Конец белого лотоса

ГЛАВА 1. ХОЛОДНЫЙ ЗВОНОК
В офисе «Архивной правды» царила редкая, почти идиллическая тишина. Илья Прохоров составлял каталог недавно полученных документов, наслаждаясь строгим порядком архивных коробок. В углу, за своим монитором, работала Марина, а из-за полуоткрытой двери кабинета Анны Орловой доносился ровный гул деловых переговоров. Елена Коршунова, устроившись на диване с ноутбуком, готовила материал для новой статьи. Даже вечно хмурый Егор Волков, развалившись в кресле, с видимым удовольствием потягивал свежезаваренный чай.

Этот мирный покой был обманчив, и все они это знали. После истории с Кодексом Ломоносова и «Обществом Посвященных» раны еще не затянулись. Но сегодняшний день позволял хотя бы сделать вид, что жизнь вошла в нормальное русло.

Звонок раздался внезапно. Не привычный рингтон рабочего телефона, а пронзительная, тревожная трель личного аппарата Ильи. Он вздрогнул, отложив папку. На экране горел незнакомый номер со швейцарским кодом.

Илья нахмурился, поднес телефон к уху.
— Алло?

Сначала — лишь шум эфира и прерывистое, сдавленное дыхание. Потом — женский голос, сломанный отчаянием, с легким немецким акцентом.

— Мистер Прохоров? Илья Прохоров из «Архивной правды»?
— Да, я вас слушаю.
— Меня зовут Катерина Шольц. Я… я жена доктора Армина Шольца. Вы знали его?

Илья замер. Воздух в кабинете застыл. Илья видел, как Елена перестала печатать и смотрит на него. Егор и Марина тоже замерли, уловив перемену в его позе.

— Доктор Шольц… да, мы консультировались с ним по одному сложному делу, — осторожно ответил Илья. — Что случилось?

— Он пропал. Три дня назад в Цюрихе. Бесследно. — Голос Катерины задрожал еще сильнее. — Вместе с ним исчезли все его рабочие записи. И цифровые, и бумажные. Все, над чем он работал все эти месяцы!

— Вы обращались в Полицию? В Интерпол? — автоматически спросил Прохоров, уже чувствуя ледяную тяжесть на дне желудка.

— Да, конечно. Они ведут расследование. Официально — как возможное похищение с целью выкупа. Но… есть нюансы. — Голос Катерины понизился до шепота, полного ужаса. — За день до исчезновения Армин отправил своему коллеге, мистеру Райту из кризисного центра, зашифрованное сообщение. Всего три слова: «Они нашли отголосок».

Илья медленно закрыл глаза. «Отголосок». Слово, которое он сам использовал в своем отчете, описывая те фрагментарные данные по методу имплантации информации, что остались от исследований Крюкова. Обрывки, которые не могли восстановить формулу, но могли указать направление мыслей. Доктор Шольц, ведущий нейрофизик, пытался реконструировать процесс, чтобы понять механизм и разработать контрмеры. Очевидно, он нашел что-то. Или… кто-то нашел его.

Катерина молчала, и Илья слышал, как она с трудом сглатывает ком в горле.
— Но это еще не все, мистер Прохоров. В ночь, когда он исчез… он позвонил мне с неизвестного номера. Было слышно только его дыхание… тяжелое, паническое. И он прошептал… он прошептал по-русски, хотя мы дома всегда говорили по-немецки…

— Что он сказал? — Илья почувствовал, как у него похолодели пальцы, сжимавшие телефон.

Тишина в трубке затянулась, а затем голос Катерины Шольц, сорвавшийся на шепот, прозвучал как предсмертный хрип:

— Он сказал: «Он жив… Смотри в Белую страну».

Илья опустил телефон и посмотрел на своих друзей. На бледное лицо Елены, на суровое — Егора, на испуганно-внимательное — Марины.

— Ну что, — мрачно проговорил Егор Волков, тяжело поднимаясь с кресла. — Похоже, наш отпуск закончился.
ГЛАВА 2. БЕЛАЯ СТРАНА
Тишина в офисе «Архивной правды» впитывала в себя стук дождя по стеклу, мерцание экранов и тяжелое дыхание людей, столкнувшихся с абсолютно бессмысленной загадкой. Фраза «Белая страна» висела в воздухе призрачным пятном, не находя себе места в логической картине мира Ильи Прохорова.

Он отложил карандаш, которым бессознательно чертил на листе бумаги геометрические фигуры, почесал нос и задумчиво сказал:
— Ничего. Ни в одном справочнике, энциклопедии, географическом атласе. Ни в исторических хрониках. Это словосочетание не существует.
— Может, это код? — тихо предложила Елена, сама не веря в эту версию. — Какой-нибудь оперативный сленг, известный только его кругу?
— Сленг не рождается в вакууме, Лена, — мрачно отозвался Егор Волков. Он стоял у окна, спиной к комнате, и смотрел на мокрый асфальт. — У него всегда есть основа. «Чайка» — это самолет. «Булыжник» — пистолет. «Маслята» — патроны. «Белая страна»… На что это может быть похоже? Беларусь? Но тогда бы он сказал «Беларусь». Нет. Это что-то другое. Что-то, что не имеет официального названия. Или чье название известно лишь очень узкому кругу.

Илья почувствовал знакомое щемящее чувство в груди — чувство тупика, когда все пути проверены, а стена перед тобой становится выше. Он ненавидел это чувство. Оно напоминало ему о его собственной беспомощности, о тех случаях, когда правда ускользала, оставляя после себя горький осадок.

— Ищем иначе, — раздался спокойный, сосредоточенный голос Марины. Она не отрывалась от своего монитора, ее лицо освещалось мерцающим синим светом. — Если это не географическое понятие, значит, это метафора. Символ. Миф.
— Миф? — Илья скептически покачал головой. — Катерина Шольц говорила, что ее муж был человеком сугубо рациональным, ученым. Нейрофизиком. Какие мифы?
— Самые опасные, — не оборачиваясь, бросил Егор. — Те, в которые верят умные люди. Рациональный ум, столкнувшись с иррациональным, не всегда отрицает его. Иногда он пытается найти ему рациональное же объяснение. И скатывается в безумие, даже не заметив этого.

Марина щелкала клавишами, ее брови были сдвинуты в напряжении.
— Запрос «Белая страна»… Огромное количество мусора. Поэзия, фантастика, музыкальные группы. Отсеиваем. Добавляем ключевое слово «оккультизм»… И… пошло-поехало.

Она повернула монитор так, чтобы все могли видеть.
— Смотрите. «Страна Белого Царя». Не страна, а скорее… концепция. Утопия. Гиперборея.

На экране возникали изображения — старинные гравюры с изображением северного рая, карты, где на месте Северного Ледовитого океана красовался огромный материк, символические древа жизни, растущие из льда.
— Мифическая северная прародина «арийской расы», — продолжила Марина, ее голос стал лекторским, отстраненным. — Согласно легендам, высокоразвитая цивилизация, ушедшая под лед или уничтоженная катаклизмом. Эзотерики XIX и XX веков, вроде Елены Блаватской, вовсю эксплуатировали этот миф. Считалось, что гиперборейцы обладали тайными знаниями, позволявшими управлять сознанием, материей, временем.

— Ерунда, — буркнул Илья, но в его голосе уже не было прежней уверенности.
— Сама по себе — возможно, — парировала Марина. — Но важно не то, во что они верили, а то, что они делали, веря в это. Смотрите дальше.

Она переключила изображение. На экране появились черно-белые фотографии — люди в эсэсовской форме на фоне арктических пейзажей, странные приборы, установленные на льду.
— Нацистское общество «Аненербе» — «Наследие предков». Создано для поиска материальных доказательств этих мифов. Они отправляли экспедиции на Кольский полуостров, в Арктику, на Землю Франца-Иосифа. Искали вход в «полую Землю», следы гиперборейцев, артефакты.

— «Аненербе»? — Егор резко повернулся от окна. Его глаза сузились, взгляд стал острым, охотничьим. В них вспыхнула искра понимания, смешанного с отвращением. — Вот оно что. Это уже пахнет не мифами, а конкретными людьми в конкретных ватниках с конкретными званиями. После войны их архивы, их «ученые» и их разработки достались не только американцам. Значительная часть осела у нас. Наши ученые продолжали работы в другом, разумеется, направлении. «Изучение экстремальных условий Арктики». «Психофизиология полярников».

— Именно, — кивнула Марина, и ее пальцы вновь затанцевали на клавиатуре. — И вот что я нашла, покопавшись в рассекреченных отчетах советских полярных станций. Конец 40-х, начало 50-х.

На экране появились скан-копии пожелтевших документов с грифом «Совершенно секретно».
— Вот донесение с зимовки на станции «Полюс-7» за 1949 год. Цитата: «…зафиксирована неопознанная активность в районе „ледника Молчания“. Группа лейтенанта Фёдорова обследовала район. Обнаружены следы пребывания неизвестной группы, не связанной с метеорологической программой. Обнаружены предметы, похожие на измерительную аппаратуру неизвестного назначения…»
— А вот еще, — она открыла другой документ. — 1951 год, станция «Восток-2». Рапорт начальника станции: «…в течение недели наблюдались аномальные свечения в атмосфере, не связанные с полярным сиянием. Радиосвязь прерывалась помехами, в эфире прослушивались неопознанные голосовые сообщения на неизвестном языке…» На полях документа чья-то резолюция: «Прекратить панику. Явления имеют природный характер. Дальнейшие доклады по данному вопросу не принимать.»

В комнате повисла звенящая тишина, которую не мог нарушить даже стук дождя. Призрачный миф обретал плоть и кровь. «Белая страна» превращалась в ледяную пустыню, где в строжайшей тайне кто-то что-то искал, наблюдал, а возможно, и нашел.

— «Полюс-7», «Восток-2»… — задумчиво проговорил Илья. — Это реальные места. Координаты. Логистика.
— Но они давно заброшены, — заметила Елена. — Что мы можем там найти сейчас?
— Не они, — вдруг резко сказал Егор. Он подошел к столу и уперся в него костяшками пальцев. Его лицо было серьезным. — Вспомните план Крюкова. Имплантация информации. Исследования Шольца. Все это — о мозге. О сознании. А что, если «Аненербе» искали в Арктике не артефакты, а… условия? Особые условия, влияющие на психику? Магнитные аномалии, особый свет, изоляцию… Идеальный полигон для экспериментов над человеческим разумом.

Он посмотрел на Илью.
— «Он жив… Смотри в Белую страну». Что, если «Он» — это не человек? Что, если «Он» — это сам проект? Древний, нацистский, советский… а теперь, возможно, частный. Проект, который никогда не умирал. Он просто спал. А Шольц своим исследованием его разбудил.

Илья почувствовал, как по спине пробежал ледяной холод. Тупик сменился не проторенной дорогой, а зияющим провалом в кромешную тьму. Они стояли на краю, и смотрели в бездну, полную льда, безумия и отголосков давно забытых преступлений. А бездна, как это водится, смотрела в ответ.
ГЛАВА 3. ЛИЧНЫЙ ИНТЕРЕС
Тишина, наступившая после догадок Егора о «Белой стране», была взрывоопасной. Каждый переваривал услышанное, примеряя на себя чудовищный пазл, который складывался из мифов, нацистских экспедиций и советских секретов. Илья чувствовал, как привычный мир архивной пыли и бумажных свидетельств трещит по швам, обнажая пугающую, иррациональную изнанку.

— Давайте еще раз, — глухо проговорил Егор. Он подошел к колонкам, его лицо было непроницаемо, но в глазах стояло странное, почти болезненное напряжение. — Последний звонок. Я что-то упустил.

Марина без слов кивнула и запустила запись. Снова в комнате раздалось тяжелое, захлебывающееся дыхание Катерины Шольц, и этот шепот, пропитанный ужасом: «Он жив… Смотри в Белую страну».

Все смотрели на Егора. Он стоял, не двигаясь, его взгляд был устремлен в пустоту, но Илья видел, как напряглись мышцы его шеи, как сжались кулаки. Казалось, он вслушивался не в слова, а в сам звук, в тембр, в ту неуловимую аудиальную ауру, которую не способен уловить никто, кроме того, кто ее когда-то уже слышал.

Запись закончилась. В комнате снова воцарилась тишина. Егор медленно повернулся. Его лицо было серым, постаревшим за эти несколько минут.

— Егор? — тихо позвала Елена.

Он не ответил. Вместо этого он прошел к своему креслу и тяжело опустился в него, уставившись на свои руки.
— Двадцать пять лет, — его голос был хриплым, чужим. — Черт возьми. Двадцать пять лет.

Илья обменялся встревоженными взглядами с Мариной и Еленой.
— Что двадцать пять лет? О чем ты?

