

– Фима, твоя в колодец опять грязи намесила. Уж не знаю, для чего она это делает, но увижу в другой раз, точно высеку, так и знай.

– Фима, Фима, Фима…

– Разберусь, я, разберусь, – устало говорила всем Серафима, стара она уже, ведь старшая из сестер. Все хозяйство на ней, да и терпение на исходе. Ася взрослела, да все больше озлоблялась, с каждым разом сильнее озорничала.

«Больно… Как больно от детских воспоминаний. И тоскливо на душе.»

Девчушка сжимала деревянную игрушку в руках, единственную уцелевшую – другие отнимали или прятали от нее дети, и тихо всхлипывала. София пыталась оттереть грязь платком.

– Зачем ты толкнул ее в лужу? – разбирался Игнат с обидчиком Аси.

– Так она сама туда упала, – нагло соврал мальчишка, – а ты чего ее защищаешь, Игги, понравилась что ли?

– Чего? – возмутился Игнат. – Лучше топай отсюда, покуда цел!

Мальчишка, увидев его свирепый взгляд, удрал.

«А ведь Игнатушка тогда и не знал о помолвке. Но защитил, не побоялся.»

– Пойдем-те к озеру, там Ася отмоется, а ты Софья платок застираешь, – улыбнувшись, Игнат протянул девчонкам ладошки.

Только он и сестра еще более-менее водились с ней. Но самое главное, не боялись ее.

Другие мальчишки дразнились и обзывались, один особо вредный, даже столкнул в выгребную яму. Потешались многие, прозвище «навозная царевна» закрепилось прочно и надолго.

Это увидел Игнат, и даже он со всеми смеялся, правда, потом помог ей выбраться и очиститься. Но какое унижение испытала тогда Ася! Ей впервые захотелось отомстить обидчику, да не одному, а сразу всем, кто над ней издевался.

Рано утром деревню разбудил громкий визг.

– Псов потравили! Горе-то нам, горе! Собак всех потравили! Кто ж теперь дворы то наши будет охранять!

Аксинья за суетой наблюдала с тревожной улыбкой на лице. Она смогла отомстить! Вот только, она планировала лишь усыпить собак на пару дней, но видимо ошиблась с дозировкой. На нее недобро косились, но доказать ее участие не могли.

– Это же ты собак, верно? – гадкий мальчишка, столкнувший ее в тот раз в яму, догадлив. Он и его дружки зажали Асю в углу, в безлюдном месте. И как назло подгадали момент, что Игната нет рядом. Или той же Софьи, она бы позвала взрослых.

– А ты докажи сначала, – едко улыбнулась девчонка. Завязалась драка. Аксинья неделю не выходила на улицу, залечивала раны. Мальчишкам тоже прилично досталось.

Обиды и негодование кипели в душе Аксиньи слишком долго. Пробраться во двор без цепного пса оказалось проще простого.

– Волчье отродье! Проклятая девка! Нелюдь!

Тушки задушенных куриц лежали у ног Аси, а в правой руке она сжимала шею петуха.

Аксинью судили всей деревней.

– А если уж она и за нас потом примется, после куриц? Серафима, ты об этом подумала? Если уж не о других, то о себе-то? Вдруг она тебя ночью задушит или того и гляди, горло перережет?

– Я хотела его припугнуть! Чтобы больше ко мне не лез и все, больно нужны вы мне все! Они же постоянно обзывают меня и подлянки устраивают, что мне теперь, терпеть все это?! – не выдержала Ася, она спряталась за тетю и злобно смотрела на собравшихся.

– Так ты ж сама своими выходками к себе внимание привлекаешь, или опять врать будешь, что нет? – взъярилась Надья. Ответить девчонка не успела.

– Так она и отравить может! – вклинилась в разговор Марья. Деревенская знахарка. Она подтолкнула дочь. – Смелее-смелее. Скажи всем, что спрашивала у тебя Аксинья, перед тем как собак перетравили.

«Двойная душонка. А еще ведь дружила со мной, сплетничала. Но выболтала все при первой же возможности!»

– Белладонну, – плача, выдала София. Она просто не могла не сказать матери, куда делась трава! И та все поняла.

Добродушная Серафима отстояла Аксинью, но какой ценой. Той же ночью ее больное сердце не выдержало. Слишком много волнений и переживаний.

«И осталась я одна в тринадцать лет…»

Аксинью выселили на край деревни у самого леса, и лишь добрая память об ее тетушке не дала жителям деревни изгнать девочку. Во всех бедах обвиняли ее, будь то плохой удой молока или скудный урожай.

Семья Игната после произошедшего расторгла помолвку, вопреки общим пересудам. И даже не поскупились выплатить мзду из-за расторжения договора.

“Отступись ты от задуманного, Ася” – донеслись тихие слова до девушки. Серафима. Точнее собственная совесть, принявшая образ почившей тетушки. Она всегда верила в Асю, до последнего, и будь она жива, осталась бы на ее стороне. Таков уж характер был у Фимы.

“Совсем одна останешься, ты же больше всего на свете боишься этого…”

Воспоминания душили. Аксинья стиснула кулаки и крепко зажмурила глаза. Тряхнула головой, отгоняя образы прошлого. Коса полностью распустилась, лента упала на землю.

Девушку окружали деревья, она не заметила, как спустилась к озеру и вышла на берег. Волки утробно рычали и скалились на любой шорох, они отчетливо ощущали взбудораженное состояние Аксиньи. Их шерсть топорщилась, мышцы напряжены.

Внутри разрасталась зияющая пропасть. Аксинья злилась, не замечая ничего вокруг. Злилась на Софию, что сбежала, на Игната и его семью, на жителей деревни, отравивших ей детство. И на себя тоже. Девушка запнулась о камень и упала, колено отозвалось резкой болью, струйка крови побежала к воде. Рассекла.

– Стоять! – прикрикнула она на волков, двинувших к ней. Звери заскулили, но остались на месте.

– Чертов камень! – Ася бросила его в озеро. Плеск показался слишком громким, а боль немного привела в чувства.

Девушка резко оскалилась, озаренная идеей.

Человеческая тень на песке вытянулась и перетекла в другую форму. Хищную и клыкастую.

Троица волков вышла на охоту, оповещая округу протяжным воем. Кроны деревьев шумно загалдели, предчувствуя неладное. Погода стремительно портилась.