Кристалл счастья

Часть 1. Стеклянные осколки
ПРОЛОГ

Любопытство.
Главный профессиональный инструмент и проклятие Ильи Прохорова.
Его взгляд упал на фотографию в простой деревянной рамке. Молодая женщина с ясным, умным взглядом — Анна Орлова. Его первая заказчица. Та самая, чьи деньги, заплаченные не столько за результат, сколько за веру в его метод, позволили этому тихому царству бумаг появиться на свет. Он был ей обязан. Не деньгами — возможностью быть услышанным.
Илья потянулся за чашкой, но чай уже остыл. Он собирался закончить работу, как вдруг его палец наткнулся на что-то, спрятанное между страниц путеводителя по Уралу 50-х годов, который он использовал как подставку. Конверт. Плотный, желтоватый, без марки и адреса. Кто-то подсунул его вчера под дверь, когда он отлучался за новыми папками.
Внутри лежал один-единственный листок, вырванный из лабораторного блокнота. На нем — химическая формула, столь сложная, что даже Илья, видавший на своем веку немало, с первого взгляда не смог ее опознать. А ниже, торопливым, почти паническим почерком, было нацарапано:
«Они думают, это обогащение. Они думают, это оружие. Они ошибаются. Ломоносов искал не власть. Он искал утешение. Ключ от клетки для собственной души. Он назвал его „Кристалл счастья“. Не ищите его. Ибо тот, кто найдет, должен решить, будет ли человечество счастливо по принуждению… или останется несчастным по собственной воле».
Подписи не было. Только инициалы: «А.Б.».
Илья снял очки и медленно протер линзы. За окном хлестал дождь. Но теперь его стук звучал иначе. Уже не как монотонный аккомпанемент к работе, а как барабанная дробь, возвещающая о начале чего-то большого.
Он положил листок на стол. Просто клочок бумаги. Первый шепот грядущей бури, пришедший из глубины веков, чтобы всколыхнуть тихую жизнь архивариуса.
Расследование началось. Еще до того, как прозвенел телефон. Еще до того, как в дверь постучался первый клиент.

ГЛАВА 1. АГЕНТСТВО «АРХИВНАЯ ПРАВДА»

Комната хранила ту особую, звенящую тишину, что свойственна только местам, где время замедляет свой бег. Она не была мертвой — она была наполнена шепотом. Шепотом пожелтевших страниц, скрипом переплетов, едва слышным шорохом памяти, запечатленной в чернилах. Это был кабинет Ильи Прохорова, агентство «Архивная правда», и сам хозяин был его главным и самым чутким слушателем.
Илья сидел за массивным дубовым столом, заваленным бумагами. Перед ним, под лупой на гибкой ножке, лежали невзрачные артефакты чужой жизни: проездной билет на автобус, кассовый чек из книжного магазина, пропуск в бизнес-центр с потускневшей фотографией. Следы, оставленные человеком в мире, как следы животного на снегу. Для большинства — мусор. Для него — связный текст.
Он поправил очки — старомодные, в тонкой металлической оправе, — и его пальцы, длинные и точные в движениях, аккуратно разложили очередную находку: талон из химчистки. Датированный 14 марта. Именно в этот день, полгода назад, студентка Карина Ветрова вышла из своего общежития и исчезла.
Напротив, затаив дыхание, сидела Елена Семенова, тетя Карины. Женщина с лицом, изможденным бесплодными поисками и пустыми надеждами.
— Ну что? — выдохнула она, впиваясь в Илью взглядом. — Вы что-нибудь… понимаете?
Илья ответил не сразу. Он отодвинул лупу, откинулся на спинку стула и уставился в окно, за которым медленно угасал мартовский день. Его взгляд был отрешенным, устремленным внутрь, где из разрозненных фактов складывалась картина.
— Карина, — начал он тихо, и его голос был низким и ровным, как гул большого колокола, — училась на филологическом. Любила поэзию Серебряного века. Об этом говорит чек на сборник Цветаевой, купленный за два дня до исчезновения.
Он помедлил, давая женщине осознать.
— Она была обязательной и педантичной. Пропуск в бизнес-центр «Авеню» — она работала там часть дня, секретарем. Отметилась утром в день исчезновения и… — Илья взял в руки пропуск, — больше не вышла. По крайней мере, через турникет. Охранники ее не запомнили.
— Так мне и полиция сказала, — с горькой безнадежностью проговорила Елена.
— Но полиция, — мягко продолжил Илья, — не спросила, зачем ей понадобилось ехать через весь город в этот район утром в выходной день.
Он дотронулся до талона из химчистки.
— Она сдала сюда пальто. В пятницу. Талон датирован субботой, 14 марта. Днем получения. Она шла не на работу. Она шла за своим пальто. И по пути зашла в бизнес-центр. Зачем?
Елена беспомощно пожала плечами. Илья снова ушел в себя. Он встал и, слегка припадая на левую ногу, — старая травма, напоминавшая о себе в сырую погоду, — подошел к стеллажу. Его движения были экономными, лишенными суеты. Каждый шаг, каждый жест были обдуманы и выверены.
— Ваша племянница, — сказал он, возвращаясь с тонкой папкой, — не была беспечной. Она планировала. Она сдала пальто в пятницу, чтобы в субботу, в свои законные выходные, надеть его для какого-то важного события. Она зашла в бизнес-центр, чтобы забрать что-то забытое с работы? Или встретиться с кем-то? Охранник не заметил ее ухода, потому что…
Он открыл папку. Там лежала распечатка плана первого этажа «Авеню», добытая, как он сухо заметил, «из открытых источников».

— Потому что есть служебный выход через паркинг. Он не оснащен турникетом. Им пользуются курьеры и сотрудники, выходящие на перекур.
В воздухе повисло напряжение. Елена сидела, не дыша.

— Но ключ… Ключ вот здесь. — Илья снова взял в руки кассовый чек. — «Книжный рай». Этот магазин находится в трех минутах ходьбы от химчистки. Но он в противоположной стороне от бизнес-центра. Она шла за пальто, но сначала зашла в книжный. Купила книгу. А потом… не пошла в химчистку. Ее следы обрываются.

Он посмотрел на Елену, и в его глазах, обычно скрытых бликами стекол очков, вспыхнула холодная искра понимания.

— Она шла на встречу. Ваша племянница шла на важную для нее встречу. Книга — возможно, подарок. Она зашла в офис, чтобы взять что-то еще. Или оставить записку. А потом… потом она должна была направиться в химчистку, надеть пальто и отправиться по своему маршруту. Но что-то случилось на отрезке между книжным и химчисткой. Вернее, кто-то.

Илья достал из папки еще один листок. Это была распечатка записи с уличной камеры, купленной за немалое вознаграждение одним из его «источников». На снимке, снятом сквозь витрину «Книжного рая», была видна Карина. Она стояла у полки, а рядом с ней, вполоборота к камере, — высокий мужчина в темном пальто.

— Она встретила его в магазине. Случайно? Или это было условлено? Она выглядит… взволнованной.

Елена ахнула, вжавшись в кресло.

— Кто он?

— Это, — Илья снял очки и снова принялся методично протирать линзы, — и есть вопрос, на который мы теперь должны найти ответ. Не «куда она пропала», а «с кем она встретилась и почему это привело к ее исчезновению». Полиция искала пропавшую девушку. Мы нашли точку, где ее жизнь пересеклась с чужой тайной. Теперь мы будем искать эту тайну.

Он посмотрел на Елену, и в его взгляде уже не было отрешенности. Был жесткий, сфокусированный интерес.

— Ваша племянница оставила нам письмо. Просто оно написано не словами. Оно написано ее последними шагами. И мы его прочтем.

Елена Семенова смотрела на этого странного, хромого человека, окруженного кипами старых бумаг, и впервые за долгие месяцы в ее сердце шевельнулась не надежда — уверенность. Уверенность в том, что он докопается. До самой сути. До архивной правды.
ГЛАВА 2. ЗВОНОК ИЗ ПРОШЛОГО
Илья заканчивал оформление отчета по делу Карины Ветровой. На столе лежала готовая папка с выводами: девушка стала жертвой случайного знакомого, бракоразводная ситуация которого могла быть осложнена внезапной беременностью Карины. Материалы были переданы Елене Семеновой и в правоохранительные органы. Теперь предстояла рутинная работа — внести запись в журнал, разложить по папкам копии документов.

Вечерний город за окном тонул в сизой дымке, а в кабинете было тихо и уютно. Эту тишину нарушил стационарный телефон, его резкий, несовременный звонок всегда казался грубым вторжением в упорядоченный мир архивариуса.

— Агентство «Архивная правда», Илья Прохоров, — произнес он, привычно поднося трубку к уху.

— Илюша, это я, — раздался в трубке мягкий, бархатный голос, в котором угадывались и возраст, и неизменная теплота.

Илья невольно выпрямился в кресле, а его строгое лицо смягчилось. Он узнал бы этот голос из тысячи.

— Анна, добрый вечер. Это неожиданно и очень приятно.

— Не мешаю? — в ее голосе слышалась улыбка. — Всегда боюсь отвлекать тебя от твоих древних манускриптов.

— Вы никогда не мешаете, — ответил Илья искренне. — Для вас у меня всегда найдется время.

Анна Орлова. Его первая заказчица, его главный спонсор и, как он это чувствовал, своего рода ангел-хранитель его начинания. Именно ее дело, та самая запутанная история с фамильным проклятием, раскрытое им несколько лет назад, позволило ему уйти из государственного архива и основать «Архивную правду». Деньги, которые она ему заплатила, были не просто гонораром — это был акт веры. И Илья этого никогда не забывал.

— Как ваше здоровье? — спросил он, отодвигая папку с отчетом. — Как дача? Вы уже перебрались за город?

— Все в порядке, милый, не волнуйся. Сирень как раз зацвела, небывалая красота. А я тут… собственно, по одному делу.

Илья насторожился. У Анны был безошибочный инстинкт, и ее «дела» никогда не бывали пустяковыми.

— Я вас слушаю.

— Видишь ли, у меня есть старый друг. Очень старый. Мы вместе когда-то начинали, еще в институте. Его брат… недавно погиб. Трагически и очень нелепо.

Илья молчал, давая ей собраться с мыслями.

— Его звали Алексей. Алексей Белых. Он был архивариусом, как и ты, представляешь? Только работал в маленьком ведомственном музее. Тихий, скромнейший человек. И вот… он упал под поезд в метро.

— Полиция? — уточнил Илья.

— Закрыли дело. Самоубийство. Абсурд полнейший! — в голосе Анны впервые прозвучали нотки страсти и возмущения. — Илья, я знаю людей! Алексей не был способен на такое. Он обожал свою работу, свои книги… У него не было никаких проблем! А главное — его племянник, Петр, просто в отчаянии. Он уверен, что дядя что-то нашел, что-то узнал… И за это поплатился.

Она помолчала, и когда заговорила снова, в ее голосе сквозила мольба.

— Илюша, я ни о чем тебя не просила так давно. Но посмотри, пожалуйста, на это дело. Хотя бы одним глазком. Для меня. Для старого друга. Его брат… он был из нашей породы, из тех, кто верит, что в старых бумагах спрятана правда. И, кажется, одна из этих бумаг оказалась для него смертельной.

Илья смотрел в окно на зажигающиеся огни города. Еще одно «самоубийство». Еще один тихий человек, нашедший смерть в метро. В голове уже щелкнул тот самый механизм, который он не мог остановить, — механизм вопросов. Что мог найти скромный архивариус? Что стоило ему жизни?

— Анна, — тихо сказал он, — вы же знаете, что я не могу отказать вам. Попросите Петра связаться со мной. Пусть принесет все, что осталось от Алексея. Записи, блокноты, все, что покажется ему хоть сколько-нибудь значимым.

— Спасибо, родной! — в ее голосе прозвучало настоящее облегчение. — Огромное спасибо! Я сразу же позвоню ему. Илья… будь осторожен, ладно?

— Я всегда осторожен, Анна. Это моя профессиональная деформация.

Он положил трубку и еще несколько секунд сидел неподвижно, глядя на телефон. Затем его взгляд упал на чистую, еще не заполненную папку. Он достал ее, взял ручку и на чистой этикетке вывел аккуратными буквами: «БЕЛЫХ, Алексей. Падение под поезд».

Он положил папку на край стола. Рядом с завершенным делом о пропавшей девушке теперь лежала новая история. История, которая пришла к нему по звонку из прошлого. И в тихом шелесте пустых файлов этой новой папки ему уже слышалось что-то тревожное и необъяснимое.
ГЛАВА 3. НАСЛЕДНИК ТИШИНЫ
Петр Белых оказался тем, кого Илья мысленно называл «детьми экрана». Молодой человек лет двадцати пяти, с телом, привыкшим к креслу, и пальцами, непроизвольно перебирающими воздух, как по невидимой клавиатуре. Его глаза, красные от бессонных ночей и, вероятно, слез, беспокойно метались по кабинету, цепляясь за стеллажи, заваленные папками, будто пытаясь найти в этом хаосе логику, понятную ему, айтишнику.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил Илья, указывая на кресло напротив. — Я Илья Прохоров.

Петр кивнул и опустился на край сиденья, сжимая в руках потрепанный рюкзак.

— Спасибо, что… что согласились увидеться. Анна Петровна сказала, что вы… что вы можете помочь.

— Анна Петровна многое обо мне напрасно думает, — сухо парировал Илья, наливая юноше стакан воды. — Но я постараюсь. Расскажите мне о вашем дяде. Не как о жертве, а как о человеке. Что он любил? Чем жил?

Петр с благодарностью сделал глоток и начал, сначала сбивчиво, потом все увереннее.

— Дядя Леша… он был как… как сервер, работающий в фоновом режиме. Тихий, незаметный. Жил один в своей хрущевке, заваленной книгами. Работал в Музее истории геологии. Не знаю даже, кем точно — то ли архивариусом, то ли библиотекарем. Он обожал свою работу. Говорил, что в старых бумагах есть своя музыка. Тихая, как шелест страниц.

Илья кивнул. Он понимал эту метафору лучше кого бы то ни было.

— Он был одинок?

— Да. Никогда не был женат. Друзей, по сути, тоже не было. Коллеги… они его, вроде, уважали, но держались на расстоянии. Он был чудаком, знаете ли. Для них. Для меня он был просто дядей Лёшей, который знал ответ на любой вопрос из истории.

— А что для него было музыкой в последнее время? — мягко спросил Илья. — О чем он говорил перед… перед смертью?

Петр нахмурился, углубившись в свои воспоминания.

— Он был странным последние недели две. Взвинченным. Я даже удивился — обычно он такой спокойный. Говорил что-то бессвязное про «ключ», про «величие русской науки», которое все забыли. Однажды обронил фразу: «Они искали богатство, а нашли нечто большее». Я не придал значения, думал, это опять какие-то его исторические байки.

Петр рванул молнию на рюкзаке и достал оттуда толстую коленкоровую тетрадь в потертой обложке.

— Вот. Это его рабочий блокнот. Я нашел его дома. Полиция его даже не забрала — посмотрели и вернули. Сочли бредом сумасшедшего.
ГЛАВА 4. БЛОКНОТ С ШИФРОМ
Илья протянул руку, и его пальцы с почти религиозным трепетом коснулись обложки. Он открыл тетрадь. Страницы были исписаны убористым, аккуратным почерком. Вычисления, химические формулы, отсылки к историческим документам. Илья пробегал глазами строчки, и его профессиональное спокойствие начало медленно, но верно таять, сменяясь растущим изумлением.

«Спектральный анализ образца из фонда Д-183… аномальное преломление…»
«Сопоставить с черновиком М. В. Л. от 1758 года, шифр «Химия и свет».
«Гипотеза: воздействие на нервную систему через резонанс? Ломоносов предвосхитил…»

— Петр, — голос Ильи прозвучал приглушенно, пока он листал страницы, — ваш дядя упоминал фамилию Ломоносов?

— Ну да, постоянно. Он же с его архивами работал. Говорил, что все основные открытия уже сделаны, просто забыты.

Илья поднял на него взгляд, и за стеклами очков его глаза были широко раскрыты.

— Ваш дядя, Петр, занимался не историей. Он занимался материаловедением. Или, если быть точнее, восстанавливал одно конкретное, забытое исследование Ломоносова.

Он отодвинул от себя блокнот, словно тот был раскаленным.

— Смотрите, — Илья ткнул пальцем в сложную химическую формулу, окруженную пометками на латыни и старом русском. — Это не просто выдержки из архивов. Это… практическое руководство. Он пытался повторить эксперименты середины XVIII века. Судя по всему, Ломоносов изучал оптические, а возможно, и психоактивные свойства кристаллов. Ломоносов разглядел не просто сверкающие грани. Он увидел скрытую архитектуру, изначальный замысел, вписанный в саму материю. Он верил, что природа, как невидимый архитектор, выстроила мельчайшие частицы в стройные колонны и безупречные фасады. В хаотичном на первый взгляд мире кристаллов он обнаружил железный геометрический порядок.

Углы между гранями — не случайная причуда природы, но неизменное свидетельство этой внутренней гармонии. Словно незримый чертеж, повторяющийся в кристалле любого размера — от исполинской горной друзы до мельчайшей снежинки, тающей на ладони. Внешние бури, перепады температур, сама толща времени — ничто не властно изменить эти совершенные пропорции.

И причина этой устойчивости — в первозданном порядке, в той самой кристаллической решетке, где каждая корпускула знает свое место. Будто застывшая музыка, где каждая нота занимает строго отведенную позицию, рождая не просто звук, но идеальную симфонию формы. Это не просто закон постоянства углов — это был ключ к пониманию скрытой геометрии мироздания, доказательство того, что природа подчиняется высшей математике.

Петр смотрел на него, не понимая.

— Кристаллы? Но при чем тут…

— При том, — перебил его Илья, и в его голосе впервые зазвучало волнение, которое он не мог скрыть, — что, судя по этим записям, Михаил Васильевич Ломоносов, среди прочего, возможно, открыл способ создания кристалла с уникальными свойствами. И ваш дядя, судя по всему, был очень близок к тому, чтобы это открытие повторить. Или уже повторил.

В кабинете повисла гробовая тишина. Петр сидел, ошеломленный, пытаясь осознать масштаб того, что только что услышал. Его тихий, неприметный дядя-архивариус не просто копался в старых бумажках. Он вел опасную охоту за секретом, который пролежал в пыли архивов два с половиной века.

Илья Прохоров смотрел на блокнот, и его внутренний детектив, тот самый, что проявился когда-то под воздействием Егора Волкова, уже выстраивал цепь. Тихий архивариус. Забытый секрет гения. Слишком аккуратное самоубийство. Все это было уже не случайностью. Это было похоже на убийство. Убийство из-за знания. Из-за кристалла.
ГЛАВА 5. СКЕПСИС БЫВАЛОГО
Бар «Старый причал» был одним из тех мест, где время текло медленнее, чем где-либо. Здесь пахло пивом, жареным луком и легкой грустью. За дальним столиком, в тени, отбрасываемой стеллажом с корабельными безделушками, сидел Илья Прохоров. Перед ним стоял нетронутый стакан с томатным соком.

Дверь скрипнула, впуская шум улицы, и в баре появился Егор Волков. Бывший следователь, а ныне — вольный стрелок. Человек, которого не нужно было описывать — его достаточно было увидеть. Широкий в плечах, с сединой, выбелившей виски под короткой щеткой волос, и лицом, на котором жизнь оставила все возможные отпечатки, кроме мягкости. Он двигался по залу с негнущейся уверенностью медведя, проспавшего в берлоге много зим.

— Прохоров, — его голос был низким и немного хриплым, как скрип двери в этом же баре. — Как твоя башня из бумаг? Не завалилась?

— Держится, Егор, — Илья кивком указал на стул напротив.

Волков тяжело опустился, заказал водки и, запив её томатным соком, взглянул на Илью. Его глаза, маленькие и очень внимательные, сканировали собеседника, выискивая несоответствия.

— Звонила Анна Петровна, — начал Илья, отодвигая в сторону пустой стакан. — Просила посмотреть одно дело.

— Орлова? — Волков медленно выдохнул. — Ну, если она просит… Что там? Опять наследство делить? Бабушкины бриллианты в семье ревнивых родственничков?

— Хуже. Смерть. Архивариус. Упал под поезд. Официально — суицид.

Волков фыркнул, когда ему принесли графин и вторую стопку. Он опрокинул ее одним движением, не поморщившись.

— И что? Мир теряет еще одного книжного червя, и ты решил, что это заговор? Может, ему просто надоели его пыльные фолианты?

— Его племянник принес блокнот, — Илья откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. — Алексей Белых, покойный, изучал наследие Ломоносова. Не стихи. Его научные работы. По кристаллографии.

Волков скептически хмыкнул:

— О, Боже. Сейчас начнется. Алхимия, философский камень… Илья, мы с тобой в двадцать первом веке. Люди делят бабки, ревнуют, убивают из-за квартиры. Из-за кристаллов не убивают.

— Ломоносов, — продолжил Илья, игнорируя его тон, — установил, что кристаллы — это не просто красивые камни. Это идеальная архитектура. Их форма, их углы — неизменны, потому что их внутренняя структура абсолютно упорядочена. Каждая мельчайшая частица знает свое место. Это закон, Егор. Фундаментальный. Как закон тяготения.

— Очень поэтично, — проворчал Волков, наливая третью. — И что? Твой архивариус решил проверить это лично и прыгнул под состав от осознания вселенской гармонии?

Илья достал из внутреннего кармана пиджака сложенный листок — распечатку того самого черновика с формулой и пометкой «Кристалл счастья». Он положил его на стол и медленно развернул, как раскрывают улику.

— Нет. Он наткнулся на кое-что другое. Ломоносов, судя по всему, пошел дальше простого описания. Он экспериментировал. Он пытался не описать существующие кристаллы, а… создать новый. С уникальными свойствами.

Волков смотрел на формулу с откровенным непониманием.

— И что это за свойства? Оживлять мертвых? Превращать свинец в золото?

— Возможно, — Илья прищурился, — он искал способ влиять на разум.

В баре на секунду воцарилась тишина, нарушаемая лишь гулом холодильника. Волков перестал крутить пустую стопку. Его взгляд стал пристальным и острым, как шило.

— Ты хочешь сказать, — он произнес это тихо, отчеканивая каждое слово, — что твой тихий архивариус наткнулся на рецепт создания некоего психоактивного кристалла? Своего рода… наркотика восемнадцатого века?

— Я ничего не хочу сказать, — холодно парировал Илья. — Я лишь констатирую, что человек, изучавший опасное знание, погиб при крайне сомнительных обстоятельствах. И его блокнот полон отсылок к «ним», к тем, кто «ищет и не должен найти».

Волков откинулся на спинку стула, и по его лицу пробежала тень. Скепсис никуда не делся, но к нему добавилось нечто новое — профессиональный интерес.

— Ладно, — тяжело вздохнул он. — Допустим. Но чтобы замочить архивариуса из-за рецепта плесневелой эпохи… Нужны очень веские причины. И очень влиятельные заказчики. Это пахнет уже не пылью архивов, Прохоров. Это пахнет большими деньгами. Или большой политикой.

Он достал из кармана мятую пачку сигарет, достал одну, но так и не зажег.

— Хорошо. Покажи мне дело. Официальное. И все, что есть по твоему Ломоносову. Но, Илья… — Он посмотрел на него прямо, и в его взгляде была тяжесть многолетнего опыта. — Если ты прав, и это не бред сумасшедшего, то мы с тобой суем палку в муравейник. И муравьи, которые оттуда вылезут, могут быть очень, очень крупными.

Илья лишь молча кивнул. Он и сам это уже понимал. Смерть в метро обретала новые, пугающие грани. И в них отражалось нечто гораздо более серьезное, чем простое убийство.
ГЛАВА 6. ПЕРВЫЙ ПРОСМОТР
Дело №3478—21 по факту смерти Алексея Белых лежало между ними на столе, как чужое, нераспечатанное письмо. Кабинет Ильи с его мягким светом настольной лампы и бархатной бумажной тишиной казался неуместным для этого бездушного картонного переплета. Егор Волков сидел напротив, его массивные руки лежали на обложке, будто он пытался прочувствовать скрытую вибрацию, исходящую от документов.

— Ну что, архивариус, — проворчал он, — приступим к вскрытию?

Илья кивнул. Он со щелчком отстегнул шнуровку и открыл папку. Первое, что бросилось в глаза — стерильный порядок. Протокол осмотра места происшествия, схема платформы, заключение судмедэкспертизы, распечатка показаний двух свидетелей. Все на своих местах. Все правильно.

— Слишком аккуратно, — тихо произнес Илья, перелистывая страницы.

— Следователь Павлов, — Егор ткнул пальцем в подпись. — Знакомый. Карьерист. Любит быстрые и тихие дела. Особенно в метро. Там редко бывают свидетели, а камеры часто «неисправны».

Они погрузились в чтение. Версия была выстроена, как солдаты на параде: мужчина средних лет, без видимых признаков насилия, стоял у края платформы. Состав приближался. Свидетель, гражданка Сидорова, заметила, что он «выглядел рассеянным». Затем — резкое движение, падение под колеса. Смерть мгновенная. Предсмертной записки не обнаружено. В квартире — никаких следов подготовки к суициду, но и никаких признаков борьбы или принуждения.

— Ничего, — раздраженно бросил Егор, откидываясь на спинку стула. — Абсолютный ноль. Ни одной зацепки. Как будто человек сам решил прекратить свое существование и сделал это с казенной точностью.

— Вот именно, — Илья не отрывал взгляда от схемы. — Слишком чисто. Слишком… безлично. Посмотри на показания свидетелей.

Егор снова наклонился. Гражданка Сидорова: «Мужчина стоял неподвижно, потом вдруг шагнул». Гражданин Козлов: «Будто его кто-то позвал, он обернулся и пошатнулся».

— Нестыковочка, — тут же отреагировал Волков. — Одна говорит — шагнул, другой — пошатнулся. Для Павлова это мелочь. Для нас — первая трещина.

Илья поднял листок с описью осмотра квартиры. Одежда, книги, бытовая техника. Ничего лишнего. Ничего ценного.

— Блокнота здесь нет, — констатировал он. — Того самого, с формулами Ломоносова. Его не изымали.

— Значит, не придали значения. Или… — Егор хмуро посмотрел на Илью, — его уже забрали те, кто пришел первыми.

Они дошли до заключения судмедэксперта. Смерть от множественных травм, несовместимых с жизнью. Алкоголь и наркотики в крови не обнаружены. На теле нет следов борьбы, кроме полученных при падении.

— Идиллическая картина, — с сарказмом произнес Егор. — Человек в здравом уме и твердой памяти решает свести счеты с жизнью, выбрав один из самых жутких способов. И при этом никому не пишет, не звонит, не оставляет записок. Просто выходит из дома и шагает под поезд. Верится с трудом.

— А если его не заставляли? — задумчиво спросил Илья. — Если его… отвлекли?

— Как?

— Посмотри на показания Козлова. «Будто его кто-то позвал, он обернулся и пошатнулся». Что, если его действительно окликнули? Назвали по имени. Он обернулся на знакомый голос, потерял бдительность у края платформы, а в этот момент…

— …а в этот момент его толкнули, — закончил мысль Егор. Его глаза сузились. — Легко. Всего один точный, быстрый толчок. Со стороны это выглядит как потеря равновесия. Особенно если свидетель — пожилая женщина, которая плохо видит.

Он закрыл папку с таким видом, будто она была ему физически противна.

— Дело шито белыми нитками, Илья. Очень аккуратными, но белыми. Павлов не стал копать. Ему хватило формальных признаков. Но для нас… для нас это уже не самоубийство.

— Для нас это убийство, — тихо сказал Илья. — Убийство, тщательно замаскированное под несчастный случай. И у нас есть единственная зацепка, которую убийцы упустили.

— Блокнот, — кивнул Егор. — Твой «Кристалл счастья». Похоже, он принес Алексею не только знание, но и смерть. Что ж, — он тяжело поднялся, — теперь мы знаем, с чего начать. Найти того, кто «окликнул» его на платформе. И понять, что же такого особенного в этом кристалле, что из-за него убивают архивариусов.

В тихом кабинете его слова прозвучали как приговор. Смерть в метро больше не была статистической единицей. Она стала началом войны.
ГЛАВА 7. ГОЛОС ИЗ ПРОШЛОГО.
Елена Коршунова парила в своем мире — мире цифровых следов, перекрестных ссылок и невидимых нитей, связывающих людей. Кабинет Ильи с его аурой многовековой пыли был для нее одновременно священной обителью и полем для мягкого противостояния. Она ценила его метод, но верила в силу живого слова, в энергию, которую нельзя извлечь из протокола.

Пока Илья и Егор погружались в стерильное бездушие дела, она обрушила на проблему всю мощь своих журналистских связей. Социальные сети, профессиональные форумы, базы данных научных конференций — все было пущено в ход. И вот, после двух дней цифровой охоты, она вышла на человека по имени Семен Игоревич, бывшего коллегу Алексея Белых, ушедшего на пенсию год назад и жившего теперь в тихой подмосковной квартире.

Она уговорила его на встречу, представившись исследовательницей, пишущей статью о забытых научных архивах. Семен Игоревич, сухонький старичок с глазами-бусинками, выглядел настороженно, но дверь открыл.

— Алексей? — он поправил очки на переносице, когда они сидели за чаем в его крохотной гостиной. — Да, мы работали вместе. Лет пятнадцать, наверное. Тихий. Знающий. Знал архивы, как свои пять пальцев.

— А в последнее время? — мягко спросила Елена, делая вид, что записывает в блокнот. — Он не менялся?

Старик помолчал, его взгляд стал неподвижным, уставленным в прошлое.

— Менялся, — наконец выдохнул он. — Месяца за два до… до того, что случилось. Стал другим. Нервозным. Раньше он был как… как книга на полке. Стоит себе, и все. А тут будто током его било. Глаза горели.

— Он говорил, над чем работает?

— Бормотал что-то про Ломоносова. Не про стихи, нет. Про какие-то его секретные изыскания. Говорил, что нашел нить, ведущую к великому открытию, которое все просмотрели. — Семен Игоревич нервно облизал губы. — Он сказал одну странную фразу. «Они искали алмазы, Семен, а нашли дверь. И боятся ее открыть».

Елена перестала писать. «Дверь». Это слово отозвалось в ней тревожным эхом.

— Кто «они»?

— Я спросил. Он посмотрел на меня так, будто я его предал, и прошептал: «Те, кто следят». Потом засмеялся, но смех был какой-то горький. Говорил, что ему кажется, будто за ним ходят по пятам. Что его квартирку кто-то обыскивал, пока он был на работе. Вроде бы ничего не взяли, но вещи были переложены. Он называл это «тихим обыском».

Елена почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это была не паранойя. Это было точное описание профессиональной работы.

— И что он делал?

— Работал днями и ночами. Просиживал в архиве после закрытия. Приносил какие-то старые чертежи, формулы. Однажды я застал его за странным занятием — он рассматривал в лупу какой-то мелкий камушек. Не алмаз, нет. Что-то прозрачное, но с металлическим отливом. Я пошутил, мол, нашел философский камень? Он аж побледнел и спрятал его так быстро, будто это был краденый бриллиант.

Он помолчал, глотнул остывший чай.

— В последний раз я видел его за пару дней до… Вы знаете. Он был в отчаянии. Говорил, что совершил ошибку, что нужно было все уничтожить. Что «дверь» лучше не открывать. Но было поздно. Он сказал: «Они уже здесь, Семен. Они пахнут чужим ветром».

«Пахнут чужим ветром». Елена записала эту фразу, и рука у нее дрогнула.

— Он не назвал имен? Никого не упомянул?

Старик покачал головой, но потом его лицо озарилось смутным воспоминанием.

— Жаловался на одного человека. Говорил, что тот «приходит под маской благодетеля, а в глазах у него расчет». Но имени не назвал. Сказал только, что этот человек связан с каким-то фондом, который спонсировал наш архив. И что он слишком уж интересовался его, Алексея, работой.

Елена поблагодарила его, оставила визитку и вышла на улицу, где ее обдало свежим ветром. Но холодок внутри не проходил. «Дверь». «Тихий обыск». «Пахнут чужим ветром». Слова Алексея Белых складывались в жутковатую мозаику. Это не был бред сумасшедшего. Это был точный отчет человека, осознавшего, что он наткнулся на нечто огромное и опасное. И что за этим «нечто» стоят могущественные силы, не брезгующие ни слежкой, ни убийством.

Она достала телефон и набрала номер Ильи. Ей нужно было срочно поделиться этим. Голос из прошлого только что заговорил. И он говорил о кристалле, который был не счастьем, а ключом. Ключом от двери, за которой, возможно, ждала гибель.
ГЛАВА 8. УЛИКА В МЕТРО
Кабинет начальника службы безопасности метрополитена был тесным и душным, пропахшим остывшим кофе и металлической пылью. На столе, заваленном бумагами, стояло четыре монитора, на которых в унылой последовательности сменялись виды платформ и вестибюлей. Егор Волков, занимая собой полкомнаты, смотрел на оператора, пухлого мужчину в потертой форме, с таким видом, будто тот был подследственным, а не коллегой.

— Ну, Андрей Иваныч, показывай свое кино, — прорычал Волков, от которого в тесноте кабинета пахло мятой и властью. — Станция «Полежаевская», 14 марта, интервал с 17:00 до 18:00.

Оператор, наученный горьким опытом не спорить с бывшими (а тем более — с нынешними) силовиками, засеменил пальцами по клавиатуре.

— Сейчас, Егор Петрович, найдем… Камера номер три, центральный зал.

Илья стоял чуть поодаль, прислонившись к косяку. Его взгляд, привыкший выхватывать детали из тысяч одинаковых страниц, безразлично скользил по монотонному потоку серых фигур на экране. Люди спешили, замирали, читали с телефонов — стандартная жизнь подземки.

— Вот, — оператор замедлил запись. — Время 17:22. Ваш субъект появляется на платформе.

Алексей Белых, в своем потрепанном пальто и с кейсом в руке, возник в кадре слева. Он действительно выглядел рассеянным, даже потерянным. Не спеша, он прошел к краю платформы и остановился, уставившись на рельсы. Никакой тревоги, никакого страха в его позе не было. Лишь глубокая задумчивость.

— Ничего особенного, — пробурчал оператор. — Стоит, как все.

— Смотри, — внезапно сказал Илья, делая шаг вперед. Его пальцы уперлись в край стола. — Не на рельсы. Он смотрит на противоположную сторону.

Действительно, взгляд Алексея был направлен не вниз, а через пути. Камера, установленная на их стороне, давала общий план, но детали противоположной платформы терялись в полумраке и потоке людей.

— Есть камера напротив? — резко спросил Егор.

— Есть, но… — оператор переключил вид. Качество было хуже, изображение зернистым. — Она старая, часто шумит.

На экране, прямо напротив Алексея, у колонны, стояла высокая, худая фигура в темном худи. Капюшон был надет, лицо полностью скрыто в тени. Руки были засунуты в карманы куртки.

— Мать твою… — прошептал Волков, придвигаясь к экрану так близко, что его дыхание затуманило стекло. — Кто это?

— Непонятно, — развел руками оператор. — Появился минуту назад. Стоит, не двигается.

Илья не сводил глаз с фигуры. Она была неестественно неподвижна, как столб, в то время как вокруг нее кипела жизнь. И она смотрела. Прямо на Алексея.

— Время? — отрывисто спросил Илья.

— 17:23:04.

На записи с «их» стороны Алексей все так же стоял. И вдруг, его поза изменилась. Он не шатнулся и не шагнул. Он… вздрогнул. Как будто от внезапного оклика. Его голова резко повернулась влево, вдоль платформы, будто он услышал свое имя откуда-то сбоку.

— Стоп! — скомандовал Егор. — Он слышит что-то не от того парня в капюшоне. Тот стоит прямо и молчит.

В этот самый момент, когда голова Алексея была повернута, его тело потеряло бдительность. И в следующую секунду произошло два события почти одновременно.

На записи с противоположной платформы, фигура в капюшоне сделала едва заметное движение — не шаг, а скорее легкий наклон корпуса вперед, будто следя за чем-то.

А на «их» записи, с края кадра, в область спины Алексея врезалась некая быстрая, смазанная тень. Не толчок, не удар. Скорее, резкое, точечное воздействие. Алексей, и без того сместивший центр тяжести, совершил нелепое, неконтролируемое движение — он не шагнул, а именно полетел вниз, на рельсы, с выражением абсолютного шока на лице.

Фигура в капюшоне на противоположной стороне выпрямилась, развернулась и спокойно, не спеша, растворилась в толпе, даже не обернувшись на крики.

А тень, толкнувшая Алексея, так и не попала в кадр.

В кабинете повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь гулом вентилятора.

— Два, — хрипло прошептал Егор, отрывая взгляд от экрана. Его лицо было бледным от ярости. — Их было двое. Один — наблюдатель. Наводчик. Стоял напротив, чтобы контролировать процесс. А второй… второй был оперативником. Работал в слепой зоне камер.

Илья медленно выдохнул. Его пальцы сжались в бессильные кулаки. Это было не самоубийство. Даже не убийство по горячим следам. Это была казнь. Холодная, расчетливая, спланированная операция по ликвидации.

— Они его убили на виду у сотен людей, — сказал Илья, и его голос был страшно спокоен. — И никто ничего не заметил. Профессионалы.

Егор тяжело ударил кулаком по столу, заставив подпрыгнуть мониторы.

— Значит, так. У нас есть невидимка, который толкает, и призрак в капюшоне, который наблюдает. И оба работают так, что у ментов даже вопросов не возникло. — Он посмотрел на Илью, и в его глазах горел знакомый огонь охоты. — Ну что, архивариус, твой «Кристалл счастья» все больше похож на смертный приговор. Теперь мы знаем — за твоим архивариусом охотились волки. И эти волки еще на свободе.
ГЛАВА 9. АЛХИМИЯ И ФАРФОР
Ночь опустилась над городом, но в кабинете Ильи горел одинокий абажур настольной лампы, отбрасывая теплый круг света на разложенные перед ним документы. Блокнот Алексея Белых лежал справа, слева — стопка распечаток из цифрового архива, а в центре — чистый лист бумаги, на котором Илья пытался выстроить логическую цепь.

Он вновь и вновь перечитывал странные пометки на полях. «Ломоносов. Опыты со светом и цветом. Связь с Виноградовым?» «Фарфор — не глина, а матрица. Секрет в плавне.» «Искомый кристалл — не природный. Искусственный, как и фарфор. Алхимия нового времени.»

Имя Дмитрия Виноградова, создателя русского фарфора, встречалось все чаще. Илья знал его как историческую фигуру, но не видел связи с кристаллографией Ломоносова. Он углубился в архивные каталоги, в оцифрованные подборки писем и черновиков середины XVIII века.

И вот, в переписке Ломоносова с Академией Наук, он нашел упоминание, мимо которого проходили десятки исследователей. В письме, датированном 1752 годом, Ломоносов ходатайствовал о выделении средств на «секретные химические опыты совместно с товарищем Виноградовым по установлению единых природных законов для тел искусственных и естественных».

«… товарищ мой по учебе. Дмитрий Виноградов». Они работали вместе.