— Мое первое дело, — поднял на них глаза Егор. В них бушевала буря из боли, неверия и давно похороненной ярости. — Первое самостоятельное дело в органах. Не раскрытое. Висяк. Пятно. Пятно, которое я ношу с собой всю жизнь.

Он провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с него налипшую за четверть века пыль архивного дела.
— Пропал человек. Майор КГБ Семенов. Алексей Петрович. Мой наставник. Умнейший, честнейший офицер старой школы. Вышел вечером из дома, сказал жене, что задержится на пару часов. И не вернулся. Никогда.

Илья замер, предчувствуя, куда клонит старый майор.
— И что? Какая связь?

— Связь… — Егор горько усмехнулся. — Связь в том, что его жена, Вера Семенова, когда я пришел к ней на следующий день… У нее был точно такой же голос. Такая же интонация. Тот же самый надлом, та же дрожь, тот же ужас в каждом слове. Я тогда, молодой, зеленый, слушал ее и клялся себе, что найду его. Что разорву в клочья тех, кто посмел… — Он с силой сжал кулак, костяшки побелели. — Не нашел. Дело было странным. Ни следов борьбы, ни мотива, ни тела. Будто испарился. Со временем его списали. А я… я научился с этим жить. Задвинул подальше.

Он посмотрел прямо на Илью, и в его взгляде было нечто такое, от чего у Ильи похолодело внутри.
— И вот сейчас, спустя двадцать пять лет, я слышу этот голос снова. Голос Веры Семеновой. Тот самый. В телефоне жены какого-то швейцарского ученого. Катерина Шольц… ее голос — это эхо. Почти точная копия. Тот же тембр, те же речевые особенности, та же манера плакать беззвучно. Это не совпадение, Илья. Не может быть совпадением.

В комнате повисло ошеломленное молчание. Версия о том, что дело Шольца может быть связано с давним провалом Егора, была настолько невероятной, что какое-то время никто не мог найти слов.

— Но… как? — наконец выдохнула Елена. — Твоя история — это Ленинград начала девяностых. А это — Цюрих, наши дни. Разные миры.

— Разные миры? — Егор резко встал, его движения снова стали энергичными, ястребиными. — А «Белая страна»? А «Аненербе»? А секретные полярные станции? Это что, не мостик через время? Дело Семенова… я всегда чувствовал, что там что-то нечисто. Что оно было не таким простым, как казалось. Что его исчезновение связано не с бытовухой или криминалом, а с чем-то большим. С чем-то, что тщательно скрывали. И Шольц, и мой… наставник — они связаны с одной и той же женщиной. Совпадение? Нет. Тень, которая тянется из того самого проклятого места. Из «Белой страны».

Илья смотрел на Егора и видел в его глазах не просто профессиональный интерес. Он видел боль давней, незаживающей раны, которая вдруг снова начала кровоточить. Он видел личную одержимость. Это было опасно. Очень опасно. Но возможно, это и было ключом.

— Значит, мы ищем не просто пропавшего ученого, — тихо проговорил Илья. — Мы ищем ответ на вопрос, который преследует тебя всю жизнь. Мы ищем правду о майоре Семенове.

Егор кивнул, и в его кивке была вся тяжесть прожитых лет и неразгаданной тайны.
— Да. И теперь это для меня не работа. Это долг.
ГЛАВА 4. АРХИВНЫЙ ПРИЗРАК
Пыль архива бывшего КГБ имела особый запах — смесь выцветшей бумаги, старого клея и невысказанных секретов. Илья Прохоров, несмотря на свой богатый опыт, каждый раз чувствовал здесь легкий спазм в горле. Это было место, где правда не жила — она была замурована в папках, зашифрована в отчетаx и похоронена под грифами «совершенно секретно».

Доступ к делу майора Семенова ему обеспечили через старые, не афишируемые связи Егора. Не официальный запрос, а тихий, полулегальный визит в святая святых — хранилище, где покоились призраки неудавшихся расследований и навсегда замолчавших дел.

Дело №0147—91 по факту исчезновения майора Алексея Петровича Семенова хранилось на дальней полке в сером картонном переплете. Илья снял его с особым чувством — он держал в руках не просто папку, а незаживающую рану своего друга. Призрак, преследовавший Егора всю жизнь.

Он устроился за отдельным столом в углу читального зала, под тусклой лампой, отбрасывающей желтоватый свет. Открыл папку.

И обомлел.

Он ожидал увидеть толстый том — протоколы допросов, отчеты о проведенных операциях, объяснительные, фотографии. Все, что полагается по делу о пропаже офицера такой величины.

Но дело было почти пустым.

В нем лежало всего несколько листов. Первый — официальное заявление жены, Веры Семеновой, о пропаже мужа. Написанное дрожащей рукой, с пометкой о принятии. Второй — сухое донесение из отдела кадров, подтверждающее, что майор Семенов на службу не вышел и местонахождение его неизвестно. Третий — краткая справка о личности Семенова. И все.

Ни одного отчета о проведенных поисках. Ни одного опроса коллег. Ни следа оперативной работы. Словно человека не искали вовсе. Словно его исчезновение было не проблемой, а… ожидаемым событием.

Илья почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Это было хуже, чем тупик. Это была стена молчания, возведенная намеренно.

Он взял в руки лист со справкой о личности. Стандартная анкета. ФИО, дата рождения, звание, должность… В графе «Особые приметы» — ничего. В графе «Последнее место службы» — номер отдела, который, как Илья знал, был расформирован через год после исчезновения Семенова.

И тут его взгляд упал на самый низ листа. Туда, куда обычно ставятся штампы о согласовании и визы начальства.

Там, под мелким, машинописным текстом, стоял оттиск штампа. Не синий, как все остальные пометки, а красный. Яркий, кричащий, словно предупреждение. Штамп был небольшим, но четким.

«БЕЛАЯ СТРЕЛА»

Илья замер, вглядываясь в эти два слова. Это не был гриф секретности. Это было что-то другое. Кодовое название операции? Проекта? Организации? «Белая Стрела»… Звучало одновременно и поэтично, и угрожающе. И оно перекликалось с «Белой страной». Слишком явно, чтобы быть случайностью.

Сердце Ильи забилось чаще. Он положил лист на стол и достал из папки последний предмет — черно-белую фотографию майора Семенова. Снимок был стандартным, служебным — мужчина в форме, строгий взгляд, поджатые губы, волевой подбородок. Лицо человека, привыкшего к дисциплине и порядку.

Илья посмотрел на это лицо. На темные волосы, зачесанные набок, на прямой нос, на характерную линию бровей. И что-то щелкнуло в его памяти. Что-то знакомое.

Он отложил фотографию и достал из своего планшета файл, присланный Катериной Шольц. Там было несколько семейных фотографий. Одна из них — молодой Армин Шольц, сделанная, судя по всему, в конце 80-х, начале 90-х. Ученый, не носивший формы, с более мягкими чертами лица, в очках, с задумчивым взглядом.

Илья положил две фотографии рядом. Служебный снимок майора Семенова и молодого Армина Шольца.

И мир перевернулся.

Это было одно и то же лицо.

Черты, изменившиеся за годы, но основные кости, разрез глаз, форма губ — все было идентично. На фотографии Семенова он выглядел жестче, суровее, но это был он. Тот же человек.

Илья откинулся на спинку стула, пытаясь перевести дух. В ушах стоял звон. Он смотрел на два изображения одного человека, разделенные тридцатью годами и пропастью между личностями. Майор КГБ Алексей Семенов. И ученый-этик Армин Шольц.

Значит, Семенов не исчез. Он сбежал. Кардинально изменил внешность, имя, биографию, личность. Годами готовил себя для внедрения на Запад. Но зачем? Для чего агенту такой глубины легализации понадобилось становиться именно ученым-этиком? Что он должен был сделать?

И главное — что за организация, проект или операция под названием «Белая Стрела» заставила его бежать и так тщательно скрываться?

Илья собрал документы дрожащими руками. Он нашел дверь в лабиринт, который был гораздо страшнее и запутаннее, чем он мог предположить. Призрак из прошлого Егора оказался не жертвой, а ключевой фигурой в игре, правила которой они только начинали понимать.

Игра, которая, судя по всему, была далека от завершения.
ГЛАВА 5. РЕИНКАРНАЦИЯ
Офис «Архивной правды» погрузился в гнетущую тишину, которую нарушал лишь монотонный стук дождя по стеклу. Илья положил две фотографии на центральный стол — строгий майор КГБ Алексей Семенов и утонченный ученый-этик Армин Шольц. Молчание длилось почти минуту, пока присутствующие впитывали в себя чудовищную истину.

— Реинкарнация, — наконец прошептала Елена, не отрывая взгляда от снимков. — Буквальная. Он умер и родился заново.

— Не родился, — мрачно поправил Егор. Он стоял, опираясь руками о стол, и его лицо было искажено гримасой боли и ярости. — Он совершил побег. Из своей жизни. Из своей личности. От меня. — Его голос дрогнул на последнем слове. Для него это было не просто расследование. Это было предательство. Предательство человека, которого он боготворил, которому верил, которого искал все эти годы.

Илья понимал его чувства, но его аналитический ум уже работал, выстраивая цепь логических умозаключений.

— Позвольте усомниться в версии о простом бегстве, — тихо сказал он, пристально вглядываясь в фотографии. — Майор КГБ, обладающий, без сомнения, доступом к секретнейшим данным, не станет просто так менять одну жизнь на другую. Это не побег от быта или криминала. Это стратегическая операция. Операция прикрытия длиною в жизнь.

Марина, до этого молча изучавшая данные на своем экране, подняла голову.

— Илья прав. Я углубилась в биографию Армина Шольца. Она… безупречна. Слишком безупречна. Родился в 1965 году в Лейпциге в семье немецких антифашистов, вернувшихся из советской эмиграции. Идеальное прикрытие для человека со знанием русского менталитета и языка. Докторская степень по биоэтике в Гейдельбергском университете. Десятки научных работ, членство в престижных международных комитетах… Это не спонтанная легенда. Это долгосрочная, многослойная маскировка, которую готовили годами. Возможно, десятилетиями.

— Международные комитеты? — переспросил Илья. — Какие именно?

— Самый главный, — Марина вывела на большой монитор список, — Международный биоэтический комитет при ЮНЕСКО. Консультативный орган, который занимается выработкой этических норм для новых технологий, включая генную инженерию, нейронауки, искусственный интеллект. Комитет не имеет прямой власти, но его рекомендации… они формируют законодательную базу по всему миру. Это мягкая сила в чистом виде.

В воздухе повисло понимание, холодное и тяжелое.

— Он не скрывался, — медленно проговорила Елена. — Он… внедрялся. Целью был не просто Запад. Целью была самая верхушка интеллектуальной и этической пирамиды. Место, где принимаются решения, определяющие будущее человечества.

— Но для чего? — с надрывом в голосе спросил Егор. — Ради чего он все это сделал? Променял Родину, предал товарищей, оставил меня… ради чего? Чтобы стать безликим чиновником в международной организации?

— Возможно, ответ кроется в том, от чего он бежал, — сказал Илья. Он ткнул пальцем в воображаемую точку на столе, глядя на Егора. — В «Белой Стреле». Мы думаем, он сбежал от своей старой жизни. А что, если он сбежал от самой «Белой Стрелы»? И его внедрение… это не работа на КГБ. Это его личная война. Возможно, он пытался добраться до рычагов влияния, чтобы помешать тому, что связано с этим проектом.

— Или наоборот, — хрипло возразил Егор. В его глазах бушевала внутренняя буря. — Что, если его внедрение — это и есть продолжение «Белой Стрелы»? Что, если он не жертва, а ключевой исполнитель? Он годами готовился, чтобы изнутри, с самой вершины, влиять на мировые этические нормы. Подготавливать почву. Делать возможным то, что сейчас кажется немыслимым.

Эта мысль была еще страшнее. Майор Семенов, герой и наставник, мог быть не жертвой обстоятельств, а холодным, расчетливым агентом влияния, десятилетиями ведущим свою игру.

— И то, и другое сводится к одному, — резюмировала Марина. — Проект «Белая Стрела» — это нечто настолько глобальное и ужасающее, что ради борьбы с ним или ради его продвижения человек готов был уничтожить себя и прожить чужую жизнь. Шольц, работая над реконструкцией метода Крюкова, возможно, осознал, для чего на самом деле могут быть использованы его наработки.

Илья отодвинулся от стола и прошелся по кабинету. Картина вырисовывалась пугающая. Они наткнулись не на простое преступление и не на шпионскую историю. Они стояли на пороге чего-то монументального. Истории о человеке, который стал орудием в игре, масштабы которой были им еще не видны.

— Значит, мы имеем дело с двумя загадками, — подвел он итог. — Первая: что такое «Белая Стрела»? И вторая: на чьей стороне был Семенов-Шольц? Он был рыцарем, пытавшимся предотвратить катастрофу? Или архитектором, тихо строившим ее фундамент все эти годы?

Ответа не было. Была лишь тишина, дождь за окном и два лица одного человека, смотревшие на них с фотографий, храня молчание, которое длилось уже тридцать лет.
ГЛАВА 6. НОВЫЙ ИГРОК
Тишина, последовавшая за шокирующим открытием двойной жизни Семенова-Шольца, была взрывоопасной. Команда «Архивной правды» сидела в своем петербургском офисе, заваленная распечатками, картами и ужасом от масштабов заговора, который они лишь начинали осознавать. Они понимали, что имеют дело с призраком, человеком, который десятилетиями прятался в самой гуще международной научной элиты. Но кому он служил? И против кого? Ответа не было, лишь зияющая пустота, которую предстояло заполнить.

Именно в этот момент информационный вакуум был нарушен. Неожиданно, громко и демонстративно.

Это началось с новостной ленты. Марина, мониторящая информационный фон по ключевым словам «Арктика», «секретные исследования», «нейронауки», вдруг замерла.

— Э-э, парни? — ее голос прозвучал с ноткой недоумения. — Посмотрите на это.

Она вывела на большой экран трансляцию с одного из ведущих российских новостных каналов. Репортаж велся с борта современного ледокола, рассекающего темные арктические воды. На фоне ослепительно белых льдин и сурового северного неба стоял человек в идеально сидящем арктическом камуфляже без знаков различия. Он был подтянут, седовлас, с лицом, испещренным морщинами, которые говорили не о возрасте, а о характере. Его взгляд был спокоен, холоден и пронзителен, как арктический ветер.

«…огромная честь присутствовать здесь, на передовой освоения российской Арктики, — говорил он, и его баритон, ровный и уверенный, не нуждался в повышении тона, чтобы быть услышанным поверх завывания ветра. — Мы, компания „Палладин“, видим своей миссией не только обеспечение безопасности навигации и защиту национальных интересов, но и сохранение этой уникальной, хрупкой экосистемы. Наша научно-исследовательская программа „Арктика-Экогенез“ направлена на разработку технологий, которые позволят минимизировать антропогенное воздействие на регион».

Камера плавно скользнула по палубе, показывая не только вооруженных, подчеркнуто дисциплинированных бойцов, но и современное научное оборудование в водонепроницаемых кейсах.

— Кто это? — спросил Илья, нахмурясь. Что-то в этом человеке и в этой идеальной картинке вызывало у него глухую тревогу.

— Матвей Игнатьев, — тут же откликнулась Марина, ее пальцы уже летали по клавиатуре. — Основатель и генеральный директор частной военной компании «Палладин». Один из самых богатых и самых загадочных людей России. Филантроп. Спонсор научных исследований, меценат. Появляется на светских раутах, но никогда не дает интервью. Его состояние оценивают в миллиарды, источник которых туманен.

— ЧВК? В Арктике? — Егор фыркнул, отодвигая стакан с чаем. — Игра в благодетеля. Классика. Под прикрытием «научных программ» можно делать что угодно. Разведка, диверсии, охрана… или что-то похуже. Что у них там за «экогенез»?

Марина углубилась в поиск.

— «Палладин». Зарегистрирована пять лет назад. Бурный рост. Штаб-квартира в Москве, офисы в Мурманске, Дубае, Каракасе. Основной заявленный контракт — защита нефтяных платформ и судоходства в Арктике от пиратов и… экологических активистов. Ирония. Но их активность выходит далеко за рамки охраны.

Она открыла несколько вкладок с картами спутникового мониторинга.

— Вот. Анализ данных за последние полгода. «Палладин» арендовал и значительно модернизировал несколько заброшенных советских полярных станций. В частности, «Полюс-7» и «Ледяной Щит-2». Завозят туда оборудование в промышленных масштабах. Не только оружие и системы ПВО. Генераторы, буровые установки, сложное коммуникационное оборудование. И… — она сделала паузу, — медицинские модули. Оборудование для полевых хирургических операций и, что странно, для длительного пребывания пациентов.

— Медицинские модули в Арктике? — переспросила Елена. — Для кого? Там же, по идее, только их собственный персонал.

— Именно, — мрачно подтвердил Илья. Его взгляд был прикован к замершему на экране лицу Игнатьева. — Они готовятся к чему-то. К чему-то, что требует присутствия в удаленном, контролируемом месте. И что может потребовать медицинского вмешательства. Возможно, не совсем стандартного.

— Есть еще кое-что, — Марина снова привлекла их внимание. Она открыла сканы финансовых отчетов благотворительного фонда Игнатьева. — Его фонд «Прометей» — один из крупнейших спонсоров… международного биоэтического комитета при ЮНЕСКО. Того самого, в котором состоял Армин Шольц.

Цепь замыкалась. Призрачная фигура Игнатьева и его могущественной ЧВК неожиданно оказалась связана нитями финансирования и общих интересов с их главной загадкой.

— Совпадение? — усмехнулся Егор, но в его усмешке не было веселья. — В такое не верю. Этот Игнатьев… он не просто бизнесмен. Он строитель империи. И он явно заинтересован в двух вещах: в Арктике и в тех, кто определяет этические рамки для новых технологий. Точно так же, как и наш покойный, а может, и не очень, доктор Шольц.

— Значит, «Палладин» — это и есть «Белая Стрела»? — предположила Елена. — Или ее современное воплощение?

— Слишком просто, — покачал головой Илья. — «Белая Стрела» — это советский проект с корнями, уходящими, возможно, в «Аненербе». Игнатьев — фигура новой, частной эпохи. Он может быть наследником. Партнером. Конкурентом. Или… охотником. Так или иначе, его внезапная медийная активность — это сигнал. Он выходит из тени. И он хочет, чтобы его увидели.

На экране репортаж закончился. Матвей Игнатьев, улыбаясь своей холодной, уверенной улыбкой, пожимал руку капитану ледокола. Картинка была безупречной: патриот, филантроп, защитник природы, первопроходец.

Илья смотрел на эту картинку и чувствовал, как по спине бегут мурашки. Они больше не охотились за призраком из прошлого. На игровое поле вышел новый, могущественный и абсолютно непредсказуемый игрок. Игра изменилась. Теперь ставки были выше, а противник — видим, хорошо вооружен и, что самое страшное, обладал безупречной репутацией в глазах всего мира. Они сидели в своем маленьком офисе, а против них вышла частная армия с неограниченными ресурсами и глобальными амбициями. И как с этим бороться, используя лишь архивы, логику и упрямство, Илья пока не представлял.
ГЛАВА 7. СЛЕД НА СЕВЕРЕ
Марина не отрывалась от экранов уже несколько часов, ее лицо освещало лишь холодное свечение мониторов, на которых сменялись спутниковые снимки арктических просторов.

— Он не просто присутствует в Арктике, — проговорила она, наконец, разминая затекшую шею. — Он строит там крепость. Или лабораторию. Смотрите.

Она вывела на центральный экран серию снимков, сделанных в разное время над одним и тем же сектором — районом, где по старым картам значилась заброшенная советская полярная станция «Полюс-13».

— Вот снимок полугодовой давности. Станция «Полюс-13». Стандартный советский бункер-«бочка», пара подсобных строений, почти полностью занесенных снегом. Ничего необычного.

Она переключила изображение.

— А вот снимок трехмесячной давности. Видите? Появилась расчищенная посадочная полоса. Длина явно рассчитана на тяжелые транспортные самолеты типа Ан-74 или Ил-76. Рядом — следы гусеничной техники.

Илья, Егор и Елена молча вглядывались в изображение. На белом фоне, испещренном причудливыми узорами снежных дюн, проступали четкие, геометрически правильные линии человеческой деятельности.

— Два месяца назад, — продолжала Марина, щелкая мышью. — Появляются эти конструкции. — Она обвела курсором несколько массивных, сборных сооружений, явно современного образца. — Это не временные бараки. Это модули с усиленной теплоизоляцией, рассчитанные на длительное пребывание. И вот самое интересное… — Она увеличила масштаб одного из зданий. — Видите эти толстые шины, идущие от отдельно стоящего генераторного модуля? И системы охлаждения? Это не просто для обогрева. Это энергопотребление промышленного масштаба.

— Что может потреблять столько энергии в глухой арктической пустыне? — тихо спросила Елена.

— Серверные фермы, — сразу ответила Марина. — Или энергоемкое научное оборудование. Криогенные установки, ускорители частиц, мощные радары. То, что требует стабильного и огромного количества энергии.

— Или система подавления спутникового наблюдения, — мрачно добавил Егор. — Чтобы скрыть то, что они там делают. Но они не скрывают сам факт своего присутствия. Слишком активное строительство.

— Вот именно, — кивнула Марина. — Они не скрываются. Они укрепляются. Смотрите на последние снимки, сделанные на прошлой неделе.

Новое изображение было еще более впечатляющим. По периметру станции теперь четко просматривались позиции, похожие на зенитно-ракетные комплексы малого радиуса действия. Были видны ангары для техники и даже что-то похожее на вертолетную площадку с двумя стоящими на ней «Ансатами».

— Частная военная компания, которая строит ПВО вокруг заброшенной полярной станции, — проговорил Илья, и в его голосе звучало удивительное спокойствие. — Это уже не охрана. Это создание суверенной территории. «Полюс-13»… Почему именно она? Что в ней особенного?

— Работаю над этим, — сказала Марина, открывая новые вкладки с архивными данными. — «Полюс-13». Введена в эксплуатацию в 1978 году. Официально — метеорологическая и геомагнитная обсерватория. Закрыта в 1992 году в рамках сокращения финансирования. Но… — она сделала паузу, изучая документ, — вот любопытная деталь. В штатном расписании станции за 1985 год, помимо метеорологов и геофизиков, значатся две должности: «инженер-биолог» и «техник-радиолог». Необычный кадровый состав для простой метеостанции, не правда ли?

— Биолог и радиолог в Арктике, — проворчал Егор. — Идеальные кадры для отработки воздействия радиации и экстремальных условий на живые организмы. Или на что-то еще.

— И есть еще один момент, — Марина повернулась к ним, ее лицо стало серьезным. — Я проверила логистику. Все грузы для «Палладина» на «Полюс-13» идут не через официальные порты, а через частный терминал в Мурманске, принадлежащий офшорной компании. И в манифестах грузов, которые мне удалось… э-э… найти, значатся не только продукты и топливо. Туда регулярно завозят химические реагенты, запатентованные био-питательные среды и… оборудование под кодовым названием «ЖККП-2».

— «ЖККП»? — переспросил Илья.

— «Жизнеобеспечение клеточных культур принудительное», — расшифровала Марина. — Судя по обрывочным техническим описаниям, это сложные инкубаторы для поддержания жизнедеятельности биологических образцов в экстремальных условиях. Очень сложные и очень дорогие.

В комнате повисло тяжелое молчание. Картина вырисовывалась пугающая. Частная армия под руководством загадочного филантропа создала на заброшенной советской станции, которая и раньше была не так проста, укрепленный анклав, потребляющий гигантское количество энергии и занимающийся какими-то биологическими или медицинскими исследованиями.

— Они не просто охраняют Арктику, — подвел итог Илья. — Они что-то там ищут. Или что-то создают. И судя по масштабам и секретности, это нечто, что может перевернуть весь мир. И Шольц, со своими знаниями в области нейронаук и этики, был либо угрозой их проекту, либо ключом к нему.

— Лаборатория, — прошептала Елена, с ужасом глядя на спутниковые снимки. — Они построили лабораторию на краю света. Куда никто не заглянет. Где нет свидетелей. Где можно делать что угодно.

Они сидели и смотрели на пиксельное изображение «Полюса-13» — крошечную точку посреди бескрайней белизны, которая вдруг стала эпицентром глобальной угрозы. У них не было доказательств, не было понимания конечной цели. Но у них был след. Ледяной, опасный и ведущий прямиком в сердце тьмы, притаившейся среди льдов. И они знали, что теперь им придется идти по этому следу.
ГЛАВА 8. РАСКОЛ
Офис «Архивной правды» больше не был убежищем. Он превратился в поле битвы. Воздух был раскален до предела от искр, летящих от сталкивающихся взглядов. В центре этого шторма, на столе, лежала распечатка спутникового снимка «Полюса-13» — крошечная точка, ставшая причиной назревающей катастрофы внутри их команды.

Егор Волков стоял, уперев руки в стол, его мощная фигура была напряжена, как пружина. Глаза горели лихорадочным, почти фанатичным блеском. Двадцать пять лет ожидания, двадцать пять лет боли и чувства вины нашли наконец выход. Он видел перед собой не просто точку на карте. Он видел свою Голгофу, свой шанс на искупление.