Кропотливо, будто алхимик, стремящийся поймать в реторту саму душу материи, Виноградов проводил опыты. День за днем, неделя за неделей, в дымном зареве плавильных печей рождалось его детище. И вот, когда, казалось, были испробованы все возможные сочетания, магия свершилась. Из грубой, безликой глины под его руками воспрял фарфор невиданной дотоле красоты — белоснежный, звенящий, столь же совершенный, как и вожделенные мейсенские творения, что везли из-за границы за баснословные деньги.

Но Виноградов был не просто искусным ремесленником. Он был провидцем. Понимая, что знание — это хрупкое сокровище, способное кануть в Лету, он взялся за перо. Свои открытия, добытые ценой бессонных ночей и тысяч неудач, он скрупулезно запечатлел в рукописях. Однако это был не просто отчет. Опасаясь недобросовестных последователей или просто воров, он облек свои формулы и рецепты в сложную систему шифра. Он не оставлял ключ, а лишь запечатывал тайну, словно в кунсткамеру, доверяя ее бумаге и времени.

Его гений не ограничился одним лишь составом массы. Это был ум, объявший вселенную фарфора от начала и до конца. Он самолично исходил десятки верст в поисках нужных месторождений глин, изучая их душу и характер. Он писал подробнейшие наставления, как промывать и очищать эту глину, будто обучая подмастерьев тонкому искусству обращения с капризной материей. Он экспериментировал с топливом для печей, искал идеальный жар, способный преобразить, но не испепелить. Сам рождал в своем воображении проекты горнов и печей, а после, в поте лица, руководил их возведением, из инженера превращаясь в прораба.

И когда основной состав был найден, его мысль устремилась дальше — к цвету. Он вывел собственные, уникальные формулы красок, которые ложились на белизну черепка сочной, яркой патиной, не блекнув в огне. И на этом его миссия не завершилась. Осознавая, что одно дело — создать шедевр, и другое — поставить ремесло на поток, он стал готовить специалистов. От простых рабочих до искусных живописцев — он щедро делился знаниями, становясь не просто мастером, но и учителем, закладывая фундамент целой отрасли, которая должна была пережить его самого.

Илья распечатал уцелевшие фрагменты лабораторного журнала Виноградова. Строгие колонки с рецептами фарфоровых масс, температуры обжига, описания свойств глазурей. Среди сухих технических записей его взгляд зацепился за одну, повторявшуюся несколько раз с небольшими вариациями: «Плавень №7. С добавлением соли по Ломоносову. Дает необъяснимую твердость и особый блеск, схожий с алмазным.»

«Соль по Ломоносову». Что это было?

Он вернулся к блокноту Алексея. И там, на одной из последних страниц, нашел ответ. Рисунок, на первый взгляд — хаотичное нагромождение геометрических фигур. Но, присмотревшись, Илья узнал схематичное изображение кристаллической решетки, идентичной той, что Ломоносов описывал для кварца. Но с одним ключевым отличием: в узлах решетки были проставлены не только химические элементы, но и буквы «ПЛ» и температурные отметки.

И тут его осенило. Он положил рядом распечатку страницы из журнала Виноградова. Рисунок Алексея и описание «Плавня №7» идеально совпадали по структуре. Алексей не просто изучал теорию Ломоносова. Он пытался воссоздать тот самый «плавень» — вещество-помощник, которое использовал Виноградов в своих фарфоровых массах, но на основе рецепта Ломоносова.

Ломоносов дал теорию — идеальную кристаллическую структуру. Виноградов, гений прикладной химии, предоставил технологию — «плавень», который мог эту структуру вырастить в искусственных условиях. Они работали над созданием не просто нового материала. Они создавали идеальный искусственный кристалл.

Илья откинулся на спинку стула, вглядываясь в ночь за окном. Теперь все обретало смысл. Алексей Белых, копаясь в архивах, наткнулся не на разрозненные записи, а на остатки грандиозного научного проекта, который вели два гения. Проекта, вероятно, засекреченного самим государством и забытого после их смерти.

И он понял главное. «Кристалл счастья» — это не метафора Ломоносова. Это буквальное описание свойств. Ломоносов, с его интересом к физиологии и оптике, мог теоретизировать о влиянии идеального кристалла на психику через зрение или иное излучение. А Виноградов, как практик, пытался этот кристалл «приготовить», как он готовил фарфор.

Алексей Белых был не просто архивариусом. Он был алхимиком, пытавшимся по обрывкам рецептов и чертежей воссоздать эликсир двухвековой давности. И он слишком близко подошел к успеху. Настолько близко, что те, кто знал о существовании этого секрета, не могли ему этого позволить.

Илья взглянул на чистый лист. Теперь на нем были две фамилии, соединенные стрелкой: Ломоносов ; Виноградов. А от них — к Алексею Белых. И от Алексея — к таинственным убийцам в метро.

Расследование больше не было делом о смерти одинокого архивариуса. Оно превращалось в охоту за наследием, за секретом, который два гения унесли с собой в могилу. И за которым кто-то очень могущественный охотился и сейчас.
ГЛАВА 10. РЕШЕНИЕ
Воздух в кабинете «Архивной правды» был густым и тяжелым, словно перед грозой. Собравшиеся здесь трое — Илья, Егор и Елена — сидели в молчании, но тишина эта была взрывоопасной, наполненной отзвуками только что обнародованных фактов. На столе лежали три ключевых доказательства: блокнот Алексея с формулами, распечатка кадров с камер наблюдения и записи Елены с рассказами коллеги о «тихом обыске» и фразе про «тех, кто пахнет чужим ветром».

Егор Волков тяжело поднялся с кресла и подошел к окну. За стеклом сгущались сумерки, первые фонари зажигали в сыром мартовском воздухе мутные желтые пятна.

— Ладно, — его хриплый голос разрезал тишину, как нож. — Давайте расставим все по полочкам. Как на допросе. Илья, твои документы.

Илья Прохоров поправил очки. Его лицо было бледным, но собранным.

— Алексей Белых изучал забытый научный проект Ломоносова и Виноградова по созданию искусственного кристалла с уникальными свойствами. Он был близок к разгадке. Его блокнот — прямое тому доказательство. Он боялся слежки и «тихих обысков». Его последние записи полны отчаяния и предчувствия беды.

— Елена, твои люди, — кивнул Егор, не оборачиваясь.

Елена Коршунова, сверкая глазами, отложила свой вечный блокнот.

— Его коллега подтверждает: Алексей был одержим, нервничал, говорил о «двери», которую лучше не открывать. Он видел у него странный кристалл. И главное — он упоминал человека «под маской благодетеля» из спонсирующего фонда. Это уже конкретный след.

— А теперь моя часть, — Волков развернулся к ним. Его массивная фигура казалась еще больше в сгущающихся сумерках. — Запись с камер. Убийство. Чистой воды. Два профессионала. Один — наводчик, наблюдатель. Второй — исполнитель, работавший в слепой зоне. Никаких следов, никаких свидетелей, понимающих что-либо. Менты даже не копали. Им подсунули красивую версию о суициде, и они проглотили.

Он прошелся по кабинету, его шаги были тяжелыми и гулкими.

— Так. Что мы имеем? Тихий архивариус, который копается в исторических документах. Кому и как он мог помешать? Только в одном случае — если эти документы содержат не просто историческую ценность, а практическую. Такую, что за нее и в наше время готовы убивать.

— Формула, — тихо сказал Илья. — Или сам кристалл. Ломоносов и Виноградов работали над созданием идеального искусственного материала. Возможно, обладающего не только физическими, но и иными свойствами. Психоактивными, как мы предполагали. Или чем-то еще, что представляет колоссальную ценность.

— Ценность, — с усмешкой повторил Егор. — Это либо оружие, либо лекарство. И то, и другое стоит баснословных денег. Или власти.

— Но это же XVIII век! — воскликнула Елена. — Какое оружие из пожелтевших бумаг?

— Не стоит недооценивать гениев, Лена, — покачал головой Илья. — Их идеи могли опережать время на столетия. Алексей, судя по всему, это понял и попытался их материализовать. И за это поплатился.

В кабинете снова воцарилась тишина, на этот раз осмысленная. Все пазлы сложились в одну ужасающую картину.

— Значит, так, — Егор вернулся к столу и уперся в него руками. — Мы официально считаем, что Алексей Белых был убит. Убит профессионалами с целью завладения или сокрытия некоего научного открытия, имеющего отношение к наследию Ломоносова. Версию о самоубийстве мы отвергаем.

Он перевел взгляд с Ильи на Елену и обратно.

— Вопрос в одном. Мы сейчас что делаем? Закрываем эту папку, отдаем все, что есть, в прокуратуру с пометкой «выглядит подозрительно» и забываем? Или мы берем это дело в работу?

Илья снял очки и медленно протер линзы. Перед его мысленным взором проплыли страницы блокнота, испещренные аккуратным почерком Алексея. Он видел в них не просто текст — он видел родственную душу. Такого же, как он, служителя правды, закопавшегося в бумагах. Только этот служитель наткнулся на слишком опасную правду.

— Анна Петровна просила меня посмотреть на это дело, — тихо произнес он. — Не для того, чтобы мы его закрыли от испуга. Она почувствовала несправедливость. И она не ошиблась.

Он надел очки, и его взгляд стал твердым и ясным.

— «Архивная правда» начинает официальное расследование обстоятельств смерти Алексея Белых. Мы обязаны это сделать.

Елена решительно кивнула.

— Я — за. Это уже не архивное дело, это журналистское расследование. И я его проведу.

Егор тяжело вздохнул, но в его глазах читалось не сопротивление, а сосредоточенность.

— Ладно. Значит, война. — Он выпрямился во весь свой внушительный рост. — Я предупреждал, Илья. Муравьи будут крупные. Но раз уж решили, то будем давить. Координаты наводчика в капюшоне я уже начал прощупывать через старые каналы. И про «благодетеля» из фонда надо копать.

Илья Прохоров открыл чистую папку и взял ручку. Он вывел на этикетке каллиграфическим почерком: «ДЕЛО А. БЕЛЫХ. УБИЙСТВО».

Он положил папку в центр стола. Это был уже не просто запрос. Это был вызов. Они только что объявили войну невидимому врагу, который был готов убивать за секреты, пролежавшие в пыли два с половиной века. Расследование началось.
ГЛАВА 11. НАУЧНЫЙ КОНСУЛЬТАНТ
Кабинет профессора Анатолия Жаркова напоминал лабораторию безумного гения из старых фантастических романов. Повсюду стояли оптические приборы, призмы и линзы ловили скупой московский свет, разбрасывая по стенам радужные зайчики. В воздухе витал запах озона и канифоли. Сам профессор, сухонький старичок с взъерошенной шевелюрой и живыми, не по годам острыми глазами, с интересом разглядывал Елену, перебирая в руках какой-то сложный механизм.

— Коршунова? Из «Архивной правды»? — переспросил он, выслушав ее краткое введение. — Любопытно. Обычно ко мне обращаются студенты или коллеги-физики. А вы, я смотрю, из мира гуманитарного. Чем могу быть полезен?

Елена, чувствуя себя немного потерянной в этом царстве хрусталя и проводов, решила действовать напрямую.

— Профессор, я занимаюсь одним расследованием. Несколько недель назад к вам, судя по нашей информации, обращался мужчина по имени Алексей Белых. Он задавал вопросы о пьезоэлектрическом резонансе.

Лицо Жаркова мгновенно изменилось. Легкая, игривая улыбка сползла, взгляд стал настороженным и тяжелым. Он аккуратно отложил прибор в сторону.

— Белых… Да, помню. Очень странный визит. Обычно ко мне приходят с конкретными техническими задачами: резонансная частота кварца, температурная стабильность. А этот человек… он спрашивал о вещах фундаментальных, почти фантастических.

— Например? — Елена достала блокнот, стараясь не выказывать своего волнения.

— Он спрашивал, возможно ли создать пьезоэлектрик на органической основе. Не на кварцевой или керамической, как обычно, а на… как он выразился… «биометрической». То есть, повторяющей структуру живых тканей. — Профессор скептически хмыкнул. — Я сказал ему, что в теории — возможно всё. Но на практике — это утопия. Органические кристаллы обычно слишком хрупки и нестабильны для серьезного пьезоэффекта.

— Он настаивал?

— Больше того. Он спросил, может ли такой гипотетический кристалл, вибрируя на определенной, тщательно подобранной частоте, входить в резонанс не с другим телом, а с… биополем человека. С нервными импульсами. — Жарков покачал головой, вспоминая. — Я его, конечно, отчитал. Сказал, что это уже не физика, а лженаука, шаманство какое-то. Но он был не из тех, кого легко переубедить. Он показал мне… одну формулу.

Елена замерла с ручкой над бумагой.

— Формулу?

— Да. Очень старую, судя по начертанию символов. Я таких в современных учебниках не видел. И в ней была заложена именно эта идея — синтез кристалла, который был бы одновременно и стабилен, как кварц, и биосовместим, как… ну, не знаю, как кость или зубная эмаль. — Профессор посмотрел на Елену поверх очков. — Я спросил его, откуда у него эти данные. Он сказал, что нашел в архивах. В трудах Ломоносова.

В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь тихим гулом какого-то прибора.

— Ломоносова? — переспросила Елена, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— Именно. Я, конечно, рассмеялся. Сказал, что во времена Ломоносова не знали ни о пьезоэффекте, ни о биосовместимости. Но он… он был уверен. Говорил, что Ломоносов и его коллега, Виноградов, работали над этим. Что они подошли к разгадке с другой стороны — не через физику, а через химию и структуру. Через создание идеальной решетки. — Жарков замолчал, его взгляд стал отрешенным. — Знаете, я тогда подумал, что он чудак. Но сейчас, вспоминая ту формулу… в ней был смысл. Странный, опережающий время. Как будто он пытался собрать компьютер по чертежам Леонардо да Винчи. Вроде бы абсурд, но… чертежи-то гениальные.

— И что вы ему ответили? — тихо спросила Елена.

— Я сказал, что теоретически, если такой кристалл и можно создать, то его резонансные свойства будут колоссальными. Он мог бы… — профессор замялся, подбирая слова, — мог бы влиять на любые электромагнитные процессы на микроуровне. Вплоть до… вплоть до нейронных связей. Но это чистой воды фантастика. И очень опасная. Потому что тот, кто научится этим управлять…

Он не договорил, но Елена поняла. Она сама додумала: сможет управлять и сознанием.

— Он испугался? — спросила она. — Белых?

Жарков задумался.

— Нет. Не испугался. Он выглядел… просветленным. Словно получил подтверждение. Он поблагодарил меня и ушел. А на прощание сказал одну странную фразу. Спросил: «Профессор, а вы верите, что счастье можно кристаллизовать?»

Елена почувствовала, как по спине пробежал холодок. «Кристалл счастья». Это было уже не абстрактное название.

— Больше вы его не видели?

— Нет. А через пару недель я прочел в новостях о его смерти. Самоубийство, кажется. — В глазах Жаркова мелькнуло что-то острое, понимающее. — Но вы ведь здесь не поэтому, верно? Вы считаете, что его убили из-за этих его изысканий?

Елена молча кивнула.

Профессор тяжело вздохнул.

— Девушка… Елена. Будьте осторожны. Идеи, опережающие время, как правило, либо губят своих создателей, либо попадают в руки к тем, кто использует их не во благо. Ваш архивариус нашел не просто исторический курьез. Он, возможно, наткнулся на ключ. И как любой ключ, он может открыть как врата рая, так и преисподнюю. И я очень боюсь, что те, кто сейчас охотится за ним, выбрали себе цель вторую.

Он проводил ее до двери, и его последние слова прозвучали как предостережение из другого, более опасного мира, который вдруг ворвался в ее привычную жизнь журналистки. Теперь у них было не просто предположение. У них было научное подтверждение, что «Кристалл счастья» — не метафора, а возможная реальность. И реальность смертельно опасная.
ГЛАВА 12. ФОНД «НАСЛЕДИЕ»
Офис фонда «Наследие» располагался в одной из отреставрированных старинных усадеб в центре Москвы. Высокие потолки с лепниной, паркет, сияющий как зеркало, и строгая, почти музейная тишина. Пахло дорогим деревом и едва уловимыми нотами парфюма. После запыленного кабинета Ильи это место казалось другим миром — миром безупречного, отлакированного благополучия.

Илья и Елена молча ждали в приемной, ощущая на себе взгляд секретарши, которая с холодноватой вежливостью предложила им кофе. Елена, привыкшая к более брутальным офисам новостных агентств, нервно теребила ручку. Илья же сидел неподвижно, его взгляд скользил по стенам, увешанным картинами современных русских художников и старыми картами Урала в золоченых рамах. Вся обстановка кричала о деньгах. Очень больших деньгах, прикрытых тонким флером интеллектуальности и меценатства.

Дверь в кабинет открылась беззвучно.

— Господин Крюков может вас принять, — сообщила секретарша.

Кабинет был еще более впечатляющим, чем приемная. Панорамное окно открывало вид на Кремль, и свет, льющийся из него, подсвечивал фигуру человека, поднимавшегося им навстречу.

Вадим Крюков. На вид ему можно было дать лет сорок пять. Серебро в его темных волосах было не признаком возраста, а модным акцентом. Он был одет в идеально сидящий костюм без галстука, и его улыбка была широкой, обаятельной и настолько отточенной, что на мгновение показалась Илье голографической проекцией.

— Илья Прохоров? Елена Коршунова? — его голос был глубоким и бархатным, он наполнял собой все пространство. — Очень приятно. Вадим Крюков. Прошу, садитесь.

Они устроились в кожаные кресла напротив массивного стола из красного дерева. Крюков занял свое место, сложив руки перед собой. Его движения были плавными, экономичными, лишенными суеты.

— Чем обязан визиту «Архивной правды»? — спросил он, и его взгляд, ясный и пронзительный, перешел с Ильи на Елену. — Ваше агентство, если не ошибаюсь, занимается восстановлением исторических фактов. Благородное дело.

— Мы расследуем обстоятельства смерти Алексея Белых, — без предисловий начал Илья. Его тихий, ровный голос контрастировал с бархатным баритоном Крюкова. — Он работал с архивом Демидовского общества, оцифровку которого спонсировал ваш фонд.

На лице Крюкова на мгновение мелькнула искренняя, как показалось Илье, тень огорчения.

— Да, трагическая история. Я был шокирован, когда узнал. Алексей Борисович был уникальным специалистом. Энтузиастом. Таких людей, преданных своему делу, осталось мало.

— Вы лично были с ним знакомы? — встряла Елена, доставая диктофон. Крюков с легкой, снисходительной улыбкой кивнул на него, давая разрешение.

— Конечно. Я лично курирую все проекты фонда, связанные с наукой и историей. Мы несколько раз встречались, обсуждали детали работы с архивом. Он консультировал нас по ряду вопросов. Невероятно эрудированный человек.

— А что именно вас интересовало в архиве? — спросил Илья. — Конкретно.

Крюков слегка откинулся в кресле.

— Фонд «Наследие» видит свою миссию в сохранении и популяризации великого научного и культурного достояния России. Ломоносов — наш титан. Наша цель — сделать его наследие, его черновики, доступными для всех исследователей. Мы не скрываем этого.

— Алексей Белых, по нашим данным, в последние недели перед смертью был сильно взволнован, — продолжил Илья, внимательно следя за реакцией Крюкова. — Он говорил о каком-то важном открытии, связанном с Ломоносовым. Он не обсуждал это с вами?

Лицо Крюкова стало серьезным.

— Обсуждал. Более того, он приходил ко мне примерно за неделю до… несчастного случая. Был очень возбужден. Говорил, что нашел некие уникальные заметки Ломоносова о свойствах кристаллов. Что это может перевернуть современные представления о материалах. — Крюков развел руками. — Честно говоря, я отнесся к этому скептически. Вы знаете, у многих увлеченных исследователей бывают периоды одержимости. Я предложил ему оформить заявку на грант для более глубокого изучения, пообещал поддержку. Но он… он казался напуганным. Говорил, что «не те люди» могут проявить интерес.

— И кто эти «не те люди»? — быстро спросила Елена.

— Он не сказал. Бормотал что-то о «конкурентах», о «тех, кто ищет только выгоду». Я успокаивал его, говорил, что фонд обеспечит ему защиту и необходимые ресурсы. — Крюков вздохнул. — Видимо, этого оказалось недостаточно. Его параноидальные настроения, увы, взяли верх. Психика — хрупкая вещь.

Илья почувствовал, как по спине пробежал холодок. Крюков был идеален. Слишком идеален. Его история была выстроена безупречно: он представал понимающим меценатом, а Алексей — сумасшедшим гением, доведшим себя до паранойи. Все сходилось. Слишком уж сходилось.

— Вы не знаете, куда он мог деть свои исследования? — спросил Илья. — Блокноты, образцы?

— К сожалению, нет. После его смерти мы предлагали помощь его семье в разборе архива, но нам вежливо отказали. — Крюков снова улыбнулся, но на этот раз в его улыбке было что-то ледяное. — Если вы найдете что-то, связанное с его изысканиями, фонд «Наследие» будет крайне заинтересован в сотрудничестве. Мы готовы выкупить эти материалы для дальнейшего изучения. Чтобы труд Алексея Борисовича не пропал даром.

В его словах прозвучала почти неуловимая нота крайней заинтересованности. Мимоходом. Но Илья ее уловил.

Они пробыли в кабинете еще несколько минут, обмениваясь ничего не значащими фразами. Когда они вышли на улицу, их обдало порывом холодного ветра.

— Ну? — спросила Елена, закутываясь в пальто. — Что думаешь?

Илья молча шел несколько метров, его лицо было мрачным.

— Он знал, — наконец произнес он. — Знает о кристалле. Знает, что Алексей был близок. И он очень хочет это заполучить.

— Но он такой… благородный, — с иронией заметила Елена.

— Именно поэтому он и опасен, — тихо сказал Илья. — Волк в овечьей шкуре — это клише. Но волк в шкуре самого хитрого охотника — это уже нечто иное. Он не отрицает, он предлагает помощь. Он не скрывает интереса, он делает его благородным. Он идеально выстроил свою легенду.

Он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на величественное здание фонда.

— Мы нашли «благодетеля», Лена. И я почти уверен, что мы только что посмотрели в глаза человеку, отдававшему приказ о ликвидации Алексея Белых. Только доказать это будет почти невозможно.
ГЛАВА 13. НОЧНОЙ ВИЗИТ
Глухой ночной звонок вырвал Илью из тревожного сна, в котором ему мерещились формулы, танцующие в свете метро. Он снял трубку домашнего телефона, еще не до конца придя в себя.

— Сигнализация, — сухо произнес голос оператора службы безопасности. — Объект «Архив-1». Причина — срабатывание датчика движения в основном зале.

Ледяная волна пробежала по спине Ильи. Он бросил трубку, не слушая подробностей, и стал быстро одеваться. Через десять минут он уже сидел в такси, мчавшемся по ночному городу, сжимая в кармане ключи от агентства. По дороге он набрал номер Волкова.

— Егор, — сказал он, едва тот поднес трубку к уху. — В агентстве сработала сигнализация.

Хриплое ругательство на том конце провода было ответом.

— Буду минут через пятнадцать. Не лезь один, слышишь?

Но Илья уже выходил из машины. Улица была пустынна и тиха. Фасад здания «Архивной правды» стоял темный и, казалось, нетронутый. Ни разбитых стекол, ни следов взлома на входной двери. Он отключил сигнализацию с брелока и, взяв в руку тяжелую металлическую линейку — единственное подобие оружия, что было под рукой, — медленно вошел внутрь.

Воздух в помещении был неподвижен и холоден. Ничего не кричало о присутствии чужого. Он включил свет, и люминесцентные лампы, поморгав, зажглись, заливая белым светом знакомый до мелочей кабинет. Все было на своих местах. Стеллажи с папками, столы, компьютеры.

Илья стоял посреди комнаты, медленно поворачиваясь, его зрение, отточенное годами работы с текстом, сканировало пространство. И тогда он заметил.

Пыль. На краю его собственного стола, где лежала стопка неразобранных писем, тончайший слой пыли был слегка смазан. Не стерт, а именно смазан, будто кто-то провел рукой в перчатке, отодвигая стопку, чтобы заглянуть под нее.

Он подошел к картотеке с делом Алексея Белых. Папка лежала на своем месте. Но металлическая защелка на документах, которую он всегда застегивал, опуская ушки вниз с легким щелчком, была откинута. Он открыл папку. Все документы были на месте. Но они лежали не в том порядке, в каком он их оставил. Он всегда клал самые старые бумаги вниз, а свежие — сверху. Теперь все было перемешано.

Он прошел к стеллажу с архивными коробками, связанными с Демидовским обществом. Коробки стояли ровно. Но одна из них, та, что была ближе к краю, оказалась вдавлена глубже других, нарушая идеальную линию. Кто-то выдвигал ее, чтобы заглянуть внутрь, а затем поставил на место, но не с прежней точностью.

В этот момент снаружи раздался резкий сигнал автомобиля. Через мгновение в дверь властно постучали.

— Прохоров! Открывай, это я!

Илья впустил Егора. Тот был в накинутом на плечи пальто поверх пижамы, но в руках держал пистолет.

— Ну? — бросил он, окидывая взглядом помещение.

— Кто-то был, — тихо сказал Илья. — Ничего не тронул. Но все осмотрел.

Волков молча прошелся по кабинету, его опытный взгляд выхватывал те же детали, что и у Ильи: смазанную пыль, смещенную коробку.

— Профи, — констатировал он, опуская пистолет. — Не громилы. Искали что-то конкретное. Документы. Не стали брать все подряд, чтобы не привлекать лишнего внимания. Сработала сигнализация — значит, торопились или допустили мелкую ошибку. Возможно, с датчиком движения переборщили.

Он подошел к двери, осмотрел замок.

— Взломан. Электрическим отмыкателем. Бесшумно и быстро. Ни царапин, ни сколов. Работа чистая.

Илья почувствовал, как по телу разлилась знакомая холодная ярость. Его пространство, его святилище, было осквернено. Кто-то входил сюда, дышал этим воздухом, прикасался к его документам.

— Они знают, что мы копаем, — произнес он. — И они ищут то же, что и мы. Блокнот Алексея. Или уже найденные нами улики.

— Естественно, — хрипло ответил Егор. — После нашего визита к Крюкову они не могли не среагировать. Ты же не думал, что он поверит в нашу версию о «случайном интересе»? Они прочесывают поле, убирая за собой.

Он подошел к Илье и положил тяжелую руку ему на плечо.

— Слушай, архивариус. Это уже не игра в кошки-мышки. Это прямое предупреждение. Они показали, что могут прийти в твой дом в любое время. И в следующий раз они могут не ограничиться бесшумным обыском.

Илья отвел его руку. Его лицо в холодном свете ламп было похоже на маску.

— Я понял, — сказал он. — Значит, мы на правильном пути. Их напугало то, что мы можем найти. И мы найдем.

Он подошел к своему столу, открыл потайной ящик, куда убрал блокнот Алексея и самые важные распечатки после визита к Крюкову. Все было на месте.

— Они ничего не получили, — тихо сказал Илья. — Но они себя обнаружили. Теперь мы знаем, что наш противник реален, могущественен и действует без лишнего шума.

Он посмотрел на Егора.

— С этого момента ни один документ по делу Белых не остается здесь на ночь. Мы работаем в режиме конспирации. Они сделали свой ход. Теперь наш черед.

За окном начинало светать. В тихом, оскверненном кабинете два человека — архивариус и бывший следователь — понимали, что перешли незримую грань. Теперь отступать было некуда. Война объявлена открыто.
ГЛАВА 14. ЛИНИЯ КРЮКОВА
Студия телеканала «Культура» была ярким, бездушным пространством из стекла и хрома. Под софитами, превращавшими любое лицо в гладкую маску, Елена Коршунова чувствовала себя одновременно и в своей тарелке, и чужеродным элементом. Напротив, в кресле гостя, расположился Вадим Крюков. Он выглядел так, будто родился здесь, под этими лампами. Его темный костюм идеально сидел, улыбка была расслабленной и располагающей.

«Вечерний диалог» — программа об искусстве, науке и благотворительности. Идеальная площадка для такого человека, как Крюков.

— Вадим Сергеевич, ваш фонд «Наследие» известен поддержкой масштабных культурных проектов, — начала Елена, придерживаясь утвержденного сценария. — Оцифровка архивов, реставрация усадеб… Что для вас лично стоит за этим? Долг мецената или нечто большее?

Крюков мягко улыбнулся, глядя прямо в камеру, словно обращаясь к каждому зрителю лично.

— Елена, вы знаете, я считаю, что у нации без прошлого нет будущего. Мы не просто спонсируем проекты. Мы пытаемся восстановить связь времен. Вернуть ту нить Ариадны, что ведет нас через лабиринт истории к пониманию самих себя. Каждый отсканированный документ, каждая отреставрированная картина — это еще один шаг из тьмы незнания к свету.

Елена кивала, делая вид, что захвачена его речью. Он был блестящим оратором. Его слова лились плавно и убедительно, складываясь в идеальную картину благородного служения.

— Один из ваших последних проектов — оцифровка архива Демидовского общества, — плавно перевела она разговор. — Это же колоссальный пласт истории российской науки. Связан ли он с именем Ломоносова?

Тень чего-то острого и внимательного мелькнула в глазах Крюкова, но лишь на мгновение.

— Безусловно! Ломоносов — наш универсальный гений. Его наследие, к сожалению, еще не осмыслено до конца. Мы надеемся, что, открыв доступ к этим документам, мы поможем новым исследователям найти вдохновение в его трудах.

— Говоря об исследователях… — Елена сделала паузу, создавая эффект невольного воспоминания. — Недавно трагически погиб архивариус, работавший с этим архивом, Алексей Белых. Вы были с ним знакомы?

Воздух в студии, казалось, сгустился. Оператор невольно придвинул камеру ближе. Крюков снова улыбнулся, но на этот раз в его улыбке появилась нотка легкой, интеллигентной грусти.

— Да, это ужасная потеря. Алексей Борисович был настоящим энтузиастом. Мы несколько раз общались. Он горел своей работой. Такая преданность делу — большая редкость в наше время.

— Наши зрители, возможно, не в курсе, но Алексей Белых, по некоторым данным, как раз и занимался изучением наследия Ломоносова, — не отступала Елена, глядя ему прямо в глаза. — Говорили, он был на пороге какого-то интересного открытия, связанного с… кристаллографией. Он не делился с вами своими находками?

Крюков слегка наклонил голову, его выражение лица стало сочувствующим и немного покровительственным.

— Елена, знаете… У многих талантливых людей, погруженных в свои изыскания, бывают периоды… скажем так, повышенного увлечения. Алексей Борисович действительно говорил о неких гипотезах Ломоносова. Но, честно говоря, я, как человек далекий от фундаментальной науки, не смог оценить их значимость. Я видел перед собой увлеченного человека, и этого было достаточно, чтобы предложить ему поддержку.

Он мастерски уходил от ответа. Не отрицал, но и не подтверждал. Переводя все в плоскость личных качеств Алексея — «увлеченность», «энтузиазм». Создавая образ чудаковатого ученого, чьи идеи были интересны лишь ему самому.

— То есть, если бы его открытие было реальным, фонд «Наследие» был бы им заинтересован? — настаивала Елена.

— Фонд «Наследие» интересуется всем, что составляет славу русской науки, — парировал Крюков, снова обращаясь к камере. — Но мы — не эксперты. Наша задача — создать условия для работы. А уж оценивать результаты — дело академического сообщества. К сожалению, трагическая смерть Алексея Борисовича поставила крест на его изысканиях. И это, повторюсь, большая потеря.

Он снова свел все к трагедии отдельной личности, аккуратно обойдя суть. Интервью подходило к концу, и Елена понимала, что не выжала из него ничего конкретного. Но она решила сделать последнюю попытку.

— Вадим Сергеевич, а вам не кажется, что смерть такого человека, как Алексей Белых, требует более пристального внимания? Ведь если он был так близок к открытию…

Крюков посмотрел на нее с мягким укором, словно на непослушного ребенка.

— Елена, я понимаю ваш журналистский интерес. Но давайте не будем спекулировать на трагедии. Следствие закрыло дело. Не будем бередить раны его семьи. Наша задача — помнить о таких людях и продолжать их дело. Светлая память Алексею Борисовичу.

Этой фразой, высокой и ничего не значащей, он поставил точку. Запись закончилась. Софиты погасли. Крюков поднялся, все так же улыбаясь, и пожал Елене руку.

— Благодарю за беседу, Елена. Всегда рад продуктивному диалогу о просвещении.

Когда он вышел из студии, продюсер подошел к Елене.
— Отлично, Коршунова! Крюков — просто золото. Какой посыл! Какая глубина!

Елена молча собирала вещи. Глубины не было. Была идеально выстроенная стена. Она вышла на улицу, где ее уже ждал Илья, прислонившись к стене.

— Ну? — спросил он, шагнув ей навстречу.

— Ничего, — с раздражением закуривая и выдохнув дым, ответила Елена. — Ни единой зацепки. Говорил об идеалах, о свете, о памяти. Как будто заучил речь. Когда я спросила про архив и открытие, он просто… обернул это в красивую упаковку и отложил в сторону. Сказал, что Алексей был «увлеченным» человеком. Намекнул, что я спекулирую на трагедии.

Илья молча кивнул, разгоняя дым от сигареты рукой.

— Я и не ожидал другого. Он не тот человек, который станет оправдываться или нервничать. Он просто создает нужный нарратив. И делает это блестяще.

— То есть, мы ничего не получили?

— Напротив, — Илья поморщился от дыма. — Мы получили подтверждение. Подтверждение того, насколько он опасен. Дилетант стал бы нервничать, оправдываться, врать. Профессионал — создает альтернативную реальность, в которой он благодетель, а мы — охотники за сенсациями. Он не просто скрывает правду. Он подменяет ее. И это куда страшнее.

Он посмотрел на Елену, и в его глазах она холодную решимость.

— Мы на правильном пути, Лена. Он боится. И теперь он будет действовать. А значит, совершит ошибку.
ГЛАВА 15. ТЕНЬ ГРОМОВА
Дождь, начавшийся еще днем, к вечеру превратился в назойливую морось, застилавшую город грязной пеленой. В баре «У Геннадия», что притулился в арке старого дома, пахло дешевым табаком, пережаренным маслом и влажной шерстью — от старой маленькой собачки, дремавшей у входа. Это было одно из тех мест, где время текло по своим, особым законам, а за столиками собирались люди, предпочитавшие оставаться в тени.

Егор Волков сидел в углу, медленно помешивая ложкой густой темный чай в стакане. Перед ним, ссутулившись, сидел мужчина лет пятидесяти пяти, в потертой куртке и с вечно усталым выражением лица. Это был «Костыль» — бывший коллега Егора по органам, а ныне — частный консультант по вопросам безопасности, знавший обо всем, что происходило в определенных кругах.

— Ну, так кто этот Громов? — без предисловий спросил Егор, отодвигая в сторону стакан.

Костыль хрипло кашлянул, затягиваясь сигаретой.

— Громов, Сергей Викторович, — начал он, выпуская струйку дыма. — Фигура, скажем так, непубличная. Тень. Исполнительный директор фонда «Наследие» — это для бумаг. А по сути — правая рука Крюкова. И, поговаривают, его главный молот.

— Молот?

— Ну да. Если Крюков — это улыбка, благородство и светские рауты, то Громов — тот, кто зачищает все, что мешает этому благородству. Личность, Егор, очень интересная. И очень темная.

Костыль достал из внутреннего кармана потрепанный блокнот, но не открыл его, просто положил на стол.

— Прошлое у него — сплошное белое пятно. Вернее, закрашенное черной краской. Официально — отслужил срочную, потом работал в частных охранных предприятиях. Но по неофициальным каналам… — Костыль понизил голос, хотя вокруг никого не было. — Служил. И не где-нибудь, а в одном из тех подразделений, название которого даже упоминать не стоит. Спецназ ГРУ. Участвовал в обеих чеченских кампаниях. И не в штабе отсиживался. Прошел всю мясорубку. Знаешь, какие там ребята были? Железные. Без сантиментов.

Егор молча кивнул. Он таких знал. Люди, для которых мир делился на «своих», «чужих» и «цель».

— После ухода на «гражданку» его следы теряются. Всплывает он уже лет десять назад. И сразу — рядом с Крюковым. И с тех пор, Егор, вокруг этого фонда и его покровителей начали происходить странные вещи.

— Например? — хрипло спросил Волков.

— Например, один слишком настойчивый журналист, копавший под «Наследие», попал в аварию. Пьяный водитель, виновный установлен, все чисто. Только водитель-то этот через неделю сам исчез. Насовсем. Или бизнес-конкурент, который пытался оспорить один выгодный фонду тендер. У него дома случился пожар. Удивительно, но сгорел только кабинет с документами. Семья не пострадала. Как будто его предупредили.

Костыль сделал еще одну затяжку.

— Методы, Егор, почерк узнаваем. Чистая работа. Без лишнего шума, без свидетелей. Как в бою. И везде, в стороне, мелькает тень Громова. Он не фигурант, нет. Он — направление ветра. Понимаешь?

— Понимаю, — прошептал Егор. В его голове уже складывался образ. Высокий, молчаливый профессионал, для которого человеческая жизнь — тактическая переменная. Идеальный инструмент для такого человека, как Крюков.

— Ходят слухи, — продолжал Костыль, — что у него даже кличка соответствующая. «Метла». Потому что он зачищает все на своем пути. Под ноль. И после него не остается ничего. Ни улик, ни свидетелей. Ни вопросов.

Он потушил сигарету и посмотрел на Егора серьезно.

— Ты чего, вляпался, старик? Это не твой уровень. Крюков — это стена, за которой стоит Громов. А за Громовым — тишина. Ты со своей командой архивариусов против таких не попрешь. Они тебя сожрут и не поперхнутся.

Егор медленно поднялся. Он положил на стол свернутую купюру.

— Спасибо, Костыль. Я обязан.

— Останься жив, Егор, — хмуро бросил ему вдогонку бывший коллега. — И своих не подведи.

Выйдя на улицу, Егор задержался под навесом, давая дождю омыть свое лицо. Он достал телефон и набрал номер Ильи.

— Илья, слушай, — сказал он, когда на том конце сняли трубку. — Я кое-что выяснил. Наш «благодетель» Крюков держит на поводке не собачку, а волкодава. Опасного. Очень. Зовут его Громов.

Он сделал паузу, глядя на мокрый асфальт, в котором отражались огни города.

— Похоже, тот самый «кристалл счастья» охраняет не просто сторож, а целый спецназ. И нам нужно решить, готовы ли мы идти на штурм.

Часть 2. Грани давления
ГЛАВА 16. ЦИФРОВОЙ СЛЕД
Кабинет Ильи Прохорова погрузился в ночную тишину, нарушаемую лишь мерным гулом системного блока и легким щелканьем клавиатуры под пальцами Марины. За своим компьютером, отсеченная от мира амбарными стеллажами с папками, она чувствовала себя в своей стихии. Здесь, в виртуальном пространстве, она была не менее могущественна, чем Илья в мире бумажных архивов.

После ночного визита «гостей» в агентство напряжение в команде достигло пика. Илья и Егор сосредоточились на физических уликах и вербальных портретах, но Марина интуитивно чувствовала, что настоящая битва идет на другом фронте — в цифровом пространстве, невидимом и безжалостном.

Она начала с самого очевидного — с серверов архивов и библиотек, с которыми работал Алексей Белых. Музей истории геологии, цифровой каталог Демидовского общества, даже база данных патентной библиотеки. Она действовала методично, как хирург, вскрывающий слои ткани в поисках инфекции.

И инфекция нашлась.

Сначала это были едва заметные аномалии. Логи сервера Демидовского общества показывали несколько подключений с неавторизованных IP-адресов в течение последних двух месяцев. Время подключений всегда приходилось на глубокую ночь. Сессии были короткими, целенаправленными. Злоумышленник не копировал гигабайты данных, а делал точные, прицельные запросы.

Марина нахмурилась, ее пальцы замерли над клавиатурой. Это был не хаотичный взлом. Это была охота.

Она погрузилась глубже, отфильтровывая легитимный трафик. И там, в хаосе нулей и единиц, она увидела цифровой след. Почти невидимый, стертый, как отпечатки пальцев в перчатках. Но ни один взломщик не идеален.

Они использовали цепочку прокси-серверов, разбросанных по всему миру, и туннелировали соединение через заброшенные корпоративные сети. Профессиональный инструментарий. Но в одном из логов она нашла крошечную ошибку — окно в несколько миллисекунд, когда их VPN-соединение «подергалось», и в лог попал реальный IP-адрес, прежде чем его заместили фальшивым.

Адрес вел на арендованный сервер в одном из балтийских дата-центров. Обычная дыра, через которую работали сотни хакеров. Но Марина была упряма. Она начала кропотливую работу, сопоставляя временные метки этого инцидента с другими взломами. И нашла совпадение.

Тот же самый балтийский сервер, та же методика, те же следы в логах присутствовали при взломе электронной почты того самого журналиста, который погиб в аварии, и корпоративной сети бизнесмена, у которого сгорел кабинет. Все дела, которые Костыль упомянул Егору, связывая их с Громовым.

У нее перехватило дыхание. Это была не просто паранойя. Это была система.

Она собрала все данные в единый отчет — временные линии, IP-адреса, методы атак. Картина вырисовывалась пугающая. Кто-то, обладающий значительными ресурсами, проводил тотальную цифровую зачистку. Они стирали любую информацию, связанную с исследованиями Ломоносова и Виноградова в области кристаллографии. И Алексей Белых стал их мишенью не случайно — его цифровая активность, его поисковые запросы в научных базах данных, его переписка с профессором Жарковым — все это было тщательно отслежено и проанализировано.

Марина откинулась на спинку кресла, потирая виски. Она смотрела на монитор, где выстроились строки кода и логические цепочки, и видела за ними холодный, расчетливый разум. Это была не просто группа хакеров. Это была часть машины. Машины, которая убивала Алексея Белых. Машины, которая пришла в их агентство.

Она взяла телефон, чтобы позвонить Илье, но остановилась. Было три часа ночи. Он, наверное, спит. Или тоже не спит, сидя над документами.

Вместо этого она открыла новый файл и начала писать шифрованный отчет. Она подробно описала всю цепочку, приложила логи, указала на балтийский сервер как на ключевой узел. Но в конце добавила свое заключение, от которого у нее похолодели пальцы:

«Илья, это не отдельные взломы. Это часть долгосрочной, хорошо финансируемой операции по контролю над информацией. Уровень профессионализма указывает на государственные или окологосударственные структуры. Они не просто ищут данные. Они их уничтожают. Алексей Белых был ликвидирован не только физически. Они пытались стереть и его цифровой след, его исследования. Они почти преуспели. Наша работа в агентстве привлекла их внимание. Мы теперь в их поле зрения. Они уже здесь. В нашем цифровом пространстве. И они не уйдут».

Она сохранила файл, зашифровала его и отправила на защищенный сервер. Завтра утром Илья и Егор увидят это. А пока она оставалась одна в тихом кабинете, единственным стражем на невидимой границе, где враг был уже внутри, и его дыхание ощущалось в каждом пакете данных, проходящем через их сеть. Цифровая тень Громова оказалась длиннее и страшнее, чем они могли предположить.
ГЛАВА 17. ПАРТНЕРСТВО И КОНФЛИКТ
Отчет Марины о цифровом следе лежал на столе между Ильей и Еленой, как обвинительный акт. Именно он и стал катализатором взрыва.

— Я публикую материал, Илья. Сегодня. В эту ночь, — Елена стояла напротив его стола, ее пальцы сжимали края столешницы. Ее глаза горели решимостью, смешанной с гневом. — Мы не можем больше молчать. У нас есть смерть, подстроенная под самоубийство. Есть свидетель, который подтверждает, что Алексей боялся слежки. Есть взлом серверов и проникновение в наше агентство. И есть высокопоставленный благодетель, который слишком уж гладко отнекивается. Это уже не расследование, это прямая дорога в газету.

Илья сидел неподвижно, его лицо было маской спокойствия, но в глазах бушевала буря. Он снял очки и принялся методично их протирать.

— Нет, — сказал он тихо, но так, что слово прозвучало как удар хлыста.

— Что значит «нет»? — Елена выпрямилась, ее голос взвился. — Мы что, играем здесь в шпионов? Люди должны это знать! Мы можем вывести их на свет! Заставить нервничать! Может, найдутся другие свидетели, которые тоже чего-то боялись!

— Именно этого они и ждут, Лена! — Илья резко встал, его тень упала на Елену. Впервые за все время их знакомства он повысил голос. — Они не будут нервничать. Они будут действовать. Ты думаешь, Крюков и его «молот» Громов испугаются газетной статьи? Они ее даже не прочтут. Их люди в коридорах власти ее похоронят, а на нас обрушится такой вал проблем, что мы не успеем и пикнуть. Нас заткнут. Легально или нет.

— А если не заткнут? Если это их спровоцирует? Заставит ошибиться? — парировала Елена, не отступая.

— Их ошибка, — прошипел Илья, подходя ближе, — будет заключаться в том, что они пришлют к нам не воров, которые роются в бумагах, а того самого Громова. Или кого-то из его команды. И он не будет ничего искать. Он будет зачищать. Понимаешь? Ты хочешь выманить тигра из джунглей, сидя в картонной клетке!

— Так что, мы будем сидеть тут, в этой пыльной башне, и бояться? — в голосе Елены зазвенели слезы ярости и обиды. — Пока они не пришли и не забрали у нас все? Пока кого-то из нас не столкнули под поезд? Твой метод — это копаться в древних бумажках, пока мир вокруг горит! Иногда нужно действовать, а не изучать!

— Действовать бездумно — значит подписать себе и всем нам смертный приговор! — Илья ударил кулаком по столу, заставив подпрыгнуть стакан с водой. — Моя «пыльная башня» и «древние бумажки» уже дали нам больше, чем все твои громкие заголовки! Мы знаем о «Кристалле счастья», мы знаем о связи Ломоносова и Виноградова, мы вышли на Крюкова и Громова! И все это — потому что мы работали тихо! Ты хочешь все это похоронить одним махом?

— Я хочу добиться справедливости! — крикнула Елена. — А твой способ похож на трусливое ожидание в норе!

Их голоса гремели под низкими потолками кабинета, сталкиваясь, как шпаги. Они стояли друг напротив друга — журналистка, верящая в силу публичности, и архивариус, доверяющий только тихому знанию. Это был не просто спор о тактике. Это был конфликт мировоззрений, копившийся с самого начала их странного партнерства.

— Ты не представляешь, с кем мы имеем дело, — сдавленно произнес Илья, снова надевая очки. Его голос снова стал тихим и опасным. — Ты думаешь, это коррумпированный чиновник или жадный бизнесмен? Нет. Это система. Холодная, безжалостная машина, которая перемалывает людей, как мясорубка. И твоя статья для них — не более чем назойливая муха. Они ее прихлопнут. И нас заодно.

— А я думаю, ты просто боишься, — отрезала Елена, и в ее словах прозвучала горькая правда. — Боишься выйти из тени. Боишься, что твой аккуратный, упорядоченный мир рухнет. Ну так знай, Илья Прохоров, иногда мир нужно раскачивать. Даже если он рухнет на тебя самого.

Она резко развернулась, схватила свою сумку и направилась к выходу.

— И куда ты? — холодно спросил Илья.

— Раскачивать мир! — бросила она через плечо и захлопнула дверь.

Илья остался один в гробовой тишине кабинета. Он тяжело дышал, глядя на хлопнувшую дверь. Его рука сжалась в кулак. Она была не права. Она была безрассудна. Но в ее словах была и своя правда. Сидеть в осаде, ожидая удара, было невыносимо.

Илья подошел к окну и увидел, как Елена вышла на улицу и быстрыми шагами зашагала прочь. Их партнерство, этот хрупкий альянс, дал первую глубокую трещину. И он с ужасом понимал, что от того, удастся ли ее залатать, зависит не только исход расследования, но, возможно, и их жизни. Теперь им предстояло выбирать — работать вместе, несмотря ни на что, или позволить страху и гордости разорвать их, отдав на растерзание общему врагу.
ГЛАВА 18. РАСШИФРОВКА
После взрывоопасного ухода Елены в кабинете воцарилась гнетущая тишина. Слова «трусливое ожидание в норе» висели в воздухе, как ядовитый дым. Илья чувствовал их укол, но гнев был роскошью, которую он не мог себе позволить. Гнев мешал концентрации. А сейчас ему нужно было думать. Анализировать. Собирать воедино разрозненные фрагменты мозаики.

Он закрылся в кабинете, отключил телефон и разложил на столе все, что у него было. Блокнот Алексея Белых. Распечаткий лабораторных журналов Виноградова. Цифровые копии черновиков Ломоносова. И его собственные заметки, испещренные вопросами и стрелками.

Он погрузился в чтение, как в медитацию, отсекая все внешнее. Сначала он шел по следу Ломоносова. Ученый описывал не просто структуру кристаллов. Он писал об «упорядоченности, тождественной разуму», о «внутренней гармонии, способной отзываться во внешнем мире». Это были не просто поэтические метафоры. В контексте его химических и физических изысканий это звучало как гипотеза. Гипотеза о том, что идеально упорядоченная материя может входить в резонанс с другими упорядоченными системами.

Илья перешел к Виноградову. Его записи были сухими, техническими. Рецепты фарфоровых масс, температуры обжига. Но в его поисках идеального «плавня» Илья увидел ту же цель — создание абсолютно однородной, идеально сбалансированной структуры. Виноградов эмпирическим путем, через тысячи экспериментов, искал то, что Ломоносов описывал теоретически.

И вот, на полях одной из страниц Виноградова, рядом с рецептом «Плавня №7», Илья заметил крошечную, едва видимую пометку, сделанную, судя по почерку, Ломоносовым. Всего два слова: «резон. жиз.»

Сердце Ильи заколотилось. «Резонанс жизненный»? Или «резонирующий с жизнью»?

Он схватил блокнот Алексея. Тот, словно предвосхищая его вопрос, вывел на отдельном листе сложную диаграмму. Она объединяла кристаллическую решетку по Ломоносову и химическую формулу плавня по Виноградову. И от этой объединенной структуры шла стрелка к схематичному изображению нейрона.

Илья откинулся на спинку стула, и по его телу пробежала дрожь озарения. Все части головоломки с щелчком встали на свои места.

Ломоносов и Виноградов работали не над философским камнем и не над новым видом фарфора. Их целью был синтез кристалла, который обладал бы двойственной природой. С одной стороны, его структура, благодаря открытию Ломоносова, была бы абсолютно стабильной и упорядоченной, как у неорганического кристалла. С другой — его химический состав, подобранный Виноградовым, делал его биосовместимым, способным к взаимодействию с живыми тканями.

Такой кристалл, вибрируя на определенной, тщательно вычисленной частоте — том самом «пьезоэлектрическом резонансе», о котором Алексей спрашивал у профессора Жаркова, — мог бы входить в резонанс не с другим камнем, а с электрическими импульсами в нервной системе. С мозгом.

«Кристалл счастья» был не аллегорией. Это был прибор. Прибор для воздействия на психику. Ломоносов, с его энциклопедическими познаниями, включавшими и физиологию, мог теоретизировать о возможности влиять на настроение, подавлять боль, вызывать состояние покоя или, наоборот, возбуждения. Он искал ключ к душевным недугам, к управлению аффектами. Он искал научное обоснование счастья.

Но такой ключ был слишком опасен. Тот, кто обладал бы им, мог бы не лечить, а калечить. Не успокаивать, а порабощать. Ломоносов, будучи гуманистом, вероятно, осознал это и прекратил опасные эксперименты, похоронив их в своих черновиках. Виноградов, более практичный, возможно, просто не смог довести их до конца.

Алексей Белых, столетия спустя, нашел эти черновики и попытался повторить путь гениев. И он тоже понял, к чему это может привести. Его записи: «Они искали алмазы, а нашли дверь». Дверь в сознание человека.

Илья смотрел на разложенные бумаги, и его охватил одновременно восторг и леденящий душу ужас. Они с Алексеем, архивариусы, копающиеся в пыли, докопались до одной из величайших и самых страшных тайн науки. Тайны, которая могла перевернуть мир. Или уничтожить его.

Теперь он понимал мотив убийц с абсолютной ясностью. Кристалл был не просто ценностью. Он был абсолютным оружием. Оружием, против которого нет защиты. И тот, кто контролировал его секрет — Крюков, Громов или стоящие за ними силы, — мог диктовать свою волю кому угодно.

Он медленно сложил документы. Спор с Еленой теперь виделся ему в ином свете. Она была права в своем стремлении действовать. Но и его осторожность была оправдана. Игра шла не на жизнь, а на нечто большее. На сам разум человеческий.

Он подошел к окну. Город жил своей обычной жизнью, не подозревая, что в тихом кабинете архивариуса только что была расшифрована формула, способная эту жизнь отменить. Теперь он знал истинную цену «Кристалла счастья». И понимал, что следующая ошибка — его или Елены — станет для них последней. Они держали в руках не нить Ариадны, а детонатор.
ГЛАВА 19. ЛЕГЕНДА
Кабинет Ильи превратился в штаб. В воздухе витала знакомая ему пыльная прохлада архивов, но теперь ее теснило другое — резкий запах старого портфеля, принесенного Егором. Елена, несмотря на вчерашний конфликт, сидела тут же, мрачная, но собранная. Марина щелкала клавишами ноутбука, освобождая цифровые коридоры, которые им предстояло пройти.

В центре стола лежала папка. Не архивная, а новая, с гербом Москвы на обложке. Внутри — поддельное служебное письмо за подписью несуществующего начальника управления по культуре.

— Итак, «Проверка целевого использования бюджетных средств, выделенных на оцифровку архивного фонда Демидовского общества», — Егор Волков, стоя у доски, тыкал пальцем в воображаемые пункты. Его голос был хриплым, но уверенным. Он был в своей стихии. — Стандартная бюрократическая рутина. Повод — анонимная жалоба на нецелевое расходование. Крюков такой проверки не испугается, но и игнорировать не сможет. Для него это — назойливая муха, но муха официальная.

Илья, сидя в кресле, скептически рассматривал свой новый образ в отражении экрана монитора. Строгий, но неброский костюм, белая рубашка, галстук с незаметным узором. Он выглядел как типичный, слегка замученный чиновник среднего звена.

— Я не госслужащий, Егор, — тихо произнес он. — Я не знаю всех их привычек, жаргона…

— Ты и не должен быть актером, — отрезал Волков. — Ты — ревизор. Ты по умолчанию зануда и сухарь. Твоя задача — не подружиться, а проверять. Спрашивать скучным, монотонным голосом о формальностях. Ты идеально для этого подходишь.

Он подошел к столу и начал раскладывать документы.

— Легенда. Ты — Игорь Валерьевич Сомов, старший ревизор контрольно-ревизионного управления. Стаж — пятнадцать лет. Женат, двое детей. Живешь в Митино. Увлекаешься… ну, скажем, разведением кактусов. — Егор усмехнулся. — Самое невинное и скучное хобби. Никаких подводных камней.

— А как же моя хромота? — спросил Илья. — В личном деле она будет отражена?

— Травма в детстве, — мгновенно ответил Егор. — Никаких подробностей, никаких вопросов. Это твоя визитная карточка. Она делает тебя узнаваемым и… безобидным в их глазах. Хромой архивариус — угроза. Хромой чиновник — досадная помеха.

— Документы? — спросила Марина, не отрываясь от экрана. — Трудовая, удостоверение, приказ о назначении проверки?

— В работе, — кивнул Егор. — К утру будут готовы. Качество — безупречное. База данных управления тоже будет «временно недоступна» из-за «технических работ» на время нашей проверки. На пару дней мы станем законными представителями московской бюрократии.

— А что я буду искать? — Илья перевел взгляд со своего костюма на Егорa. — Я не могу просто листать бумаги и смотреть умным взглядом.

— Ты будешь искать нестыковки, — вступила в разговор Елена. Ее голос был лишен вчерашнего вызова, теперь в нем звучала холодная аналитика. — Любые. В финансах, в отчетах по оцифровке. Но твоя главная цель — не документы. А люди. Ты должен увидеть Громова. Уловить его роль в фонде. Понять, как он взаимодействует с Крюковым. Услышать, о чем говорят в кулуарах. Ты — наше ухо и глаз внутри.

— И наш щуп, — мрачно добавил Егор. — Мы легонько ткнем в это гнездо и посмотрим, кто зашипит и выползет. Если Громов появится лично — отлично. Мы его увидим в его естественной среде. Если Крюков будет слишком уж опекать проверку — это тоже показатель. Если же они пропустят тебя, как сквозь строй, ничего не заметив… тогда они либо слишком уверены в себе, либо мы ошибаемся насчет них.

— Это риск, — констатировал Илья. — Если они проверят мою легенду глубже…

— Они проверят, — уверенно сказала Марина. — Обязательно. Но у нас есть окно в сорок восемь часов, пока наши «технические работы» в базе данных будут выглядеть убедительно. Дольше — опасно.

Илья вздохнул и снова посмотрел на свое отражение. Чужая одежда, чужая роль, чужая жизнь. Он ненавидел это. Его сила была в тишине архивов, в диалоге с документами, а не в притворстве перед людьми.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Я согласен. Но при одном условии. Полный контроль. Если я почувствую малейшую опасность, любое подозрение с их стороны — я ухожу. Без споров.

— Договорились, — кивнул Егор. — Ты — ведущий. Мы — группа прикрытия. Елена будет дежурить снаружи в машине. Марина — на связи, она будет мониторить их внутренние сети на предмет любой активности, связанной с твоим визитом. Я буду координировать.

Он подошел к Илье и положил ему на ладонь маленький, почти невесомый предмет — камеру в виде пуговицы.

— Записывай. Все. Каждую встречу, каждый разговор. Это наша страховка.

Илья сжал в пальцах холодный пластик. Он чувствовал его вес, несоизмеримый с размером. Вес ответственности. Вес риска.

— Когда начинаем? — спросил он, и его голос вновь обрел привычную твердость.

— Завтра в десять утра, — ответил Егор. — Ты звонишь секретарше Крюкова, представляешься и назначаешь встречу. Вежливо, но настойчиво. Как и положено чиновнику.

Завтра. У него оставалась одна ночь, чтобы перестать быть Ильей Прохоровым и стать Игорем Сомовым. Одна ночь, чтобы загнать внутрь архивариуса и выпустить наружу ревизора. Он смотрел на разложенные перед ним фальшивые документы и понимал, что переходит грань, за которой заканчиваются архивы и начинается живая, опасная игра. Игра, ставка в которой — их жизни и тайна кристалла, способного подчинить себе человеческий разум.
ГЛАВА 20. ВЗЛОМ
Тишина, опустившаяся на «Архивную правду» после отработки легенды с проверкой, была обманчивой. Илья, несмотря на усталость, не мог уснуть. Он сидел в своем кресле в полной темноте, лишь изредка подсвечивая циферблат часов. Его инстинкты, отточенные годами работы архивариусом, кричали об опасности. Они слишком открыто пошли на сближение с Крюковым, даже под прикрытием. И враг не мог не ответить.

Его рука лежала на сейфе, замаскированном под старый картотечный шкаф. Внутри, в специальном огнеупорном контейнере, лежали подлинные улики: блокнот Алексея, распечатки, флешка с отчетом Марины. А на его столе, в ящике, который легко было найти при поверхностном обыске, лежала копия. Искусно выполненная Мариной на состаренном бумажном блоке, с точным воспроизведением почерка Алексея. Но с одним ключевым отличием — в критических формулах были изменены два химических символа, что делало всю схему бесполезной. Это была приманка. И ловушка.

Где-то далеко пробило два часа. Илья уже собирался было подремать, как вдруг замер. Не звук, а его отсутствие. Мерный гул серверов Марины, всегда сопровождавший ночь в агентстве, прекратился. Кто-то перерезал интернет-кабель и, вероятно, линии внешнего электропитания, переведя здание на аварийный генератор, которого хватило бы лишь на освещение коридоров.

Он не шелохнулся, слившись с тенью высокого стеллажа. Его дыхание стало бесшумным. Через несколько минут дверь в кабинет, несмотря на замок, бесшумно отворилась. Две тени скользнули внутрь. Они двигались стремительно и целеустремленно, совсем не так, как первые «гости». Эти не рыскали по полкам. Они знали, что ищут.

Один остался у двери на страховке, второй, низкорослый и жилистый, подошел к столу Ильи. Фонарик с узким пучком света выхватывал из тьмы детали. Он не тратил ни секунды. Его руки в тонких перчатках быстро, но аккуратно обыскали ящики. И почти сразу наткнулись на муляж блокнота.

Вор замер, и Илья почувствовал, как по спине у того пробежала волна удовлетворения. Он бережно достал блокнот, положил его на стол и открыл. Пучок света скользнул по страницам с формулами. И тут произошло то, на что и рассчитывал Илья. Вор достал из кармана маленький УФ-фонарик. Видимо, Егор был прав, предупреждая, что профессионалы будут искать невидимые метки. Луч ультрафиолета пробежал по страницам. И задержался на едва заметной, почти невидимой точке, которую Илья поставил специальными чернилами на корешке. Маркер подлинности, который должен был убедить их.

Низкорослый вор кивнул своему напарнику у двери. Миссия была выполнена. Он захлопнул блокнот и сунул его во внутренний карман куртки.

В этот момент Илья понял, что должен сделать выбор. Остаться в тени и позволить им уйти с фальшивкой, что было самым разумным. Или попытаться задержать одного, чтобы Егор и его связи могли выйти на след. Риск был колоссальным.

Но ярость, холодная и безмолвная, от того, что его пространство снова осквернили, перевесила. Он бесшумно снял с полки тяжелый том в кожаном переплете — «Свод законов Российской Империи» 1892 года издания.

Когда воры повернулись к выходу, он сделал три быстрых бесшумных шага и с силой швырнул фолиант. Книга не летела в людей — она по дуге ударила в дверной косяк, прямо перед лицом того, кто стоял на страховке. Грохот в ночной тишине прозвучал как взрыв.

Страховавший вскрикнул от неожиданности, отшатнулся и на мгновение потерял ориентацию. Низкорослый, не теряя ни секунды, рванулся к двери, проскочил в коридор и скрылся. Его напарник, придя в себя, последовал за ним.

Илья не стал преследовать. Он стоял посреди кабинета, тяжело дыша, глядя на распахнутую дверь. Его сердце бешено колотилось. Он подошел к месту, где упала книга, и поднял ее. Кожаный переплет был помят. Глупая, бесполезная жертва. Но он не мог позволить им уйти, как будто ничего и не произошло.

Он подошел к столу. Ящик был выдвинут, бумаги смяты. Они нашли то, что искали. Илья достал телефон и набрал номер Волкова.

— Егор, — сказал он, когда тот снял трубку с привычным для ночи хриплым ругательством. — Они были. Забрали муляж.

На том конце провода наступила тишина, а затем последовал новый, уже собранный и злой вздох.

— Жив?

— Жив. Я… попытался их задержать. Не удалось.

— Идиот, — беззлобно констатировал Егор. — Ладно. Главное — они клюнули. Теперь у них есть «разгадка». И они на время успокоятся, пока их ученые не поймут, что формула не работает. У нас есть передышка. Я вызову наряд, оформим взлом. Легальная причина для усиления безопасности.

Илья кивнул, хотя Егор этого не видел. Передышка. Да, возможно. Но он понимал и другое. Взлом был ответом на их подготовку к проверке. Враг видел их. И теперь знал, что они не отступят. Игра в кошки-мышки закончилась. Начиналась открытая конфронтация. И приманка в виде блокнота была лишь первым ходом в новой, более опасной партии.
ГЛАВА 21. ЖЕНА КРЮКОВА
Светский коктейль в галерее современного искусства был для Елены Коршуновой родной стихией, но сегодня она чувствовала себя здесь чуждым телом. Воздух был густ от смешения дорогих духов, приглушенного смеха и фальшивой любезности. Она отшучивалась, обменивалась легкими репликами, но ее взгляд постоянно выискивал одну-единственную женщину — Ирину Львовну Зайцеву, вдову покойного олигарха, известную в определенных кругах как «ходячий архив московских сплетен».

Ирина Львовна, немолодая, но тщательно сохраняемая женщина в платье от кутюр, стояла у полотна абстракциониста, делая вид, что понимает в нем больше, чем все остальные. Елена подошла к ней с бокалом шампанского.

— Ирина Львовна, как всегда, в эпицентре прекрасного, — начала Елена с подобострастной улыбкой, которую терпеть не могла.

— Елена, дорогая! — Ирина Львовна обернулась, ее глаза блеснули удовольствием от узнавания. — А вы, я вижу, все в работе? Ваши материалы такие… бодрые.

— Стараюсь не скучать, — легко парировала Елена. — Хотя, знаете, некоторые темы просто не дают покоя. Вот, к примеру, пишу о меценатах нового поколения. О Вадиме Крюкове, например.

На лице Ирины Львовны мелькнуло что-то острое, хищное. Слух о чужой жизни был для нее лучшим аперитивом.

— Ах, Вадим! Да, яркая фигура. И такой… трагичный, в некотором роде.

— Трагичный? — Елена сделала удивленное лицо. — Но у него же все есть! Фонд, влияние, репутация…

— О, репутация — да, — Ирина Львовна снисходительно улыбнулась. — Но есть вещи, которые не купишь за деньги и не построишь с помощью пиарщиков. Его личная жизнь… это же настоящая драма.

Она отвела Елену в сторону, подальше от посторонних ушей.

— Вы ведь помните Алису? Его жену. Красавица, умница, душа любого общества. Лет пять-шесть назад она просто… исчезла.

— Исчезла?

— Ну, не буквально. Но ее перестали видеть. Сначала говорили, что она уехала лечиться в Швейцарию. Потом — что у нее творческий кризис, она же художницей была. А потом… потом пошли шепотки.

Ирина Львовна понизила голос до конспиративного шепота.

— Говорят, у нее нервное расстройство. Очень тяжелое. Что она стала совсем другой. Неуравновешенной, странной. Боится людей, света, звуков. Живет затворницей в их загородном доме под строгим присмотром врачей. Вадим, бедный, просто убит. Он все бросил на ее лечение. Все эти его благотворительные проекты… — она многозначительно взмахнула рукой, — некоторые считают, что это своего рода искупление. Или попытка отвлечься.

— То есть, она… невменяема? — осторожно спросила Елена.

— О, Боже, нет! — Ирина Львовна приложила руку к груди, но в ее глазах читалось жуткое любопытство. — Просто… больна. Очень больна. И никто не знает точно, чем. Ходят самые дикие слухи. И, знаете, самое ужасное — что Вадим никого к ней не подпускает. Даже старых друзей. Словно стыдится. Или… боится чего-то.

Она выпила глоток шампанского, ее взгляд стал отрешенным.

— Я видела ее однажды, года три назад. Они выезжали ночью из города. Я была в соседней машине. Она сидела на заднем сиденье, закутанная в платок, смотрела в окно. И у нее было такое лицо… пустое. Совершенно пустое. Как у куклы. Не живое. Жутковатое зрелище.

Елена чувствовала, как по спине бегут мурашки. Образ пустого, неживого лица странным образом перекликался с их догадками о кристалле, способном влиять на сознание.

— А до болезни… какая она была?

— О, сияющая! — воскликнула Ирина Львовна. — Энергичная, полная идей. Занималась благотворительностью, покровительствовала молодым художникам. И между ними с Вадимом, казалось, была настоящая идиллия. А потом… как будто свет внутри нее погас. Ровно и мгновенно.

Елена поблагодарила ее, сделала еще несколько светских комплиментов и отошла, ошеломленная. Она вышла на прохладный ночной воздух, но он не принес облегчения.

Она достала телефон и набрала номер Ильи.

— Илья, слушай, — сказала она, когда он снял трубку. — Я выяснила кое-что о Крюкове. Личное. У его жены, Алисы, тяжелое нервное заболевание. Она годами в затворничестве. И болезнь началась примерно тогда же, когда его фонд начал активно интересоваться архивами Ломоносова.

На том конце провода наступила тишина.

— Ты думаешь, это не случайность? — наконец спросил Илья. Его голос был напряженным.

— Я думаю, что Крюков, возможно, ищет не просто оружие или источник власти, — тихо проговорила Елена, глядя на огни города. — Он ищет лекарство. Для нее. И он готов на все, чтобы его найти. Даже на убийство.

Эта мысль была одновременно и ужасной, и понятной. Они видели перед собой не просто макиавеллиевского злодея, а отчаявшегося человека. И отчаявшийся человек был куда опаснее и непредсказуемее.
ГЛАВА 22. ЭТИЧЕСКАЯ ДИЛЕММА
В кабинете «Архивной правды» пахло остывшим кофе и нарастающим напряжением. Илья и Егор остались одни после ухода Елены. Отчет Марины о цифровом следе и информация о жене Крюкова висели в воздухе неозвученным приговором.

Илья сидел, уставившись на схему кристаллической решетки, нарисованную рукой Алексея Белых. Теперь он видел в ней не только научную диаграмму, но и тень больной женщины, запертой в загородном доме.

— Егор, — тихо начал он, не отрывая взгляда от рисунка. — Допустим, мы правы. Допустим, Крюков ищет эту технологию не для оружия и не для власти. А чтобы спасти свою жену.

Волков, стоявший у окна, медленно обернулся. Его лицо было каменным.

— Допустим. И что?

— Разве это не меняет дело? — Илья поднял на него глаза. — Мы говорим об отчаявшемся человеке. О любящем муже, который готов на все, чтобы вернуть свою жену.

— Мы говорим об убийце, Илья, — холодно парировал Егор. — О человеке, который отдал приказ устранить Алексея Белых. О том, чьи руки по локоть в крови. Не важно, из-за чего он это сделал — из-за денег, власти или любви. Результат один.

— Но мотив важен! — Илья встал, его голос дрогнул. — Если технология реально может помочь… если она может лечить такие болезни… имеем ли мы право ее уничтожить? Сознательно лишить кого-то последнего шанса?

— А имеем ли мы право отдать ее в руки того, кто уже доказал, что готов убивать ради нее? — Егор шагнул к столу, упершись в него руками. — Ты думаешь, он остановится на одном архивариусе? Если эта штука сработает, он станет богом. Он сможет «лечить» не только свою жену. Он сможет «лечить» любого, кто ему не нравится. Стирать волю, менять личность. Ты представляешь, какая это сила?

— Я представляю, какое это отчаяние, — тихо сказал Илья. — Представляю, что значит год за годом видеть, как угасает тот, кого ты любишь. И знать, что есть ключ, но он потерян. Мы, архивариусы, ищем потерянные ключи. И теперь мы нашли один и думаем, не надо ли его уничтожить.

— Это не просто ключ, Илья! Это адская машина! — Егор ударил кулаком по столу. — Да, возможно, Ломоносов и Виноградов хотели лечить. Но те, кто придут после, захотят властвовать. Крюков уже показал, к какому лагерю он принадлежит. Ты хочешь отдать ему в руки инструмент, по сравнению с которым ядерная бомба — детская хлопушка? Потому что ему жалко свою сумасшедшую жену?

— Она не сумасшедшая! Она больная! — вспыхнул Илья. — И да, мне ее жалко! И его, черт возьми, тоже жалко! Мы судим его, сидя в своем уютном офисе, не зная, через что он прошел!

— А Алексей Белых? — голос Егора стал опасно тихим. — Тебе его не жалко? Ему было не больно, когда его сталкивали под поезд? Его отчаяние тебя не волнует? Или его жизнь ничего не стоит, потому что у него не было богатого мужа, который убил бы за него?

Илья отшатнулся, словно от удара. Он снова увидел распечатку с камер — испуганное лицо Алексея, падающего на рельсы.

— Это не соревнование в страданиях, Егор, — с трудом выговорил он. — Я просто… я пытаюсь понять, где грань. Где та точка, после которой мы из охотников за правдой превращаемся в палачей, лишающих людей надежды.

— Грань проходит через труп Алексея Белых, — безжалостно сказал Егор. — Она уже проложена. Крюков ее провел. Не мы. Наша задача — не решать, кому достанется эта адская игрушка. Наша задача — убедиться, что она никому не достанется. Чтобы больше никто не погиб из-за нее. Ни архивариусы, ни чьи-то жены, ни миллионы людей, которые могут стать жертвами, если эта штука вырвется на свободу.

Он выпрямился, и его взгляд был тяжелым, как свинец.

— Твоя проблема, Илья, в том, что ты видишь в каждой бумажке историю. Человеческую драму. И это делает тебя блестящим архивариусом. Но сейчас это мешает. Иногда правда — это не история. Это приговор. И наш долг — его вынести. Без сантиментов.

Илья молчал, глядя на свои руки. Руки, которые привыкли бережно перелистывать старые страницы. А теперь им предстояло, по сути, подписать смертный приговор технологии, которая, возможно, могла бы спасать людей. И приговор отчаявшемуся человеку.

— Я понимаю тебя, — наконец сказал он, поднимая голову. В его глазах была усталость, но и решимость. — Возможно, ты прав. Возможно, это единственный путь. Но… я должен быть уверен. Прежде чем мы что-то уничтожим, мы должны быть на сто процентов уверены, что это абсолютное зло. И что нет другого выхода.

Егор тяжело вздохнул.
— Ладно. Ищем другие выходы. Но помни о цене нашей нерешительности. Каждый день, что эта тайна жива, мы играем с огнем. И счет уже открыт.
ГЛАВА 23. УГРОЗА ПЕТРУ
Петр Белых вышел из метро поздно вечером. После разговора с Ильей Прохоровым он чувствовал себя одновременно причастным к чему-то важному и смертельно уставшим. История с дядей Лёшей, которая сначала казалась личной трагедией, теперь обрела зловещие масштабы. Он машинально шел по своему обычному маршруту, погруженный в мысли, и лишь подсознательно отметил, что улица была подозрительно пустынна.

Его район не был престижным — типичная «спальня» с панельными девятиэтажками. Дворовый проулок, сокращавший путь к его подъезду, всегда был плохо освещен, но сегодня единственный фонарь почему-то не горел. Петр, привыкший к этой небольшой трудности, достал телефон, чтобы подсветить себе дорогу.

Именно это и спасло ему жизнь.

В свете экрана он мельком увидел в темноте движение — быструю тень, которая отделилась от стены гаража. Петр инстинктивно отпрянул, и тяжелый предмет со свистом рассек воздух в сантиметрах от его головы, угодив в плечо. Боль, острая и оглушающая, пронзила тело. Он вскрикнул и уронил телефон. Экран погас, погрузив все в кромешную тьму.

— Папка! Где папка? — прошипел над ним хриплый голос. Сильные руки вцепились ему в куртку, принялись обыскивать карманы.

Петр, оглушенный ударом и охваченный животным страхом, пытался вырваться, но его противник был сильнее и действовал с жестокой эффективностью. Второй человек оставался в тени, наблюдая.

— Нету… У меня ничего нет! — выкрикнул Петр, с трудом ловя ртом воздух.

В ответ последовал еще один удар — на этот раз кулаком в лицо. Петр почувствовал, как у него хрустнула переносица, и мир поплыл в кровавой пелене.

В этот момент из-за угла раздался резкий, властный оклик:
— Эй! Что тут происходит? Я полицию вызвал!

Голос принадлежал мужчине, вышедшему на прогулку с собакой. Немецкая овчарка, заслышавшая напряжение в голосе хозяина, глухо зарычала.

Нападавший замер на мгновение, его железная хватка ослабла. Этой секунды Петру хватило, чтобы вырваться и откатиться в сторону. Он видел, как две тени стремительно растворились в темноте между гаражами, даже не попытавшись забрать его рюкзак или кошелек.

Незнакомец с собакой подбежал к нему, светя фонариком с телефона.
— Боже мой… Держись, парень. Скорая уже едет.

Петр, сидя на асфальте и зажимая окровавленный нос, трясущимися руками набрал номер Ильи.

— Илья… — его голос срывался от шока и боли. — На меня… напали. Во дворе. Искали папку… про дядю Лёшу…

…Через сорок минут в кабинете «Архивной правды» было сосредоточено все напряжение города. Петр, с заклеенным пластырем носом и фингалом под глазом, сидел на стуле, закутавшись в одеяло, которое принесла Марина. Он дрожал, но не от холода. Рядом с ним дежурила Елена, с мокрым полотенцем и словами поддержки, в которых она сама, кажется, не очень верила.

Илья и Егор стояли в стороне, их лица были высечены из гранита.

— Они знают про Петра, — тихо, но четко произнес Егор. — Они вычислили его. И они попытались убрать еще одну ниточку, ведущую к ним. Обычная зачистка.

— Но они не убили его, — возразил Илья. — Они могли. Но ограничились избиением и обыском. Это было предупреждение.

— Или они торопились из-за того прохожего, — парировал Егор. — Неважно. Факт в том, что наша переписка, наши встречи — под колпаком. Они видят Петра. Они видели нас с тобой. Они знают про Марину и Елену. Мы все — на прицеле.

Илья подошел к Петру и присел перед ним на корточки.
— Петр, они что-то говорили? Может, упомянули имя? Опиши их, как можешь.

— Темно… — прошептал Петр. — Один… он был сильный. Действовал… как робот. Спросил про «папку». И все. Больше ничего.

— «Папка», — повторил Илья, вставая. — Они думают, что у него могли остаться копии документов Алексея. Они закрывают все возможные утечки.

Он посмотрел на Егорa, и в его глазах читалось мрачное признание.
— Ты был прав, Егор. Мы играем с огнем. И теперь платят те, кто просто оказался рядом с нами.

Волков мрачно кивнул.
— Петр, сегодня ночуешь здесь. Завтра мы найдем тебе надежное место. На время. Пока все это не закончится.

— А оно закончится? — с надеждой в голосе спросил Петр.

Илья и Егор переглянулись. Ответа не было. Только тяжелая, невысказанная мысль висела в воздухе: всё только начиналось. Нападение на Петра было не финалом, а очередным ходом в жестокой партии. И следующий ход был за ними. Но цена ошибки теперь измерялась не только их жизнями, но и жизнями тех, кого они пытались защитить.
ГЛАВА 24. НОЧНОЙ ДИАЛОГ
Глубокой ночью агентство «Архивная правда» погрузилось в ту особую тишину, когда слышно лишь мерцание лампы и собственное дыхание. Петра, под крепким снотворным, уложили на потертый кожаный диван в углу. Егор, хмурый и молчаливый, ушел на свой ночной обход, проверив все замки и сигнализацию. Марина отбыла в виртуальный дозор, оставив их двоих — Илью и Елену — в зыбком мире между тревогой и истощением.

Они сидели в полумраке главного зала, освещенные лишь настольной лампой на столе Ильи. Между ними стояли два стакана с недопитым холодным чаем. Усталость, казалось, въелась им в кости.