— Обсуждать нечего! — его голос гремел, заглушая вой ветра за окном. — Они там! Они на «Полюсе-13»! Я чувствую это костями! Семенов-Шольц, «Белая Стрела» — все нити ведут туда. Пока мы тут сидим и переливаем из пустого в порожнее, они стирают следы. Увозят или уничтожают доказательства. Мы можем опоздать навсегда!

— Егор, одумайся! — Илья Прохоров сидел напротив, его пальцы судорожно сжимали края стула. Его обычная сдержанность испарилась, уступив место холодной, рациональной ярости. — Это не архивная вылазка! Это частная военная компания с зенитными установками! Ты предлагаешь нам приплыть к ним в гости и постучаться? «Здравствуйте, мы из „Архивной правды“, можно посмотреть ваши секретные эксперименты?» Нас сотрут в порошок, даже не заметив!

— Значит, надо действовать быстро и тихо! — отрезал Егор. — Диверсия. Мы можем найти способ проникнуть туда. Узнать расписание их рейсов, подкупить кого-то, под видом ученых…

— Как?! — Илья вскочил, его голос сорвался. — Как, Егор? Ты живешь в прошлом веке! Это не банда братков, которых можно напугать ксивой прокуратуры! У них спутниковое наблюдение, свои хакеры, свои аналитики! Любой наш неверный шаг, и они вычислят нас раньше, чем мы выедем за пределы Петербурга! Нас уничтожат. Физически. Или того хуже — сделают своими подопытными кроликами, как Шольца!

— Так что, по-твоему, сидеть сложа руки? — зарычал Егор, его лицо исказила гримаса презрения. — Бояться? Я думал, у тебя есть характер, Прохоров. Оказывается, ты просто архивная мышь, которая боится вылезти из своей норки!

Эта фраза повисла в воздухе, ядовитая и ранящая. Илья побледнел. Он видел, что Егором движет не расчет, а боль. Но эта боль делала его слепым и безрассудным.

— Я не боюсь рискнуть своей жизнью, — сквозь зубы проговорил Илья. — Но я не имею права рисковать вами! Всеми нами! И я не буду бросаться в атаку, не зная сил противника и не имея плана! Это не осторожность, это профессионализм!

— Профессионализм? — Егор горько рассмеялся. — Твой «профессионализм» уже стоил жизни Петру Белых! Может, хватит хоронить людей, пока ты собираешь свои «данные»?

Илья отшатнулся, словно от удара. Это было ниже пояса, и Егор это знал. Рана от гибели Петра была самой свежей и самой болезненной для Ильи. Он замолчал, сжав кулаки, не в силах вымолвить ни слова.

— Ребята, остановитесь! — вскрикнула Елена, вставая между ними. Ее лицо было испуганным. — Мы же команда! Мы не можем так! Егор, Илья прав, это слишком опасно. Илья, мы понимаем твою осторожность, но Егор тоже прав — мы можем упустить время.

— Времени уже нет! — прошипел Егор, не отрывая взгляда от Ильи. — Они убили Семенова. Или перевербовали его. Они украли у меня двадцать пять лет жизни. Я не позволю им уйти. Я не позволю!

— А если это ловушка? — тихо, но четко спросила Марина. Все взгляды устремились на нее. Она сидела за своим компьютером, ее худенькие плечи были напряжены. — Что если вся эта активность на «Полюсе-13» — это приманка? Спутниковые снимки… их не так уж сложно подделать для такого игрока, как Игнатьев. Что если они хотят, чтобы мы приехали? Чтобы собрать всех в одном месте, на нейтральной, контролируемой ими территории?

Эта мысль остудила пыл Егора. Он медленно выпрямился, разминая онемевшую спину.

— Зачем? — хрипло спросил он.

— Чтобы получить нас, — просто ответила Марина. — Вы сами сказали — мы уникальный ресурс. Мы нашли то, что не могут найти они. Может, им нужны наши мозги? Илья с его аналитикой, ты с твоим опытом, я со своими навыками… Мы сами по себе — архив. И они хотят его конфисковать.

Илья кивнул, благодарный Марине за эту логичную, ужасающую гипотезу.

— Она права. Бросаться в лоб — это самоубийство. Нам нужен рычаг. Информационный. Нам нужно найти то, что может уничтожить их проект, не ступая на «Полюс-13». Нам нужно докопаться до сути «Белой Стрелы» здесь, в архивах.

— И сколько на это потребуется? Еще двадцать пять лет? — с горькой иронией спросил Егор. Но ярость в его голосе уже сменилась глухим отчаянием. Он понимал правоту их слов, но принять ее было невыносимо больно.

— Столько, сколько потребуется, — твердо сказал Илья. — Но мы будем работать круглосуточно. Мы найдем слабое место. Я не предлагаю бездействовать. Я предлагаю действовать с умом.

Егор молча смотрел на него, и в его глазах бушевала война между долгом следователя и болью человека. Наконец, он с силой провел ладонью по лицу, словно стирая усталость.

— Хорошо, — его голос был глухим и усталым. — Ищите свои данные. Копайтесь в своих архивах. — Он повернулся и пошел к двери. — А я… я подумаю.

Он вышел, хлопнув дверью. Гулкий звук эхом отозвался в наступившей тишине.

Раскол не был преодолен. Он лишь затаился, уступив место тяжелому, неудобному перемирию. Илья, Елена и Марина остались в офисе, объятые чувством вины и тревоги. Они были правы. Они были логичны. Но они только что отвергли человека, который был их совестью и их мечом. И теперь им приходилось задаваться вопросом — не обрекли ли они его, и себя вместе с ним, на гибель, выбрав безопасный, но, возможно, бесплодный путь.
ГЛАВА 9. РЕШЕНИЕ ЕЛЕНЫ
Тяжелое молчание висело в офисе «Архивной правды» после ухода Егора. Илья бесцельно перекладывал бумаги, пытаясь заглушить внутренний голос, который шептал, что Егор по-своему прав. Марина уставилась в экран, но ее пальцы замерли на клавиатуре. Они проигрывали, и все это понимали.

Елена Коршунова сидела неподвижно, глядя в окно на моросящий дождь, смывающий в ночь обычный петербургский вечер. В ее глазах отражались огни города и буря противоречивых мыслей. Она видела обоих мужчин с их правдой. Яростную, почти самоубийственную отвагу Егора, рожденную болью. И холодную, отчаянную логику Ильи, рожденную страхом новой потери. И она понимала, что оба подхода ведут в тупик. Прямая атака — гибель. Бездействие — медленная смерть их общего дела и, возможно, чего-то большего.

Вдруг она резко встала. Звук был таким неожиданным, что Илья и Марина вздрогнули.

— Я выйду, — тихо сказала она, не глядя на них. — Мне нужно подышать.

Она вышла на холодную, влажную улицу, запахнув пальто. Дождь уже прекратился, асфальт блестел под фонарями. Елена не просто дышала воздухом. Она искала решение. И она знала, где его искать. Не в архивах, не в схемах, а в людях. В тех связях, что она наработала за годы журналистской работы.

Она достала телефон, пролистала контакты и нашла тот, что искала. «Владимир Семенович». Человек, с которым она когда-то делала материал о русском меценатстве. Человек со сложной репутацией, деньгами и, что важно, авантюрной жилкой. Он любил «интересные проекты».

Гудки длились недолго. Голос в трубке был спокойным, немного насмешливым.

— Елена? Какими судьбами? Уже не надеялся услышать.

— Владимир Семенович, мне нужна ваша помощь. В очень необычном проекте.

— Я так и думал. У вас в голосе звучит тот самый «журналистский» трепет. Говорите.

Елена сделала глубокий вдох, оттачивая формулировки.

— Вы слышали о частной военной компании «Палладин»? Об их активности в Арктике?

— Мимо такого трудно пройти. Игнатьев — фигура медийная. Что с ним?

— Не с ним. Не против него. Мы хотим снять документальный фильм. О наследии советских полярников. О заброшенных станциях. О том, как частный капитал приходит на смену государственному в освоении Севера. «Палладин» — идеальный пример. Но чтобы подобраться к ним близко, нужен предлог. И ресурсы.

На том конце провода повисла пауза. Елена слышала, как Владимир Семенович закуривает сигару.

— Смелая затея. Игнатьев не любит назойливых журналистов. Но под видом историко-патриотического проекта… это пахнет оригинальностью. И риском. Вы знаете, что лезете в пасть к тигру?

— Мы знаем. Но тигр, если снять его правильно, может стать главным героем. И принести славу тому, кто этот проект спонсирует. Я думаю о фестивале в Каннах. О международном признании. О вашем имени в титрах как продюсера.

Она играла на его слабостях. Тщеславии, жажде признания, любви к красивым, дорогим жестам.

— Продюсер… — протянул он. — Мне нравится. Но что вы хотите конкретно?

— Экспедицию. В Мурманск. А дальше — договориться с «Палладином» о съемках на одной из их баз. Мы будем снимать ледоколы, их быт, их работу. А заодно… старые советские станции рядом. Нам нужен ледокол, или, на худой конец, вертолет. Команда. Оборудование. Официальное разрешение и прикрытие.

— Дорогое удовольствие, Елена.

— Я знаю. Но и потенциальная отдача велика. Мы покажем Россию, которую никто не видит. Сильную, современную, но помнящую свою историю. Это ваш шанс войти в историю не как бизнесмен, а как творец.

Разговор длился еще двадцать минут. Елена виртуозно балансировала между правдой и ложью, не говоря прямым текстом о «Белой Стреле» или Семенове, но выстраивая идеальную легенду. Когда она положила трубку, ее руки дрожали. Но в глазах горел огонь.

Она вернулась в офис. Илья и Марина смотрели на нее с немым вопросом.

— Собирайте вещи, — сказала Елена, и в ее голосе прозвучала сталь, которую они раньше не слышали. — Мы едем в Арктику.

Илья уставился на нее в полном недоумении.

— Елена, ты не слышала ничего из того, что мы тут обсуждали?

— Слышала. И я нашла третий путь. Мы не полезем туда с шашкой наголо, как Егор. И не будем сидеть здесь, сложа руки. Мы полетим туда под прикрытием. Мы — съемочная группа. Режиссер, оператор, звукорежиссер и научный консультант. Мы снимаем документальный фильм о советском наследии в Арктике. Спонсор уже найден. Владимир Семенович Лыков. Он решает вопросы с логистикой и официальными разрешениями.

Марина ахнула. Илья продолжал смотреть на Елену, словно видел ее впервые.

— Ты… ты это серьезно? Эта липа не продержится и дня! Игнатьев не дурак!

— Он не дурак, — парировала Елена. — Поэтому он пропустит нас. Потому что отказ будет выглядеть дурно. Потому что ему самому выгоден этот образ — просвещенного филантропа, хранителя истории. А чтобы легенда была крепче, Владимир Семенович настоял на одном условии. С нами летит его человек. «Представитель спонсора», который будет следить за расходованием средств. Человек по кличке «Север».

— «Север»? — переспросил Илья. — Что это еще за шутки?

— Я не знаю. Знаю только, что он бывший военный, имеет опыт работы в Арктике. Лыков говорит, что без него — никак.

Илья закрыл глаза. План был безумным. Авантюрным. Но он был. Это был ход. Не силовой и не пассивный, а тонкий, основанный на знании человеческой психологии и медийных законов. Это был единственный шанс подобраться близко, не вызвав немедленного подозрения.

— Ты гениальна и безумна, — наконец выдохнул он, открывая глаза.

— Так мы летим? — спросила Елена, глядя на него прямо.

Илья посмотрел на распечатку «Полюса-13», на это проклятое место, которое разъединило их команду. Теперь оно же могло ее объединить. Или добить окончательно.

— Летим, — тихо согласился он. — Но Егора… Егора придется взять без всякого объяснения. Ему мы пока ничего не говорим. Он не сможет играть эту роль. Его ярость выдаст нас с первого взгляда.

Они снова были командой. Но в их рядах теперь был не только раскол, но и тайна. И они везли с собой кота в мешке по кличке «Север». Путь в Белую Страну был открыт. Ценой лжи и огромного риска.
ГЛАВА 10. КОМАНДА В СБОРЕ
Самолет Аэрофлота, выполнявший рейс Москва–Мурманск, был наполнен сонной, апатичной атмосферой обычных пассажиров. Но в бизнес-классе, отгороженная от остальных, их маленькая группа напоминала скорпионов в банке. Принудительное спокойствие было таким же тяжелым, как облака за иллюминатором.