— Я сегодня чуть не погубила нас всех, — тихо, без предисловий, сказала Елена. Она смотрела не на него, а на свою руку, обхватившую стакан. — Со своей истерикой и желанием все опубликовать.

Илья вздохнул. Тень от абажура падала ему на лицо, скрывая выражение глаз.

— А я сегодня чуть не погубил Петра, позволив ему уйти одному, — так же тихо ответил он. — Мы оба ошибаемся, Лена. Это неизбежно, когда идешь по минному полю.

Она наконец подняла на него взгляд. При этом свете она казалась моложе и беззащитнее, без своего обычного журналистского задора.

— Почему ты это делаешь, Илья? — спросила она. — Почему не сдал все в полицию и не умыл руки? Анна Орлова попросила «посмотреть», а не вести священную войну.

Он помолчал, его пальцы медленно водили по кругу края стакана.

— Сначала — потому что она попросила. А потом… потом уже нельзя было остановиться. Когда видишь, как стирают чужую жизнь, как архивируют под поезд… это уже не просто дело. Это долг.

— Долг архивариуса? — в ее голосе прозвучала легкая, усталая улыбка.

— Долг человека, который верит, что правда должна где-то храниться. Даже самая неудобная. Даже та, за которую убивают.

Он посмотрел на нее, и в его обычно отрешенных глазах она увидела что-то неуловимо теплое.

— А ты? Зачем тебе это? Сенсация уже не кажется такой уж привлекательной, да?

Елена отвернулась, ее взгляд утонул в темноте за окном.

— Сначала — да, сенсация. А теперь… теперь я просто не могу отступить. Когда на твоих глазах накрывают черным покрывалом чью-то историю, чью-то боль… отступать — значит стать соучастником. А я не хочу. Не могу.

Они сидели в тишине, и это молчание было красноречивее любых слов. Оно было наполнено общим страхом, общей яростью и чем-то еще, новым и хрупким.

— Знаешь, — снова заговорила Елена, — когда я сегодня увидела Петра с разбитым лицом… я подумала, что мы, наверное, последние, кто еще пытается докричаться. Все остальные либо куплены, либо запуганы, либо просто смотрят в другую сторону.

— Не последние, — поправил ее Илья. — Мы — те, кто смотрит. И от этого иногда становится очень страшно.

Он неожиданно протянул руку через стол и накрыл ее ладонь своей. Его прикосновение было прохладным и твердым, но в нем была несвойственная ему мягкость.

Елена вздрогнула, но не отдернула руку. Наоборот, ее пальцы слегка сомкнулись под его ладонью. Это был жест, в котором было больше доверия и понимания, чем во всех их предыдущих спорах.

— Мы справимся? — тихо спросила она, и в ее голосе впервые зазвучала не журналистская уверенность, а обычная человеческая слабость.

— Не знаю, — честно ответил Илья. Его большой палец непроизвольно провел по ее костяшкам. — Но теперь мы — команда. Настоящая. И это… это меняет дело.

Он не сказал «это дает силы» или «это вселяет надежду». Он сказал «меняет дело». И она его поняла. Одиночество в этой борьбе было самой тяжелой ношей. Теперь они несли ее вдвоем.

Они сидели так, не двигаясь, еще несколько минут. Рука в руке. Два острова в ночи, на которые надвигался один и тот же шторм. Никто не делал резких движений, не произносил громких слов. Слишком много было риска, слишком много опасностей подстерегало за дверью. Но в этой тихой точке, в свете лампы, им хватило этого простого прикосновения, этого молчаливого признания, что они — не одни.

Наконец Илья медленно убрал руку.
— Тебе нужно отдохнуть. Утро будет тяжелым.

Елена кивнула, чувствуя, как по коже, где только что была его ладонь, разливается тепло.
— Да. И тебе тоже.

Она поднялась и направилась к маленькой комнатке, где иногда ночевала Марина. На пороге обернулась.

— Илья?
— Да?
— Спасибо. За то, что не дал мне тогда наделать глупостей.

Он снова надел очки, и его лицо скрылось за бликами на стеклах.
— Спасибо, что не ушла.

Дверь закрылась. Илья остался один в тишине, глядя на свою руку, которая все еще помнила тепло ее пальцев. Война продолжалась. Но теперь у него появилось то, что стоило защищать. Не только правду. Не только долг. А что-то живое и хрупкое, что могло быть растоптано в любую секунду. И от этой мысли стало одновременно и страшнее, и спокойнее. Они выбрали свой путь. И шли по нему вместе.
ГЛАВА 25. ОТКРЫТИЕ
Ночь перевалила за вторую половину, но Илья не чувствовал усталости. Его сознание было острым, как скальпель, рассекающим пласты времени. После разговора с Еленой он с новой силой погрузился в цифровые архивы, которые Марина вытащила из недр библиотек и музеев. Он искал не столько факты, сколько связующую нить, тот самый философский камень, что превращал разрозненные алхимические опыты Ломоносова и технологические изыскания Виноградова в единое целое.

Он просматривал оцифрованные копии писем Ломоносова к его коллегам в Академии Наук. Большинство из них были посвящены рутинным научным и административным вопросам. И через некоторое время наткнулся на письмо, адресованное профессору Штелину, датированное 1760 годом. Оно начиналось с обычных тем — обсуждение гравюр для книг, хлопоты по поводу студентов. Но в конце, словно мимоходом, Ломоносов ввернул пару абзацев, от которых у Ильи похолодела кровь.

«…А насчет опытов моих с кристаллическими субстанциями, о коих Вы осведомлялись, должен я признаться в некоем умственном смятении. Достиг я, по милости Божьей, некоторого понимания в строении материи сей, и даже, с помощью товарища моего Виноградова, удалось воссоздать оную в горниле искусственном. Субстанция сия являет свойства диковинные: твердость алмаза сопряжена с некоей… отзывчивостью к душевному настрою.

Но сим открытием я более устрашен, нежели обрадован. Ибо узрел я в нем не ключ к врачеванию души, как мыслил прежде, но дьявольское искушение. Субстанция сия, будучи приведена в должное колебание, способна даровать блаженство, подобное ангельскому, но отнимает при сем волю, оставляя лишь пустую раковину, готовую принять любую команду. Сие есть не исцеление, а подмена души, создание послушного идола из разумного создания.

Посему опыты сии я прекратил и все записи, касающиеся оных, велел сокрыть. Негоже человеку дерзать на столь пагубное знание, ибо падшая природа наша обратит оное во зло. Лучше пусть сгинет сия тайна в веках, нежели послужит орудием порабощения рода человеческого…»

Илья откинулся от монитора, сердце его колотилось, как птица в клетке. Вот оно. Прямое доказательство. Не догадки Алексея, не обрывки формул, а ясное, недвусмысленное признание самого создателя.

«Дьявольское искушение». «Блаженство, но отнимает волю». «Пустая раковина, готовая принять любую команду».

Перед его мысленным взором проплыло лицо Алисы Крюковой — пустое, неживое, по описанию светской львицы. Не болезнь. Не нервное расстройство. Это был результат. Результат работы «кристалла счастья». Возможно, несовершенного, сырого прототипа. Крюков не искал лекарство для больной жены. Он пытался повторить эксперимент, исправить ошибку, вернуть ей волю, которую он же, вероятно, и отнял в погоне за счастьем. Или… или он добился своего, и ее нынешнее состояние — это и есть тот самый идеал послушания, к которому он стремился?

Ледяная волна прокатилась по телу Ильи. Он смотрел на строки, написанные рукой гения два с половиной века назад, и видел в них точное описание их сегодняшнего кошмара. Ломоносов, с его гениальной прозорливостью, предвидел ужас, который может принести его открытие. Он попытался похоронить его. Но тень кристалла, как проклятие, протянулась сквозь века, чтобы найти новых жертв — Алексея Белых, Петра, их самих.

Теперь не оставалось сомнений. Они имели дело не с гипотетической угрозой, а с реальным, существующим оружием, способным уничтожить личность. И этическая дилемма была снята самим Ломоносовым. Эта технология не должна была увидеть свет. Ни для лечения, ни для чего иного. Ее существование было ошибкой. Ошибкой, которую нужно было исправить.

Илья сохранил файл, зашифровал его и отправил в самое защищенное хранилище. Затем он взял телефон. Было три часа ночи. Он набрал номер Елены.

Она сняла трубку почти сразу, голос сонный, но настороженный.
— Илья? Что случилось?

— Я нашел, — тихо сказал он. Его голос был чужим, пропитанным холодом открывшейся истины. — Я нашел ответ. Ломоносов сам все объяснил. «Кристалл счастья» — это не метафора. Это оружие. Худшее из всех возможных.

Он слышал, как на том конце провода Елена села на кровать, и как у неё перехватило дыхание.

— Что… что нам делать?
— Теперь мы знаем врага в лицо, — ответил Илья. — И мы знаем, что должны его уничтожить. Без всяких сомнений. Завтра мы расскажем все Егору. Игра меняется. Теперь это не расследование. Это миссия.

Он положил трубку и снова посмотрел на экран, на строки письма. Слова Ломоносова горели в темноте, как предупреждение из прошлого. Они больше не были просто историческим документом. Они стали их боевым знаменем. И их приговором.
ГЛАВА 26. ВСТРЕЧА С ГРОМОВЫМ
Кабинет Сергея Громова был полной противоположностью роскошному апартаменту Крюкова. Минимализм, граничащий с аскетизмом. Никаких картин, никаких книжных шкафов, только голый металлический стол, два таких же стула и монитор, вмонтированный в стену. Воздух был стерильным и холодным, словно в операционной. Здесь не пахло деньгами или властью. Здесь пахло функциональностью и контролем.

Егор Волков, играя роль ревизора Сомова, вошел внутрь, стараясь придать своей мощной фигуре вид чиновничьей сутулости. Но его профессиональное чутье сразу уловило опасность. Этот человек был хищником.

Сергей Громов не стал вставать для приветствия. Он сидел за столом, его высокая, поджарая фигура была абсолютно неподвижна. Лицо — скуластое, с жестким, лишенным эмоций взглядом и коротко стриженными седыми волосами — казалось, было выточено из гранита. На нем был простой темный костюм, сидевший так, что не стеснял ни одного движения.

— Сомов? — произнес Громов. Его голос был ровным, низким, без единой нотки приветствия или интереса. Он не предложил сесть.

— Игорь Валерьевич, — кивнул Егор, останавливаясь перед столом. — Контрольно-ревизионное управление. По поводу проверки целевого использования…

— Я в курсе, — перебил его Громов. Его глаза, светло-серые, почти бесцветные, медленно, с невероятной тяжестью поднялись и уставились на Егора. Это был не взгляд, а сканирование. Егор почувствовал его физически, будто рентгеновские лучи проходили насквозь, изучая каждую фальшивую деталь его легенды. — У нас вся отчетность в порядке. Все цифры сходятся.

— Стандартная процедура, Сергей Викторович, — Егор сделал попытку улыбнуться, но улыбка вышла напряженной. — Жалоба анонимная, но мы обязаны…

— Я знаю, что вы обязаны, — снова, мягко и безжалостно, перебил Громов. Он откинулся на спинку стула, сложив руки на столе. Его пальцы были длинными, с ровными, коротко подстриженными ногтями. Руки человека, привыкшего к действию. — Выполняйте свою процедуру. Вам потребуется доступ к бухгалтерским программам? Договорам?

Его тон был вежливым, но в нем звучала такая презрительность, что Егору стало ясно — этот человек терпит его присутствие лишь как досадную формальность, не более значимую, чем муха на стекле.

— Пока достаточно общих сведений, — Егор почувствовал, что теряет инициативу. Он пытался вести себя как занудный чиновник, но под этим пронзительным взглядом это казалось жалкой пародией.

— Каких именно? — Громов не моргал. Его взгляд продолжал буравить Егора.

— Ну, например, логистика. Доставка оборудования для оцифровки, оплата труда привлеченных специалистов… — Егор начал перечислять заранее заготовленные пункты, но голос его звучал неестественно.

— Все документы будут предоставлены вашей службе в установленном порядке, — Громов парировал, не меняя интонации. — Есть что-то конкретное? Или вы просто тратите мое время, выполняя план по проверкам?

Вопрос повис в воздухе, острый как бритва. Громов давал ему понять, что видит его насквозь. Видит суетливую сущность мелкого чиновника, но, возможно, чувствовал и нечто большее.

Егор понял, что нужно отступать. Давить бесполезно. Этот человек не из тех, кого можно запугать или обмануть бюрократической волокитой.

— Пока все вопросы исчерпаны, Сергей Викторович, — Егор сделал шаг назад. — При необходимости я свяжусь с вашим секретарем.

Громов медленно кивнул, один раз. Его взгляд наконец отпустил Егора и уставился в монитор, словно тот уже перестал существовать.

— Не задерживайтесь, Сомов, — произнес он, не глядя на него. — У фонда много работы. Настоящей работы.

Это было прощанием и одновременно — предупреждением.

Егор вышел из кабинета, чувствуя, как по его спине стекает холодный пот. Он прошел по коридору, вышел на улицу и лишь там, за углом, прислонился к стене, чтобы перевести дыхание.

Он достал телефон и набрал номер Ильи.

— Илья, — выдохнул он, глядя на серое здание фонда. — Я его видел. Громова.

— И? — голос Ильи был напряжен.

— Он… не человек. Это функция. Функция защиты и уничтожения. И он знает. Черт возьми, он точно знает, что я не тот, за кого себя выдаю. Он просто решил, что я пока не стою его времени.

На том конце провода наступила тишина.

— Значит, мы на правильном пути, — наконец сказал Илья. — Если такой страж стоит у ворот, значит, за ними скрыто нечто очень ценное. Или очень страшное.

— Страшное, — мрачно подтвердил Егор. — Я это почувствовал кожей. Мы вскрыли муравейник, Илья. И теперь смотрим на самого большого и старого муравья. И он смотрит на нас в ответ. Игра началась по-настоящему.
ГЛАВА 27. УЛИКА
Рассвет застал их все еще в агентстве. Бледный свет пробивался сквозь жалюзи, рисуя на полу полосатые тени. Петр, под действием успокоительного, наконец спал тяжелым, тревожным сном. Елена, с запавшими глазами, разлила всем кофе, но сама лишь машинально крутила стакан в руках. Илья молча сидел над распечаткой письма Ломоносова, будто вчитываясь в каждую букву как в проклятие.

Дверь открылась, и вошел Егор. От его вида — мокрый от дождя плащ, усталое, небритое лицо — в кабинете стало еще холоднее. Он молча снял плащ, бросил его на стул и положил на стол Ильи маленький прозрачный пакетик с зип-локом.

— Нашел, — хрипло произнес он.

В пакетике лежал крошечный, не больше ногтя, черный прямоугольник. Микрочип.

Илья взял пакетик, поднес к свету. Елена и проснувшаяся Марина подошли ближе.

— Это не отечественное, — сразу определила Марина, щурясь. — Слишком миниатюрно. Похоже на последние разработки швейцарской или израильской микроэлектроники. Военные или спецслужбистские образцы.

— Где нашел? — тихо спросил Илья.

— На месте нападения на Петра, — Егор тяжело опустился в кресло. — Вернее, не совсем на месте. В пятидесяти метрах, в сливной решетке у гаражей. Они, уходя, выбросили или обронили. Я прочесал все вокруг с металлоискателем. На удачу.

Он мрачно усмехнулся.
— Моя удача — это их прокол. Профессионалы так не роняют снаряжение. Значит, торопились. Или тот, кто бил Петра, был не из их элиты. А это — элитная игрушка.

— Прослушка? — уточнила Елена.

— Голосовая, — кивнула Марина, не отрывая взгляда от чипа. — И, скорее всего, с модулем GPS-трекинга. Они не просто слушали. Они отслеживали его перемещения в реальном времени. Знали, когда он выйдет из метро, когда пойдет по темному переулку.

В кабинете повисла зловещая тишина. Осознание того, что за Петром не просто следили, а вели прицельную охоту с применением инструментов уровня спецслужб, было отрезвляющим.

— То есть, они знали о нашей встрече с ним, — медленно проговорил Илья. — И решили убрать его, пока он не передал нам что-то важное. Или пока мы не передали что-то ему.

— И этот чип… — Елена смотрела на него с ужасом. — Он не российский. Значит…

— Значит, у Крюкова и Громова связи выходят далеко за пределы одной страны, — закончил ее мысль Егор. — Это уже не частный фонд с одаренным менеджером-убийцей. Это структура с международной поддержкой. Или, как минимум, с доступом к международным ресурсам.

Илья положил пакетик на стол. Крошечный чип лежал на столешнице, как жук-скарабей, несущий на себе зловещее послание.

— Они не просто хотят заполучить секрет кристалла, — сказал он. — Они хотят контролировать его в глобальном масштабе. И они уже создали для этого инфраструктуру. Фонд — это лишь фасад. Прикрытие.

— А Громов? — спросила Елена. — Кто он тогда? Наемник? Агент иностранной разведки?

— Неважно, — отрезал Егор. — Важно, что он — часть системы. Системы, которая уже здесь. Она слушает. Следит. Убивает. И теперь мы знаем, что у нее есть доступ к технологиям, которые делают нас абсолютно прозрачными.

Марина взяла пакетик.
— Я проанализирую его. Попробую определить модель, возможно, серийный номер. Может, удастся найти источник.

— Делай, — кивнул Илья. — Но осторожно. Любой наш запрос может быть перехвачен.

Он посмотрел на спящего Петра, затем на испуганное лицо Елены, на уставшего Егора.

— Все меняется, — тихо сказал Илья. — Мы думали, что ведем локальную войну с коррумпированным меценатом и его киллером. Но нет. Мы оказались на передовой чего-то гораздо большего. Мы наткнулись на многонациональную операцию по захвату технологии, способной перекроить мир.

Он подошел к окну, раздвинул жалюзи. Город просыпался, не подозревая, что в его теле уже действует раковая опухоль.

— Наша задача усложнилась, — продолжал он, глядя на улицу. — Теперь мы должны не просто найти и уничтожить секрет кристалла. Мы должны выяснить, кто стоит за Крюковым. И остановить их всех.

Он обернулся к команде. Его лицо было бледным, но решительным.

— Этот чип — не просто улика. Это объявление войны. И мы должны ответить. Пока не стало слишком поздно.
ГЛАВА 28. МЕЖДУНАРОДНЫЙ СЛЕД
Кабинет «Архивной правды» превратился в командный центр. Пахло перегретым процессором и остывшим кофе. Марина, бледная от бессонной ночи, щелкала клавишами, ее глаза бегали по трем мониторам одновременно. На одном — строки кода, на другом — финансовые отчеты, на третьем — карта мира, усеянная горящими точками.

Илья, Егор и Елена стояли за ее спиной, образуя напряженное молчаливое трио. Все их внимание было приковано к экрану.

— Чип — это ключ, — монотонно, как робот, произнесла Марина. — Проследить его происхождение напрямую невозможно. Слишком чисто. Но он дал мне вектор. Я пошла по цепочке платежей фонда «Наследие». Не по официальным отчетам, а по теневым каналам. Офшоры в Панаме, счета в Лихтенштейне… стандартная схема. Но вот здесь… — она увеличила фрагмент схемы, — есть регулярные, очень крупные транши. Они идут не на оцифровку архивов. Они уходят в одну конкретную юрисдикцию.

На карте мира одна из точек вспыхнула ярко-красным. Швейцария.

— Получатель — холдинг «Vogel Pharma», — продолжила Марина, выводя на экран логотип — стилизованное изображение птицы, расправляющей крылья. — На бумаге — респектабельная фармацевтическая компания со столетней историей. Разработка инновационных антидепрессантов, нейролептиков, лечение болезни Альцгеймера. Мировой лидер.

— Фармацевтика? — скептически хмыкнул Егор. — При чем тут наши кристаллы?

— При том, — перебила его Марина, переключая экран на внутреннюю структуру холдинга, — что «Vogel Pharma» — это лишь видимая часть айсберга. Через сложную сеть дочерних предприятий они контролируют исследовательский институт в Цюрихе, который официально занимается… — она сделала паузу для драматизма, — «пьезоэлектрическими биосовместимыми материалами для направленной нейростимуляции».

Слова повисли в воздухе, как абсолютно симметричное кольцо сигаретного дыма. Они были почти дословным описанием того, над чем работали Ломоносов с Виноградовым.

— Боже правый, — прошептала Елена. — Они не просто знают. Они уже вовсю работают в том же направлении.

— Идут параллельным курсом, — кивнула Марина. — И судя по объему финансирования и патентам, которые они регистрируют, они очень близки к цели. Но им не хватает последнего пазла. Исходной формулы. Той самой, что есть у Ломоносова.

Илья медленно подошел к экрану, вглядываясь в логотип хищной птицы.

— Крюков не конечный бенефициар, — тихо сказал он. — Он… полевой командир. Агент. Его фонд — это канал для передачи данных и, возможно, образцов. Он добывает сырье — архивные данные, а они обрабатывают их своими ресурсами.

— А Громов? — спросил Егор. — Он что, наемник «Фогель Фармы»?

— Скорее, их специалист по «зачистке», — мрачно ответила Марина. — Или сотрудник службы безопасности самого конгломерата. У таких корпораций есть свои ЧВК, свои спецподразделения. Уровень — не ниже государственных спецслужб. Это объясняет и микрочип, и профессиональные убийства.

Она открыла еще одно окно — новостную сводку пятилетней давности.

— Смотрите. Шесть лет назад в Цюрихе при странных обстоятельствах погиб ведущий невролог, работавший на «Vogel Pharma». Официально — несчастный случай в лаборатории. Неофициально — ходили слухи, что он выступал против этичности одного из проектов. Он называл его «проект Прометей». Говорил, что они играют с огнем, пытаясь создать «идеального пациента».

— «Идеального пациента»? — переспросила Елена с отвращением.

— Послушного, управляемого, лишенного воли, — прошептал Илья, глядя на строки письма Ломоносова. — Как жена Крюкова. Они уже проводили эксперименты. И, судя по всему, не совсем удачные. Им нужна исходная, чистая формула Ломоносова, чтобы довести технологию до ума.

Егор с силой ударил кулаком по стене.
— Так вся эта история… смерть Алексея, нападение на Петра… это всего лишь эпизод в глобальной корпоративной войне? Мы просто наткнулись на многоходовку какого-то швейцарского фармагиганта?

— Хуже, — покачала головой Марина. — Я покопала глубже. «Vogel Pharma» тесно связана с оборонными контрактами НАТО. Их исследования по нейростимуляции финансируются Пентагоном. Вашингтонским оборонным бюджетом.

В кабинете воцарилась гробовая тишина. Масштаб открытия был ошеломляющим. Частный архивный розыск вывел их на многонациональный военно-промышленный консорциум, который вел секретные разработки психотропного оружия под прикрытием фармацевтики.

— Значит, Крюков работает на иностранную корпорацию, связанную с иностранными же военными, — сдавленно произнес Илья. — И он помогает им украсть российскую технологию, чтобы те превратили ее в оружие. Оружие против… кого? Против всех?

— А Громов, — добавил Егор, — это их карающая длань на нашей территории. Все сходится. И уровень угрозы… он зашкаливает. Мы больше не имеем дела с одним убийцей. Мы объявили войну системе. Системе с почти неограниченными ресурсами.

Илья отвернулся от экрана. Его лицо в сером свете мониторов было похоже на маску.

— Это меняет все, — сказал он. — И ничего не меняет. Наша цель прежняя — уничтожить формулу. Но теперь мы должны сделать это так, чтобы она не досталась им. Ни в коем случае. Потому что если «Vogel Pharma» ее получит… последствия будут катастрофическими. Для всего мира.

Он посмотрел на своих товарищей. В их глазах он видел тот же ужас и ту же решимость.

— Мы больше не просто «Архивная правда». Теперь мы — последний рубеж обороны. И мы не можем отступить.
ГЛАВА 29. СТАТЬЯ-ПРОВОКАЦИЯ
Статья вышла в семь утра под броским, но не кричащим заголовком: «Секреты из пыльных архивов: как открытие Ломоносова может перевернуть нейронауку». Елена вычитала ее десятки раз, вырезая все прямые указания, оставляя лишь намеки, гипотезы и восхищение гением русского ученого. Она не упоминала ни Крюкова, ни Громова, ни «Vogel Pharma». Она говорила о забытых черновиках, о смелых экспериментах с кристаллами, о гипотетической возможности влиять на психику через резонанс. Искусно, как опытный рыбак, она забросила удочку в мутные воды научного сообщества.

Первые два часа царила звенящая тишина. Илья молча сидел в своем кресле, изредка проверяя новостные ленты. Егор хмуро пил кофейную гущу, ожидая взрыва. Марина мониторила цифровое пространство, выискивая малейшие всплески.

А потом пошла рябь.

Первыми отреагировали научные боты и энтузиасты-конспирологи. Статью начали расшаривать с комментариями вроде «Наших предков не зря травили, они знали слишком много!» и «Ломоносов — русский Тесла, все скрыли!». Это был предсказуемый шум.

Затем, ближе к полудню, пришли первые серьезные отклики. Профессор-химик из МГУ в своем блоге разобрал упомянутые Еленой формулы и скептически заметил: «Гипотетически подобная структура возможна, но для ее создания нужны технологии, недоступные в XVIII веке. Любопытная мистификация».

Волна пошла дальше. Физик-оптик из Новосибирска провел собственные расчеты и опубликовал опровержение: «Уважаемый коллега из МГУ не прав. Эффект теоретически обоснован. Другое дело — практическая реализация».

Научное сообщество раскололось. Кто-то кричал о лженауке, кто-то с пеной у рта доказывал гениальность Ломоносова. К вечеру статья Елены, как вирус, разошлась по всем профессиональным форумам и чатам. Ее перепечатали несколько популярных научно-популярных порталов.

— Легли на первую полосу «Нейрофиз.ру», — безэмоционально констатировала Марина, не отрываясь от монитора. — Трафик зашкаливает. В комментариях уже вспомнили и про алхимиков, и про опыты Третьего рейха, и про современные DARPA. Запущен процесс.

— Что такое DARPA? — Илья наблюдал за этим виртуальным штормом с каменным лицом, но при этой аббревиатуре напрягся.

— Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США (англ. Defense Advanced Research Projects Agency, DARPA) — управление, отвечающее за разработку новых технологий для использования в интересах вооружённых сил — пояснения Марины были, как всегда, исчерпывающими.

Илья понимал риск. Они вынесли сор из избы, пусть и аккуратно. Теперь каждый ученый, каждый студент, интересующийся темой, был потенциальной мишенью для Громова и его хозяев.

— Сработает? — тихо спросила Елена. Она была бледна, но в ее глазах горели огоньки азарта. Она сделала ход.

— Уже сработало, — хрипло ответил Егор. Он показал на один из экранов Марины, где мигал красный индикатор. — Только что по защищенному каналу пришел запрос. Официальный. От пресс-службы фонда «Наследие».
Все замерли.

— И? — выдохнул Илья.
— Требуют опровержения, — усмехнулась Марина. — Угрожают иском о клевете и защите деловой репутации. Стандартная реакция. Но скорость… Слишком быстро среагировали. Значит, попали в цель.

— Они не будут подавать в суд, — покачал головой Илья. — Это привлечет еще больше внимания. Но они теперь знают, что мы не просто копаемся в архивах. Мы начали информационную войну.

— Именно, — Егор тяжело поднялся. — Теперь они не могут просто так убрать нас, как назойливых мух. Слишком много глаз обратилось на эту тему. Любая наша внезапная смерть вызовет вопросы. Мы только что надели на себя цифровые бронежилеты из публичного интереса.

— Но мы также подставили под удар других, — мрачно заметил Илья. — Любого ученого, который всерьез заинтересуется этой темой.

— Риск есть, — не стала спорить Елена. — Но теперь у нас есть союзники. Все научное сообщество. Неявно, не зная того, но оно стало нашим щитом. И его любопытство — нашим оружием. Крюков и компания теперь должны действовать осторожнее. Они не могут зачистить всех.

В кабинете повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь тихим гулом серверов и щелчками клавиатуры Марины. Они перешли Рубикон. С этого момента их расследование велось не только в тишине архивов, но и под прицелом тысяч глаз. Они выманили зверя из берлоги на освещенную поляну. Теперь предстояло самое сложное — не дать ему себя растерзать и самому нанести ответный удар.

Статья-провокация сработала. Она всколыхнула воду. Оставалось ждать, какие хищники всплывут на поверхность.
ГЛАВА 30. РЕАКЦИЯ
Звонок раздался через час после появления статьи в «Нейрофиз.ру», словно Крюков выждал паузу, чтобы его ярость успела выкристаллизоваться в нечто острое и холодное. Илья, сидевший за своим столом и наблюдавший за разрастающимся в сети скандалом, взглянул на экран телефона. Неизвестный номер. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он был готов.

Он сделал глубокий вдох, взял трубку и нажал кнопку записи.
— Алло?

— Прохоров. — Голос Крюкова на другом конце провода был не тем бархатным баритоном, что звучал в телеэфире. Он был сжат, как пружина, и звенел от сдерживаемой ярости. В нем не осталось и следа от обаятельного мецената.

— Вадим Сергеевич? — с наигнутым легким удивлением произнес Илья. — Не ожидал вашего звонка.

— Не притворяйтесь идиотом, — отрезал Крюков. Его слова сыпались, как дробь. — Вы знаете, зачем я звоню. Эта… эта пасквильная статейка вашей продажной журналистки. Вы вообще понимаете, что вы наделали?

— Я не совсем понимаю, о чем вы, — сохраняя ледяное спокойствие, парировал Илья. — Елена Коршунова — независимый журналист. Она пишет на интересующие ее темы. Если вы о статье про Ломоносова, то это вполне научно-популярный материал.

— Не надо мне тут зубы заговаривать! — Крюков почти сорвался на крик, но тут же взял себя в руки, и его голос стал опасным шепотом. — Вы вынесли на публику гипотетические данные, не имея никаких доказательств! Вы подняли шумиху вокруг имени великого ученого, смешали его с грязью каких-то конспирологических бредней!

— Гипотетические данные основаны на архивных документах, — мягко возразил Илья. — А интерес научного сообщества лишь подтверждает их ценность. Разве не это цель вашего фонда — пробуждать интерес к наследию наших гениев?

Он намеренно говорил спокойно и разумно, зная, что это будет действовать на Крюкова как красная тряпка на быка.

— Цель моего фонда — сохранение и изучение, а не спекуляции в желтой прессе! — прошипел Крюков. — Вы своими руками создали информационную бомбу! Вы понимаете, что теперь каждый второй сумасшедший будет рыться в архивах, пытаясь повторить «опыты Ломоносова»? Вы подвергаете опасности людей! Это безответственно и безрассудно!

Илья почувствовал, как в его груди что-то щелкнуло. «Подвергаете опасности людей». Это была не просто фраза. Это было признание. Крюков знал, чем может закончиться такое любопытство. Он уже видел это на примере Алексея Белых.

— Странно, Вадим Сергеевич, — сказал Илья, и в его голосе впервые прозвучала сталь. — Я всегда считал, что наука основана на любопытстве. Или вы считаете, что некоторые знания должны быть доступны только избранным? Например, только вашему фонду?

На том конце провода наступила мертвая тишина. Илья почти физически ощущал, как Крюков пытается совладать с яростью, чтобы не выдать себя окончательно.

— Вы играете с огнем, Прохоров, — наконец произнес Крюков, и его голос снова стал гладким и опасным, как лезвие бритвы. — Вы не понимаете, с чем связываетесь. Эта «гипотетическая технология», как вы ее называете, — не игрушка. Последствия могут быть непредсказуемыми. И я не позволю вам и вашим приятелям раскачивать лодку.

— Что вы предлагаете? — вежливо осведомился Илья.

— Я предлагаю вам прекратить это шапито. Немедленно. Отзовите статью. Опубликуйте опровержение. И займитесь своими прямыми обязанностями — розыском пропавших собак или чем вы там еще занимаетесь. — В голосе Крюкова зазвучали нотки презрительного превосходства. — Иначе вам придется столкнуться с последствиями. Юридическими. И не только.

Угроза повисла в воздухе, тяжелая и недвусмысленная.

Илья медленно выдохнул. Он смотрел на монитор, где вовсю бушевала дискуссия о наследии Ломоносова. Он видел заинтересованность, споры, любопытство. Он видел щит, который они с Еленой только что воздвигли.

— Боюсь, это невозможно, Вадим Сергеевич, — тихо, но четко сказал Илья. — Правда, как и наука, не терпит ограничений. А что касается последствий… мы готовы их принять. Все. До конца.

Он положил трубку, не дожидаясь ответа.

В кабинете стояла тишина. Елена и Егор, слышавшие весь разговор по громкой связи, смотрели на него.

— Ну? — спросил Егор.

— Он в ярости, — констатировал Илья. Его руки были сухими и холодными. — И он напуган. Он сказал ключевую фразу: «Вы подвергаете опасности людей». Он знает, что его люди будут этих людей убирать. И он боится, что теперь это привлечет слишком много внимания.

— Значит, статья сработала, — с горькой улыбкой произнесла Елена. — Мы заставили его нервничать.

— Мы заставили его показать себя, — поправил Илья. — Он только что подтвердил, что эта технология реальна. И что она слишком опасна, чтобы о ней узнали. Теперь он будет действовать. Быстро и жестко. Наше окно безопасности стремительно закрывается.

Он посмотрел на своих товарищей. Страх в их глазах был, но его перекрывало нечто большее — решимость.

— Он сделал свою ставку, — сказал Илья. — Теперь наша очередь. Мы попали в цель. Теперь нужно добить зверя, пока он не ринулся в атаку.
ГЛАВА 31. ПОТЕРЯ
Звонок раздался в пятом часу утра, разорвав короткий, тревожный сон, который Илья смог позволить себе, сидя в кресле. Он вздрогнул, смахнул очки со лба и схватил трубку. Голос на том конце был чужим, официальным и обезличенным.

— Это участковый уполномоченный отдела полиции №4. С кем я говорю?

— Илья Прохоров, — мгновенно проснувшись, ответил он, чувствуя, как в животе образуется ледяной ком.

— Вы знакомы с гражданином Белых Петром Сергеевичем?

Ледяной ком провалился куда-то в бездну, увлекая за собой душу.
— Да. Что случилось?

— Гражданин Белых найден мертвым в своей квартире. Предварительно — убит при попытке ограбления. Вам нужно прибыть для опознания и дачи показаний. Вы числитесь одним из последних контактов в его телефоне.

Илья не помнил, как положил трубку. Он сидел, уставившись в стену, не видя ничего. В ушах стоял оглушительный звон. Петр. Мертв. Ограбление.

Он набрал номер Егора. Тот снял трубку после первого гудка.
— Илья? Что-то не так?

— Петра убили, — голос Ильи был плоским, лишенным каких-либо интонаций. — В его квартире. Инсценировали ограбление.

Последовало короткое, хриплое ругательство.
— Адрес. Я еду.

Через двадцать минут они стояли в знакомом, тесном дворе, где всего несколько дней назад Петра избили. Теперь здесь было полно полицейских машин, мигалки которых отбрасывали на стены гаражей синие блики. У подъезда толпились сонные, испуганные жильцы.

Участковый, молодой и бледный, провел их в квартиру. Воздух в ней был спертым и пахлом железом — знакомым запахом крови. В прихожей царил хаос — вывернутые ящики комода, разбросанные вещи. Тело Петра лежало на полу в гостиной, накрытое простыней. Рядом с ним стоял следователь, тот самый Павлов, который вел дело о смерти Алексея.

Егор, не глядя на тело, обошел квартиру. Его опытный взгляд выхватывал детали. Слишком аккуратный хаос. Драгоценности, валявшиеся на полу, — дешевая бижутерия, которую вор бы не стал трогать. Разбитая фоторамка, а рядом — нетронутый планшет. Вывернутый карман куртки, но кошелек с деньгами остался на тумбочке.

— Ограбление, говорите? — хрипло спросил он у Павлова.

Тот пожал плечами, избегая встретиться взглядом.
— Версия рабочая. Вскрыта дверь. В квартире беспорядок. Ничего не украдено, но, возможно, испугались, сработала сигнализация.

— Какая сигнализация? — резко спросил Илья. Его голос дрогнул. — У него не было сигнализации.

Павлов снова пожал плечами.
— Будем разбираться.

Илья медленно подошел к телу и присел на корточки. Рука его дрожала, когда он приподнял край простыни. Он увидел лицо Петра. Бледное, восковое. И один единственный, аккуратный синяк на виске. Не от удара кулаком. След от душа.

Он опустил простыню и поднялся. Его лицо было маской из льда и ярости.

Егор подошел к нему, его лицо было искажено гримасой холодной ненависти.
— Чистая работа. Вошли, убрали, создали видимость хаоса. Ни свидетелей, ни улик. Ничего личного. Просто зачистка.

— Громов, — прошептал Илья. Это было не вопросом, а констатацией факта.

— Он самый, — кивнул Егор. — После нашей статьи и твоего разговора с Крюковым они решили убрать последнюю слабую ссылку. Петр был жив, пока они не поняли, что мы не отступим. Теперь они показали, что играют по-крупному.

Илья стоял, глядя на покрытое простыней тело молодого человека, который просто хотел узнать правду о смерти дяди. Он видел его испуганные глаза после нападения, слышал его дрожащий голос. И теперь — эту простынь.

Вина накатила на него такой тяжелой, удушающей волной, что он едва устоял на ногах. Он привел его в это. Он не смог защитить.

— Это моя вина, — тихо сказал он, обращаясь больше к себе, чем к Егору.

— Нет, — жестко парировал Егор, хватая его за локоть и отводя в сторону. — Это вина тех, кто его убил. Ты хочешь сейчас сломаться? Или хочешь убедиться, что он умер не зря?

Илья закрыл глаза, делая глубокий, дрожащий вдох. Когда он снова их открыл, в них не осталось ничего, кроме холодной, беспощадной решимости. Горе и вина были спрессованы в нечто твердое и острое, как ограненый алмаз.

— Он умер не зря, — тихо, но четко произнес Илья. — Он стал последней каплей. Теперь это не просто расследование. Это личное.

Он в последний раз посмотрел на тело Петра, повернулся и вышел из квартиры, не оглядываясь. Егор последовал за ним.

На улице их ждала Елена. Она стояла, обняв себя за плечи, ее лицо было мокрым от слез.
— Я… я только от дежурного редактора узнала… Это правда?

— Правда, — сказал Илья, и его голос прозвучал чужим и страшным. — Они убили его. Как убили Алексея. Потому что мы подошли слишком близко.

Он посмотрел на нее, потом на Егора.
— Все кончено. Переговоры, осторожность, этические дилеммы. Они убили мальчика. Теперь только один вариант.

— Война, — кивнул Егор. Его глаза были узкими щелочками.
— До победного конца.

Илья молчал, глядя на восходящее солнце, которое освещало серые стены панельных многоэтажек. Оно освещало и мир, в котором можно было вот так просто, за ночь, стереть человека. Мир, который они теперь поклялись изменить. Или уничтожить.
ГЛАВА 32. ВИНА
После формального опознания и допроса Илья заперся у себя, отключив телефоны и погасив свет. Он сидел в своем кресле, не двигаясь, уставившись в темноту перед собой. На столе лежала стопка документов по делу Алексея Белых, а сверху — свежая папка с фотографиями места убийства Петра. Две смерти. Две нити, которые он держал в руках и которые обернулись петлей.