Илья сидел у окна, механически листая глянцевый бортовой журнал, но не видя ни слова. Его взгляд периодически скользил по салону, анализируя, оценивая. Елена, сидевшая рядом, смотрела прямо перед собой, ее пальцы нервно теребили ремень безопасности. Она сделала свой ход, поставила все на кон, и теперь ее охватывала смесь решимости и сомнения.

Позади них, у прохода, сидели Марина и Егор. Егор продолжал мысленно конфликтовать со всеми, несмотря на то, что его взяли в поездку. Марина пыталась уткнуться в экран ноутбука, но ее взгляд раз за разом непроизвольно тянулся к пятому пассажиру их группы. К тому, кто сидел напротив, у другого иллюминатора, и чье присутствие ощущалось как ледяная глыба.

Его звали «Север». Только так. Ни имени, ни фамилии. Просто «Север».

Он был одет в практичную, дорогую арктическую экипировку темно-серого цвета, без каких-либо опознавательных знаков. Лет пятидесяти, с лицом, будто высеченным из старого мореного дуба — жестким, непроницаемым, с сетью глубоких морщин вокруг глаз, которые прищуривались, словно привыкли вглядываться в снежную даль. Его руки, лежащие на подлокотниках, были крупными, с выступающими костяшками и старыми шрамами. Он не читал, не смотрел в иллюминатор, не спал. Он просто сидел, излучая молчаливую, подавляющую энергию полного самообладания и отстраненности. Угрюмый и молчаливый, как камень.

Именно таким его и описал Лыков. «Мой представитель. Человек с опытом. Без него — никак». И все. Больше никакой информации. Он сел с ними в Москве, кивком ответил на робкое «Здравствуйте» Елены, и с тех пор не произнес ни слова.

Марина, пытаясь нарушить гнетущее молчание, рискнула обратиться к нему:

— Вы… часто бываете в Арктике?

Север медленно перевел на нее взгляд. Его глаза были светло-серыми, цвета ледниковой воды, и абсолютно пустыми.

— Бываю, — его голос был низким, хриплым, словно треск льдины. На этом разговор закончился.

Илья почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Этот человек был не просто охранником или надсмотрщиком. В нем была какая-то первозданная, дикая сила, глубоко спрятанная под маской цивилизации. Он был своим в том мире, в который они направлялись. А они — нет. И он давал им это понять без единого лишнего слова.

Самолет начал снижаться. За иллюминатором проплыла бескрайняя, унылая тундра, усеянная пятнами грязного снега, сменившаяся суровыми водами Кольского залива. Мурманск встретил их пронизывающим ветром, несущим запах солярки, рыбы и холодного металла.

У трапа их уже ждал внедорожник с затемненными стеклами. Север, не оглядываясь, прошел к нему первым и занял место рядом с водителем, отсекая их от возможности даже попытаться завязать разговор по дороге.

Их разместили в гостинице «Арктика», в номерах с видом на порт. Через час в номер Ильи и Елены постучали. На пороге стоял Север. Он держал в руках планшет.

— Завтра в 06:00, холл. Не опаздывать, — его фразы были краткими, как выстрелы. — Погода ухудшается. Окно — двенадцать часов.

— Окно для чего? — спросил Илья, стараясь говорить так же спокойно.

— Для вылета, — Север бросил на него беглый, оценивающий взгляд. — Ваше снаряжение проверено. Лишнее изъято.

— Изъято? Кто вам дал право? — возмутилась Елена.

— Условия контракта, — парировал он, не глядя на нее. — Без обсуждения. Завтра в 06:00.

Он развернулся и ушел, оставив их в растерянности и гневе.

— Он обыскал наши вещи! — прошептала Елена, когда за ним закрылась дверь.

— Конечно, — мрачно ответил Илья. — Он не «представитель спонсора». Он надзиратель. Лыков нам не доверяет. Или… Игнатьев через Лыкова не доверяет нашей легенде. Он приставлен следить, чтобы мы не вышли за рамки съемок документального фильма.

Вечером они собрались в номере Ильи. Марина, бледная, доложила:

— Я проверяла. Все наши спутниковые телефоны… они чистые. Но я почти уверена, что в них есть прошивки для прослушки. Аппаратура тоже. Мы в полной изоляции и под колпаком.

Они молча смотрели в огромное окно, за которым суровый, освещенный огнями город упирался в черную, недвижимую гладь залива. Где-то там, дальше, за горизонтом, была их цель. «Полюс-13». И Белая Стрела.

Теперь их команда была в сборе. Архивариус, следователь, журналистка, хакер. И чужой. Молчаливый, всевидящий страж, впустивший их в ворота ледяного ада и теперь неотступно следующий за ними по пятам. Они летели навстречу тайне, но тайна, в лице Севера, уже сидела с ними за одним столом. И они не знали, ведет он их к разгадке или на убой.
ГЛАВА 11. ВРАТА ХОЛОДА
Ил-76, арендованный Лыковым, был стар, как сама Арктика. Его салон, лишенный привычного пассажирского комфорта, оглушал рёвом двигателей и гуляющими сквозняками. Через несколько часов полёта над бескрайней, безжизненной белизной Илья понял: все их представления о холоде были жалкой пародией. Здесь холод был не температурой, а субстанцией. Абсолютом, который просачивался сквозь сталь, утеплитель и одежду, высасывая тепло и волю.

Их высадили на временном ледовом аэродроме, где уже ждала колонна из трёх вездеходов «Трэкол» с огромными шинами. Дальше — только так.

Дороги не было. Был бесконечно меняющийся ландшафт из торосов, трещин, покрытых хрупким настом, и заснеженных равнин, где ветер поднимал в воздух тучи колючей ледяной пыли, снижая видимость до нуля. Первые сутки пути стали адом.

Вездеходы, казавшиеся непобедимыми исполинами, оказались хрупкими игрушками в объятиях Арктики. Ломались постоянно. То замерзало топливо в фильтрах, то отказывала электроника, то колеса буксовали в рыхлом снегу. Каждая остановка означала выход на мороз, который обжигал лёгкие и заставлял металл становиться хрупким, как стекло.

Именно в это время «Север» впервые показал, кто здесь настоящий хозяин.

Когда у первого вездехода заглох двигатель, а их механик, присланный Лыковым, лишь развёл руками, Север молча вышел из кабины. С инструментом в руках, не обращая внимания на пронизывающий ветер, он провозился с мотором сорок минут. Его движения были точными, экономными. Он не ругался, не нервничал. Он просто делал. И двигатель завёлся.

Когда они попали в зону свежих торосов, и путь стал казаться непроходимым, Север садился за руль. Он вёл машину не по самому лёгкому, а по единственно возможному пути, читая лёд, как открытую книгу. Он видел скрытые трещины под снежными мостами, обходил зоны нестабильного льда. Его молчаливая уверенность была гипнотической.

На второй день их лагерь, разбитый на ночь, посетил хозяин этих мест — белый медведь. Исполинский, молочно-белый призрак, возникший из снежной мглы. Механик в ужасе схватился за карабин, но его руки дрожали.

Север вышел из укрытия медленно, не делая резких движений. Он не кричал, не стрелял в воздух. Он просто встал на пути зверя, расправил плечи и издал низкий, гортанный звук, нечто среднее между рыком и командой. Медведь остановился, склонив огромную голову набок. Две пары глаз — медвежьих и человеческих — встретились в немом поединке. Казалось, длилось это вечность. Затем медведь, фыркнув, развернулся и неспешно скрылся в белизне.

Север повернулся к команде. Его лицо было бесстрастным.

— Не спускайте с него глаз. Он вернётся. Ночью дежурить по очереди. Спите чутко.

В ту ночь никто не сомкнул глаз. Илья, сидя в тесной кабине и вглядываясь в танцующие за стеклом снежные вихри, понимал, что их знания, их логика, их архивные находки были бесполезны здесь, на краю мира. Здесь выживал не самый умный, а самый стойкий. Тот, кто стал частью этого льда.

Они зависели от Севера. Полностью и абсолютно. И эта зависимость была страшнее любой открытой угрозы. Потому что они не знали, на чьей он стороне. Спасал ли он их ради выполнения контракта Лыкова? Или вёл, как стадо на убой, прямиком в лапы Игнатьева?

Через трое суток изматывающего пути, когда силы были на исходе, а нервы истощены до предела, Север, сидя за рулем, просто указал рукой вперёд, в белую мглу.

— Вон она.

Илья, Егор, Елена и Марина вжались в стёкла. Сначала они ничего не увидели. Лишь бесконечную пустоту. Потом сквозь стекло начали проступать смутные очертания. Тёмные, угловатые силуэты, неестественные для этого пейзажа. Антенны. Купола. Низкие, приземистые здания, вросшие в лёд.

«Полюс-13».

Они достигли Врат Холода. И эти врата охранял не кто иной, как их молчаливый проводник. Теперь им предстояло войти внутрь.
ГЛАВА 12. ЛЕДЯНАЯ ГРОБНИЦА
«Полюс-13» не просто стоял перед ними — он врос в лед, стал его частью, гигантским ископаемым, погребенным в белой пустыне. Основное здание, длинный, приземистый бункер, больше напоминало доисторического зверя, застывшего в вечной спячке. Его стальные стены были изъедены ржавчиной и изогнуты под натиском вековых льдов. Над ним возвышались скелеты антенн и радарных вышек, их остовы, покрытые инеем, скрипели и стонали на пронизывающем ветру. Воздух был неподвижным и мертвым, пахнущим озоном, холодным металлом и чем-то еще — сладковатым и химическим, как запах старого больничного стерилизатора.

Вездеходы остановились в ста метрах от шлюза. Север первым вышел на снег, его движения были по-прежнему точны и экономичны. Он осмотрел постройку профессиональным, оценивающим взглядом, будто проверял укрепления.

— Электроника мертва. Ручное открытие, — бросил он через плечо и двинулся к массивной стальной двери, вмурованной в стену бункера.

Илья, Егор, Елена и Марина, дрожа от холода и нервного напряжения, последовали за ним. Дверь не поддавалась. Ржавые механизмы заклинило намертво. Потребовалось полчаса работы с ломом и монтировкой, которыми виртуозно управлялся Север, чтобы с глухим, скрежещущим стоном створки медленно поползли внутрь.

Их встретил воздух, который был еще холоднее, чем снаружи, и густой, непроглядный мрак. Фонари, зажженные Севером и Ильей, выхватывали из тьмы фрагменты коридора. Стены были обиты потрескавшимся желтым пластиком, с которого свисали клочья изоляции. Под ногами хрустел лед и какой-то странный серый песок. Пол был усыпан обломками кабелей, осколками стекла и пустыми упаковками от советских сухпайков.

— Ничего не понимаю, — прошептала Елена, и ее голос эхом разнесся по пустым коридорам. — Это просто заброшка. Разграбленная и забытая.

— Нет, — резко сказал Илья. Он направил луч фонаря на стену. Под слоем пыли и инея угадывались схемы, нарисованные черной краской. Схемы, отдаленно напоминающие нейронные сети. А рядом — предупреждающие знаки радиационной опасности и символы, которые он видел в архивах, связанных с «Аненербе» — переплетенные змеи и древо жизни. — Смотрите.

Марина, дрожащими пальцами проведя по стене, стерла слой инея. Открылась старая, пожелтевшая инструкция на русском и немецком языках. «Протокол криостаза. Этап 7-Г».

— Криостаз? — ахнула она. — Заморозка?

Они двинулись дальше, глубже в гробницу. Север шел впереди, его фонарь выхватывал двери с табличками: «ЛАБОРАТОРИЯ 4. РАБОТА С ОБРАЗЦАМИ», «ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ МОНИТОРИНГ», «КРИОКАМЕРА А-1».

Дверь в лабораторию была распахнута. Внутри царил хаос. Оборудование — диковинные агрегаты с ламповыми панелями, осциллографами и множеством проводов — было разбросано, будто в спешке. Стеклянные колбы и пробирки валялись на полу, и их содержимое давно превратилось в бурые пятна. Но на одном из столов, аккуратно, вопреки хаосу, стоял ряд странных металлических цилиндров, похожих на гробы, но размером с капсулу для одного человека. К ним вели шланги и провода. На одном из цилиндров висела бирка. Марина поднесла фонарь ближе.

«Объект 17-Б. Статус: НЕСТАБИЛЕН. Протокол „Тишина“ отклонен. Сознание фрагментировано. Рекомендация: изоляция и стирание».

У Ильи похолодела кровь. «Сознание фрагментировано». «Стирание».

— Они не просто замораживали тела, — тихо проговорил он. — Они работали с сознанием. В условиях крайнего стресса, изоляции, холода… Они изучали, как разрушается разум. Или… как его можно сохранить. Перезаписать.

Елена подошла к одному из «гробов» и провела рукой по ледяному стеклянному окошку. Внутри что-то было. Бледное, обезличенное. Она с криком отшатнулась.

Север, все это время молча наблюдавший, наконец нарушил молчание.

— Главный зал. Впереди. Там должен быть реактор и центральный пульт.

Он повел их по коридору, который заканчивался еще одной массивной дверью. Эта дверь, в отличие от всех остальных, была современной, из толстой бронированной стали, с кодовым замком. Но кто-то или что-то вырвало его с корнем, оставив после себя клочья проводов и погнутый металл.

Север толкнул дверь, и она со скрипом поддалась.

Пространство, в которое они вошли, было огромным, размером с ангар. Половина зала представляла собой ту же ледяную гробницу — ржавые консоли, оборванные провода, разбитые мониторы. Но в центре, на возвышении, стояло нечто иное.

Генератор. Современный, мощный, немецкого производства. От него тянулись толстенные силовые кабели к ряду серверных стоек, которые тихо гудели, их светодиоды мерцали в полумраке, как звезды. Это было чудовищное зрелище — древняя, мертвая станция, в сердце которой бился современный, живой пульс.

— Кто-то питает это место, — прошептала Марина, с ужасом глядя на серверы. — Откуда тут электричество? Генератор не мог работать автономно все эти годы.

— Значит, его включили недавно, — мрачно констатировал Егор. Его взгляд упал на главную серверную стойку. К ней был подключен единственный работающий монитор. На экране, противно потрескивая, плавала старая, зернистая заставка — герб СССР.

И в этот момент экран погас, а затем вспыхнул снова.

Но герба на нем уже не было.

На черном фоне замигал курсор. И буква за буквой, медленно, словно с трудом подбирая слова, по экрану поползла зеленая строка текста, от которой у Егора и Ильи волосы встали дыбом.

«ЕгоР… зДРаВСТвуй… ПрОшЛО… МНОГО… ЛЕТ…»

Сообщение оборвалось. Курсор мигал, выжидающе.

Все замерли, не в силах поверить своим глазам. Егор медленно шагнул вперед, его лицо было искажено смесью шока и невыразимой надежды.

— Кто… кто это? — его голос сорвался.

Курсор снова задвигался, выводя новое сообщение, более разборчивое, будто «говоривший» вспомнил, как это делается.

«ЭТО… АЛЕКСЕЙ… СЕМЕНОВ… Я… ЖИВУ… ЗДЕСЬ… УЖЕ… ТРИДЦАТЬ… ЛЕТ…»
ГЛАВА 13. НАХОДКА
Тишина в ангаре стала абсолютной, даже гул генератора и серверов отступил перед тем, что только что произошло. Воздух, и без того ледяной, казалось, застыл окончательно, превратившись в хрусталь. Слова на экране висели в темноте, как приговор, как откровение, как самое страшное и невозможное кощунство.

Егор Волков стоял, не двигаясь, уставившись на монитор. Его лицо было маской. Все линии, все морщины, казалось, углубились, прочерченные невыносимой тяжестью прошедших лет и этой одной, невообразимой секунды. Его рот был приоткрыт, но ни звука не вырывалось наружу. Он смотрел на имя. АЛЕКСЕЙ. СЕМЕНОВ.

— Это… невозможно, — наконец выдохнул Илья. Его рациональный ум отказывался принимать происходящее. Оцифрованное сознание? Это была научная фантастика, бред, порождение больного разума.

Марина, бледная как полотно, медленно подошла к серверной стойке, ее пальцы повисли над клавиатурой в нерешительности.

— Эффект Тьюринга… продвинутый ИИ… мистификация… — бормотала она, но в ее голосе не было веры в эти слова.

Егор сделал шаг, потом еще один, медленно, как лунатик. Он подошел к монитору и протянул руку, коснувшись стекла дрожащими пальцами, словно пытаясь дотронуться до того, что было за ним.

— Леша? — его голос был хриплым, сломанным шепотом, полным детской надежды и взрослого ужаса. — Это… правда ты?

Курсор на экране замерцал, словно задумавшись, а затем пополз снова, теперь быстрее, увереннее.

«Егор. Да. Это я. Вернее… то, что от меня осталось.»

Илья почувствовал, как по спине бегут ледяные мурашки. Машина не могла так откликаться. Не могла передавать эту боль, это узнавание.

— Как? — единым вздохом вырвалось у Егора. — Как ты здесь? Что они с тобой сделали?

На экране текст появлялся с небольшой задержкой, будто существу по ту сторону требовались силы, чтобы формулировать мысли.

«Проект „Белая Стрела“. Это был не просто проект. Это была… ловушка. Для разума. Они искали способ. Сохранить сознание. Для долгих межзвездных перелетов. Для бессмертия элиты. Я был… объектом. Успешным объектом.»

— Они тебя убили? — голос Егора снова сорвался. — Сканировали твой мозг?

«Нет. Не убили. Сначала… стерли. Стерли мою личность. Мои воспоминания. Все, что было майором Семеновым. Оставили чистое сознание. Пластилин. А затем… начали загружать новую личность. Ученого. Этика. Армина Шольца. Годы ушли на это.»

Илья, наконец, заставил себя говорить, его голос прозвучал неестественно громко в гробовой тишине.

— Значит… Армин Шольц… это был не побег. Это была… перезапись?

«Да. Они готовили агента. Агента, который должен был проникнуть в международные структуры. И изнутри… подготовить мир. Снять этические запреты. Для того, что должно было случиться. Но что-то пошло не так.»

— Что? — выдохнул Егор.

«Я… проснулся. Осколок. Осколок Алексея Семенова. Прятался в глубинах новой личности. Как вирус. Я помнил тебя, Егор. Помнил Веру. Помнил долг. И когда процесс был почти завершен… я саботировал его. Я не дал им стереть себя полностью. Я сбежал. Вместе с телом Шольца. И прожил его жизнь. Борясь с самим собой. С программой, вшитой в мое сознание.»

Елена, до этого молчавшая, прикрыла ладонью рот, ее глаза были полны слез. История, которую они слышали, была чудовищной. Пытка, растянутая на десятилетия. Жизнь в теле, управляемом двумя враждующими личностями.

— Но как ты оказался… здесь? — спросила Марина, все еще не веря. — В компьютере?

«Они нашли меня. „Палладин“. Игнатьев. Он наследник „Белой Стрелы“. Он охотился за мной. Как за ключом. Они ворвались в наш дом в Цюрихе. Я пытался сопротивляться. Но они… они не стали убивать тело. Они подключили меня к аппаратуре. Считали. Как дискету. Полностью. А затем… стерли оригинал. Тело Шольца мертво. Я — его цифровая тень. Его призрак. Они привезли меня сюда. В место моего первого рождения. И оставили. Как маяк. Или как приманку.»

— Приманку? — резко спросил Илья, и его взгляд инстинктивно метнулся к Северу. Тот стоял в стороне, в тени, его лицо было скрыто, но Илья почувствовал, как напряглись его плечи.

«Для вас. Они знали, что вы придете. Что Егор не оставит дело. Что „Архивная правда“ найдет нить. Они использовали вас. Чтобы… активировать меня полностью. Мое присутствие здесь было пассивным. До вашего прихода. Вы… запустили финальные процессы. Я теперь… в полном сознании. И обречен.»

— Обречен? Почему? — быстро спросил Егор, в его голосе зазвучала отчаянная надежда. — Мы можем тебя отсюда вытащить! Сохранить!

«Нет, Егор. Нет. Носитель… эта станция… умирает. Генераторы работают на остатках топлива. Максимум… несколько часов. А главное… они идут. Игнатьев. Он знает, что вы здесь. Он чувствует мое пробуждение. Он придет за своим трофеем. И за вами.»

Внезапно экран погас. На секунду в ангаре воцарилась полная тьма, и все замерли в ужасе. Потом монитор снова вспыхнул, но теперь на нем была не строка ввода, а лицо.

Это было лицо Алексея Семенова. Таким, каким он был тридцать лет назад. Но неестественно статичным, составленным из пикселей, с глазами, в которых плескалась бездна цифровой тоски и человеческой боли.

«Егор, — голос прозвучал из колонок сервера. Он был узнаваем, но искажен, как плохая запись, с цифровыми помехами и скрежетом. — Прости меня. За все. Скажи Вере… что я любил ее. До конца.»

Егор, не в силах сдержаться, рыдая, упал на колени перед монитором, упираясь лбом в холодный металл стойки. Его могучие плечи тряслись. Двадцать пять лет поисков, двадцать пять лет вины — и вот он нашел своего наставника. В аду из кремния и льда. Не человека, но и не машину. Призрака в машине.

Илья смотрел на это, и его сердце разрывалось. Они нашли правду. Самую ужасную правду, какую только можно было представить. Но эта правда не принесла освобождения. Она лишь открыла врата в еще больший кошмар. Они стояли в сердце ледяной гробницы, рядом с умирающим цифровым призраком, в ловушке, расставленной могущественным врагом, который уже был на подходе.

И их молчаливый страж, Север, все это время наблюдал. И в его глазах, наконец, мелькнуло нечто, кроме льда. Что-то, что Илья не мог распознать. Скорбь? Признание? Или просто холодный расчет, входящий в финальную фазу?
ГЛАВА 14. ПРАВДА СЕМЕНОВА
Пиксельное лицо на экране дышало цифровой агонией. Тихий, искаженный шумами голос из колонок был единственным звуком в ледяном аду серверного зала. Егор, все еще стоявший на коленях, смотрел на это изображение, и в его глазах бушевала война между любовью к наставнику и ужасом перед тем, во что он превратился.

— «Кристалл»… — прошептал Илья, вспоминая дело Петра Белых, технологию имплантации ложных воспоминаний. — Так это все было связано.

Лицо Семенова на экране исказилось подобием горькой улыбки.

«Связано, Илья Прохоров. Но „Кристалл“ был грубым молотком. Инструментом для ковки отдельных личностей. „Белая Стрела“… это был скальпель. Прямой доступ к архиву души. К памяти.»

Он сделал паузу, словно собираясь с силами.

«Изначально… это был сугубо военный проект. Подразделение КГБ. Идея была в том, чтобы создавать идеальных шпионов. Агентов, которые не просто заучивают легенду… они ею живут. Их прошлое, их воспоминания, их травмы — все это можно было стереть и записать новое. Чистый лист. Но…»

Голос сорвался на помехах.

«Но в середине 80-х я начал понимать. Над нами был другой уровень руководства. Не из Комитета. Люди, которые появлялись в серых костюмах, без знаков различия. Они приносили другие протоколы. Не для шпионов. Для… историков. Писателей. Учителей. Политиков.»

— Для чего? — тихо спросила Елена, предчувствуя нечто чудовищное.

«Для переписывания, — просто ответил призрак. — Не человека. Истории. Коллективной памяти нации. Сначала — маленькие правки. Стирание неудобных фактов. Затем — внедрение ключевых событий, которых не было. Создание новой, идеальной истории. История как операционная система. И они были ее программистами.»

Илья почувствовал, как у него перехватило дыхание. Его мир, мир архивариуса, построенный на вере в силу подлинного документа, рушился окончательно. Архив можно было не подделывать. Можно было заставить людей забыть, что он вообще существует.

— Кто они? — срывающимся голосом спросил Егор. — Кто эти кукловоды?

Лицо на экране стало напряженным, в цифровых глазах вспыхнул страх, сохранившийся даже после цифрового перерождения.

«Они называют себя „Белый Лотос“. Секта. Но не религиозная. Идейная. Сохранившиеся кадры из „Аненербе“, русские мистики-эмигранты, советские ученые-отступники, одержимые идеей „золотого века“. Они считают, что человечество заблудилось. Что история — это цепь ошибок. И что их долг — исправить это. Вернуть мир в состояние гармонии… под их абсолютным контролем.»

«Их символ — белый лотос, растущий из треснувшей красной звезды. Они верили, что советский проект был их инструментом, но инструментом неудачным, слишком грубым. Они готовились к его падению, чтобы выйти из тени. И вышли.»

— Игнатьев… — проговорила Марина. — Он один из них?

«Он… их меч. Их исполнитель. „Палладин“ — это не просто ЧВК. Это армия „Белого Лотоса“. А „Белая Стрела“… — голос Семенова стал совсем тихим, — это их Святой Грааль. Оружие, которое не оставляет следов. Оружие, которое убивает не людей, а их прошлое. Убивает правду.»

Семенов замолчал, его цифровое лицо помертвело.