Он не плакал. Слезы были слишком простой реакцией, слишком человечной для той пустоты, что разверзлась внутри. Илья чувствовал лишь страшную тяжесть — камень вины, тянувший его ко дну. Он перебирал в памяти каждый шаг, каждое решение. Его разговор с Анной Орловой. Приглашение Петра в агентство. Его уверенность в том, что они смогут раскрыть правду. Он, как мальчишка, возомнил себя рыцарем в сияющих доспехах, идущим на дракона. А дракон просто повернул голову и испепелил того, кто стоял ближе всех.

Я привел его сюда. Я втянул его в эту игру. Я не смог защитить.

Дверь в кабинет скрипнула. Илья не пошевелился. Он знал, что это Елена.

Елена вошла бесшумно. Она подошла к столу и остановилась по другую сторону, глядя на его силуэт, сгорбленный в темноте.

— Илья, — тихо позвала она.

Он не ответил. Слова застряли где-то в горле, превратившись в беззвучный ком.

— Илья, посмотри на меня.

Он медленно поднял голову. В слабом свете из окна она увидела его лицо — серое и измученное. Но выразительнее всего были его глаза. В них не было ни гнева, ни отчаяния. Лишь плоское, безжизненное отражение собственной неудачи.

— Я его убил, — произнес Илья, и его голос был глухим и чужим. — Так же верно, как если бы сам нажал на курок.

— Нет, — резко сказала Елена. Она обошла стол и встала рядом с ним. — Это не ты. Это они. Крюков. Громов. Те, для кого человеческая жизнь — разменная монета.

— Я знал, на что иду! — голос Ильи внезапно сорвался, в нем впервые зазвучала боль. — Я знал, как это бывает! А он… он был мальчишкой. Программистом. Он просто хотел узнать, что случилось с дядей. А я дал ему эту иллюзию. Я сделал его мишенью.

— Мы оба дали ему эту иллюзию! — воскликнула Елена, и в ее голосе тоже задрожали слезы. — Я опубликовала статью! Я спровоцировала их! Если ты винишь себя, то вини и меня!

— Это не одно и то же, — он снова опустил голову. — Ты хотела помочь. А я… я был обязан его защитить. Как старший. Как тот, кто взял на себя ответственность.

Елена присела на корточки перед его креслом, заставляя его смотреть на себя.

— Слушай меня, Илья Прохоров, — сказала она, и ее пальцы сжали подлокотники его кресла. — Ты не Бог. Ты не всесилен. Ты сделал все, что мог. Мы все делали все, что могли. Они сильнее. У них больше ресурсов. Они убивают, потому что это их язык. Их способ общения. И если ты сейчас сломаешься, если ты позволишь этой вине съесть тебя изнутри, то они победят. Они убьют не только Петра. Они убьют и тебя. И меня. И всех, кто еще может попытаться им противостоять.

Она положила свою руку на его сжатый кулак. Ее прикосновение было теплым, живым, резко контрастирующим с ледяным оцепенением, сковавшим его.

— Петр погиб не из-за тебя. Он погиб из-за них. И единственный способ почтить его память — не сдаваться. Дойти до конца. Найти этих ублюдков и уничтожить их. Не ради мести. Ради правды. Ради того, чтобы больше никто не погиб из-за их тайн.

Илья смотрел на ее руку, покрывающую его кулак. Он чувствовал исходящее от нее тепло, ее дрожь. Она была так же напугана, так же разбита. Но она нашла в себе силы не согнуться. Нашла силы поддержать его.

Медленно, будто с огромным усилием, он разжал пальцы. Его ладонь легла под ее руку. Это был крошечный, почти неосязаемый жест. Но в нем было больше, чем в любых словах.

— Я не могу… я не могу это просто принять, — прошептал он.

— И не принимай, — тихо ответила Елена. — Используй это. Используй эту боль. Эта ярость. Сделай ее своим топливом. Но не позволяй ей сжечь тебя дотла. Мне… нам… ты нужен живым. И собранным.

Он поднял на нее взгляд, и в его глазах, наконец, появилась искра — не жизни, нет, но решимости. Той самой холодной, беспощадной решимости, о которой он говорил после смерти Петра.

— Они заплатят, — тихо сказал Илья. Его пальцы слегка сжали ее руку. — За все. За Алексея. За Петра. За всех.

— За всех, — кивнула Елена.

Они оставались так еще несколько минут — он в кресле, она на корточках перед ним, их руки сцеплены в замок. Не как влюбленные, а как два солдата в окопе, нашедшие друг в друге точку опоры перед решающей битвой. Потеря Петра проложила между ними пропасть горя, но в тот вечер они перекинули через нее хрупкий мост. Мост, выстроенный из общего страдания и общей клятвы — идти до конца, чего бы это ни стоило.
ГЛАВА 33. РЕШИМОСТЬ
Они собрались в главном зале «Архивной правды» — все четверо. Воздух был наэлектризованным, словно перед ударом молнии. Смерть Петра повисла между ними тяжелым, скорбным грузом. Траур кончился. Началась подготовка к бою.

Илья стоял у своей доски, с которой были стерты все прежние схемы и стрелочки. Теперь на ней было нарисовано лишь одно — стилизованное изображение щита, рассеченного молнией. Символично и просто. Они больше не защищались. Они готовились к нападению.

— Итак, — его голос был низким и ровным, без прежней мягкости. В нем слышался металл. — Они убили мальчика. Чтобы запугать нас. Чтобы мы отступили. Они ошиблись.

Он обвел взглядом всех — Егора, сжавшего кулаки, Елену, смотревшую на него с сухой, жгучей яростью, Марину, чье лицо за монитором было сосредоточено и холодно.

— Отступать некуда. Бежать — значит подписать себе и всем нам смертный приговор. И предать память Алексея и Петра. Этого не будет.

Егор мрачно кивнул.
— Тактика? Они сильнее. У них ресурсы, связи, лицензия на убийство.

— Значит, мы бьем не в лоб, — парировал Илья. — Мы бьем по швам. У каждой системы есть слабые места. Мы нашли одно — публичность. Они боятся внимания. Статья Елены это доказала.

— Но Петра это не спасло, — горько заметила Елена.

— Потому что мы были недостаточно быстры и жестки, — возразил Илья. — Теперь мы будем иными. Мы меняем правила. С этого момента «Архивная правда» прекращает быть детективным агентством. Теперь мы — диверсионная группа.

Он подошел к столу и разложил четыре толстых конверта.
— Вот новые, чистые телефоны. С этого момента все общение — только через них. Старые — в утиль. Марина обеспечит шифрование.

Марина молча кивнула, ее пальцы уже летали по клавиатуре, устанавливая протоколы.

— Егор, — Илья посмотрел на бывшего следователя. — Твоя задача — тень Громова. Всё, что можно о нем узнать. Его привычки, маршруты, слабости. Не пытайся его брать. Собирай информацию. Он — ключ к Крюкову.

— Уже в работе, — отозвался Егор. — У меня есть пара темных каналов. Он профессионал, но призраков не бывает.

— Елена, — Илья перевел взгляд на нее. — Твоя война — на информационном фронте. Но теперь мы действуем точечно. Не статьи в общие ленты. Утечки. Анонимные рассылки в конкретные СМИ, известные своей неуступчивостью. В научные журналы с безупречной репутацией. Мы будем капать на них, как вода на камень. Фрагменты формул, выдержки из писем Ломоносова, связки «Vogel Pharma» с Пентагоном. Создадим такой информационный шум, который они не смогут игнорировать.

— Я знаю, кому можно отправлять, — решительно сказала Елена. — Есть люди, которых не купишь и не запугаешь.

— Марина, — Илья повернулся к айтишнице. — Ты — наши глаза и уши. Вскрывай всё, что связано с фондом и «Vogel Pharma». Ищи финансовые потоки, внутреннюю переписку, любые следы экспериментов. И готовь нам «чемоданчик» — полный комплект документов на всех нас, на случай, если придется исчезнуть.

— Уже готовлю, — без эмоций ответила Марина. — И ищу уязвимости в их сетях. У всех есть бреши. Нужно только время.

— Время — это то, чего у нас меньше всего, — мрачно констатировал Илья. — Они теперь знают, что мы не сломлены. Их следующая атака будет быстрой и сокрушительной. Мы должны ударить первыми.

Он взял со стола зажигалку и подошел к небольшому металлическому ведру, стоявшему в углу.
— С этого момента мы не оставляем следов. Никаких бумажных копий. Все — в цифре, в зашифрованном облаке.

Он поджег пачку распечаток — свои старые заметки, копии документов Алексея, все, что могло бы стать уликой против них или привести к ним. Пламя жадно лизнуло бумагу, озаряя его лицо зловещим оранжевым светом.

Один за другим они подходили к ведру и бросали в огонь свои старые заметки, визитки, все, что связывало их с прежней, уязвимой жизнью. Это был не акт отчаяния. Это был ритуал. Ритуал перерождения.

Когда огонь погас, в кабинете стоял запах гари и решимости. Они смотрели друг на друга — четверо против системы. Но в их глазах больше не было страха. Была холодная ярость. Была уверенность. Была воля.

— Они развязали эту войну, — тихо сказал Илья, глядя на пепел. — Но мы определим ее конец.
— Всем знать свои задачи. На связь каждые шесть часов. Никаких отклонений от плана. Мы идем на врага. И мы победим.

Они молча разошлись. Никаких лишних слов. Никаких ободрений. Каждый погрузился в свою зону ответственности. Агентство «Архивная правда» умерло. Родилась нечто иное. Маленький, но отчаянный отряд мстителей, затаившийся в тени большого города, чтобы нанести удар, который должен был потрясти основание их могущественных врагов. Решимость была выкована в горниле потери. Теперь предстояло обратить ее в действие.
ГЛАВА 34. КЛЮЧЕВАЯ НАХОДКА
Они работали всю ночь, запершись в цифровом святилище Марины. На огромном основном мониторе были развернуты бок о бок почерневшие от времени страницы ломоносовских черновиков, выверенные формулы Виноградова и безумные, устремленные в будущее схемы из блокнота Алексея Белых. Рядом — окно со сложнейшим программным обеспечением для химического моделирования.

Илья, с покрасневшими от напряжения глазами, наносил на виртуальную кристаллическую решетку данные из архивов. Его пальцы, привыкшие к бумаге, с трудом справлялись с графическим планшетом, но упрямство брало верх.

— Здесь, — его голос был хриплым от бессонницы. Он ткнул стилусом в точку соединения двух элементов на схеме Ломоносова. — Он указывает на необходимость «стабильного матричного узла». Виноградов в своем рецепте плавня называет его «уральским ключом». Я всегда думал, что это метафора.

— Может, и нет, — не отрываясь от своего монитора, произнесла Марина. Ее пальцы взметнулись над клавиатурой, запуская кросс-референсный поиск по всем геологическим базам данных, к которым у нее был доступ, легальный и не очень. — Сопоставляю химические обозначения элементов решетки с минералогической базой.

Они молча наблюдали, как по экрану пробегали строки с названиями минералов и их химическими формуми. Большинство отпадало сразу — не совпадала атомная структура или тип кристаллической решетки.

— Стоп, — вдруг сказала Марина, замирая. — Есть совпадение. 98,7%. Минерал называется «демидовит», фосфорсодержащая разновидность хризоколлы.
Название дано в 1856 году Нильсом Густавом Норденшельдом в честь русского дипломата, купца-промышленника и горнозаводчика Анатолия Николаевича Демидова.
Встречается в виде тонких покровов небесно-голубого или зеленоватого цвета на почковидном малахите. Хрупкий, излом матовый или с восковым блеском, — пояснения Марины были, как всегда, исчерпывающими.

На экране появилось изображение — невзрачный зеленовато-голубой камень с вкраплениями, отливающими странным металлически-синим блеском.

— Демидовит? — переспросил Илья, вглядываясь. — Никогда не слышал.

— И не услышите, — Марина пролистала связанные документы. — Крайне редкий. Обнаружен в 1840-х на одном-единственном месторождении — Медвежий рудник на Урале. Принадлежал… — она сделала паузу, встречаясь взглядом с Ильей, — Демидовым.

Странное количество совпадений протянулась из прошлого в настоящее. Демидовы финансировали Ломоносова. Их общество хранило архивы. И на их руднике добывался уникальный минерал, необходимый для создания кристалла.

— Что с рудником сейчас? — быстро спросил Илья, чувствуя, как учащается пульс.

Марина переключилась на современные карты и базы данных Роснедр.

— Закрыт, — констатировала она через минуту. — Официально — выработан и законсервирован в 1978 году. Никакой промышленной ценности не представляет. Заброшен.

— Но если он нужен для кристалла… — начал Илья.

— Значит, он кому-то нужен, — закончила за него Марина. Она открыла логи доступа к базам данных. — И я могу проверить, кто еще интересовался этим минералом за последние… скажем, двадцать лет.

Она запустила еще один поиск, на этот раз — по журналам запросов. Результат заставил ее замереть.

— Боже, — прошептала она. — Вот это да.

Илья подошел ближе. На экране был список. Всего три строчки. Первая — запрос от Геологического института РАН в 2001 году. Научный интерес. Вторая — запрос из Министерства обороны в 2008-м. Помечен грифом «совершенно секретно». И третья…

— Фонд «Наследие», — вслух прочитал Илья, и по его спине пробежали мурашки. — Год назад. Запрос на разведку и возможность возобновления работ на месторождении. Отказ. Причина — «отсутствие экономической целесообразности».

Он отшатнулся от экрана, пытаясь осознать масштаб открытия.

— Они знают, — выдохнул он. — Крюков знает о минерале. Он пытался легально получить к нему доступ. Но ему отказали.

— Значит, он ищет обходные пути, — добавила Марина. — Или… или у него уже есть образцы. Медвежий рудник заброшен, но не охраняется. Туда мог пробраться кто угодно.

— Или, — лицо Ильи озарилось новой, страшной догадкой, — Алексей Белых, работая с архивами Демидовых, нашел не только формулы. Он нашел и образец минерала. Тот самый «камушек», который он показывал коллеге. И Крюкову это стало известно.

Теперь все вставало на свои места с пугающей ясностью. Кристалл Ломоносова нельзя было создать без уникального минерала. Минерал был. И он был ключом. Крюков охотился за этим ключом. Алексей Белых нашел его и поплатился жизнью.

Илья посмотрел на Марину. В ее глазах он видел то же самое осознание.

— У нас есть координаты, — тихо сказала она. — Медвежий рудник.

— У нас есть цель, — поправил ее Илья. Его усталость как рукой сняло. Теперь он видел перед собой четкий путь, ведущий через время и смерть прямо к сердцу тайны. — Мы едем на Урал. Мы должны найти то, что искал Алексей. И опередить Крюкова. Это наша единственная возможность докопаться до истины и положить этому конец.
ГЛАВА 35. ЛОВУШКА ДЛЯ ГРОМОВА
План рождался в муках, как и все гениальное и отчаянное. Они сидели вокруг стола, заваленного картами, распечатками и пустыми чашками из-под кофе, следами бессонных ночей. Предстояло сделать почти невозможное — выманить из тени и заставить действовать человека-призрака, профессионала, который не оставляет следов.

— Он не клюнет на простую приманку, — хрипло констатировал Егор, разглядывая спутниковые снимки Медвежьего рудника. — Если мы просто заявим, что нашли минерал, он пришлет кого-то другого. Мелкую сошку. Нам нужен сам Громов. Лично.

— Значит, приманка должна быть такой, чтобы он не мог ей не воспользоваться, — сказал Илья. Его взгляд был прикован к схеме, которую он чертил на листе бумаги. — Что для него ценнее всего? Его работа — защита тайны Крюкова. Его уязвимость — уверенность в собственной неуязвимости.

— И его презрение к нам, — добавила Елена. — Он считает нас дилетантами. Мы должны сыграть на этом.

Так родился план «УНКАН» — утечка, наживка, контроль, аппойнтмент, наблюдение. Многоходовая, рискованная операция, где каждый из них был шестеренкой в смертельном механизме.

Первая фаза: Утечка.
Марина, используя цепочки анонимных прокси, создала цифровой призрак — фиктивного исследователя-одиночку, «заблудившегося» в архивах Демидовых. Этот «исследователь» на специализированном геологическом форуме, известном в узких кругах, задал наивный, но очень конкретный вопрос о «странном синеватом минерале из Медвежьего рудника», который он якобы нашел среди семейных реликвий. Вопрос содержал отрывок химической формулы, почти совпадающей с формулой демидовита, но с одной умышленной, но неочевидной ошибкой. Достаточно, чтобы привлечь внимание, но не дать полной картины.

Вторая фаза: Наживка.
Через двенадцать часов, когда запрос на форуме начал тонуть в других обсуждениях, Елена, используя свой журналистский аккаунт, сделала вид, что заинтересовалась им. Она написала ответ, предлагая «коллеге» связаться для консультации, и намекнула, что у нее есть доступ к «некоторым закрытым архивным материалам Ломоносова», которые могут пролить свет. Она играла роль самоуверенной журналистки, нашедшей свою «большую рыбу».

Третья фаза: Контроль.
Весь цифровой след — форум, переписка — тщательно мониторился Мариной. Она ждала, когда из глубины сети появится тот, кто начнет сканировать их ловушку. Это произошло через шесть часов. Запросы пошли с IP-адресов, связанных с подставными фирмами, которые Марина уже отслеживала как часть сети «Vogel Pharma». Рыба учуяла наживку.

Четвертая фаза: Аппойнтмент (Личная встреча).
Илья, через подставной телефон, представился «исследователем» (виртуальной личностью, управляемой Мариной) и от его имени назначил Елене встречу. Место было выбрано не случайно — заброшенный цех на окраине города, недалеко от которого по данным Егора находилась одна из конспиративных квартир, используемых людьми Громова. Время — глубокая ночь. Идеальная обстановка для «тихой» операции.

Елена должна была играть роль жадной до сенсации журналистки, которая, испугавшись темноты и неожиданной встречи, решила прихватить с собой «подругу» — Марину, представленную как неумелого фотографа. Их задача — выглядеть максимально беззащитно и непрофессионально.

Пятая фаза: Наблюдение.
Егор со своей небольшой командой бывших коллег-спецназовцев, которым он доверял как себе, занимал позиции вокруг цеха. Их задача — не вмешиваться, пока не появится Громов. Только фиксация. Скрытые камеры, направленные микрофоны. Илья координировал операцию из фургона с оборудованием в полукилометре от места.

— Он не придет, — в сотый раз проговорила Елена, проверяя микрофон-кулон на своем платье. — Он пошлет какого-нибудь громилу.

— Придет, — уверенно парировал Илья по радиосвязи. — Он профессионал. Он захочет лично оценить угрозу. Услышать из наших уст, что мы знаем. И, скорее всего, лично провести «зачистку». Для него это вопрос контроля. И мы сыграли на его уверенности.

— Надеюсь, ты прав, — пробормотал Егор, вжимаясь в прицел снайперской винтовки с оптикой ночного видения. Он не собирался стрелять. Только наблюдать. — Потому что если он появится, то выйдет на охоту. По-настоящему.

Ночь над заброшенным цехом была черной и беззвездной. Внутри, под скрип железа, Елена и Марина жались друг к другу, изображая страх. Каждая секунда тянулась как час.

Илья в фургоне не отрывал взгляда от мониторов. На них передавалась картинка с камер Елены и Марины, а также общий вид цеха с внешних камер.

— Контакт, — тихо произнес голос одного из наблюдателей Егора в наушниках. — Один человек. Движется с севера. Пешком. Осторожно.

Илья замер. На экране, в объектив камеры, направленной на вход, появилась высокая, худая фигура. Он был в темной, неброской одежде, без головного убора. Лица не было видно, но в походке, в самой ауре непоколебимой уверенности и опасности, Илья безошибочно узнал Громова.

Он вошел в цех, и его силуэт вырисовывался в темноте, словно вырезанный из черного гранита.

— Коршунова, — его голос прозвучал в тишине цеха, ровный и безжизненный. — Где образец?

Елена, стараясь дрожать не только понарошку, сделала шаг вперед.
— Сначала деньги. И гарантии, что вы нас не тронете.

Громов медленно покачал головой, и в его движении было что-то почти сожалеющее.
— Глупо. Очень глупо.

Он сделал шаг к ним, и его рука скользнула за пояс.

В этот момент Илья отдал тихую команду.
— Сейчас.

Марина, которая все это время притворялась перепуганной, резким движением нажала кнопку на своем телефоне.

Снаружи, на крыше соседнего здания, мощный прожектор ослепительно ударил в окна цеха, на мгновение превратив ночь в день. Одновременно с этим по радиоканалу на всех частотах, которые могли использовать люди Громова, пошел оглушительный белый шум, блокируя связь.

Громов, ослепленный, инстинктивно отпрянул и пригнулся, его рука с пистолетом замерла в нерешительности. Этого мгновения хватило.

— У нас все, Егор, — тихо сказал Илья, глядя на запись с камер. У них было лицо. Были слова. Было присутствие Громова на нелегальной встрече с журналистами, которым он угрожал. Этого было мало для суда, но более чем достаточно для них. Они выманили его. Они заставили его раскрыть себя.

— Отход, — скомандовал Илья по радиосвязи. — Все по плану.

Елена и Марина, под прикрытием световой и звуковой завесы, выскочили через запасной выход, где их ждала машина. Громов, придя в себя, обнаружил лишь пустой цех и гулкую тишину. Он понял. Его одурачили. Его выманили на свет.

В фургоне Илья смотрел на удаляющуюся фигуру Громова на мониторе. Он был по-прежнему опасен. Но теперь он также знал, что его противники не просто упрямые архивариусы. Они — достойные враги. И они сделали его уязвимым.

Ловушка захлопнулась. Они не поймали зверя, но сорвали с него шкуру невидимости. Теперь война переходила в новую фазу — фазу открытого противостояния. И Громов, впервые за долгие годы, почувствовал вкус собственной крови. И это делало его еще более опасным.

Часть 3. Цена счастья
ГЛАВА 36. ПРИМАНКА
Тишина, воцарившаяся после операции «УНКАН», была обманчивой. Команда понимала: Громов теперь знал, что имеет дело не с дилетантами. Его ответ будет жестоким и точным. Ждать, пока он выберет время и место для удара, было самоубийством. Значит, нужно было снова диктовать условия. Заставить его бежать к их приманке.

План «Фантом» был еще более изощренным и рискованным. Его суть — создать идеальную, непрослеживаемую легенду, которая приведет Громова прямо туда, куда нужно им. Ключевой фигурой стал Семен Львович, пожилой архивариус, друг Ильи. Человек вне подозрений, не замешанный в их расследовании, но обладающий безупречной репутацией в научных кругах.

Илья встретился с ним в тихой библиотечной комнате, пахнущей кожей и временем.

— Семен Львович, мне нужна ваша помощь. Ситуация очень опасная, — без предисловий начал Илья.

Старик, поправив пенсне, внимательно посмотрел на него.
— Для тебя, Илья, я готов на многое. Говори.

— Вам нужно стать «находкой». Вы — известный специалист по истории уральских горных заводов. Вы пишете статью о забытых минералах Демидовых. И в ходе изысканий в региональном архиве в Нижнем Тагиле вы наткнулись на частное письмо управляющего Медвежьим рудником к жене. В нем он жаловался на «проклятые синие камни», которые мешали добыче и которые он приказал складировать в заброшенной штольне №7, перед самой консервацией рудника.

Семен Львович внимательно слушал, его глаза блестели за толстыми линзами.
— Штольня №7… Да, она действительно существовала. И была завалена одной из первых. Правдоподобно. Но зачем?

— Мы должны заставить очень опасных людей поверить, что там спрятана партия уникального минерала. И что вы, как честный ученый, передали эту информацию в пару академических институтов, а также… — Илья сделал паузу, — отправили запрос в фонд «Наследие», как крупнейшую организацию, занимающуюся историческим наследием.

— Я понимаю, — медленно кивнул Семен Львович. — Роль наживки. И что будет, когда они клюнут?

— Мы вас спрячем. Надежно. До того, как они решат, что вы слишком много знаете.

Старик помолчал, глядя на свои старческие, испещренные темными пятнами руки.
— Ради правды о Ломоносове… и ради того мальчика, Петра… я согласен.

Легенда была запущена. Марина создала безупречный цифровой след: электронные письма от имени Семена Львовича в институты, сканы якобы найденного письма (тщательно сфабрикованные, но выглядящие аутентично), и, главное, — официальный запрос через сайт фонда «Наследие» с предложением о сотрудничестве в изучении «редкой находки».

Информация пошла в работу. Команда ждала, затаив дыхание. Прошло двое суток. Казалось, план провалился. Но на третий день Марина, мониторящая трафик, связанный с фондом, обнаружила аномалию.

— Есть движение, — тихо сказала она, собирая всех у своего монитора. — Запрос от фонда «Наследие» в Нижнетагильский архив. Официальный, вежливый. Интересуются фондом, в котором якобы работал Семен Львович. Проверяют.

— Естественно, — кивнул Илья. — Громов не дурак. Он проверяет легенду.

— Но это еще не все, — продолжила Марина. — Параллельно, по темным каналам, пошел запрос на самого Семена Львовича. И… — она переключила экран, — появился заказ на глубокое сканирование спутниковых снимков района Медвежьего рудника за последний год. Ищут признаки активности у штольни №7.

Егор мрачно усмехнулся.
— Клюет. Осторожно, с проверками, но клюет. Он должен лично убедиться. Минерал — это единственное, что им не хватает. Они не могут так рисковать, чтобы его нашел кто-то другой.

— Значит, он поедет, — заключила Елена. — Сам. Или пошлет самого доверенного человека. Но учитывая важность…

— Он поедет сам, — уверенно сказал Илья. — После нашего последнего фокуса с цехом он не станет доверять такое задание никому. Он захочет все проконтролировать. Лично.

В этот момент раздался звонок на один из чистых телефонов. Илья поднял трубку. Это был Семен Львович, уже перевезенный в безопасное место.

— Илюша, мне только что звонил молодой человек, — голос старика дрожал. — Представился исследователем из фонда «Наследие». Спросил, могу ли я указать точное местонахождение той штольни на карте. Очень вежливый такой. Слишком вежливый.

— Что вы ответили? — быстро спросил Илья.

— Я сказал, что карту я уже отправил почтой в академический институт, а сам плохо ориентируюсь в современных навигаторах. Но что готов ответить на любые вопросы. Он поблагодарил и положил трубку.

Илья посмотрел на команду.
— Это он. Громов. Он собирает информацию для вылазки. Приманка сработала.

Теперь все зависело от того, насколько они смогут предугадать его действия. Они наживили крючок самой лакомой добычей — последним недостающим элементом пазла, который давал его хозяевам абсолютную власть. Оставалось ждать, когда хищник совершит бросок. И быть готовыми захлопнуть капкан.
ГЛАВА 37. ПРОВАЛ
Они ждали. День. Два. На спутниковых снимках, к которым у Марины был платный доступ, не было видно никакого движения возле штольни №7. Ни машин, ни людей. Лишь ветер гнал по заснеженным склонам Урала клочья низких облаков. Тревожное спокойствие повисало в воздухе их штаба, становясь все более невыносимым.

— Он не клюет, — на третий день мрачно констатировал Егор, отодвигая от себя кружку с остывшим кофе. — Проверил легенду и забил. Решил, что ловушка. Или просто не считает это приоритетом.

— Невозможно, — возражал Илья, нервно прохаживаясь по кабинету. — Минерал для них — Святой Грааль. Они не могли просто проигнорировать.

— Может, у них уже есть свой источник? — предположила Елена. — Может, Алексей Белых передал им образец до смерти?

— Тогда зачем все эти убийства? Зачем охота за блокнотом? — парировал Илья. — Нет. Они ищут. Но Громов… он слишком осторожен. Мы недооценили его.

В этот момент зазвонил один из «чистых» телефонов, тот, что был выдан Семену Львовичу. Илья, с облегчением выдыхая, схватил трубку.

— Семен Львович? Все в порядке?

Но на том конце провода раздались звуки борьбы — приглушенный стон, шум падения тела, скрип двери. Потом — абсолютная тишина, нарушаемая лишь легким шипением эфира.

Илья замер, его пальцы побелели, сжимая корпус телефона.
— Семен Львович? Семен! Отвечайте!

Тишина. Потом — короткие гудки. Линия разорвана.

В кабинете повисло ошеломленное молчание. Первой пришла в себя Марина. Ее пальцы затрепетали на клавиатуре.

— Пеленгую телефон… Сигнал… Пропал. Последнее место — улица возле его дома.

— Тревога! — крикнул Егор, уже хватая куртку. — Всем в машину! Адрес Семена Львовича, сейчас!

Они мчались по городу, нарушая все правила, но внутри Илья уже знал правду. Холодная, тяжелая уверенность заполняла его, вытесняя все остальные чувства. Они играли в многоходовочки, а Громов действовал с простой и безжалостной прямотой. Зачем идти на приманку, когда можно взять того, кто ее держит?

Дверь в квартиру Семена Львовича была взломана тем же бесшумным методом, что и в их агентстве. Внутри царил идеальный порядок. Ничего не перевернуто, ничего не разбросано. Лишь на полу в гостиной валялась разбитая пенсне старика, и рядом — маленькая лужица крови.

Илья поднял очки. Стекла были раздавлены. Он представил, как Громов входит, как Семен Львович, вероятно, пытался что-то сказать, как его ударили… Его тошнило от бессильной ярости.

— Чистая работа, — скрипуче прошептал Егор, осматривая замок. — Вошли, забрали и ушли. Ни свидетелей, ничего.

— Он… он ведь не выживет, да? — тихо, с ужасом спросила Елена, глядя на кровь.

— Он им не нужен живым, — с ледяной прямотой сказал Илья. Его голос звучал плоско и отчужденно. — Они выбьют из него все, что он знает. А потом избавятся от тела. Как от Алексея. Как от Петра.

Он сжал в кулаке обломки пенсне, чувствуя, как острые края впиваются в ладонь. Боль была слабым утешением.

— Это моя вина. Я втянул его. Я был так уверен в своем плане…

— Хватит! — резко оборвал его Егор. — Винить себя будем потом. Сейчас нужно думать. Куда они его могли повезти?

— Не на рудник, — быстро сказала Марина, все еще пытаясь поймать хоть какой-то след на телефоне. — Слишком далеко и долго. Им нужна тишина и уединение поближе. Одна из их конспиративных квартир. Или… или частная клиника. У «Vogel Pharma» наверняка есть свои медицинские объекты.

— Ищем, — приказал Илья, и в его голосе впервые зазвучала не ярость, а непреклонная решимость. — Все их объекты. Все адреса, которые мы вычислили. Все, что связано с Крюковым и «Vogel Pharma». Он забрал нашего человека. Значит, мы идем к нему в логово.

Он посмотрел на осколки пенсне в своей руке, а потом на пятно крови на полу.

— Мы ошиблись, думая, что можем переиграть его хитростью. Он сильнее. Проще. И теперь Семен Львович платит за нашу ошибку.

Он выпрямился, его лицо было бледным и жестким.

— План «Фантом» провалился. Теперь у нас есть только один вариант. План «Штурм». Мы найдем, где они его держат. И мы заберем его обратно. Или отомстим за него. Третьего не дано.

Провал был горьким и унизительным. Они пытались быть умнее, а враг оказался сильнее. Но из пепла этой неудачи рождалось нечто новое — не хитрость, а прямое действие. Отчаянное и беспощадное. Громов, похитив старика, возможно, совершил свою главную ошибку. Он развязал им руки. Теперь им было нечего терять.
ГЛАВА 38. УЛЬТИМАТУМ
Прошло двенадцать часов. Двенадцать часов молчания, в течение которых они метались между безопасной квартирой и своим штабом, пытаясь вычислить, куда могли отвезти Семена Львовича. Марина прочесывала базы данных, выискивая любые аномалии — зарегистрированные частные клиники, заброшенные склады, арендованные гаражи, связанные с подставными фирмами фонда. Егор обзванивал старые контакты, пытаясь уловить слухи о внезапных «активах». Илья молча сидел, уставившись в стену, его вина превратилась в тяжелый, неподвижный камень в груди.

Именно в этот момент тишины, глубокой ночью, на один из «чистых» телефонов пришло сообщение. Не звонок. Текст. С незнакомого номера.

Марина, сидевшая за мониторами, вздрогнула.
— Илья… сообщение.

Все собрались вокруг. На экране горели лаконичные, безэмоциональные слова:

«У вас есть то, что нам нужно. У нас есть то, кто вам дорог. Архивариус жив. Пока. Вы пришлете все материалы по проекту „Ломоносов“: расшифровки, формулы, образцы. Ждем инструкций по обмену. Попытка слежки или привлечения внимания = смерть заложника. У вас 24 часа. Ответьте на этот номер.»

Сообщение пришло с зашифрованного мессенджера. Попытка Марины мгновенно отследить номер уперлась в глухую стену.

— Это он, — прошептал Егор. — Громов. Работает чисто.

Елена сжала руку Ильи.
— Он жив… Семен Львович жив…

— Пока, — мрачно парировал Егор. — Это стандартная тактика. Держат надежду, чтобы мы играли по их правилам.

Илья медленно поднял голову. Его лицо было изможденным, но глаза горели холодным огнем.
— Они хотят обменять жизнь старика на оружие, способное поработить миллионы.

— У нас нет выбора! — воскликнула Елена. — Мы не можем позволить ему умереть!

— А можем ли мы отдать им эти материалы? — жестко спросил Илья. — Зная, что они с ними сделают? Мы становимся соучастниками. Мы предаем Алексея, Петра… и всех, кто может пострадать потом.

— Значит, мы идем на обмен, но готовим засаду, — сказал Егор. — Классика. Назначаем место, подставляем фальшивые материалы, выкупаем старика и берем Громова с поличным.

— Он не дурак, — покачала головой Марина. — Он выберет место. И он придет не один. И у него будут свои наблюдатели. Любая наша подготовка будет замечена.

— Тогда что? — с отчаянием в голосе спросила Елена. — Мы просто отдадим им все?

Илья встал и подошел к окну, глядя на ночной город. Он чувствовал тяжесть взглядов своих друзей на своей спине. На нем лежало решение. Отдать — стать соучастником преступления против человечности. Не отдать — подписать смертный приговор невинному старику.

Он обернулся. Его лицо было решительным.
— Мы не отдадим им ни строчки.

В комнате повисло изумленное молчание.
— Но… Семен Львович… — начала Елена.

— Мы его спасем, — твердо сказал Илья. — Но не ценой сдачи. Громов требует все материалы. Значит, он считает, что мы ими располагаем. Он не знает, что оригиналы формулы уничтожены, а у нас лишь копии с ошибками. Он не знает, что у нас нет образцов минерала. Он действует наверняка.

Он посмотрел на Марину.
— Мы можем создать «идеальную» цифровую копию. Полный архив. С формулами Ломоносова, данными Виноградова, выводами Алексея. Все, что они хотят. Но с одним условием.

— Каким? — спросил Егор.

— Мы встроим в файлы «маячок», — сказала Марина, уже понимая мысль Ильи. — Не для слежки. Это рискованно. А… цифровую подпись. Неудаляемую метку, которая докажет, что эти материалы были похищены у нас. Мы создадим доказательство их шпионажа и кражи интеллектуальной собственности.

— Именно, — кивнул Илья. — Мы отдадим им не ключ к власти. Мы отдадим им доказательство их преступления. Упакованное в красивую обертку. А тем временем… мы используем обмен как прикрытие.

— Для чего? — не поняла Елена.

— Для того, чтобы найти, где они держат Семена Львовича, пока все их внимание приковано к обмену, — пояснил Илья. — Они будут сосредоточены на сделке. Их наблюдатели будут следить за нами. Это наш шанс проникнуть в их тыл.

— Это безумие, — прошептал Егор. — Разделять силы… Риск колоссальный.

— Другого выхода нет, — отрезал Илья. — Мы не можем победить их, играя по их правилам. Мы должны изменить игру. Егор, ты ведешь группу на обмен. Ваша задача — тянуть время, имитировать передачу, но ни в коем случае не отдавать настоящие данные, пока мы не даем сигнал. Марина, ты создаешь цифрового «троянца» и ищешь слабину в их обороне — ищешь, где старик. Я возьму команду и пойду в лоб. Мы найдем его.

— А я? — спросила Елена.

— Ты — наше официальное лицо, — сказал Илья. — Ты свяжешься с Громовым. Ты будешь вести переговоры. Ты должна быть убедительной, напуганной, готовой на все, чтобы спасти человека. Это твоя роль.

Он обвел всех взглядом.
— Это наш самый большой риск. Но это и наш единственный шанс спасти Семена Львовича и не предать все, за что мы боремся. Мы идем на ультиматум. Но на наших условиях.

Он взял телефон, чтобы ответить Громову. Его пальцы не дрожали.
«Согласны. Готовим материалы. Ждем ваших инструкций по обмену. Подтвердите, что заложник жив и невредим. Без доказательств — никакой сделки.»

Он отправил сообщение и отложил телефон. Игра началась. Самая опасная игра в их жизни. Они шли на паутину, сплетенную Громовым, но несли с собой собственный нож, чтобы разрезать ее изнутри. Теперь все зависело от того, чье мастерство окажется выше. И чья воля окажется сильнее.
ГЛАВА 39. СПАСАТЕЛЬНАЯ ОПЕРАЦИЯ
Ответ Громова пришел через час. Короткое видео. Семен Львович сидел на металлическом стуле на фоне голой бетонной стены. Лицо его было бледным, под левым глазом — свежий синяк. Но глаза, за которыми всю жизнь стояла мудрость архивариуса, смотрели в камеру с немым упреком и достоинством.

— Жив, — прошептал голос за кадром. Голос Громова. — Остальное зависит от вас. Инструкции вы получите за час до обмена.

Видео оборвалось.

Этого хватило. Марина, используя запись, запустила сложнейший аудиоанализ. Она отфильтровывала фоновые шумы, выискивая малейшую зацепку — гудки машин, отдаленные гудки поезда, лай собаки, капли воды. Все, что могло указать на местоположение.

— Бетонное помещение. Глухое. Но вот здесь… — она усилила едва слышный ритмичный стук. — Это… похоже на работу компрессора. Холодильного оборудования. И… капли. Четкие, металлические. Конденсат на металлических поверхностях.

— Промышленный холодильник? Склад? — предположил Егор.

— Морг, — мрачно сказал Илья. Все посмотрели на него. — Частная клиника или заброшенный морг. У «Vogel Pharma» есть интересы в крионике и экспериментальной медицине. У них могли быть такие объекты.

Марина сузила круг поиска. Она сопоставляла данные о промышленных зонах, объектах, купленных через подставные фирмы, и местах, где могли быть установлены мощные холодильные агрегаты. И она нашла его. Заброшенный патолого-анатомический корпус старой городской больницы, проданный пять лет назад частной компании-призраку, которая, в свою очередь, была связана с офшором из цепочки «Vogel Pharma».

— Вот он, — она вывела на экран план здания. — Северная промзона. Корпус стоит особняком. Подходы открытые, но с одной стороны — старые гаражи. Можно подобраться.

План был безумным. Пока Елена и Егор готовились к фиктивному обмену, оттягивая на себя внимание Громова и его людей, Илья, Марина и группа бывших спецназовцев Егора должны были проникнуть в логово.

22:00. Северная промзона.

Илья, закутанный в темную одежду, прижимался к ржавому борту грузовика, стоявшего в ряду таких же развалин. Рядом с ним — двое «волков» Егора, Сергей и Виктор, с лицами, не выражающими ничего, кроме готовности к действию. Марина осталась в фургоне в километре от точки, обеспечивая связь и наблюдая через дрон с тепловизором.

— Группа «Альфа» на позиции, — тихо доложил Сергей в радиомикрофон. Имелась в виду группа Елены и Егора, вышедшая на виртуальный «обмен» в другом конце города.

— В здании три тепловых сигнала, — донесся голос Марины. — Один — неподвижный, вероятно, заложник. Два — активных, патрулируют первый этаж. Вход через западный торец. Там меньше обзора.

Они двинулись, бесшумные, как тени. Виктор, мастер взлома, справился с заржавевшей задней дверью за тридцать секунд. Внутри пахло плесенью, дезинфекцией и холодом. Воздух был неподвижным и мертвым.

Илья, с пистолетом в руке (давно не держал оружия, и оно казалось чужим и тяжелым), шел за Сергеем. Они двигались по коридору, ориентируясь на схему в планшете Ильи и подсказки Марины.

— Правый поворот, двадцать метров. Цель — в конце коридора, дверь с красным крестом. Осторожно, один из патрульных в соседнем коридоре.

Сергей жестом остановил группу, прислушался. Шаги. Ровные, неторопливые. Охранник. Он прошел в соседний коридор, даже не глянув в их сторону.

Рывок. Распахнули дверь с красным крестом.

Комната была похожа на старую лабораторию. В центре, на том самом металлическом стуле, сидел Семен Львович. Его руки были скручены за спиной пластиковыми хомутами. Увидев их, он широко раскрыл глаза, но не издал ни звука.

В углу, у стены, дремал второй охранник. Он вскочил, но Сергей был быстрее. Короткий, точный удар — и охранник грузно осел на пол.

Виктор быстро перерезал хомуты. Семен Львович потер запястья, его руки дрожали.

— Илюша… — прошептал он.

— Все хорошо, Семен Львович, мы вас вытащим, — Илья поддержал старика, с облегчением видя, что тот может стоять.

— Группа «Альфа», как у вас? — тихо спросил Илья в радио.

— Тянем время, — доложил Егор. — Громов здесь. Холодный как лед. Ждет. Но долго ждать не станет.

— У нас цель. Выдвигаемся.

Они двинулись обратно тем же путем. Но удача отвернулась от них. Патрульный, вернувшись в свой коридор, заметил открытую дверь лаборатории и отсутствие напарника. Он не стал кричать. Он открыл огонь.

Выстрел грохнул в тишине, как взрыв. Пуля пробила стену в сантиметре от головы Виктора.

— Контакт! — крикнул Сергей, отталкивая Илью и Семена Львовича в боковой проем.

Завязалась перестрелка. Короткая, яростная. Сергей и Виктор работали слаженно, прикрывая отход. Второй охранник был обезврежен, но успел поднять тревогу.

— Марина, нужен путь отхода! — крикнул Илья в радио, прикрывая Семена Львовича своим телом.

— Восточный выход! Через старый гараж! Я подъезжаю!

Они бежали по коридорам, спотыкаясь о хлам, слыша за спиной крики и выстрелы. Сергей получил ранение в руку, но продолжал прикрывать их.

Вырвались на улицу через разбитую дверь гаража. Навстречу им, с выключенными фарами, мчался их фургон. Марина за рулем, с белым от напряжения лицом.

Они ввалились внутрь. Фургон рванул с места, прежде чем двери закрылись.

— Группа «Альфа», отход! — скомандовал Илья в радио. — Задание выполнено!

В ответ послышался лишь сдавленный вздох и голос Егора, полный ярости:
— Громов скомандовал отступление своим. Понял, что его обвели. Илья… он что-то сказал. «Скажите Прохорову — игра только начинается».

Илья откинулся на сиденье, закрыв глаза. Они спасли Семена Львовича. Они не отдали врагу секрет. Но они показали все свои карты. И разозлили зверя. Громов теперь знал, что они способны на прямое действие. И его ответ будет беспощадным.

Он посмотрел на Семена Львовича. Старик дрожал, но был жив. Это была победа. Но пахла она не триумфом, а порохом и кровью. И предчувствием еще большей бури.
ГЛАВА 40. РАНЕНИЕ
Отход группы «Альфа» с места фиктивного обмена превратился в ад. Громов, поняв, что его провели, отдал приказ не просто отступать, а нанести ответный удар. Его люди, до этого остававшиеся в тени, открыли шквальный огонь по машине Егора и Елены.

Пули звонко били по бронированным стеклам и кузову. Егор, сидевший за рулем, резко маневрировал, пытаясь вырваться из переулка на освещенную улицу.

— Прижимайся как можно ниже к сиденью! — крикнул он Елене, сам пригнувшись к рулю.

Она, бледная как полотно, вжалась в сиденье, но не кричала. Ее пальцы впились в кожаную обивку.

Резкий поворот, скрежет шин. И в этот момент боковое стекло, не такое прочное, как лобовое, треснуло от очереди из автоматического оружия. Осколки брызнули внутрь. Егор резко дернулся и хрипло выругался.

— Егор! — вскрикнула Елена, видя, как его левое плечо моментально пропиталось темным пятном.

— Пустяки, — скрипуче прошипел он, одной рукой продолжая управлять машиной, выезжая на оживленный проспект и теряясь в потоке машин. Преследователи отстали, не рискнув продолжать стрельбу при свидетелях.

Через пятнадцать минут они были в безопасном гараже, примыкающем к их новому, засекреченному штабу. Илья, Марина и уже пришедший в себя Семен Львович ждали их, напряженные и испуганные.

Дверь машины открылась, и Егор тяжело выбрался наружу, прижимая окровавленную руку к груди. Его лицо было серым от боли, но он держался.

— Чертова помеха… — пробормотал он, пошатываясь.

Илья бросился к нему, подхватил под руку.
— Где ранен?

— Плечо, навылет, кажется, — Егор скривился. — Кость цела. Повезло.

Елена выскочила с другой стороны, ее руки были в крови — она пыталась зажать рану во время дороги.
— Нужен врач! Сейчас же!

— Никаких врачей, — резко оборвал ее Илья. — Слишком рискованно. Марина, аптечка. Серьезная.

Марина, не говоря ни слова, кинулась к шкафу и вытащила большой металлический чемодан с красным крестом. Она прошла базовые курсы полевой медицины — на такой случай.

Уложили Егора на импровизированную кушетку, расстегнули куртку. Рана была неприятной, но не смертельной. Пуля прошла насквозь, разорвав мышцы, но не задев основных артерий и кость.

Илья, сжав зубы, принялся за дело. Его руки, привыкшие к тонкой работе с хрупкими документами, теперь действовали с вынужденной, жестокой точностью. Дезинфекция, остановка крови, давящая повязка. Егор стиснул зубы, по его лицу пот катился градом, но он не издал ни звука.

Елена стояла рядом, подавая бинты и медикаменты, ее лицо было искажено смесью ужаса и ярости. Она смотрела на кровь, на страдальческое лицо Егора, и в ее глазах горело понимание — это мог быть любой из них. Это мог быть Илья. Или она сама.

Марина обеспечивала свет и стерильность, ее обычно невозмутимое лицо было напряжено. Она молча делала свое дело, но в ее глазах читалась та же мысль, что и у всех: грань между жизнью и смертью оказалась тоньше папиросной бумаги.

Когда самое страшное было позади и Егор, под действием обезболивающего, наконец расслабился, в помещении воцарилась тишина. Напряженная, но уже не враждебная. Общая.

Илья отступил на шаг, вытирая окровавленные руки о полотенце. Он посмотрел на бледное, но спокойное лицо Егора, на перепачканную кровью одежду Елены, на серьезные лица Марины и Семена Львовича.

— Простите, — тихо сказал он, обращаясь ко всем. — Я повел нас по этому пути. Я не думал, что будет так… близко.

— Заткнись, архивариус, — хрипло прорычал Егор, не открывая глаз. — Ты ничего не заставил меня сделать. Я сам пошел. Мы все сами пошли. И будем идти дальше.

— Он прав, Илья, — тихо сказала Елена. Ее голос дрожал, но был твердым. — Мы команда. До конца.

Марина молча кивнула. Семен Львович, сидя в углу, смотрел на них с грустью и гордостью.

Илья почувствовал, как в его груди что-то сжимается. Не страх. Не вина. Нечто иное. Сила. Тяжелая, как свинец, и прочная, как сталь. Они прошли через огонь. Они пролили кровь. И это связало их прочнее любых клятв.

Он подошел к Елене, все еще дрожащей, и положил руку ей на плечо. Она прикрыла его ладонь своей.

— Хорошо, — просто сказал Илья. — Тогда мы идем дальше. Все вместе.

Ранение Егора стало клятвой, скрепленной кровью. Они больше не группа людей, объединенных общей целью. Они стали единым организмом. И любая боль одного из них отныне была болью всех. Любая угроза одному — угрозой всем.

И это делало их сильнее, чем когда-либо. Сильнее, чем все деньги Крюкова и все пули Громова.
ГЛАВА 41. ПРИЗНАНИЕ КРЮКОВА
Это случилось через три дня после операции. Глубокой ночью, когда город затихал, а в их новом, тщательно укрытом штабе царила напряженная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием раненого Егора, раздался тихий, но настойчивый стук в дверь. Не в межкомнатную, а в черный, неопознаваемый вход с заднего двора, известный лишь им.

Марина, дежурившая у мониторов, замерла. Никаких предупреждений, никаких сигналов о слежке. Камеры показывали одну-единственную фигуру в темном плаще, без свиты, без оружия в руках.

— Илья, — тихо позвала она. — К нам. Один.

Илья, дремавший в кресле рядом с Егорем, мгновенно вскочил. Он подошел к монитору и сжал кулаки. Это был он. Вадим Крюков. Но не тот ухоженный, уверенный в себе титан, что появлялся на экранах. Его лицо было осунувшимся, небритость темнела на щеках, а в некогда безупречном костюме виднелись морщины. Он стоял, опустив голову, и в его позе читалась не опасность, а глубокая, всепоглощающая усталость.

— Открывать? — спросила Марина, ее пальцы замерли над клавиатурой, готовые в случае чего активировать систему экстренного оповещения.

Илья смотрел на изможденное лицо человека, отдававшего приказы об убийствах. И видел в нем что-то неуловимо знакомое. Отчаяние.

— Открой, — тихо сказал он. — Но будь начеку.

Дверь отворилась. Крюков вошел внутрь, его взгляд скользнул по аскетичному помещению, по бледному лицу Марины, по Илье, стоявшему посередине комнаты со скрещенными на груди руками.

— Прохоров, — голос Крюкова был прерывистым и хриплым, лишенным привычного бархатного тембра. — Мы должны поговорить. Без масок.

— Вы пришли не в маске? — холодно парировал Илья. — А где ваш «молот», господин Крюков? Где Громов?

— Это не его дело. Это… мое. — Крюков сделал шаг вперед, и его руки, обычно такие уверенные, беспомощно повисли вдоль тела. — Я пришел, потому что… потому что вы были правы. В своем безумии. Вы копаете в правильном направлении.

Илья молчал, давая ему говорить.

— Вы думаете, я монстр? — Крюков горько усмехнулся, и в его глазах блеснули слезы. Илья с изумлением понял, что они настоящие. — Я… я просто любящий муж. Отчаявшийся муж.

Он опустился на ближайший стул, будто ноги подкосились под ним.

— Вы знаете про Алису? — он посмотрел на Илью, и в его взгляде была бездна боли. — Она… она была всем. Светом. А потом этот свет начал гаснуть. Сначала понемногу. Потом… все быстрее. Депрессия, говорили врачи. Неизлечимая. Она перестала есть, говорить, реагировать. Просто сидела и смотрела в стену. Я терял ее. С каждым днем.

Он сжал виски пальцами.

— Я пытался спасать ее, как мог. Вкладывал в это любые деньги. Лучшие клиники мира, специалисты, экспериментальные методы. Все без толку. А потом… потом я наткнулся на старые архивы. На исследования Ломоносова. Сначала это была просто отчаянная попытка ухватиться за соломинку. Но чем глубже я копал, тем больше понимал… он что-то знал. Что-то настоящее. Он нашел способ влиять на душу. На разум.

— И вы решили это повторить, — безжалостно закончил Илья. — Не думая о последствиях.

— Я думал только о ней! — крикнул Крюков, и его голос сорвался. — Я хотел вернуть ее! Любой ценой! Да, я финансировал исследования. Да, я нанял Громова, чтобы он обеспечивал безопасность, чтобы конкуренты не украли… — он замолчал, понимая, как это звучит.

— Безопасность? — Илья шагнул к нему. — Вы называете убийство Алексея Белых «безопасностью»? Расправу над его племянником? Похищение и пытки невинного старика?

Крюков сжался, будто от удара.

— Алексей… он сам пришел ко мне. Был одержим, как и я. Он хотел славы, признания. Я предложил ему ресурсы. А потом… потом он испугался. Захотел все обнародовать. Говорил, что это слишком опасно… Громов… Громов действовал по своему усмотрению. Я не отдавал приказ…

— Но вы и не остановили, — ледяным тоном сказал Илья. — Вы позволили ему стать вашим палачом. Ради чего? Ради чего все это, Крюков? Вы получили свой кристалл? Вы вернули ей разум?

Крюков поднял на него глаза, и в них было столько муки, что Илья невольно отступил.

— Получил, — прошептал Крюков. — Несовершенный прототип. Я… я испытал его на ней. — Он закрыл лицо руками. — Она перестала смотреть в стену. Она стала… улыбаться. Послушная, тихая, как ангел. Но это не она. Это не моя Алиса. Это кукла. И я понял… Ломоносов был прав. Это дьявольское искушение. Я не вернул ее. Я уничтожил последнее, что от нее оставалось.

В комнате повисла гробовая тишина. Исповедь Крюкова, отравленная эхом его преступлений, была ужасающей в своем трагизме.

— И теперь? — тихо спросил Илья. — Что теперь? Вы пришли за отпущением грехов?

— Я пришел, чтобы остановить это, — Крюков выпрямился, и в его глазах, наконец, вспыхнула искра чего-то, кроме отчаяния. — Я не могу вернуть Алису. Но я могу не допустить, чтобы это повторилось с кем-то еще. Громов… он уже не слушает меня. Он и его хозяева из «Vogel Pharma»… они видят в технологии только оружие. Они хотят его завершить. А я… я создал монстра, которого не могу контролировать.

Он посмотрел на Илью с мольбой.

— Помогите мне. Помогите остановить их. У меня есть информация. Доступ. Я могу быть вашим источником внутри.

Илья смотрел на сломленного человека перед ним. Он видел в нем и преступника, и жертву. И понимал, что это, возможно, их единственный шанс. Но доверять ему было все равно, что играть с гремучей змеей.

— Почему мы должны вам верить? — спросил Илья. — После всего, что вы сделали?

— Потому что я больше не могу этого выносить, — просто ответил Крюков. — И потому что я единственный, кто знает, как найти «Лабораторию». Место, где они сейчас работают. Где Громов пытается воссоздать формулу. Остановите их. Ради Алисы. Ради всех, кого это может коснуться.

Илья медленно кивнул. Это не было актом прощения. Это был тактический расчет. Враг его врага…

— Хорошо, — сказал он. — Говорите. Но знайте: один неверный шаг, одна ложь — и никакая жалость к вашей жене не спасет вас.

Крюков кивнул, и в его глазах читалось странное облегчение — облегчение человека, который наконец-то сбросил тяжелую, ядовитую маску и готов к расплате. Союз с дьяволом был заключен. Теперь предстояло решить, кто кого использует в этой смертельной игре.
ГЛАВА 42. РАСКОЛ В СТАНЕ ВРАГА
Признание Крюкова повисло в воздухе штаба «Архивной правды» неразрешимым парадоксом. Враг предложил союз. Палач просил о помощи. Илья чувствовал, как почва уходит из-под ног. Любая стратегия, построенная на этом шатком альянсе, могла в мгновение обрушиться.

— Он врет, — хрипло проговорил Егор, сжимая здоровой рукой подлокотник кресла. Его рана ныла, но боль была несущественна по сравнению с яростью. — Разыгрывает спектакль. Выманивает нас на открытое место.

— А если нет? — возразила Елена. Она смотрела на запись с камеры, где Крюков рассказывал о жене. В его глазах была подлинная мука. — Его боль… она настоящая. Я как журналист вижу фальшь за версту. Это не фальшь.

— Боль — болью, а Громов с его людьми — это реальность, — мрачно сказал Илья. — Крюков говорит, что потерял над ними контроль. Нам нужно это проверить. Узнать, где проходит трещина между ними.

Марина, не отрываясь от мониторов, кивнула.
— Крюков передал данные своей «Лаборатории». Старый биохимический завод под Звенигородом. Но если он прав и Громов действует самостоятельно, то Громов уже знает о визите Крюкова к нам. И готовится.

— Значит, нужно спровоцировать их, — заключил Илья. — Заставить их проявить себя. Показать, кто чего хочет на самом деле.

План был рискованным до безрассудства. Используя переданные Крюковым коды, они инициировали фиктивный сбой в системе безопасности завода — сигнал тревоги о «несанкционированной попытке доступа к серверам с данными Ломоносова». Илья рассчитал, что это вызовет две разные реакции.

И они не ошиблись.

Марина, взломав внутреннюю систему наблюдения завода, вывела картинку на большой экран. Они видели все как на ладони.

В кабинете главного управляющего, том самом, что по легенде занимал Крюков, возникла фигура Громова. Он был спокоен, как всегда, но в его движениях читалась собранность хищника, учуявшего добычу. Он отдавал приказы в мобильное переговорное устройство, используя открытый текст.

— Группа «Альфа», занять периметр. Никого не выпускать. Группа «Бета», консервация всех исследовательских данных. Приоритет — полное извлечение серверов. Протокол «Новый свет».

— «Новый свет»? — переспросила Елена. — Что это?

— Кодовое название для экстренной эвакуации всех исследований, — тихо сказала Марина. — Он не собирается ничего защищать. Он готов бросить объект, но забрать самое ценное — данные.

В этот момент дверь в кабинет распахнулась. На пороге стоял Крюков. Его лицо было искажено гневом и неверием.

— Что ты делаешь, Сергей? — его голос дрожал. — Я не отдавал приказа об эвакуации!

Громов медленно повернулся к нему. На его лице не было ни удивления, ни почтения. Лишь холодное, отстраненное презрение.

— Ситуация изменилась, Вадим Сергеевич. Вы… утратили объективность. Ваши личные амбиции поставили под угрозу весь проект.

— Мой проект! — вспыхнул Крюков. — Я его создал! Я его финансирую! И я приказываю тебе остановиться!

Громов покачал головой, словно сожалея о наивности ребенка.
— Вы финансировали. Раньше. Теперь проект перешел в фазу реализации. Им интересуются наши партнеры. Они вложили слишком много, чтобы позволить вам его похоронить из-за сантиментов.

— Партнеры? — Крюков сделал шаг вперед. — «Vogel Pharma»? Так это правда? Ты работаешь на них? Прямо у меня под носом?

— Я работаю на успех, — парировал Громов. — Вы хотели исцелить свою жену. Благородно. Но наивно. Технология, которую мы создаем, перевернет мир. Она даст контроль. Настоящий контроль. А вы хотите спрятать ее в чулане, потому что ваш личный эксперимент провалился.

— Это не провал! Это преступление! — закричал Крюков. — Я видел, что она делает с людьми! Мы создаем оружие!

— Мы создаем будущее, — холодно поправил Громов. — И вам решать, Вадим Сергеевич, будете ли вы частью этого будущего… или его издержкой.

Он бросил на Крюкова долгий, оценивающий взгляд.
— Ваше отсутствие сегодня вечером было весьма показательным. Думаю, наши партнеры примут это к сведению.

Громов развернулся и вышел, оставив Крюкова одного в опустевшем кабинете. Тот стоял, опустив голову, его плечи тряслись. От ярости? От отчаяния? Сложно было сказать.

Наблюдая за этой сценой, команда Ильи обменялась многозначительными взглядами.

— Раскол, — констатировал Илья. — Полный и окончательный. Крюков стал для них угрозой. Лишним звеном.

— А Громов… он уже не просто наемник, — добавила Елена с отвращением. — Он — идеолог. Он верит в это.

— Хуже того, — сказала Марина, переключая вид камеры на подземный гараж, где грузили серверные стойки в бронированные фургоны. — Он действует по собственной инициативе. «Vogel Pharma» уже здесь. Они забирают все. И Громов — их главный исполнитель.

Егор мрачно усмехнулся.
— Значит, так. Наш новый «союзник» — это загнанный в угол раскаявшийся грешник. А наш старый враг превратился в фанатика с миссией и армией. Положение просто замечательное.

Илья смотрел на экран, где Крюков в одиночестве стоял в своем кабинете, словно на тонущем корабле. Их расчет оправдался. Они получили раскол в стане врага. Но то, что они увидели, было страшнее, чем они предполагали. Громов был не просто опасен. Он был одержим. И теперь у него были все данные и поддержка транснациональной корпорации.

Война вступала в новую, решающую фазу. И им предстояло сражаться на два фронта: против фанатика с оружием апокалипсиса и против его создателя, чьи мотивы были отравлены виной и отчаянием. И доверять теперь они могли только друг другу.
ГЛАВА 43. ДВОЙНАЯ ИГРА
Илья долго смотрел на застывшее изображение Крюкова в опустевшем кабинете. В его глазах не было ни капли жалости. Была лишь холодная, отточенная расчетливость. Раскол в стане врага был фактом. Теперь предстояло превратить его в оружие.

— Он в отчаянии, — тихо проговорил Илья, обращаясь к команде. — А отчаянные люди совершают ошибки. Или идут на неожиданные поступки.

— Ты же не серьезно предлагаешь нам доверять ему? — Егор попытался приподняться на койке, но боль в плече заставила его сдавленно выругаться. — Он только что признался, что превратил свою жену в овощ! Он убийца, Илья!

— Я не предлагаю доверять, — парировал Илья. — Я предлагаю использовать. Он хочет спасти то, что осталось от жены. Громов хочет продать технологию. Их цели больше не совпадают. Это наше окно.

— Окно в ад, — мрачно проворчал Егор. — Он заманит нас в ловушку, и Громов перестреляет нас, как уток в тире.

— Возможно, — не стал спорить Илья. — Но что у нас есть еще? Силы? Ресурсы? Мы — горстка людей против международной корпорации и ее частной армии. Наше единственное преимущество — знание и гибкость. Мы должны играть на их противоречиях.

Он повернулся к Елене.
— Ты видела его глаза. Ты веришь, что его боль настоящая?

Елена медленно кивнула, ее собственное лицо было серьезным.
— Да. Но это не значит, что он не попытается нас предать, если это спасет его жену. Его моральный компас сломлен.

— Значит, мы должны предложить ему то, чего не может предложить Громов, — сказал Илья. — Не просто уничтожение технологии. Шанс на искупление. Шанс спасти Алису. Не с помощью кристалла, а вопреки ему.

Он взял один из чистых телефонов и набрал номер, который оставил Крюков.

Тот снял трубку почти мгновенно, его голос был прерывистым от тревоги.
— Прохоров?

— Слушайте внимательно, — начал Илья, не тратя времени на предисловия. — Громов вас предал. Вы для него — угроза. Как и мы. У вас один шанс выжить и попытаться исправить то, что натворили.

На том конце провода наступила тишина, полная напряженного ожидания.

— Я предлагаю сделку, — продолжал Илья. — Вы помогаете нам остановить Громова и уничтожить все исследования. А мы… мы поможем вам найти способ помочь вашей жене. Настоящей помощью, а не этой… куклой, которую вы создали.

— Как? — голос Крюкова дрогнул. — Врачи говорят, что это невозможно…

— Врачи не знали, с чем имеют дело, — резко перебил Илья. — Мы знаем. Мы знаем природу того, что с ней сделали. Возможно, это даст нам ключ к обратному процессу. Это ваш единственный шанс, Крюков. Не на сомнительное прощение, а на действие. Помогите нам остановить это безумие, и мы сделаем все, чтобы вернуть вашей жене ее личность.

Илья не был уверен, возможно ли это на самом деле. Но он видел единственную ниточку, за которую мог ухватиться отчаявшийся человек. И он предложил ее.

Молчание на другом конце провода затянулось. Слышно было лишь тяжелое дыхание Крюкова.

— Что вам нужно? — наконец выдохнул он.

— Информация. Реальная. Не та, что вы уже дали. Расписание перемещений Громова, коды доступа к системам, которые он еще не сменил, слабые места в его новой команде. Все, что может помочь нам нанести удар. И… вам нужно будет отвлечь его в решающий момент.

— Он убьет меня, если заподозрит неладное, — тихо сказал Крюков.

— Он убьет вас в любом случае, — безжалостно констатировал Илья. — Вы стали свидетелем. Вы знаете слишком много. Ваш выбор — умереть, как кролик, или попытаться нанести ответный удар. Ради Алисы.

Слово «Алиса» подействовало, как удар тока.
— Хорошо, — прошептал Крюков. — Я согласен. Но… обещайте мне. Обещайте, что попытаетесь ей помочь.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — честно ответил Илья. Он не мог обещать большего.

Он положил трубку и обернулся к команде. Их лица были напряжены.

— Ну что, — хрипло проговорил Егор. — Теперь мы в двойной игре. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, архивариус.

— Я знаю, что иного выхода у нас нет, — тихо ответил Илья. — Теперь мы идем по лезвию бритвы. С одной стороны — фанатик с оружием. С другой — отчаявшийся предатель. И только мы стоим между ними и миром, который они хотят перекроить.

Он посмотрел на экран, где уже маячили схемы завода в Звенигороде, которые начал передавать Крюков.

— Готовьтесь. Конец игры близок. И нам предстоит сделать самый опасный ход.
ГЛАВА 44. ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Громов не был человеком эмоций. Он был функцией. И когда его внутренние датчики угрозы зафиксировали множественные аномалии — несанкционированный доступ Крюкова к секретным протоколам, странную пассивность его личной охраны, задержку в отчетах с нескольких постов наблюдения — его процессор принял единственно верное решение. Угроза превысила допустимый порог. Протокол «Самум» — полное стирание.

Он стоял в святая святых — подземной лаборатории на территории завода. Вокруг в герметичных боксах мерцали пробирки с растворами, лежали стерильные пластины с напылением демидовита, гудели серверные стойки, хранившие терабайты данных. Целый год работы. Цена десятков жизней.

Без малейшей тени сожаления Громов набрал код на панели у стены. Раздался резкий, пронзительный вой сирены. Красный свет залил помещение.

— Инициирован протокол «Самум», — его голос был ровным, как всегда. — Полное уничтожение активов. Время до детонации — пятнадцать минут.

Он подошел к главному серверу, извлек из портала несколько узких карт памяти — самое ценное, сырые данные последних экспериментов. Все остальное было расходным материалом.

В этот момент его рация взорвалась голосами.
— Сергей Викторович! Что происходит? Система блокирует двери!
— Мы не можем эвакуировать оборудование!
— Где Крюков? Он не отвечает!

Громов отключил канал. Они тоже были расходным материалом. Пушечное мясо, прикрывавшее его отход.

Он направился к бронированному сейфу, где хранились физические образцы. Единственный работающий прототип «Кристалла счастья» и несколько грамм чистейшего демидовита.

***

В своем штабе команда Ильи наблюдала за этим адом через камеры, доступ к которым сохранил Крюков.

— Он все стирает! — крикнула Марина, ее пальцы летали по клавиатуре в тщетной попытке создать бэкап. — Данные исчезают безвозвратно! Физическое уничтожение!

На экране Громов, невозмутимый, как скала, закладывал в небольшой термостойкий контейнер несколько пробирок и плоский кристалл в свинцовой оправе.

— Образцы… — прошептал Илья. — Он забирает с собой образцы.

— А все остальное… все остальное он бросит, — с ужасом прошептала Елена. — Все доказательства. Убийств, экспериментов… все.

— И людей, — мрачно добавил Егор. Он уже стоял на ногах, игнорируя боль. — Он бросит здесь всех. Как свидетелей.

Илья смотрел на экран, и его охватывало совершенное бессилие. Они выиграли битву, расколов врага, но проигрывали войну. Громов, как скорпион, жалил самого себя, лишь бы не отдать победу противнику.

— Крюков, — резко сказал Илья в микрофон. — Где вы? Он активировал систему уничтожения!

Голос Крюкова в наушниках был полон паники.
— Я в своем кабинете! Двери заблокированы! Он меня запер!

— Взламывайте! Ищите путь к отступлению! — приказал Илья. Он понимал, что Крюков сейчас был их единственными глазами и ушами внутри.

На экране Громов, закончив упаковку, направился к запасному выходу — узкому тоннелю, ведущему к вертолетной площадке на поверхности. Он шел неторопливо, зная, что у него в запасе еще двенадцать минут.

— Он уйдет, — сдавленно произнесла Елена. — Он уйдет с образцами. И все начнется снова. В другом месте. С другими жертвами.

Илья сжал кулаки. Он не мог этого допустить. Но что он мог сделать? Штурм? За пятнадцать минут? Это было самоубийство.

И тут его взгляд упал на другую камеру. На ту, что показывала главный зал с серверами. И он увидел кое-что. Человека в лабораторном халате, который, рискуя жизнью, не бежал к выходу, а подбежал к одному из терминалов и начал что-то отчаянно вводить.

— Марина, увеличить! Кто это?

Марина приблизила изображение. Это был молодой ученый, его лицо было искажено ужасом, но в его глазах горела решимость.

— Это… доктор Орлов, — сказал Крюков в наушниках. — Один из ведущих химиков. Он… он был против последней фазы испытаний. Говорил, что это аморально.

На экране Орлов, обливаясь потом, вводил последнюю команду. И вдруг сирена смолкла. Красный свет сменился аварийным желтым. Надпись на главном табло сменилась: «Протокол „Самум“ отменен. Карантин. Полная герметизация объекта».

Громов, уже подходивший к выходу, замер. Он медленно повернулся. Его взгляд, холодный и безжизненный, уставился в ближайшую камеру, словно он видел сквозь нее того, кто посмел ему перечить. Впервые за все время на его лице появилась эмоция. Не ярость. Не страх. Легкое, почти незаметное раздражение. Как от назойливой мухи.

Он поднял свой пистолет и без колебаний выстрелил в панель управления дверью, ведущей обратно в лабораторный комплекс. Искорёжив металл и проводку, он развернулся и скрылся в тоннеле.

Двери остались заблокированными. Но и протокол уничтожения был остановлен.

— Он… он остановил его, — прошептала Елена, глядя на экран, где доктор Орлов в изнеможении опустился на пол.

— Ненадолго, — мрачно сказал Илья. — Громов ушел. Но он ушел без большей части данных. И без возможности их уничтожить. Он взял только самое ценное.

Он посмотрел на команду. В их глазах он видел ту же смесь поражения и надежды.

— Данные целы. Доказательства на месте. Но Громов на свободе. И у него есть образцы. И самое главное… — Илья перевел взгляд на экран, где был виден запертый в своем кабинете Крюков, — он знает, что мы идем.

Предательство Громова обернулось пирровой победой. Они сохранили доказательства, но выпустили в мир самого опасного носителя смертоносной технологии. И теперь им предстояло не просто раскрыть заговор, а начать охоту. Охоту на человека-призрака, у которого в руках был ключ от нового мирового порядка.
ГЛАВА 45. ФИНАНСОВЫЙ СЛЕД
После бегства Громова штаб погрузился в полную тишину. Они предотвратили тотальное уничтожение доказательств, но главный приз — сам Громов и образцы — ускользнул. Теперь он был где-то там, в ночи, с ключом к технологии, способной перевернуть мир. Ощущение было сродни тому, что остановили взрыв, но упустили террориста с детонатором в кармане.

— Он не исчезнет, — тихо сказал Илья, глядя на застывшие изображения с камер завода. — Ему нужны ресурсы. Люди. Оборудование. Чтобы продолжить работу.

— Значит, ему нужны деньги, — отозвалась Марина. Ее лицо, освещенное мерцанием мониторов, было сосредоточено. — Большие деньги. И он не будет ждать, пока «Vogel Pharma» снова его найдет. Он постарается стать независимым.

Она развернула клавиатуру и погрузилась в цифровые дебри. Если Громов был призраком в физическом мире, то в мире финансов он должен был оставить хоть какой-то след. Никто не мог действовать в вакууме.

Она начала с известного — счетов фонда «Наследие», которые уже были в ее базе. Но они, как и ожидалось, были чисты. Громов был слишком умен, чтобы пользоваться ими после бегства.

Тогда Марина пошла другим путем. Она знала примерные даты, когда Громов мог начать подготовку к своему «запасному выходу» — после провала с Крюковым. Она начала отслеживать все крупные транзакции, инициированные с подконтрольных фонду криптовалютных нод, ушедшие в неизвестном направлении. Это была работа на стыке финансового анализа и хакерского искусства.

И она нашла. Почти невидимую нить.

— Смотрите, — ее голос был ровным, но в нем слышалось напряжение. На главный экран вывелась сложная схема, напоминающая паутину. — Полгода назад. Первый транш. Пять миллионов евро. Ушел с одного из дочерних счетов фонда через цепочку из семи подставных фирм в Прибалтике и на Кипре. Конечный получатель… — она увеличила последний узел схемы, — компания-призрак, зарегистрированная на Каймановых островах. «Норд Стар Капитал».

— Пять миллионов? — присвистнул Егор. — Неплохо для страхового полиса.

— Это только начало, — продолжила Марина. Ее пальцы летали, открывая новые вкладки. — Вот, через месяц — еще десять. Потом пятнадцать. Все тем же маршрутом. А вот… — она остановилась на последней записи, датированной всего двумя неделями назад, — сорок миллионов долларов. Одним переводом.

В кабинете повисло ошеломленное молчание. Суммы были действительно астрономическими.

— Сорок… миллионов? — с трудом выдохнула Елена. — Но откуда? У Крюкова не было таких личных средств!

— Это не деньги Крюкова, — мрачно сказал Илья. — Это деньги «Vogel Pharma». Громов не просто готовил побег. Он годами обчищал карманы своих работодателей. Создавал себе войсковую кассу.

— И он ее получил, — кивнула Марина. — Все переводы прошли успешно. «Норд Стар Капитал» — это его личный кошелек. С такими деньгами он может купить все что угодно. Тихий остров. Лабораторию. Частную армию. Он может исчезнуть на годы и спокойно работать.

Она откинулась на спинку кресла, и в ее глазах читалась тревога.
— Мы ищем одного человека. А он теперь — государство в государстве. Со своим бюджетом. И своей армией, которую он сейчас нанимает.

Илья подошел к экрану, вглядываясь в схему, как в карту сокровищ, которая вела к их главному врагу.

— Он думает, что он в безопасности, — тихо произнес Илья. — Он думает, что деньги дают ему невидимость. Но он совершил ошибку.

— Какую? — спросил Егор.

— Он оставил след, — Илья ткнул пальцем в схему. — Деньги нельзя просто взять и потратить. Особенно такие. Ему придется их легализовать. Вкладывать. Переводить. Каждая такая операция — еще одна ниточка.

Он повернулся к Марине.
— Ты можешь настроить мониторинг? Отслеживать любые движения с этих счетов? Любые попытки обналичить, перевести, инвестировать?

— Могу, — кивнула Марина, уже набирая команды. — Но это как искать иголку в стоге сена. Мир велик.

— Но мы теперь знаем, что у иголки есть свой магнит, — возразил Илья. — Астрономические суммы. Мы ищем не мелкого мошенника. Мы ищем финансового левиафана. Рано или поздно он сделает неверный шаг. Потратит слишком много в одном месте. Купит то, что не должен. И мы его найдем.

Он посмотрел на команду. Усталую, измотанную, но не сломленную.

— Громов купил себе свободу. Но он же купил и время. Наше время. Теперь это гонка. Кто первым найдет кого. Охотник нашел след зверя. И этот след пахнет деньгами. Очень большими деньгами.
ГЛАВА 46. ОЧНАЯ СТАВКА
План был авантюрным, почти самоубийственным. Но иного выбора не оставалось. Позволить Громову скрыться в тени с образцами и деньгами означало проиграть войну. Они должны были выманить его на свет. Пусть ненадолго. Пусть ценой невероятного риска.

Используя финансовый след, Марина вычислила вероятного посредника Громова — адвоката из Цюриха, через которого проходили платежи «Норд Стар Капитал». Через него и передали предложение о встрече. Без гарантий иммунитета. Без обещаний сделки. Только разговор. «Окончательное урегулирование всех спорных вопросов».

Место выбрали нейтральное — частный зал в аэропорту Шереметьево, арендованный на подставную фирму. Территория России, что давало Егору хоть какие-то козыри. Но Громов был не из тех, кого можно напугать юрисдикцией.

Илья, Егор и Крюков вошли в стерильно чистый, звукоизолированный зал. Егор, бледный, но собранный, держал руку на кобуре под пиджаком. Крюков был похож на призрака — его дорогой костюм висел на нем, как на вешалке, а глаза бегали по углам. Илья, напротив, был спокоен. Его спокойствие было тяжелым и холодным, как глыба льда.

Громов вошел ровно в назначенное время. Один. В темном, неброском костюме, без галстука. Его взгляд, плоский и безжизненный, скользнул по ним, словно фиксируя угрозы. Он сел напротив, положил руки на стол. Пустые.

— Ну? — его голос был ровным, без интереса. — Вы хотели поговорить.

— Тебе предлагают шанс, Сергей, — начал Крюков, его голос дрожал. — Вернуться. Отдать образцы. Мы можем все исправить…

Громов медленно перевел взгляд на него, и в его глазах вспыхнуло что-то вроде презрительного любопытства.
— Вернуться? К кому? К тебе? К твоим слюнявым угрызениям совести? Ты отработанный материал, Вадим Сергеевич.

Крюков сжал кулаки, но не нашелся что ответить.

— Мы знаем про счета, — жестко вступил в разговор Илья. — «Норд Стар Капитал». Сорок миллионов. Хороший стартовый капитал. Но тебе не удастся их потратить.

Громов чуть склонил голову.
— Угрозы, Прохоров? От вас? Смешно.

— Не угроза. Констатация факта, — Илья положил на стол тонкую папку. — Все транзакции. Все маршруты. Мы передадим это в ФСБ, Интерпол, налоговые службы двадцати стран. Ты станешь самым разыскиваемым финансовым преступником. Ни один банк, ни один наемник не возьмут твои деньги. Ты загонишь себя в ловушку.

Впервые за всю встречу в глазах Громова мелькнуло нечто, похожее на оценку. Не страх, а пересчет вероятностей.

— Вы блефуете, — произнес он, но в его голосе уже не было прежней уверенности.

— Проверь, — парировал Илья. — Мы не просим тебя сдаться. Мы предлагаем альтернативу. Отдай нам образцы и данные. Исходные материалы. Мы гарантируем, что твои счета не тронут. Ты исчезнешь с тем, что успел накопить. Исчезнешь по-настоящему. Без охоты.

Громов смотрел на Илью, и в его холодном разуме, должно быть, шли сложные вычисления. Риск против выгоды.

— И что вы сделаете с технологией? — спросил он наконец. — Похороните ее, как этот плакса? — он кивнул на Крюкова.

— Уничтожим, — четко сказал Илья. — Окончательно и бесповоротно.

Громов усмехнулся. Сухо, беззвучно.
— Глупость. Вы держите в руках ключ от будущего. Будущее, где не будет войн. Где не будет преступности. Где каждый будет счастлив по принуждению. И вы хотите его уничтожить.