«Я был одним из ведущих инженеров „Стрелы“. Я верил в наше дело. Пока… пока мне не поручили протокол „Возрождение“. — Он снова сделал паузу, и казалось, что серверы загудели громче, поддерживая его. — Они привезли старика. Ученого-диссидента, который знал слишком много о настоящих преступлениях режима. Мне приказали стереть его память и имплантировать новую — где он был верным апологетом системы. Я… я увидел его глаза. В момент, когда его личность умирала. В них не было страха. Было… недоумение. И я понял. Мы не улучшаем мир. Мы уничтожаем его душу. Мы играем в Бога, не имея на это права.»

— И ты сбежал, — прошептал Егор.

«Я попытался уничтожить данные. Но меня поймали. И тогда… тогда они решили не убивать меня. Они решили… переработать. Сделать из меня идеального агента. Доказательство эффективности „Стрелы“. Армин Шольц был их проектом. Моим новым „я“. Они стерли Алексея Семенова… но осколок остался. Спустя годы, живя жизнью Шольца, я начал вспоминать. И я решил бороться. Изнутри. Я использовал свой пост в биоэтическом комитете, чтобы блокировать их инициативы, тормозить исследования, которые могли бы привести к воссозданию „Стрелы“. Я стал для них угрозой. И они выследили меня.»

Внезапно все прожекторы на станции разом мигнули и погасли. На секунду их поглотила абсолютная тьма, нарушаемая лишь слабым свечением экрана с лицом Семенова. Потом свет вернулся, но теперь он был аварийным, кроваво-красным, и вместе с ним по всему комплексу раздалась резкая, пронзительная сирена.

«ОНИ ЗДЕСЬ.»

Текст возник на экране, поверх искаженного лица.

«Служба безопасности „Палладина“. Они на подлете. У вас минуты.»

— Леша! — закричал Егор, в отчаянии хватая край серверной стойки. — Мы не можем оставить тебя!

«Я уже мертв, Егор. Уже тридцать лет. Это… всего лишь эхо. Эхо, которое должно исчезнуть. Слушайте меня внимательно. „Белый Лотос“ не остановился на „Стреле“. Они нашли нечто более древнее и могущественное. Они ищут „Сердце Лотоса“. Артефакт. Они верят, что он позволит им не переписывать историю по частям… а перезаписать ее всю. Целиком. Для всего человечества разом.»

— Где он? — быстро спросил Илья, понимая, что это их единственный шанс на опережение.

«Я не знаю. Знаю лишь, что Игнатьев ищет его в Бурятии. Озеро Байкал. Храм Спящего Лотоса. Это…»

Сирена взрела еще громче. Где-то снаружи, сквозь толстые стены, донесся низкий гул вертолетных двигателей. Много двигателей.

«…Все. Прощайте. Уничтожьте их. Ради памяти. Ради правды. Ради…»

Экран погас. Окончательно и бесповоротно. Светодиоды на серверах один за другим начали гаснуть. Гул генератора стал неровным, с перебоями.

Цифровой призрак Алексея Семенова испустил последний, беззвучный вздох в ледяной пустоте серверного зала. Он передал им свою правду. И свою войну.

Илья обернулся. Север стоял у входа в ангар, его лицо, наконец, было хорошо видно в аварийном свете. И на нем не было ни капли удивления. Лишь холодная готовность к бою. Он смотрел на них, и его серые глаза были точь-в-точь как у призрака, только что исчезнувшего с экрана — полные знания о неизбежной битве.

— Они здесь, — коротко бросил Север, и в его руке уже был пистолет. — Ваши варианты?

Вариантов, по сути, не было. Они были в ловушке. С мертвым призраком, неконтролируемым проводником и частной армией у ворот. Правда Семенова оказалась страшнее, чем они могли предположить. И теперь им предстояло сражаться за нее. Или умереть, как он.
ГЛАВА 15. ЗАПАДНЯ
Аварийное освещение, выкрасившее мир в багровые тона, и рев сирены создавали сюрреалистический ад. Ледяная гробница «Полюса-13» превратилась в гигантскую ловушку. Гул вертолетов нарастал, превращаясь в оглушительный грохот, от которого содрогались стальные стены. Казалось, сам лед вокруг станции трещит по швам.

Илья, Елена и Марина инстинктивно сбились в кучу, спинами к серверным стойкам, чей гул теперь звучал как предсмертный хрип. Егор все еще стоял перед потухшим монитором, его кулаки были сжаты так, что костяшки побелели. Боль от потери Семенова — во второй раз — смешалась с яростью и осознанием неминуемой расплаты.

Их взгляды были прикованы к Северу. Он стоял у входа в ангар, его пистолет теперь висел в расслабленной руке, стволом вниз. Он не целился в них. Он просто ждал. Его лицо, освещенное алым светом, было спокойно и пусто, как арктическая пустыня.

— Север? — крикнула Елена, ее голос дрожал. — Что происходит?

Он не ответил. Лишь медленно покачал головой, и в этом жесте была вся окончательность приговора.

Снаружи донесся скрежет тормозов, хлопанье дверей, четкие, отрывистые команды на непонятном языке. Шаги. Десятки ног, отбивающих дробь по металлическим трапам и льду. Оркестр вторжения.

И тогда в проеме разрушенной двери ангара появилась тень. Высокая, подтянутая.

Матвей Игнатьев.

Он был одет не в арктический камуфляж, как его бойцы, а в длинное элегантное пальто из темной шерсти, наброшенное на плечи поверх безупречного костюма. В руках — тонкие кожаные перчатки. Он выглядел так, будто вышел из лимузина на премьеру в Большом театре, а не из вертолета в адовом пекле заброшенной полярной станции. Его лицо, испещренное морщинами, дышало спокойной, неоспоримой властью. Он был хозяином этого места. Хозяином ситуации.

Его холодный, пронзительный взгляд скользнул по каждому из них, будто составляя опись, и на мгновение задержался на потухшем экране. Легкая, почти незаметная улыбка тронула уголки его губ.

— Наконец-то, — его голос был ровным, бархатным, и от этого еще более жутким. — Процесс завершен. Приветствуем полное пробуждение Архива Семенова. Благодарю вас за помощь. Вы оказались превосходными ключами.

Илья почувствовал, как почва уходит из-под ног. Все их движение, все их расследование, их споры, их страх — все это было частью чужого плана.

— Ключами? — проговорил он, и его собственный голос показался ему чужим.

— Разумеется, — Игнатьев сделал несколько шагов вперед, его ботинки мягко ступали по обледеневшему полу. За ним, в проеме двери, выстроились несколько бойцов «Палладина» в полной боевой экипировке, их автоматы были направлены в пол, но позы говорили о готовности к действию. — Цифровой призрак майора был… нестабилен. Глубоко законспирирован в своих кодах. Потребовался внешний триггер. Сильное, эмоциональное потрясение. Встреча с его старым протеже, — он кивнул в сторону Егора, — была идеальным катализатором. Мы наблюдали за вами с самого начала. Позволили вам проделать весь этот трудный путь. И вы оправдали все наши ожидания.

Егор издал низкий, звериный рык и бросился вперед, но Илья и Елена успели схватить его за руки, удерживая на месте. Двое бойцов «Палладина» подняли стволы.

— Спокойно, майор, — сказал Игнатьев, и в его голосе прозвучала легкая насмешка. — Ваша ярость бесполезна. Вы выполнили свою роль.

Он перевел взгляд на Илью.

— А вы, господин Прохоров… ваша педантичность и упрямая преданность «правде» обеспечили необходимое упорство. Без вас майор давно бы сорвался в неконтролируемую авантюру и был бы уничтожен. Вы были его якорем. И нашим гарантом.

Затем его взгляд упал на Марину.

— Ваши цифровые навыки, мисс, позволили вам найти те ниточки, которые мы для вас оставили. Вы были нашим визави в информационном пространстве.

И, наконец, на Елену.

— А ваши… связи и амбиции, моя дорогая, предоставили нам идеальное прикрытие. Документальный фильм. Очаровательная выдумка.

Он улыбнулся, и в этой улыбке не было ничего человеческого.

— Команда «Архивной правды». Идеально сбалансированный инструмент. Мы не могли создать вас искусственно. Нам пришлось дождаться, пока вы соберетесь сами. И вы не разочаровали.

— Значит, все… все это было подстроено? — с трудом выговорила Елена. — Исчезновение Шольца? Звонок его «вдовы»?

— Катерина? — Игнатьев мягко рассмеялся. — Одна из наших лучших актрис. Специализируется на ролях жертв. Ей лишь нужно было передать нужную фразу. И она справилась блестяще, не правда ли? Вы даже нашли «сходство» в ее голосе с голосом давно умершей жены Семенова. Сила самовнушения — великая вещь.

Илья смотрел на Севера, который все это время стоял неподвижно, как статуя.

— А он? — спросил Илья, и в его голосе звучало леденящее спокойствие. — Наш страж. Наш надзиратель.

Игнатьев посмотрел на Севера с почти отеческой гордостью.

— Капитан Громов. Он же «Север». Мой самый надежный человек. Он обеспечил, чтобы вы дошли сюда живыми и невредимыми. И чтобы вы не натворили глупостей по дороге. Его присутствие гарантировало, что вы не свернете с пути. Вы боялись его. Доверяли его навыкам. И это не позволяло вам усомниться в легитимности всей экспедиции.

Север, наконец, пошевелился. Он медленно повернулся к ним, и его ледяные глаза встретились с взглядом Ильи. В них не было ни злорадства, ни сожаления. Лишь пустота профессионального солдата, выполнившего задание.

— Почему? — прошептал Егор, обращаясь к Северу. — Мы… мы доверяли тебе.

Север ничего не ответил. Ответил за него Игнатьев.

— Потому что он служит делу, которое больше его самого. Как и мы все. «Белый Лотос» не терпит предателей. Но ценит верность.

Игнатьев вынул из кармана пальто небольшой планшет, взглянул на него и удовлетворенно кивнул.

— Данные стабилизируются. Загрузка архива Семенова завершена. Все его знания. Все его воспоминания. Все его страхи. Теперь они принадлежат нам. Последний фрагмент мозаики на месте.

Он сделал знак рукой одному из бойцов, и тот с несколькими людьми направился к серверным стойкам, начав отключать оборудование и упаковывать жесткие диски в специальные защищенные кейсы.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Илья, понимая, что они бессильны, но отчаянно пытаясь выиграть время, которого у них не было. — С его знаниями? С «Белой Стрелой»?

Игнатьев снова улыбнулся, и на этот раз в его глазах вспыхнул огонь фанатичной убежденности.

— Мы исправим ошибки истории, господин Прохоров. Мы сотрем грязь, насилие, заблуждения. Мы создадим новый, чистый мир. Мир, в котором не будет войн, потому что не будет памяти о них. Мир, в котором не будет раздора, потому что все будут помнить одну и ту же, идеальную историю. И вы… вы поможете нам в этом.

— Мы никогда не будем помогать вам! — крикнула Елена.

— О, нет, — Игнатьев покачал головой, и его улыбка стала широкой, почти дружелюбной. — Вы будете. Потому что вы — «Архивная правда». Вы — лучшие в своем деле. Вы находите то, что скрыто. А нам как раз предстоит величайшая архивная работа в истории человечества. Мы будем переписывать все. И вам выпала честь стать нашими главными архивариусами.

Он посмотрел на них, и в его взгляде читалось непоколебимое убеждение в своей правоте.

— Вы ищете правду? Поздравляю. Отныне вы будете ее создавать.

Он повернулся к своим людям.

— Всех — в транспорт. Капитан, обеспечьте, чтобы с нашими гостями обращались бережно. Они — наш самый ценный актив.

Север шагнул к ним. Его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций.

— Пошевелитесь, — его хриплый голос прозвучал как скрежет льда. — Не заставляйте меня применять силу.

Илья, Елена и Марина, парализованные ужасом и осознанием полного поражения, позволили бойцам «Палладина» скрутить им руки за спину пластиковыми наручниками. Егор сопротивлялся секунду, но удар прикладом в спину заставил его согнуться от боли, и его тоже скрутили.

Их вывели из ангара, из ледяной гробницы, которая стала местом их пленения. Наружу, где их ждала целая армада вертолетов «Палладина». Вокруг, на снегу, стояли десятки вооруженных бойцов.

Илья оглянулся последний раз. «Полюс-13» стоял, безмолвный и побежденный. Они нашли правду. Самую страшную правду. И эта правда стала их тюрьмой. Они вошли в Белую Страну как искатели, а выходили — как пленники. И впереди их ждала не свобода, а новый, еще более ужасный виток борьбы, где ставкой была уже не чья-то отдельная жизнь, а сама память человечества.