— Это не счастье, — встряла Елена, наблюдающая за всем через скрытую камеру. Ее голос, транслируемый через микрофон Ильи, прозвучал в зале. — Это рабство.

— Рабство — это хаос, боль, неопределенность, — парировал Громов, не меняя выражения лица. — Порядок, который мы можем создать, — это и есть истинная свобода. От страданий.

— От человечности, — тихо сказал Илья.

Они смотрели друг на друга через стол — архивариус, хранитель прошлого, и киллер, архитектор будущего. Две непримиримые идеи.

— Мое предложение остается в силе, — повторил Илья. — Образцы в обмен на твою финансовую неприкосновенность.

Громов медленно поднялся.
— Я подумаю.

— У тебя есть двадцать четыре часа, — сказал Егор, впервые открывая рот. Его голос был хриплым и опасным. — Потом мы начнем охоту. И мы найдем тебя. Уж поверь бывалому мусору.

Громов бросил на него короткий, оценивающий взгляд, кивнул и вышел из зала так же бесшумно, как и появился.

Когда дверь закрылась, Крюков тяжело рухнул на стул.
— Он не согласится. Никогда.

— Он прагматик, — возразил Илья, не отрывая взгляда от закрытой двери. — Он все просчитает. Шанс пятьдесят на пятьдесят.

— А если он не согласится? — спросил Егор.

— Тогда, — Илья повернулся к ним, и в его глазах горел холодный огонь, — мы выполним свое обещание. И охота начнется. Но теперь мы знаем его слабость. Он верит в свою миссию. И эта вера может заставить его совершить ошибку. Ошибку, которая станет для него последней.
ГЛАВА 47. РАЗОБЛАЧЕНИЕ
Часы на стене тикали. Секунды, отсчитываемые до истечения ультиматума, звучали в тишине штаба громче любых взрывов. Прошло двадцать три часа. Команда Ильи находилась в состоянии предельного напряжения. Марина не отрывалась от мониторов, выискивая любой сигнал от Громова — согласие, отказ, хоть что-то. Егор проверял оружие, его лицо было каменным. Илья молча сидел, уставившись в одну точку, перебирая в уме все возможные ходы их противника.

Крюков нервно похаживал по комнате. Его первоначальная надежда, что Громов прагматично примет их предложение, таяла с каждой минутой.

— Он не ответит, — наконец сорвался он. — Он уже улетел. Мы опоздали.

В этот момент на одном из защищенных каналов всплыло сообщение. Все замерли. Марина щелкнула, открывая его.

Это был не ответ на ультиматум. Это был голосовой файл. Без подписи. Но голос был узнаваем — ровный, металлический, голос Громова.

«Ваше предложение меня рассмешило, Прохоров. Вы, с вашими бумажками и вашими угрызениями совести, предлагаете мне, архитектору нового мира, сдаться? Вы думаете, я бежал, как крыса? Я не бежал. Я вышел на финишную прямую».

Илья нахмурился. Голос Громова звучал иначе. В нем не было прежней ледяной отстраненности. Сквозь ровный тон пробивалась странная, фанатичная нота.

«Вы все еще цепляетесь за старые парадигмы. „Vogel Pharma“… — в его голосе послышалось презрительное фырканье. — Жалкие аптекари, мечтающие о прибыли. Они были полезным инструментом на ранней стадии. Но миссия всегда была больше, чем деньги».

Крюков замер, его лицо вытянулось от непонимания.
— Что… что он говорит?

«Мои настоящие работодатели — продолжал голос, — это „Аegis Dynamic“. Частная военная корпорация. Вы не найдете ее в рейтингах Forbes. Мы не торгуем акциями. Мы торгуем будущим. Будущим, где войны заканчиваются до их начала. Где мятежи подавляются одним нажатием кнопки. Где воля целых народов становится податливой глиной в руках тех, кто обладает истинным знанием».

В штабе воцарилась гробовая тишина. «Аegis Dynamic». Это имя било по нервам куда сильнее, чем «Vogel Pharma». Это была одна из самых закрытых и могущественных ЧВК в мире, чьи интересы простирались от охраны нефтяных вышек до «консультирования» правительств малых стран.

— О Боже… — прошептала Елена. — Это… это уже не оружие. Это инструмент глобального контроля.

«Кристалл Ломоносова — не лекарство, — голос Громова звучал все громче, в нем слышалось неприкрытое торжество. — Это ключ. Ключ к системе нелетального, но абсолютного подавления. Представьте: бунтующий город. Вместо пуль и газа — направленный ультразвуковой импульс, несущий код кристалла. И через час толпа фанатиков превращается в смирное, улыбающееся стадо. Райское наслаждение по принуждению. Вечный мир, построенный на руинах свободной воли».

Крюков сдавленно ахнул и отшатнулся, будто от удара.
— Нет… Это кошмар… Я… я не для этого…

«Вы, Крюков, были слепцом, оплачивавшим фундамент собственной тюрьмы, — с ледяной насмешкой продолжил Громов. — Ваша жена стала первым успешным полевым тестом. Неудачным для вас. Успешным для нас. Мы доказали, что технология работает на индивидуальном уровне. Следующий этап — массовое применение».

Илья вскочил. Его спокойствие испарилось. Теперь он понимал весь ужас масштабов. Они боролись не с алчным бизнесменом и не с вышедшим из-под контроля киллером. Они столкнулись с фанатиком, одержимым идеей переустройства мира, и могущественной организацией, готовой эту идею воплотить.

— Громов! — крикнул он, хотя знал, что это не прямой эфир. — Ты сошел с ума! Ты играешь в Бога!

Голос в записи усмехнулся, словно услышав его.
«Бог слаб, Прохоров. Он полагается на веру. Я же полагаюсь на физику. И на силу. „Аegis Dynamic“ дает мне силу. А я даю им ключ к абсолютной власти. Спасибо за данные, кстати. Ваш архивный педантизм помог восполнить последние пробелы. Прощайте. Удачи в новом мире. Он будет куда спокойнее прежнего».

Сообщение оборвалось.

В штабе воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Крюкова. Он стоял, опустив голову, его тело сотрясала дрожь.

— Я… я создал это… — он поднял на Илью умоляющий взгляд. — Я вручил маньяку оружие…

— Не ты один, — мрачно парировал Егор. — Но теперь мы знаем, с кем имеем дело. Не с фармацевтической компанией. С частной армией, у которой есть технология, способная перекроить карту мира.

— И они уже восполнили пробелы, — тихо добавила Марина. — Он сказал… спасибо за данные. Он использовал наши же расшифровки.

Илья сжал кулаки. Чувство поражения было горьким и унизительным. Они не просто упустили Громова. Они сами вручили ему последний пазл.

— Все меняется, — сказал он, и его голос был хриплым от ярости. — Теперь это не просто наша война. Громов и «Аegis Dynamic» — угроза глобальной безопасности. Национальной, международной… человеческой.

Он посмотрел на своих товарищей. В их глазах он видел тот же шок, ту же ярость.

— Мы должны предупредить всех, — сказала Елена. — Правительство, спецслужбы…

— Кто нам поверит? — грубо оборвал ее Егор. — Сказки про кристаллы Ломоносова и частные армии? Нас поднимут на смех. Или тихо уберут, как назойливых мух.

— Тогда что? — в отчаянии спросил Крюков.

Илья выпрямился. Его лицо было бледным, но решительным.
— Тогда мы идем до конца. В одиночку, если придется. Мы знаем имя врага. «Аegis Dynamic». Мы знаем его цель. И мы знаем, что должны остановить его, пока не стало слишком поздно. Охота продолжается. Но теперь мы охотимся не на человека. Мы охотимся на идею. На самую опасную идею в мире.

Разоблачение Громова отняло у них последние иллюзии. Но оно же дало им нечто более важное — четкое понимание врага. И осознание того, что отступать некуда. Весь мир, сам того не ведая, стал полем битвы. И они были единственными, кто знал об этом.
ГЛАВА 48. ПОГОНЯ
Они ждали ответа Громова на ультиматум, но вместо этого получили тишину. Глухую, зловещую. Илья первым понял — это и есть ответ. Молчание было отказом. И предвестником побега.

— Он уходит, — резко сказал Илья, вскакивая с места. — Сейчас. Марина, все камеры в радиусе пяти километров от последней известной точки! Егор, машина!

Они выскочили из штаба, даже не успев толком обсудить план. Инстинкт кричал, что каждая секунда на счету. Егор, стиснув зубы от боли в плече, сел за руль. Илья — на пассажирское сиденье, с планшетом, на который Марина выводила данные.

— Сигнал с его телефона! — крикнула Марина в радиопереговорное устройство. — Движется по набережной. Скорость высокая. Черный внедорожник, мерс G-класса. Без номеров.

Егор рванул с места, вжимая педаль газа в пол. Ночной город превратился в размытую полосу огней. Илья следил за движущейся точкой на карте, его сердце бешено колотилось.

— Он знает, что мы его преследуем, — сквозь зубы проговорил Егор, лихо входя в поворот. — Ведет себя слишком уверенно.

— Он ведет нас, — внезапно осознал Илья. — Смотри — он не пытается скрыться в боковых улицах. Он движется по центральным магистралям. Как будто хочет, чтобы мы за ним следили.

Внезапно точка на карте резко свернула в узкий переулок в районе бывших фабричных корпусов.

— Поворачивай! — скомандовал Илья.

Егор резко вывернул руль, и их машина влетела в темный, едва освещенный проезд между кирпичными стенами складов. И тут же они увидели впереди черный силуэт внедорожника. Он стоял поперек узкой дороги, блокируя ее. Водительская дверь была распахнута, внутри никого.

— Засада! — крикнул Егор, ударяя по тормозам.

Но было поздно. Из-за угла ближайшего склада выскочили две фигуры в черном с автоматами. Очередь прошила лобовое стекло их машины, оставив паутину трещин. Егор инстинктивно рухнул на сиденье, таща за собой Илью.

— Назад! Давай назад! — закричал Илья, отстегивая ремень безопасности.

Егор, не поднимая головы, включил заднюю передачу и дал по газу. Машина рванула назад, но в этот момент из-за другого угла выкатилась еще одна машина, преградив путь к отступлению. Они оказались в ловушке.

— Черт! — Егор схватил свой пистолет. — Придется пробиваться.

— Нет, — Илья схватил его за руку. — Он этого и ждет. Он не стал бы нас просто так расстреливать. Ему что-то нужно.

Как будто в ответ на его слова, из темноты зазвучал голос Громова, усиленный мегафоном. Он был спокоен, как всегда.

— Выходите, Прохоров. Без оружия. Хочу предложить сделку. На этот раз — мою.

Илья и Егор переглянулись. Это была явная ловушка. Но выбора не было. Они были прижаты к земле.

— Я выхожу, — сказал Илья. — Ты прикрывай.

— Самоубийство, — проворчал Егор, но понял, что иного выхода нет.

Илья медленно открыл дверь и вышел, подняв руки. Он видел, как из-за внедорожника вышел Громов. Он был в темной тактической одежде, в руках — пистолет, направленный в землю.

— Где образцы, Громов? — крикнул Илья.

— В безопасном месте, — ответил Громов, делая несколько шагов вперед. — Как и я. А ты в ловушке. Но я не стану тебя убивать. Ты мне нужен. Ты и твой архивариусский ум.

— Для чего?

— Для завершения работы. Ты помог мне однажды, сам того не ведая. Поможешь и теперь. Добровольно или нет.

В этот момент где-то вдали послышался нарастающий звук сирен. Очень далеких. Марина сработала.

Лицо Громова исказила гримаса раздражения.
— Надо же, подмога. Жаль. Значит, придется по старому плану.

Он резко поднял пистолет, но целился не в Илью, а в колеса их машины. Раздались два выстрела, и шины с громким хлопком спустили.

— До встречи, Прохоров! — крикнул Громов и, развернувшись, побежал вглубь территории складов.

Егор выскочил из машины и открыл огонь ему вслед, но Громов уже скрылся в лабиринте построек.

— Бежим! — скомандовал Илья. — Он не может далеко уйти пешком! Его машина здесь!

Они бросились в погоню, но Громов, как тень, растворялся в темноте. Он знал эту местность лучше них. Он перепрыгивал через заборы, нырял в полуразрушенные проемы, сбивая с толку.

Погоня превратилась в изматывающий бег по темным, заброшенным коридорам индустриальной зоны. Илья, не привыкший к такой физической нагрузке, тяжело дышал. Егор, с раной в плече, сжимал зубы от боли.

Внезапно они выбежали на освещенную улицу. И увидели, как в ста метрах от них Громов запрыгивает в открытую дверь неприметного серого фургона. Фургон тут же рванул с места.

— Нет! — закричал Илья в отчаянии.

Но тут же, откуда ни возьмись, со стороны выехала полицейская машина, преследуемая их собственным фургоном, за рулем которого была Марина. Она, следуя координатам, успела подъехать с другой стороны.

Полицейская машина попыталась перекрыть путь фургону Громова, но тот, не сбавляя скорости, вильнул и протаранил ее бок, отправив в занос. Фургон Марины резко затормозил, чтобы не врезаться.

Илья и Егор подбежали к ней.
— Догоняй его! — задыхаясь, крикнул Илья.

— Пытаюсь! — Марина снова дала газу, и их фургон рванулся в погоню.

Началась бешеная гонка по ночным улицам. Громов, управляя более маневренным фургоном, лихо петлял между машинами, срезал углы, ехал на красный свет. Марина, не обладая его навыками, отчаянно старалась не отставать, рискуя жизнью.

— Он направляется к реке! — заметил Илья, глядя на навигатор.

Они вынеслись на набережную. Впереди, в сотне метров, фургон Громова резко затормозил у причала, где стояли частные катера. Громов выпрыгнул из машины и побежал по пирсу.

— Он сбежит по воде! — понял Егор.

Их фургон с визгом тормозов остановился. Они высыпали наружу. Егор поднял пистолет, но цель была уже далеко и двигалась быстро.

Громов перепрыгнул с пирса на палубу небольшого скоростного катера. Двигатель взревел, и катер стрелой помчался в темноту реки.

Они стояли на причале, беспомощно глядя, как огни катера удаляются и растворяются в ночи. Громов снова ушел. Теперь по воде. И теперь у него был огромный выбор вариантов для побега.

Илья опустился на колени, его тело сотрясала дрожь от бессилия. Они были так близко. И снова промахнулись.

Егор тяжело ругнулся и швырнул пистолет на асфальт.
— Черт! Черт! Черт!

Марина молча смотрела на темную воду. Ее лицо было бледным.

Погоня закончилась. Они выдохлись. А их враг, с кристаллом в кармане и безумным планом в голове, уплывал в ночь, чтобы перевернуть мир. И они не знали, как его остановить.
ГЛАВА 49. ЖЕРТВА
Возвращение в штаб было горьким и молчаливым. Поражение витало в воздухе, густое и липкое, как смог. Они сидели в полумраке, не в силах смотреть друг на друга. Громов ушел. И унес с собой ключ к апокалипсису.

Крюков метался по комнате, его лицо было искажено гримасой отчаяния. Он не просто проиграл — он осознал, что стал соучастником создания чудовищного оружия. Его личная трагедия померкла перед масштабом надвигающейся катастрофы.

— Не может быть, чтобы он просто исчез, — скрипуче проговорил Егор, разбирая и собирая свой пистолет с автоматической, почти машинальной точностью. — У него есть план. И ему нужны ресурсы.

— Деньги у него есть, — мрачно напомнила Марина. — Но ему нужно оборудование. Специализированное. Для тонкой работы с кристаллами. И люди. Он не сможет делать все в одиночку.

— Значит, он где-то обоснуется, — заключил Илья. Он смотрел на карту города, уставшую и испещренную пометками. — Он еще не успел уехать далеко. Ему нужно время, чтобы организовать новую лабораторию.

— И мы найдем его, — тихо сказал Крюков. Все обернулись на него. Он стоял, сжимая в руках стакан с водой так, что костяшки пальцев побелели. — Я знаю его. Он педантичен. У него должны быть запасные варианты. «Безопасные дома». Он использовал их раньше для встреч, которые не доверял проводить никому.

— Где? — резко спросил Илья.

— Я не знаю точных адресов. Но я знаю, как он их выбирал. Тихие районы. Старый фонд. Дома с подвалами или отдельными входами. И обязательно — в зоне досягаемости от воды. На случай быстрого отхода. Он всегда продумывал пути отступления.

Марина уже работала, накладывая фильтры на карту. Старый жилой фонд, частный сектор у воды… Через несколько минут на экране осталось три возможных локации.

— Проверим все, — поднялся Егор. — Я возьму первую.

— Нет, — перебил его Крюков. Его голос был странно спокоен. — Я пойду. Один.

— Это безумие! — воскликнула Елена. — Он убьет тебя при первой же возможности!

— Возможно, — кивнул Крюков. В его глазах горела странная, отрешенная решимость. — Но это мой долг. Моя вина. И мой шанс… исправить хоть что-то. Если я не вернусь… простите меня. За все.

Он не стал слушать возражений. Он вышел, оставив их в ошеломленном молчании. Илья хотел было броситься за ним, но Егор остановил его.

— Дай ему шанс, Илья. Иногда отчаявшемуся человеку нужна не помощь, а искупление.

Они ждали. Минута за минутой. Напряжение достигло пика, когда Марина вдруг вскрикнула:

— Движение! На Оболенской набережной, дом 42! Сработала сигнализация в подвале! Вызываю наряд!

— Ближе всех мы! — крикнул Илья. — Егор, машина!

Они мчались по ночному городу, нарушая все правила. Подъезжая к указанному адресу, они услышали приглушенный выстрел из-за забора одноэтажного старого дома.

Выскочив из машины, они вломились во двор. Картина, открывшаяся им, заставила застыть кровь в жилах.

Крюков лежал на земле, прижимая руку к животу, откуда сочилась алая кровь. Над ним стоял Громов. Он был спокоен, в его руке дымился пистолет. Рядом на земле валялся открытый алюминиевый кейс, из которого торчали провода и пробирки.

— Я успел… — прохрипел Крюков, его глаза встретились с Ильей. — Он… собирался… везти образцы… Я отвлек…

Громов, не удостоив раненого больше ни взглядом, резко развернулся и бросился к калитке, ведущей к реке. Егор поднял пистолет, но Громов был уже слишком далеко.

Илья бросился к Крюкову, снимая куртку, чтобы сделать давящую повязку.
— Держись, черт возьми! Скорая уже едет!

Крюков слабо улыбнулся, его лицо было пепельно-серым.
— Алиса… Обещайте… поможете ей…

— Обещаю, — сжав зубы, сказал Илья. — Обещаю.

— Он… не успел… — Крюков с трудом выдохнул. — Я выбил кейс… образцы… тут…

Его глаза закатились, и рука безвольно упала на землю.

Илья, не веря, смотрел на тело человека, которого еще недавно считал исчадием ада. Этот человек, запятнавший себя преступлениями, в последние минуты жизни совершил единственный по-настоящему человечный поступок — попытался остановить зло, которое сам же и породил. Ценой собственной жизни.

Егор, вернувшись с непродолжительной погони, мрачно покачал головой.
— Ушел. Снова. Но… — он посмотрел на кейс. — Он не взял образцы.

Они стояли над телом Крюкова, и горечь утраты смешивалась с горьким осознанием: они выиграли битву, вернув кристаллы. Но проиграли человека. И выпустили в мир того, кто, даже будучи раненым в своем безумии, не остановится, чтобы найти новый способ воплотить свой чудовищный план.

Жертва Крюкова стала поворотной точкой. Она отняла у Громова ключевой ресурс. Но она же показала им, что война еще далека от завершения. И что следующий раунд будет еще страшнее.
ГЛАВА 50. ПРОТОКОЛ «ПРАВДА»
Белая, стерильная комната в реанимации пахла антисептиком и смертью. Монотонный писк кардиомонитора отбивал последние секунды жизни Вадима Крюкова. Илья стоял у его кровати, чувствуя странную смесь отвращения, жалости и невольного уважения. Этот человек умирал, и его последний поступок перевешивал множество предыдущих.

Крюков был призраком самого себя. Лицо восковое, губы синие. Но глаза, затуманенные морфином, смотрели на Илью с неестественной остротой. Он слабым движением пальца подозвал его ближе.

— Прохоров… — его голос был едва слышным шелестом. — Времени нет… Слушай…

Илья наклонился, стараясь разобрать слова.

— «Аegis»… не главные… — выдохнул Крюков. — Есть… патрон. Выше. Громов… лишь… исполнитель. Полевой командир.

Илья почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он думал, что Громов — вершина пирамиды. Оказалось, он был лишь одним из ее уровней.

— Документы… — Крюков с трудом пошевелил рукой, указывая на свою одежду, сложенную на стуле. — В подкладке… пиджака… флешка… Протокол… «Правда»…

Илья быстро подошел к стулу. В подкладке дорогого пиджака, вшитый в шов, был маленький, почти невесомый накопитель.

— Это… все, — продолжил Крюков, собрав последние силы. — Финансовые потоки… «Аegis»… Контракты… Имена… Их настоящие имена… Политики… генералы… которые стоят за ними… Все… кому нужен… их «новый порядок»…

Он замолчал, переводя дух. Писк монитора участился.

— Алиса… — в его глазах блеснула последняя искра мольбы. — Вы… попробуете?

— Мы попробуем, — тихо, но твердо пообещал Илья. — Мы найдем способ.

Слабый кивок. Удовлетворение? Облегчение? Сложно было сказать.

— Они… придут за мной… — прошептал Крюков. — Даже здесь… Не дайте… им все скрыть…

Это были его последние слова. Его глаза закрылись. Кардиомонитор издал протяжный, ровный звук. Жизнь Вадима Крюкова, мецената, преступника, отчаявшегося мужа, оборвалась.

Илья постоял еще мгновение, сжимая в руке флешку. Она была теплой от тела умирающего. Тяжелой, как целый мир. Затем он развернулся и вышел из палаты, не оглядываясь.

В штабе команда ждала его в гробовой тишине. Он молча положил флешку перед Мариной.

— Протокол «Правда», — сказал он. — Все, что у него было.

Марина, не говоря ни слова, вставила накопитель в защищенный компьютер. Данные пошли потоком. Это было ошеломляюще. Не просто доказательства против Громова. Это была карта всей сети. Переводы с пометками. Контракты на «услуги по обеспечению стабильности» с правительствами трех непризнанных государств. Переписка с высокопоставленными чинами Пентагона и российского Генштаба. Имена. Десятки имен. Политики, олигархи, военные — все те, кто был готов финансировать и продвигать технологию «Аegis Dynamic» в обмен на долю в «новом мире».

— Боже правый… — прошептала Елена, вглядываясь в знакомые фамилии на экране. — Они… они везде.

— Это не просто частная армия, — мрачно констатировал Егор. — Это тень. Тень, которая уже накрыла половину мира. И они готовы нажать на курок.

— А Громов… — добавила Марина, открывая файл с его личным делом. — Он не главный. Он… «Директор по специальным проектам». Есть кто-то выше. Кодовое имя… «Палладин».

Илья смотрел на экран, и кусочки пазла наконец складывались в единую, ужасающую картину. Они выиграли битву за образцы. Они получили доказательства. Но война только начиналась. Против них была не одна корпорация и не один фанатик. Против них была система. Система, пронизавшая собой властные структуры по всему миру.

— Теперь мы знаем, — тихо сказал Илья. — Но знания недостаточно. Крюков передал нам не просто информацию. Он передал нам факел. И ответственность.

— Что будем делать с этим? — спросил Егор. — Не можем же мы просто разослать это по всем СМИ. Половина из них принадлежит людям с этого списка.

— Значит, нужно быть умнее, — ответил Илья. — Мы не будем атаковать в лоб. Мы будем… архивировать. Систематизировать. И наносить точечные удары. Мы обрушим эту систему по кирпичику. Начиная с Громова. И заканчивая… «Палладином».

Он посмотрел на своих друзей. Их лица были серьезны, в глазах горела решимость. Они прошли через кровь и потери. Они держали в руках секрет величайшей опасности и величайшего искушения человечества. И они сделали свой выбор.

— Протокол «Правда» активирован, — объявил Илья. — Теперь наша очередь. Мы — «Архивная правда». И мы обнародуем все. Рано или поздно. Все до последней строчки.

Он взял флешку. Крошечный кусочек пластика и метала, в котором был заключен весь ужас и вся надежда сложившейся ситуации. Теперь они знали правду. И это знание делало их сильнее. И опаснее. Для всех, кто предпочитал темную сторону.
ГЛАВА 51. АРЕСТ. ЦЕНА ЧУДА
Ветер с Финского залива был ледяным и влажным, он пробирался под одежду, заставляя ежиться даже бывалых оперативников. Егор Волков стоял в тени грузовика с логотипом таможни, сжимая в кармане холодный ствол пистолета. Рана ныла назойливо, как зубная боль, напоминая о каждом неверном движении. Но дело было не в ране. Дело было в предчувствии. Что-то шло не так.

— «Барс-1», объект на подходе. Две минуты, — донеслось из рации.
— Принял, — сквозь зубы бросил Егор. — Все по плану. Первый периметр готов?

— Периметр чист.

Белая «Ауди» с затемненными стеклами подкатила к контрольно-пропускному пункту с невозмутимой медлительностью пассажирского лайнера. Слишком спокойно. Слишком уверенно. Егор почувствовал, как по спине бегут мурашки. Громов не был бы так спокоен, если бы не имел козыря в рукаве.

И этот козырь открылся в следующую же секунду.

Задняя дверь «Ауди» распахнулась, и оттуда вышла… Анна Орлова. Высокая, хрупкая женщина, крепко сжимавшая в дрожащих руках дорогую кожаную папку. Лицо ее было мертвенно-бледным, глаза огромными от ужаса.

— Егорушка? — ее голос, обычно такой властный и твердый, теперь был слабым шепотом, который, однако, прорезал вой ветра. — Он заставил… Он сказал, что если я не помогу ему пройти, он… он расскажет все про Аркадия Орлова. И про то, как я стала главой рода.

У Егора похолодело внутри. Он, Хранитель рода, обязанный оберегать и защищать Анну Орлову, пренебрёг своими обязанностями, и сейчас испытывал жгучий стыд из-за того, что увлекся спасением мира и практически погубил род Орловых. Егор знал про Аркадия Орлова, знал, что там была темная история, которую Анна похоронила в самых глубоких архивах своей жизни. И теперь эту историю знал Громов. И как он использует это знание — можно было лишь догадываться.

Из-за руля вышел сам Сергей Громов. В элегантном плаще, с легкой улыбкой на усталом лице. Он взял Анну под локоть, как заботливый сопровождающий, но Егор видел, как его пальцы впиваются в ее тонкую руку.

— Волков! — крикнул Громов, и его голос звенел сталью и триумфом. — Какой сюрприз! Я как раз сопровождаю Анну Петровну на срочные переговоры. У нас дипломатический коридор. Прошу не мешать.

Он сделал шаг вперед, используя Анну как живой щит. Оперативники замерли. Никто не мог выстрелить. План, выстроенный Ильей до мелочей, рухнул в одно мгновение. Громов не просто бежал. Он контратаковал, ударив в самое больное место — в прошлое, в человеческие слабости.

— Отпусти ее, Громов, — голос Егора был хриплым. — Ты уже в клетке. Просто еще не хлопнула дверца.

— Клетка? — усмехнулся Громов. — Это ты в клетке, Егор. В клетке своих правил. Своей чести. Ты не выстрелишь. А я… я прохожу.

Он начал двигаться к зданию КПП, таща за собой онемевшую Анну Орлову. Его люди, замаскированные под водителей, уже выходили из других машин, создавая живую стену между ним и оперативниками. Любая случайность — и завяжется хаотичная перестрелка, в которой первой бы погибла Анна.

Егор видел единственный выход. Безумный, самоубийственный.
— Я вызываю огонь на себя! — крикнул он в рацию. — «Барс-2», работайте по его прикрытию! Я беру главную цель!

Он выскочил из-за укрытия и побежал на Громова, сбив с ног одного из его охранников. Его идея была проста — отвлечь на себя, подойти вплотную, в рукопашную. Раненый бок горел огнем, каждый вздох давался с трудом.

Громов, увидев его, оттолкнул Анну, и та упала на землю. Теперь он был свободен для действий. Его рука с молниеносной скоростью метнулась под плащ.

— Прощай, солдат, — прорычал он.

Вспышка выстрела ослепила Егора. Он почувствовал не удар, а резкий толчок в грудь, отбросивший его назад. Бронежилет. Но сила удара была такова, что он потерял сознание и рухнул на холодный асфальт. Перед глазами поплыли темные круги.

Громов стоял над ним, целясь ему в голову. В его глазах не было ни ярости, ни страха. Только холодная, профессиональная необходимость.

— Зря ты встал у меня на пути, Волков. Зря.

Второго выстрела не последовало.

Вместо него раздался оглушительный, режущий слух визг. Пронзительный, как сирена воздушной тревоги. Это сработала аварийная сигнализация на одном из таможенных автомобилей.

Этот звук был настолько неожиданным и резким, что Громов на долю секунды инстинктивно отвернулся, отводя ствол.

Этой доли секунды хватило.

Анна Орлова вцепилась в руку Громова, держащую пистолет. По-женски, зубами, но достаточно крепко для того, чтобы последовавший выстрел ушел в асфальт. Громов вскрикнул от неожиданности и боли.

Этого промедления хватило оперативникам. Они навалились, сбили Громова с ног, вырвали пистолет. Борьба была короткой и жестокой.

Егор, все еще не в силах подняться, сидел на холодном асфальте, опираясь на руку. Он видел лицо Громова, искаженное бешенством и неверием. Он видел, как ему заламывают руки за спину и надевают наручники. Его план был гениален. Его козырь — смертоносен. Но он не учел чудо. Чудо в виде ярости главы рода, спасающей собственного Хранителя.

Кто-то помог Егору встать. Перед ним стояла Анна Орлова. Она дрожала, по ее лицу текли слезы, но в глазах горел огонь.
— Прости, Егорушка… Прости…

— Это Вы меня простите, Анна Петровна, — он вытер с губ кровь от прикушенной щеки. — Спасибо Вам. Теперь… теперь все кончено.

Когда микроавтобус с зарешеченными окнами увозил Громова, Егор смотрел ему вслед. Это была не просто победа. Это было напоминание о том, что даже самая совершенная оперативная комбинация может быть разрушена одним случайным выстрелом. Одной человеческой эмоцией. Одним чудом.

Он достал телефон. Рука дрожала. Он отправил сообщение Илье, Елене и Марине: «Гроза миновала. Ценой чуда. Возвращаемся домой».

И впервые за долгие недели Егор почувствовал не тяжесть, а парализующий ужас от того, на каком тонком волоске висела жизнь Анны Орловой, которую он обязан был сохранить во что бы то ни стало. И насколько хрупка бывает правда в мире, где правит случай.
ГЛАВА 52. СУДЬБА ТЕХНОЛОГИИ
Пылинки кружили в лучах утреннего солнца, выхватывая из полумрака стопки папок, кофейные чашки и доску, испещренную схемами, связями и шифрами. Дело Громова было закрыто. Но самый главный вопрос висел в воздухе, тяжелый и нерешенный.

Илья Прохоров сидел за своим столом, уставившись на два предмета, лежащих перед ним. Слева — обычная флешка. На ней была цифровая копия всего, что они собрали: расшифрованные записи Алексея Белых, формула синтеза кристалла, результаты анализов минерала с Урала. Справа — мощный магнит в толстом стальном корпусе. Одно движение — и флешка превратится в бесполезный кусок пластика и металла.

Выбор.

Он снял очки и медленно протер переносицу. За окном жил обычный город с его обычными заботами. Люди спешили на работу, ругались в пробках, смеялись в кафе. Они не знали, что всего в нескольких кварталах от них решается судьба технологии, способной перевернуть их представления о медицине, психике, а возможно, и о самой человеческой природе.

Дверь в кабинет скрипнула. Вошел Егор. Он двигался все еще немного скованно — сказывалось недавнее ранение. Его лицо было мрачным.

— Ну? — коротко бросил он, глядя на стол. — Решил?

— Решаю, — тихо ответил Илья.

— А решать нечего, — Егор тяжело опустился в кресло напротив. — Эта штука сожрала Алексея, Петра, и доконала Крюкова. Из-за нее Громов продавал родину. Это проклятие, Илья. Червь в яблоке. Уничтожить. Сжечь. Стереть.

— Она может лечить, Егор, — возразил Илья, глядя в окно. — Не давать мнимое «счастье», а именно лечить. Представь: тяжелейшие депрессии, ПТСР, фантомные боли. То, с чем современная медицина справляется с трудом. Ломоносов и Виноградов искали не наркотик. Они искали ключ к душе.

— И нашли ловушку! — Волков ударил ладонью по столу, отчего флешка подпрыгнула. — Ты же сам читал: «отнимает волю». Крюков хотел лечить жену, а в итоге сколько людей положил? Сделать из нее овоща в блаженном забытьи? Это не лечение, Илья, это издевательство.

Он был прав. Илья снова видел перед собой глаза Алисы Крюковой — пустые, отрешенные, когда он навещал ее в частной клинике. Вадим Крюков перед смертью умолял дать ей шанс. Но какой ценой?

Дверь снова открылась. Вошла Елена. Она выглядела измотанной, но собранной. В ее руках был планшет.

— Я связалась с теми нейрофизиологами из Швейцарии, с которыми мы консультировались, — сказала она, включая планшет. — Они в шоке. Говорят, если принцип реально работает, это Нобелевка и революция в психиатрии. Но… — она перевела взгляд на Илью, — они требуют полных данных для этической экспертизы. Предупреждают о непредсказуемых последствиях.

— Вот видишь! — снова вспыхнул Егор. — Непредсказуемые! А ты хочешь это отдать нашему государству? Ты представляешь, что с этим сделают ребята из военки? Они не больных лечить будут! Они солдат-зомби создавать! Или инструмент для допросов, против которого любая «правда» покажется детской болтовней. Отдашь им — и ты станешь следующим Громовым. Соучастником.

Слова повисли в воздухе, тяжелые и обвиняющие. Илья сжал веки. Он видел и это. Не абстрактную «государственную машину», а конкретных людей с конкретными погонами и амбициями. Тех, для кого эта технология — всего лишь новый инструмент власти. Эффективный и страшный.

Он вспомнил блокнот Алексея. «Кристалл счастья — мираж?». Архивариус сомневался до самого конца. Сомневался и боялся. Но искал.

Илья снова надел очки. Его взгляд упал на папку с делом. На первую страницу, где его рукой было выведено: «Клиент: Петр Белых (бенефициар — Анна Орлова). Запрос: установить обстоятельства смерти Алексея Белых». Они сделали свою работу. Они нашли правду. Но что с этой правдой делать?

Он посмотрел на Елену, видевшую в технологии шанс. На Егора, видевшего в ней только угрозу. Оба были по-своему правы.

— Нет, — тихо сказал Илья. — Я не стану ни Громовым, ни Крюковым.

Он взял флешку. Пальцы чуть дрожали. Затем он взял магнит.

— Уничтожать — значит признать, что человечество не доросло. Что мы не способны нести такую ответственность. Но мы не имеем права на такое высокомерие. Отдать государству или коммерческой структуре — значит гарантировать ее использование в чьих-то узких интересах.

Он поднял глаза на них.

— Есть третий путь.

Илья положил флешку обратно на стол и отодвинул магнит.
ГЛАВА 53. МОРАЛЬНЫЙ КОМПРОМИСС
История ареста Громова, с его циничным использованием Анны Орловой, случайной пулей и ценою чуда, висела в воздухе, приглушая даже звуки города за окном. Она была живым воплощением той цены, которую требовала технология, лежавшая на столе.

Флешка. Маленький кусочек пластика, весом в несколько граммов, а на ней — формула, стоившая жизни Петру Белых, едва не стоившая жизни Егора и Анны Орловой.

Илья смотрел на нее, но видел глаза Алисы Крюковой — пустые, бездонные, лишенные воли. Видел исступленную надежду в глазах ее мужа, сломленного и несчастного. Видел холодный расчет в глазах Громова. И видел ярость отчаяния в глазах Анны Орловой.

— Значит, уничтожение? — тихо спросила Елена. Она сидела, обхватив себя за плечи, будто ей было холодно. — После всего, что произошло… Другого выхода нет.

Егор, прислонившись к косяку двери, мрачно кивнул. Его грудь все еще саднила от удара пули о бронежилет.
— Эта штука — магнит для беды. Пока она существует, найдутся новые Громовы. Новые Крюковы, готовые на все ради нее. Лучший способ обезвредить бомбу — взорвать ее на полигоне. Уничтожить. Стереть.

Илья медленно покачал головой. Он снял очки и положил их рядом с флешкой.
— Уничтожение — это иллюзия, — его голос был усталым, но твердым. — Мы стерли цифровую копию. А что насчет знаний у нас в головах? У Марины, которая видела сырые данные? У физиков в Швейцарии, с которыми мы консультировались? У тех, кто уже знает о существовании проекта? Мы не уничтожим идею. Мы лишь законсервируем ее, отправим в подполье, где ею займутся те, у кого нет никаких моральных ограничений.

— Тогда что? — в голосе Егора прозвучало раздражение. — Отдать государству? Ты хочешь, чтобы над этим работали те, кто создавал «Фолиант»? — Он произнес название секретной программы контроля над сознанием, с которой им приходилось сталкиваться в прошлом. — Они сделают из этого оружие. Точнее, чем любая пуля.

«Фолиант» — кодовое название проекта по разработке новых отравляющих веществ нервно-паралитического действия третьего поколения, — Марина, как всегда, была стремительна в своих пояснениях.- Проводилась в СССР в разгар холодной войны. По имеющимся сведениям было создано 3 химических агента. А затем на их основе было разработано химическое оружие, получившие кодовое название «Новичок».

— Я знаю, — Илья закрыл глаза на секунду. — Отдать в одни руки — все равно что бросить спичку в пороховой склад. Любым «рукам» — нашим, зарубежным, корпоративным. Это приведет к новой гонке. К новой войне, тихой и необъявленной.

Он открыл глаза и посмотрел на них по очереди.
— Есть третий путь. Не скрывать и не отдавать, а обезвредить, сделав достоянием многих.

— Распространить в открытом доступе? — с ужасом спросила Елена. — Это безумие! Каждый второй ушлый делец начнет варить этот «кристалл счастья» в гаражах!

— Нет, — Илья снова покачал головой, и в его глазах вспыхнул знакомый им всем огонек архивариуса, нашедшего недостающий документ. — Не распространение. Прозрачный международный контроль. Мы передаем все материалы — формулу, исследования, историческую справку по Ломоносову и Виноградову — в Комиссию по науке и этике при ООН. Создается специальная группа ученых со всего мира, с безупречной репутацией. Их работа будет полностью открытой, все протоколы и выводы — публичными.

Он начал расхаживать по кабинету, его хромота стала заметнее от усталости.
— Мы накладываем жесткие условия. Полный запрет на военное применение. Запрет на коммерческое использование в течение следующих 50 лет. Все исследования только в рамках терапии неизлечимых психических заболеваний, под наблюдением международного наблюдательного совета, куда войдут в том числе и представители правозащитных организаций.

Егор усмехнулся, но беззлобно.
— И ты думаешь, это сработает? Что все страны, все корпорации вдруг станут играть по этим правилам?

— Нет, — честно ответил Илья. — Но это создаст систему сдержек и противовесов. Украсть технологию у одного правительства — возможно. Украсть ее у всего мирового научного сообщества, которое будет следить за каждым шагом, — практически невозможно. Мы лишим ее главной привлекательности для Громовых — тайны и эксклюзивности. Она перестанет быть валютой теневого рынка. Она станет… инструментом. Сложным, опасным, но инструментом, за использованием которого следят все.

Он остановился и посмотрел на Елену.
— Мы дадим ей шанс стать тем, чем ее и задумывали Ломоносов и Виноградов — не «кристаллом счастья», а ключом к пониманию души. Но ключом, который хранится не в одном кармане, а в сейфе со стеклянными стенками, под прицелом сотен глаз.

В комнате повисла тишина. Елена первой нарушила ее.
— Это… гениально, Илья. И единственно верно. Мы не становимся судьями, решающими, что хорошо для человечества. Мы становимся… архивариусами. Мы помещаем документ в правильный фонд, с правильным грифом доступа.

Егор долго смотрел в окно, на просыпающийся город, потом тяжело вздохнул и повернулся к Илье.
— Ладно. Рискованно. Наивно. Но… да. Лучше уж стеклянный сейф под присмотром ООН, чем сейф в кабинете какого-нибудь генерала с манией величия. Я — за.

Илья кивнул, и часть невероятной тяжести, давившей на него, словно испарилась. Он подошел к столу, взял флешку. Она все так же ничего не весила, но теперь казалась менее грозной.

— Марина, — он повернулся к своей ассистентке, которая молча сидела за своим компьютером. — Начинай готовить пакет документов. Шифрование по протоколу «Прометей». И найди контакты профессора Ландерта из Женевы. Того, что писал о этике в нейротехнологиях.

— Уже ищу, Илья Геннадьевич, — без тени удивления ответила Марина, и ее пальцы застучали по клавиатуре.

Компромисс был найден. Они не пошли на сделку с совестью, не выбрали легкий путь уничтожения. Они выбрали самый сложный путь — путь ответственности, растянутой во времени и пространстве. Путь, который не гарантировал успеха, но давал надежду. Надежду на то, что однажды «дьявольское искушение» Ломоносова, пройдя через горнило международного контроля, станет не орудием порабощения, а инструментом исцеления.

Илья Прохоров положил флешку в сейф. На сегодня этого было достаточно. Завтра начнется новая, титаническая работа — работа по передаче наследия. Но сейчас он впервые за долгое время почувствовал, что поступил не просто правильно, а мудро.
ГЛАВА 54. ПРОЩАЛЬНЫЙ ВИЗИТ
Строгий, почти стерильный кабинет главного врача частной клиники пропах антисептиком и дорогими духами. За панорамным окном шумела листва столетнего парка, но звук казался приглушенным, доносящимся из другого мира.

— Состояние г-жи Крюковой стабильное, — говорил врач, человек с мягкими манерами и жестким взглядом. — Фармакотерапия дает свои результаты. Приступов тревоги стало меньше, но… глубокая апатия, отсутствие мотивации, эмоциональная уплощенность сохраняются. Это, к сожалению, побочный эффект.

Илья кивал, глядя на подписанные им документы о передаче материалов в Женеву. Он чувствовал себя странно: с одной стороны — моральное облегчение от принятого решения, с другой — тягостное чувство вины перед человеком, ради которого, как ему казалось, они все и затеяли.

— Я хотел бы ее навестить, — сказал он. — От имени ее мужа.

Врач немного помялся, но согласился.

Комната Алисы Крюковой напоминала не больничную палату, а номер в дорогом отеле. Мягкий свет, пастельные тона, картины на стенах. Но ничто не могло скрыть запах лекарств и тоскливую пустоту.

Алиса сидела в кресле у окна, укутанная в шелковый плед. Она была похожа на изящную фарфоровую куклу, которую забыли завести. Ее пальцы медленно перебирали край пледа, взгляд был устремлен в парк, но казалось, что она смотрит куда-то дальше, глубже.

— Алиса Сергеевна, — тихо позвал ее Илья, подходя. — Меня зовут Илья. Я… друг Вадима.

Она медленно повернула голову. Ее глаза, огромные и бездонные, встретились с его взглядом. Илья ожидал увидеть в них пустоту, отрешенность, ту самую «эмоциональную уплощенность». Но он ошибся.

В ее глазах была глубокая, безмолвная печаль. И осознанность.

— Вадим… — ее голос был тихим, хрипловатым от долгого молчания. — Он… пытался меня спасти. Опять.

Илья замер. Это были не слова человека, лишенного воли. Это были слова человека, запертого в собственной тюрьме.

— Мы знаем о его попытках, — осторожно сказал Илья, садясь рядом. — О кристалле.

Уголки губ Алисы дрогнули в слабой, горькой улыбке.
— «Кристалл счастья». Глупость. Счастье нельзя вырастить в пробирке, как плесень. Его нельзя синтезировать.

Илья почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки. Она не была овощем. Она все понимала.

— Вы… вы в себе? — не удержался он от вопроса.

Она снова посмотрела в окно.
— Я всегда была в себе. Просто мой мир… он стал слишком громким. А потом… слишком тихим. Лекарства… они не лечат боль. Они просто выключают звук. И свет.

Она замолчала, собираясь с мыслями.
— Вадим думал, что этот кристалл… вернет мне радость. Вернет меня туда, где я была до… до того как мы потеряли Анечку.

У Ильи перехватило дыхание. Никто не говорил ему о ребенке. В деле Крюкова фигурировала только его больная жена.

— Ваша дочь?..

— Лейкемия. Шесть лет борьбы. Шесть лет надежды и отчаяния. А потом… тишина. — Глаза Алисы наполнились слезами, но они не текли, а словно застыли в них, превратившись в жидкое стекло. — Я не могла… вынести эту тишину. Мой мир сломался. Вадим решил, что должен его «починить». Он искал волшебную таблетку. От горя.

Илья смотрел на нее, и кусочки пазла начинали складываться в совершенно новую, ужасающую картину. Крюков был движим не научным азартом и не жаждой наживы. Им двигало отчаяние любящего мужа, который не мог смириться с тем, что его жена предпочла тишину сумасшествия боли утраты.

— Он хотел вернуть вас, — прошептал Илья.

— Он хотел вернуть ту женщину, которой я была для дочери. Ее больше нет, — ее голос прозвучал с пугающей ясностью. — И никакой кристалл, никакая наука не воскресит мертвых и не сотрет память. Он лишь создал бы мираж. Подделку счастья. А я… я предпочла тишину подделке.

Она снова посмотрела на Илью, и в ее взгляде читалась бездонная усталость.
— Скажите ему… что я прошу его остановиться. Пусть отпустит. И меня. И себя. Наше горе… оно должно было остаться нашим. А он сделал его достоянием теней. И принес в жертву столько чужих жизней.

Илья не нашел слов. Все его теории, вся борьба между уничтожением и спасением технологии рушились перед простой и страшной правдой: «кристалл счастья» был не нужен тому, ради кого его создавали. Он был нужен тому, кто не мог смириться с чужой болью.

Он вышел из палаты, чувствуя себя опустошенным. Они победили Громова. Они нашли, как им казалось, мудрый компромисс с формулой. Но главная трагедия так и не была разрешена. Она тихо сидела в кресле у окна, предпочитая тишину безумия — фальшивому счастью, которое предлагал ей мир.

Он понял, что архивы хранят не только тайны технологий и государств. Самые страшные и самые ценные архивы — это архивы человеческого горя. И никакая формула не может их расшифровать.
ГЛАВА 55. ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ
Пыль, поднятая ворохом папок с делом Громова, наконец-то осела. Буквально. Марина с тряпкой в руках навела порядок на полках, протерла столы, выставила на подоконник новый кактус, словно пытаясь ритуалом очищения стереть память о последних неделях. В агенстве «Архивная правда» пахло кофе, свежей бумагой и тишиной. Не звенящей, а уставшей.

Илья сидел за своим компьютером, пытаясь составить отчет для Анны Орловой. Формальный, сухой, без лишних деталей. «Запрос клиента выполнен. Обстоятельства смерти Алексея Белых установлены. Виновные привлечены к ответственности». Курсор мигал на белом экране, упрямо отказываясь двигаться дальше. Как можно уместить в несколько строк историю о потерях, предательстве, алхимии и сломанных жизнях? Как описать цену этой правды?

Он откинулся на спинку кресла, и его взгляд упал на Егора. Тот, стоя у кофемашины, двумя пальцами аккуратно доставал из нее использованную капсулу. Раньше он бы просто выдернул ее, не глядя, мог и сломать. Сейчас его движения были обдуманными, почти бережными. Он ловил себя на этих мелочах. На том, как Елена, разбирая почту, на секунду замирала, глядя в пустоту, прежде чем вскрыть конверт. На том, как Марина, наливая ему кофе, машинально ставила чашку так, чтобы ручка была развернута к нему под правильным углом — привычка, выработанная за недели, когда его руки дрожали от бессонницы и адреналина.

Они вернулись к жизни. Но это была другая жизнь.

— Заказчик из Нижнего Новгорода, — нарушила тишину Марина, глядя в монитор. — Просит найти документы на дом постройки XIX века. Кажется, ничего криминального.

— Отлично, — отозвался Илья, и его собственный голос прозвучал неестественно громко. — Бери в работу.

Раньше такое дело вызвало бы у них азарт. Сейчас оно казалось приземленным, почти скучным. Слишком нормальным.

Егор принес ему чашку кофе и поставил на стол. Его взгляд скользнул по экрану с отчетом.
— Не идет?

— Не идет, — согласился Илья. — Как описать, что мы сделали, не описав, что мы сломали?

— А ты не описывай, — Егор хмыкнул. — Напиши: «Работа выполнена в полном объеме». Анна и так знает, что это значит.

Дверь в агенство открылась, и вошла Елена. Свежий ветерок с улицы на мгновение ворвался в комнату, сдвинув с места пару бумажек. В руках она держала свежий номер газеты. На первой полосе — репортаж о новом городском фонтане.

— Смотрите, — она положила газету на стол. — Мир не рухнул. Даже без нашей сенсации о кристалле-убийце.

— Ты сожалеешь? — спросил Илья.

Она задумалась.
— Нет. Иногда правда — это не то, что напечатано. Иногда правда — это то, что осталось за кадром. Тишина, которую ты сохранил.

Они молча смотрели на газету. Без их истории мир действительно казался проще. Слишком простым.

Илья потянулся к стопке новых дел, которые отложила ему Марина. Первое дело — поиск родственников для наследства. Второе — установление авторских прав на старую песню. Третье — проверка подлинности фамильного серебра.

Он взял первое дело и открыл папку. Внутри лежала стандартная анкета, несколько распечатанных писем. Никаких шифров, никаких намеков на алхимию или международные заговоры. Простая, почти бюрократическая работа.

Илья Прохоров надел очки, пододвинул к себе клавиатуру и набрал первые строчки запроса в архив ЗАГСа.

Это было возвращение. Не к старой жизни — той жизни уже не существовало. Они вернулись к своей работе, но с новым знанием. Со шрамами, которые не были видны, но ощущались при каждом движении. С пониманием, что за самыми невинными архивами может скрываться бездна. И с тихой, негромкой уверенностью, что они снова и снова будут в нее заглядывать. Потому что иначе нельзя.

«Архивная правда» снова была открыта. Они дышали. И понемногу, очень медленно, учились заново жить с тем знанием, которое нашли.
ГЛАВА 56. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ
Вечер за окном был густым и бархатным, уличные фонари зажигали в стеклах агенства золотистые отражения. Марина ушла час назад, сославшись на встречу с подругами. Егор, хмуро сообщив, что ему нужно «проверить один старенький должок», скрылся в лифте, оставив их в тишине, которая с каждой минутой становилась все более звонкой.

Илья дописывал последние строки в отчете для Анны Орловой. Формальности были соблюдены, слова подобраны, но удовлетворения не было. Только пустота после бури.

Елена сидела на подоконнике в своем кабинете, прижав лоб к прохладному стеклу. В ее руках был планшет, но она давно перестала скользить по нему пальцами. Она смотрела на город, но видела другое: ярость Громова, пустые глаза Алисы Крюковой, бледное, искаженное болью лицо Егора.

Они остались одни. Впервые за долгое время — без срочных дел, без угроз, без необходимости принимать решения, от которых зависят жизни.

Илья вышел из своего кабинета, чтобы налить себе воды, и увидел Елену. Она была освещена только мягким светом настольной лампы, и в этом полумраке казалась удивительно хрупкой. Вся ее привычная собранность, броня репортера, куда-то испарилась.

— Елена? — тихо позвал он. — Все в порядке?

Она обернулась. И в ее глазах, обычно таких живых и острых, он увидел ту же усталость, то же недоумение, что жило и в нем.
— Просто думаю, — ее голос был глуховатым. — О том, что мы сделали. И что… не сделали.

Он подошел ближе, прислонился к косяку двери.
— Я знаю.

— Мы остановили Громова. Передали формулу. Сделали все… правильно. По уму, — она говорила, глядя на него, словно ища подтверждения. — Но почему тогда на душе так… пусто? Как будто мы прошли через всю эту адскую мясорубку, чтобы в итоге вернуться в ту же точку.

— Мы не вернулись в ту же точку, — возразил Илья. Он сделал шаг в комнату. — Мы изменились. Архив уже никогда не будет для меня просто стопкой бумаг. А репортаж для тебя — просто текстом. Мы узнали цену. И это знание… оно тяжелое.

— Да, — она прошептала и снова посмотрела в окно. — Иногда мне кажется, что я до сих пор чувствую запах больницы, где лежал Крюков. Или вижу, как Громов целится в Егора.

Она замолчала, а потом добавила, почти невольно:
— И я помню, как боялась за тебя.

Слова повисли в воздухе, неожиданные и обжигающе откровенные. Илья замер. Все их недоговоренности, украдкой брошенные взгляды, моменты, когда их руки случайно касались друг друга, разбирая бумаги, — все это сгустилось в комнате, требуя выхода.

— Елена, я… — он подошел к подоконнику и сел рядом с ней, их колени почти соприкоснулись. — Все эти недели… ты была тем, кто не давал мне сорваться. Твоя уверенность, твоя… ярость, даже когда ты была не права. Я держался за это, как за якорь.

Она смотрела на него, не отрываясь, и в ее глазах что-то таяло.
— А я держалась за твою тишину, Илья. За твою способность видеть суть сквозь хаос. Когда все кричали — «уничтожить» или «отдать», ты нашел третий путь. Ты не дал нам стать такими же, как они.

Она медленно, будто боясь спугнуть момент, положила свою руку на его. Ее пальцы были холодными.
— Мы чуть не потеряли все. И я подумала… что самое страшное было бы — потерять то, что есть между нами. Так и не сказав.

Илья перевернул ладонь и сжал ее руку. Его пальцы, привыкшие к шершавой поверхности старых документов, теперь с удивлением ощущали хрупкость ее запястья.
— Я тоже боялся, — признался он, и его голос дрогнул. — Не смерти. А того, что ты будешь смотреть на меня и видеть еще одного Громова. Человека, который ради идеи или правды готов на все.

— Я вижу человека, который ради правды готов не на все, — она покачала головой, и в уголках ее глаз заблестели слезы. — Который нашел в себе силы поступить мудро. И по-человечески. Илья, я…

Она не договорила. Он понял и без слов. Он притянул ее к себе, и их лбы соприкоснулись. Это был не страстный порыв, а медленное, выстраданное соединение двух одиноких огней в холодном океане.

— Я тебя люблю, — прошептал он, наконец произнося вслух то, что копилось месяцами. — Просто и сложно.

Елена закрыла глаза, и две слезы скатились по ее щекам.
— И я тебя. С твоим упрямством, твоими очками и твоей архивариусской душой.

Они сидели так, в тишине опустевшего агенства, держась за руки, как два уцелевших пассажира после кораблекрушения. За окном жил огромный, несправедливый и прекрасный город. Впереди были новые дела, новые тайны, новые битвы. Но в этот момент они нашли то, за что можно было сражаться. Не абстрактные знания, а что-то теплое и реальное. Свое. Их тихую, выстраданную правду друг о друге.
ГЛАВА 57. ТОСТ ЕГОРА
Они собрались в агенстве поздно вечером, когда за окном уже горели не рекламные неоновые огни, а редкие, одинокие окна в домах напротив. Никаких ресторанов, никаких шумных баров. Только они вчетвером, сдвинутые столы, и скромная, почти аскетичная еда — пельмени из соседнего гастронома, соленые огурцы, принесенные Мариной из дома, и бутылка хорошего виски, молчаливо поставленная Егором в центре стола.

Это было не празднование. Это была необходимость. Ритуал закрытия. Перелистывание самой тяжелой, самой кровавой главы в их общей истории.

Первое время все молчали. Звучал лишь стук вилок, шипение открываемой газировки и далекий гул города. Они избегали смотреть друг на друга, каждый погруженный в свои мысли, в свои шрамы.

Илья сидел, обхватив свою чашку с чаем. Рядом с ним — Елена. Их стулья стояли чуть ближе, чем обычно, и иногда их плечи слегка соприкасались, и в этом мимолетном прикосновении было больше тепла и поддержки, чем в любых словах.

Марина, обычно неуловимая и деловая, казалась уставшей и по-детски беззащитной без своего компьютерного экрана.

И вот, когда тарелки опустели, Егор медленно налил виски в четыре простых стеклянных стакана. Разлил с той же обстоятельностью, с какой когда-то собирал пистолет. Золотистая жидкость поймала свет лампы, и в ней, казалось, заиграли отсветы волшебного пожара.

Он поднял свой стакан. Все посмотрели на него.

Егор не стал вставать. Он сидел, чуть ссутулившись, его грубоватое лицо с проседью было серьезным, а в глазах стояла непривычная глубина.

— Ну, — его голос прозвучал низко и немного хрипло. — Сделали.

Он повертел стакан в руках, глядя на жидкость.
— Был архивариус. Тихий, странный. Искал какую-то хрень про стекло. Казалось — ерунда. — Он перевел взгляд на Илью. — Оказалось — мина под всеми нами.

Он посмотрел на Елену.
— Была журналистка. Хотела сенсации. Готова была рвать и метать. — Уголок его губ дрогнул. — Оказалась — совесть. Та, что не дает спустить все это дело в тину молчания.

Взгляд скользнул к Марине.
— Была девочка-компьютер. Цифры, коды, провода. — Он кивнул. — Оказалась — паутина, что держала нас всех на плаву и связала тех, кто думал, что они охотятся.

Он сделал паузу, и в тишине было слышно, как за окном проехала машина.
— А я… я был громилой. Думал, что все в жизни видел. Всех крыс знаю. — Он тяжело вздохнул. — Оказалось, самые опасные крысы носят костюмы и говорят правильные слова.

Егор поднял стакан чуть выше.
— Мы потеряли людей. Потеряли веру во многое. Узнали про себя такое, от чего порой смотреть в зеркало противно. Мы лезли в такую грязь, до которой никогда бы не хотели дотрагиваться.

Он обвел всех своим пронзительным, усталым взглядом.
— Но мы вытащили на свет ту самую, единственную хреновину, ради которой, наверное, и стоит все это терпеть.

Он выдохнул, и его голос зазвенел сталью и странной, горькой нежностью.

— За правду. Хреновую, горькую, неудобную. Ту, что режет руки, когда ее достаешь. Ту, от которой хочется плакать и срываться. Но нашу.

Он отпил большой глоток, не моргнув.

В воздухе повисло что-то щемящее и настоящее. Илья поднял свой стакан с чаем, его рука была твердой.
— За правду, — тихо, но четко сказал он.

Елена подняла стакан, по ее лицу текли слезы, но она не пыталась их смахнуть.
— За правду, — ее голос дрожал, но был ясен.

Марина, всхлипнув, подняла свой стакан и просто кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Они выпили. Молча. Горечь виски и сладость чая смешались с соленым вкусом слез и невысказанного. Они сидели так несколько минут, и тишина была уже не неловкой, а целительной. Они смотрели друг на друга и видели не просто коллег по агенству. Они видели людей, прошедших ад и оставшихся людьми.

Егор поставил стакан на стол с глухим стуком.
— Ну все, хватит нюни распускать. Кто за добавкой пельменей? А то от этих, с картошкой и грибами, совсем ничего не осталось.

И в этот простой, бытовой вопрос было вложено столько тепла и жизни, что все невольно улыбнулись. Трапеза продолжилась. Говорили уже о пустяках. Смеялись. Спорили о том, какие пельмени вкуснее — с мясом или с картошкой.

А за окном по-прежнему горел огнями засыпающий город. И где-то в нем, в его архивах и подворотнях, уже зрели новые тайны. Но сейчас, в этой комнате, было тепло от простой человеческой близости. И от понимания, что какая бы правда их ни ждала впереди, они пойдут на ее поиски вместе. Потому что за свою, хреновую и горькую, они теперь отвечали сообща.
ГЛАВА 58. ПИСЬМО ОТ ОРЛОВОЙ
Утро было серым и дождливым. Влажный воздух наполнял кабинет запахом мокрого асфальта и старой бумаги. Марина, как обычно, первая разбирала почту, бегло просматривая счета и рекламные буклеты. Рутина, казалось, плотной пеленой затягивала раны, нанесенные недавней бурей.

Илья и Елена пили кофе, обсуждая вчерашнее застолье. Вспоминали, как Егор, разгоряченный виски, пытался научить Марину отличать подделку паспорта по оттенку гербовой печати, а та, в свою очередь, доказывала ему превосходство цифровых архивов над бумажными. Было тепло и почти по-домашнему.

— Илья Геннадьевич, — голос Марины прозвучал необычно — в нем смешались уважение и легкое волнение. Она держала в руках плотный кремовый конверт с тисненым гербом. — От Анны Орловой. Курьерская доставка.

В воздухе на мгновение повисла напряженная тишина. Все взгляды устремились на конверт. Последнее, что они слышали об Анне Орловой, — это ее тихий, полный стыда и благодарности разговор с Егором после ареста Громова.

Илья взял конверт. Бумага была дорогой, шершавой на ощупь. Он вскрыл его перочинным ножом, который когда-то принадлежал Алексею Белых. Внутри лежал лист с фирменным бланком и… толстая пачка новых хрустящих купюр.

Илья развернул письмо и начал читать вслух. Его голос, сначала ровный, к концу дрогнул.

«Дорогой Илья Геннадьевич, уважаемые сотрудники «Архивной правды».

Пишу эти строки, находясь в своем загородном доме. За окном шумит лес, и в этой тишине я впервые за многие годы могу дышать полной грудью. Тень, которая годами тяготела над моей семьей, наконец-то рассеяна. Благодаря вам.

Слова бессильны выразить ту глубину признательности, которую я испытываю. Вы не только выполнили свою работу — вы вернули мне достоинство. Вы спасли меня от самой себя, от того, чтобы навсегда остаться заложницей чужого зла и собственного страха.

Прошу приложенный аванс считать не только оплатой за проделанную титаническую работу, но и скромным знаком моей личной благодарности каждому из вас. Потратьте эти деньги на что-то прекрасное. На жизнь. Вы заслужили право на легкое дыхание.

Что касается дела Алексея Белых, считаю его исчерпанным. Все ваши отчеты приняты и не требуют дополнений. Вы нашли не просто правду. Вы нашли справедливость.

И, как вы понимаете, архивы мира неисчерпаемы. Жизнь, к счастью, продолжается. А значит, продолжают появляться вопросы, требующие вашего уникального взгляда и вашей железной порядочности. Надеюсь, в будущем я вновь смогу обратиться к вам за помощью.

С глубочайшим уважением и благодарностью,
Анна Орлова».

Илья опустил письмо. В кабинете стояла полная тишина, нарушаемая лишь мерным стуком дождя по стеклу.

— «Железной порядочности», — тихо, с какой-то новой интонацией, произнес Егор. Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел в окно. — Каково.

Елена улыбнулась, и в ее глазах блеснули слезы. Но на этот раз — светлые.
— Она права. Жизнь продолжается.

Марина первая нарушила торжественность момента практичным вопросом:
— Аванс… его на общий счет?

Илья посмотрел на пачку денег, затем на своих сотрудников. На своих друзей.
— Нет, — сказал он твердо. — Это не оплата. Это подарок. От Анны Петровны лично. Мы разделим его поровну. И… потратим на что-то прекрасное. Как она и просит.

Он положил письмо на стол. Оно лежало там, маленький островок благодарности в море тревожных воспоминаний, словно ставя жирную точку в деле Громова.

— Так, — Илья поправил очки, и его взгляд упал на стопку новых, еще не открытых папок. — У нас есть запрос по установлению авторских прав на коллекцию агитационных плакатов 20-х годов. Марина, запроси, пожалуйста, архив Музея политической истории. Елена, посмотри, нет ли в этом деле связи с наследниками художника.

Он взял свою чашку, допил остывший кофе и подошел к картотеке. Рутина снова закрутила свои жернова, но теперь в ней не было тоски. Было ощущение прочного фундамента, на который можно опереться. Они сделали свое дело. Их труд был оценен. И впереди, за стенами агентства, кипела жизнь, полная новых загадок, готовых стать их новой работой.

«Архивная правда» работала. И это было главное.
ГЛАВА 59. НОВАЯ ПАПКА
В агенстве царил редкий, почти мирный хаос — предвестник возвращения к нормальной жизни. После бури, последовавшей за делом Громова, даже этот беспорядок казался благословением. Илья с наслаждением ощущал под пальцами шершавую поверхность бумаги, запах свежей типографской краски и чернил. Это были простые, понятные дела. Никаких алхимических кристаллов, международных заговоров или игр со смертью. Только факты, документы и запросы, которые можно было разрешить в рамках четырех стен.

Он взял верхнюю папку. Этикетка, аккуратно выведенная рукой Марины, гласила: «Дело №147-К. Поиск утраченной фамильной реликвии. Клиент: Андрей Петрович Орлов».

Илья на мгновение замер. Орлов. Та же фамилия, что и у Анны Петровны. Совпадение? Вполне вероятно. Фамилия распространенная. Он откинулся на спинку кресла, поправил очки и открыл обложку.

Внутри лежало стандартное заявление и анкета клиента. Андрей Петрович Орлов, 42 года, инженер-проектировщик. Опрятный, даже немного скучный почерк. Он просил найти пропавшую семейную ценность — старинный ларец-шкатулку работы неизвестного мастера, предположительно конец XVIII — начало XIX века. Шкатулка была утрачена в годы революции, и по семейному преданию, ее следы терялись в Петрограде. Прилагалось единственное сохранившееся фото — пожелтевший снимок начала XX века, на котором неясно виднелся резной деревянный ларец, стоявший на комоде в интерьере, полном темного дерева и тяжелых портьер.

Ничего необычного. Типичная история для того времени. Илья сделал первую пометку на полях: «Проверить архивы музейных фондов, описи национализированного имущества, возможные аукционные продажи 20-30-х годов».

Он развернул приложенную клиентом краткую справку, составленную на основе семейных воспоминаний. Андрей Петрович скрупулезно, в духе своей профессии, изложил все, что знал: приблизительные размеры ларца, материал (мореный дуб с бронзовыми накладками), упомянул, что внутри на крышке была выгравирована какая-то «странная виньетка, похожая на химическую формулу или астрономический знак».

Илья читал, и его пальцы машинально провели по знакомым строкам. Химическая формула. Астрономический знак. Что-то щелкнуло на задворках сознания, едва уловимое, как давно забытый запах. Он отложил справку и потянулся к следующему документу — это была выписка из старого дореволюционного справочника о мастерах-мебельщиках, которую Марина, видимо, подготовила для предварительного анализа.

Он пробежал глазами список имен, дат, специализаций. Ничего, что бы напрямую связывалось с описанием ларца. Его взгляд скользнул по сноскам внизу страницы. Одна из них привлекла его внимание. В ней упоминалось, что некоторые мастера, помимо мебели, изготавливали и «кабинеты для учёных мужей» — специальные лари и шкатулки для хранения инструментов, рукописей и диковинных коллекций.

И тут его взгляд упал на фамилию. Не саму фамилию, а на связку, упомянутую в скобках. Всего несколько слов: «… выполнял частные заказы для Демидовского общества по составлению каталогов минералогических коллекций».

У Ильи перехватило дыхание. Комната вдруг поплыла, звуки улицы за окном стали глухими, как будто кто-то выключил звук.

Демидовское общество.

То самое Демидовское общество, в архивах которого когда-то работал Алексей Белых. То самое, оцифровку которого финансировал фонд «Наследие» Крюкова. То самое, в недрах которого они нашли первые ниточки, ведущие к Ломоносову, Виноградову и их проклятому «стеклу».

Это не могло быть совпадением. Слишком точное. Слишком уж намеренное.

Его руки стали ледяными. Он снова взял справку, составленную Андреем Орловым, и впился глазами в описание гравировки. «Странная виньетка». Он судорожно потянулся к своему блокноту, тому самому, в котором вел расшифровку записей Алексея. Он листал страницы, испещренные его собственным почерком, формулами, схемами. И вот он — набросок, сделанный со слов Ломоносова. Символ, обозначавший не просто химический элемент, а гипотетический «резонансный кристалл». Спираль, пересекаемая зигзагом молнии и окруженная стилизованными лучами.

Описание Орлова было скудным, но… оно подходило. Оно ужасающе подходило.

Илья откинулся на спинку кресла, пытаясь отдышаться. Перед ним лежала тонкая картонная папка с, казалось бы, рядовым делом. Но теперь он видел ее истинные очертания. Это была не просто просьба найти шкатулку. Это была дверца. Та самая, которую они, как им казалось, наглухо захлопнули, передав все материалы в Женеву.

Он посмотрел на фотографию. Тусклый, неясный снимок. Простой ларец. Но теперь Илья знал. Он знал, что, возможно, смотрит на контейнер. На своего рода ковчег. Созданный не просто для хранения украшений, а для чего-то бесконечно более ценного и опасного. Для прототипа? Для записей? Для самого кристалла?

Он взял ручку. Его рука дрожала. Он хотел написать на папке стандартную резолюцию: «В работу». Но вместо этого его пальцы сжали красный карандаш, которым он помечал дела высшего приоритета.

Он провел толстую, жирную черту через этикетку. А рядом, на чистом поле, вывел всего одно слово, которое заставило его сердце биться с новой, знакомой и мучительной силой.

«ЛОМОНОСОВ?»

Он не сомневался, что вопрос был риторическим. Ощущение дежа вю было не просто игрой воображения. Это было эхо, которое не желало оставаться в прошлом. Оно стучалось в его дверь с самым безобидным видом — в виде просьбы инженера Орлова найти бабушкин сундук.

Илья Прохоров снял очки и устало протер переносицу. Он смотрел на эту папку, на это единственное слово, и понимал — покой был всего лишь передышкой. «Архивная правда» снова была в игре. Игра, ставки в которой были выше, чем когда-либо. Потому что теперь они знали, с чем имеют дело. И это знание было самой страшной ловушкой.

Он глубоко вздохнул, снова надел очки и потянулся к телефону, чтобы набрать номер Егора. Его палец замер над кнопками. С чего начать? С простой фразы: «Егор, у нас проблема». Или с более точной: «Егор, это не закончилось. Оно только начинается».

Он положил трубку на рычаг. Пока не стоит. Сначала нужно проверить. Нужны доказательства. Нужно понять, является ли Андрей Орлов просто несчастным потомком, хранящим опасное наследство, или… кем-то другим.

Новая папка лежала перед ним, безмолвная и тяжелая, как гробовая крышка. Илья открыл ее снова. Начиналась новая охота. И на этот раз они знали, на какого зверя вышли.
ГЛАВА 60. ФИНАЛ. ОТРАЖЕНИЕ В СТЕКЛЕ
Солнечный свет, густой и медленный, как сироп, заливал кабинет «Архивной правды». Казалось, сама вселенная пыталась убедить их в наступлении мира. Илья Прохоров сидел за своим столом, и перед ним лежала та самая папка. Красная надпись «ЛОМОНОСОВ?» пылала на картоне, как клякса крови на свежей рубашке.

Он провел пальцами по шершавой поверхности, ощущая подушечками едва заметную вибрацию — возможно, лишь отголосок собственного учащенного пульса. Дело Громова было закрыто. Формула — обезврежена. Но эта папка… она была не продолжением. Она была ключом к двери, которую они, как им казалось, никогда не открывали.

Егор, стоя у окна, молча курил, выпуская дым в приоткрытую форточку. Его рана больше не болела, но в глазах поселилась новая, глубокая усталость — усталость не от битвы, а от ее предвкушения.
— Ну что, архивариус? — его голос был хриплым. — Опять в бой? За новой порцией «хреновой правды»?

Илья не ответил. Он открыл папку. Внутри, помимо заявления Орлова и старой фотографии, лежала распечатка, сделанная Мариной. Выписка из цифрового каталога оцифрованных архивов Демидовского общества. Та самая, где упоминался мастер-мебельщик. Илья водил пальцем по строчкам, ища… он сам не знал, что. Подвоха? Ошибки? Подтверждения своей правоты?

И его взгляд упал на цифру. Не на текст, а на номер фонда. Фонд 114, опись 2, дело 18. Номер казался знакомым. До боли знакомым.

Он откинулся на спинку кресла, закрыв глаза, пытаясь поймать ускользающее воспоминание. Где он его видел? Не в этом деле. Раньше. Гораздо раньше.

И тут его осенило.

Он резко потянулся к нижнему ящику своего стола, тому, что всегда был на замке. Замок щелкнул. Внутри, под стопкой старых, никому не нужных отчетов, лежал блокнот. Не его. Алексея Белых. Тот самый, с шифрами, который передал им Петр. Тот, с которого все началось.

Илья лихорадочно пролистал пожелтевшие страницы, испещренные аккуратным, параноидальным почерком покойного архивариуса. Он не искал формулы или символы. Он искал пометки на полях, каталогизационные номера. И нашел. На предпоследней странице, в углу, мелким, почти исчезнувшим почерком было выведено: «Ф.114, оп.2, д.18. Проверить. Ключ?».

Ледяная волна прокатилась по его спине. Алексей Белых вышел на этот фонд за несколько недель до своей смерти. Он тоже что-то заподозрил. И это «что-то» привело его под колеса поезда.

Но это было не все. Самое шокирующее ждало его впереди. Илья взял распечатку Марины и положил ее рядом с блокнотом. Номера фонда, описи и дела совпадали. Абсолютно. Но… в блокноте Алексея, рядом с номером, стояла дата обращения к архиву. И эта дата была… через месяц после его официальной смерти.

Илья замер, пытаясь осмыслить абсурдность открытия. Ошибка? Невозможно. Алексей был педантичен до помешательства. Он не ошибался в датах. Значит… Значит, запись была сделана позже. Кем-то другим.

Он почувствовал, как почва уходит из-под ног. Все их расследование, вся цепочка от Алексея к Громову, все их победы и потери… они были построены на фундаменте, который только что дал трещину.

В этот момент его взгляд упал на фотографию ларца, приложенную Орловым. Раньше он видел лишь размытые очертания. Теперь, с новым знанием, его взгляд приковала деталь, которую он прежде игнорировал. На дальнем плане, на том самом комоде, стояла не только шкатулка. Рядом с ней, в резной деревянной рамке, стояла маленькая фотография. И на ней… он прищурился… на ней было лицо. Слишком знакомое лицо.

Он судорожно схватил лупу, лежавшую на столе, и приставил ее к снимку. Качество было ужасным, зернистым. Но черты… овал лица, разрез глаз… Он знал этого человека. Он видел его совсем недавно.

Это было лицо Вадима Крюкова. Но не того сломленного человека в больничной палате. А молодого, полного сил и той самой одержимости, что в итоге его погубила. На фотографии ему было не больше двадцати пяти.

Илья отпрянул от стола, как от раскаленного железа. Ларец, который искал Орлов, не просто имел отношение к Демидовскому обществу. Он имел отношение к Крюкову. Лично. И, судя по всему, задолго до того, как Крюков возглавил фонд «Наследие» и начал свои безумные поиски.

Папка «ЛОМОНОСОВ?» оказалась не началом нового дела. Она была ключом, который перелистывал их старое дело, открывая его с совершенно новой, пугающей стороны. Все, что они знали, оказалось ложью. Или, что было еще страшнее, чьим-то грандиозным планом.

В кабинете стояла гробовая тишина. Егор, почувствовав неладное, повернулся от окна.
— Илья? Ты в порядке? Ты белый, как полотно.

Илья не смог ответить. Его взгляд был прикован к двери в кабинет. На ней висело старое, немного кривое зеркало, в котором он каждый день поправлял галстук. И сейчас в нем отражался он сам, бледный, с расширенными от ужаса зрачками. А за его спиной, у своего рабочего места, стояла Марина. Она смотрела не на него, а на ту самую распечатку, что лежала у него на столе. И на ее лице не было ни волнения, ни вопроса. Было лишь спокойное, холодное, почти отрешенное понимание. И в этом понимании сквозила не просто осведомленность. Сквозила… принадлежность.

Их взгляды встретились в зеркале. Всего на долю секунды. Марина тут же опустила глаза, изобразив погружение в монитор, но было поздно. Илья все увидел.

Он медленно, очень медленно повернулся к ней.
— Марина? — его голос прозвучал чужим, сдавленным шепотом. — Этот номер фонда… Откуда ты его взяла?

Она подняла на него глаза. В них не было ни смущения, ни страха. Только ледяная ясность.
— Из базы данных, Илья Геннадьевич. Как и всегда. Стандартный запрос.

Она врала. Он понял это с первой же буквы. Она знала. Знала, что этот номер связан с делом Алексея. Знала, что он приведет его к фотографии Крюкова. Она… подсунула ему эту ниточку.

Илья посмотрел на Егора, на Елену, потом снова на Марину. Его команда. Его семья. Его опора. И один из этих людей… может, и не один… играл в свою игру.

Он не видел предательства в лице Громова. Оно было очевидным, ожидаемым. Но это… Это было хуже. Это был удар в спину от того, кому он доверял безгранично.

Он снова посмотрел на папку. «ЛОМОНОСОВ?». Теперь этот вопрос приобрел новый, зловещий смысл. Это был не вопрос о прошлом. Это был вопрос о настоящем. О них самих.

Илья Прохоров медленно, с нечеловеческим усилием воли, взял себя в руки. Он не подал вида. Он кивнул Марине, сделал вид, что поверил.
— Ясно. Спасибо.

Он закрыл папку. Но не для того, чтобы отложить ее. А для того, чтобы скрыть от всех бурю, бушевавшую в его душе. Он снял очки, протер их, и его лицо вновь стало маской спокойного архивариуса.

Но внутри все кричало. Они не просто закрыли одно дело и открыли другое. Они, сами того не ведая, были пешками в игре, правила которой не знали. Игра не закончилась с арестом Громова. Она только входила в новую, смертельно опасную фазу. Фазу, где враг был не снаружи, а здесь, в этой комнате. Где доверие было роскошью, которую они больше не могли себе позволить.

«Архивная правда» продолжала работу. Но с этого дня она работала не только с архивами мира. Она работала против самой себя. Илья посмотрел на своих людей, и в его глазах читалась уже не готовность к битве, а нечто более страшное — готовность к охоте. Охоте на того, кого он считал своим другом.

Это была первая секунда тиканья бомбы, заложенной в самом сердце их братства. И первый шаг к ее обезвреживанию Илья должен был сделать в одиночку.