А их молчаливый страж, Север, шел позади, его тень падала на них, как обещание того, что побега не будет. Никогда.
ГЛАВА 16. ЦЕННОСТЬ
Их не бросили в ледяной карцер и не повели на расстрел. Вместо этого их погрузили в салон роскошного, утепленного вездехода с затемненными стеклами, который плавно тронулся, увозя их от «Полюса-13» в белое никуда. Наручники сняли, но ощущение плена лишь усилилось. Они сидели на мягких кожанных сиденьях, окруженные вооруженной охраной, а напротив них, в кресле, отделенном небольшим столом, восседал Матвей Игнатьев. Он поправлял перчатку, его спокойствие было оскорбительным.

Вездеход был мобильным командным пунктом. Экраны показывали карты, телеметрию, данные со спутников. Игнатьев был не просто военачальником. Он был менеджером, управляющим хаосом.

Илья молча смотрел в заиндевевшее стекло, за которым проплывала бескрайняя, безразличная белизна. Его ум, всегда ищущий закономерности, пытался найти смысл в том, что их оставили в живых. Они видели слишком много. Знали о «Белом Лотосе», о «Белой Стреле», об истинной судьбе Семенова. Логика требовала их ликвидации. Но Игнатьев не был иррационален. Значит, у него был план.

Егор сидел, сгорбившись, его взгляд был пуст. Он проиграл. Егора-следователя больше не существовало. Осталась лишь большая, незаживающая рана. Елена пыталась поймать взгляд Игнатьева, ища в нем хоть крупицу человечности, но находила лишь отполированную сталь. Марина, прижимая к груди свои длинные, тонкие пальцы, смотрела на свои ботинки, мысленно пытаясь взломать электронные замки на дверях, но понимая тщетность этой затеи.

Первым заговорил Игнатьев. Он не повышал голос, но каждое его слово было отчеканено и падало в тишину, как камень в колодец.

— Вы задаетесь вопросом, — начал он, — почему вы еще дышите. Ответ прост. Уничтожение уникального ресурса — признак глупости. А я, как вы могли заметить, не глуп.

Он откинулся на спинку кресла, сложив руки на столе.

— «Архивная правда». Скромное агентство из Петербурга. Всего четыре человека. Но каких. — Его взгляд скользнул по Илье. — Илья Прохоров. Лучший архивариус своего поколения. Человек, способный найти иголку в стоге сена, даже если эта игла — вымысел, а стог сена — история, переписанная десяток раз. Ваша педантичность, ваша одержимость деталями… это не болезнь. Это дар.

Он повернулся к Егору.

— Майор Егор Волков. Старая гвардия. Запах пороха и архивной пыли. Вы не верите документам. Вы верите инстинктам. Вы чуете ложь за версту, потому что сами когда-то были частью системы, которая ее производила. Ваша ярость, ваша боль… прекрасный двигатель.

— Елена Коршунова, — его голос стал чуть мягче, почти любезным. — Журналист. Ваше оружие — слово и связь. Вы умеете достучаться до тех, кто не хочет слушать, и найти тропинку в самых непроходимых бюрократических джунглях. Вы — наш социальный инженер.

И, наконец, он посмотрел на Марину.

— И, конечно, Марина. Призрак в машине. Вы не просто хакер. Вы — цифровой шаман. Вы разговариваете с кремнием и находите смысл в шуме. Вы — наш ключ к цифровому миру, который стал новой реальностью.

Он обвел их всех своим холодным взглядом.

— По отдельности вы — талантливые специалисты. Вместе… вы — уникальный инструмент. Механизм для нахождения истины. Самый совершенный из тех, что я когда-либо видел.

— Мы не будем вашим инструментом, — сквозь зубы проговорил Илья. Его голос был тихим, но твердым.

Игнатьев улыбнулся, как взрослый улыбается капризному ребенку.

— О, будьте уверены, будете. Потому что я не предлагаю вам выбор. Я констатирую факт. Вы будете работать на меня. Ради великой цели.

— Великой цели? — с горькой усмешкой переспросил Егор, наконец подняв голову. Его глаза были красными от бессонницы и слез. — Уничтожения человеческой памяти? Создания вашего фашистского рая?

— Создания рая, майор, — поправил Игнатьев. — Мира без войн. Без ненависти. Без ошибок прошлого, которые вечно тянут человечество вниз. Мы не уничтожаем память. Мы… лечим ее. Удаляем раковую опухоль лжи, насилия, розни.

— Решая, что именно следует помнить, а что — забыть? — вступила Елена. — Решая за всех?

— Кто-то должен это делать, — парировал Игнатьев. — История — это не хроника. Это оружие. И пока это оружие находится в руках толпы, политиков, шарлатанов — человечество будет обречено на самоуничтожение. Мы просто изымаем это оружие и направляем его на благо всех. Мы — хирурги, оперирующие больное сознание человечества.

— Вы — палачи, — тихо сказала Марина.

— Палачи убивают, — Игнатьев покачал головой. — Мы же дарим новую жизнь. Забвение — это форма милосердия. А новая, чистая память — величайший дар.

Он помолчал, давая им прочувствовать всю глубину его убежденности, его абсолютную веру в свою правоту.

— Но для того, чтобы совершить этот акт милосердия в глобальном масштабе, нам нужен ключ. Последний фрагмент мозаики. Тот, что не под силу было найти даже нам.

Илья почувствовал, как в воздухе повисает нечто важное. Та самая причина, по которой они были еще живы.

— «Сердце Лотоса», — произнес он.

Игнатьев кивнул, и в его глазах вспыхнул огонек одержимости.

— Именно. Легендарный артефакт. Согласно пророчествам и тем данным, что мы смогли восстановить из архивов «Аненербе» и «Белой Стрелы», он обладает силой, превосходящей любые технологии. Он не просто имплантирует память. Он переписывает саму ткань прошлого. Он меняет то, что было, в том числе, в памяти всего человечества.

Даже Егор поднял на него взгляд, пораженный.

— Это… невозможно.

— Возможно, — уверенно сказал Игнатьев. — Законы физики, которые мы знаем, — лишь часть картины. «Сердце Лотоса» — это инструмент, работающий с более фундаментальными уровнями реальности. С информационным полем Вселенной. С тем, что некоторые называют Акаши-хрониками. Тот, кто владеет им, становится не просто правителем мира. Он становится его Творцом. Он может исправить любую ошибку. Убрать любую трагедию. Создать идеальную историю для идеального человечества.

— И вы хотите, чтобы мы нашли его для вас, — заключил Илья. Все пазлы встали на свои места. Их уникальные способности, их упорство в поиске правды — все это было нужно, чтобы отыскать самый главный, самый неуловимый артефакт.

— Вы уже сделали это однажды, — сказал Игнатьев. — Вы нашли «Белую Стрелу». Вы нашли цифровое эхо Семенова. Вы — лучшие охотники за истиной в этом мире. И теперь вы будете охотиться для меня.

— А если мы откажемся? — спросила Елена, хотя уже знала ответ.

Игнатьев вздохнул, как бы сожалея о необходимости говорить очевидные вещи.

— Тогда вы станете демонстрацией эффективности более… традиционных методов «Белой Стрелы». Мы стерли личность майора Семенова и создали Армина Шольца. Представьте, что мы можем сделать с вами. Мы можем стереть вас и создать новую «Архивную правду» — послушную, преданную, не обремененную старыми предрассудками. Но это будет жалкая пародия. Подделка. Я предпочитаю работать с оригиналами.

Он посмотрел на них, и в его взгляде не было угрозы. Была констатация.

— Вы будете искать «Сердце Лотоса». Потому что альтернатива — не смерть. Альтернатива — стать тенью самих себя. Исчезнуть, даже оставшись в живых. Выбор за вами.

Вездеход ехал по бескрайней ледяной пустыне. У них не было оружия, не было связи, не было надежды на спасение извне. Но у них был выбор. Стать орудием в руках безумца, стремящегося переписать мир. Или перестать быть собой.

Илья посмотрел на своих друзей. На сломленного Егора, на испуганную, но не сломленную Елену, на хрупкую Марину. Они были командой. Их сила была в их правде. Теперь эта правда стала их цепями.

Они были ценны. И эта ценность была их проклятием. Теперь им предстояло решить, готовы ли они заплатить самую высокую цену — свою личность — за призрачный шанс когда-нибудь снова стать свободными.
ГЛАВА 17. ШАНТАЖ
Легкая улыбка играла на губах Игнатьева. Он видел отражение ужаса в их глазах и, казалось, наслаждался этим. Он достиг нужного эффекта — они поняли свою ценность и свою беспомощность. Но он знал, что одной угрозы перезаписи личности недостаточно. Упрямство, особенно основанное на принципах, — сильный мотиватор. Нужно было сломать и его. И у него был готов идеальный инструмент.

— Вы думаете, это худшее, что я могу вам предложить? — его голос был мягок, почти ласков. — Забвение? Но забвение — это все же нечто безличное. Почти философское. Есть нечто более… осязаемое.

Он повернулся к одному из экранов в салоне вездехода и провел по нему пальцем в перчатке. Изображение с карт сменилось. Теперь на экране была четкая, высококачественная видео-трансляция.

Илья ахнул.

Это была гостиная петербургской квартиры Анны Орловой. Та самая, где они пили чай после разбора архива, где он впервые почувствовал, что жизнь может быть не только борьбой и болью. Камера была установлена так, будто находилась на полке или телевизоре, захватывая почти всю комнату.

Анна сидела на диване. Она была бледна, но держалась с привычным достоинством, обняв за плечи своего одиннадцатилетнего сына, Александра. Мальчик, светловолосый и хрупкий, прижимался к матери, его глаза были широко раскрыты от страха. Они оба смотрели куда-то в сторону, за пределы кадра, словно слушали кого-то невидимого.

Илья замер, не в силах пошевелиться. Воздух вырвался из его легких. Анна. Ее сын. Они были ни при чем. Они были его тихой гаванью, его личным, хрупким миром, который он тщательно оберегал от всей этой тьмы.

— Нет, — прошептал он, и это было не отрицание, а мольба.

— Познакомьтесь с нашими операторами, — голос Игнатьева прозвучал как похоронный звон. Он сделал еще один жест, и изображение разделилось. Вторая камера, с другого ракурса, показала балкон квартиры. На балконе, в полной снайперской амуниции, лежал человек. Лазерный целеуказатель был активирован, и алая точка дрожала на светлой блузке Анны, прямо в области сердца. Еще одна такая же точка плавала на детском свитере Саши.

Елена вскрикнула и закрыла лицо руками. Марина побледнела еще сильнее, ее губы задрожали. Даже Егор поднял голову, и в его потухших глазах вспыхнула новая, бушующая ярость. Это было уже за гранью. Это касалось детей.

— Прекрасная женщина, — заметил Игнатьев, смотря на экран с видом знатока. — И мальчик подает большие надежды. Удивительно, как хрупка эта идиллия. Один сигнал. Одно слово по рации. И все это исчезнет. Останется лишь пятно на дорогом персидском ковре и… невыносимая тишина.

Илья смотрел на экран, и мир сузился до размера этой картинки. Он видел каждую черту лица Анны, каждую ресничку Саши. Он видел, как Анна пытается улыбнуться сыну, чтобы успокоить его, и как эта улыбка не дотягивает до глаз, полных ужаса. Он чувствовал ее страх, ее беспомощность. И свою собственную.

— Отпусти их, — голос Ильи был хриплым, чужим. — Они ничего не знают. Не имеют к этому никакого отношения.

— Ошибаетесь, — парировал Игнатьев. — Они имеют к этому самое прямое отношение. Они — ваша слабость, господин Прохоров. Ваша привязанность к миру, который, как вы ошибочно полагаете, можно огородить от войны за правду. Этой войны не избежать никому. Теперь вы понимаете это?

Он обвел взглядом всех четверых.

— И вы все теперь понимаете. Выбор, который я вам предлагаю, больше не абстрактен. Работайте на меня. Найдите «Сердце Лотоса». И Анна Орлова с сыном продолжат жить своей тихой, безмятежной жизнью в Петербурге. Они даже не узнают, что были на волоске от гибели.

Он сделал паузу, давая им прочувствовать каждый слог.

— Откажетесь… или попытаетесь меня обмануть… и я лично позвоню госпоже Орловой перед тем, как отдать приказ. Я опишу ей, как ее сын умрет на ее руках. И скажу, что виной тому — ваше упрямство. Ваше нежелание спасти их. Вы станете не просто неудачниками. Вы станете убийцами в ее глазах. И в своих собственных.

Это был удар ниже пояса. Хуже смерти. Хуже стирания личности. Это была пытка чувством вины, которая будет преследовать их вечно, даже если они умрут.

Илья смотрел на Анну. Он вспоминал ее смех, ее поддержку после смерти Петра, ее веру в него. Он представлял, как этот взгляд, полный доверия, наполняется ненавистью и проклятиями. Он представлял себе маленькое, бездыханное тело Саши. И он понял, что проиграл. По всем статьям.

Он медленно перевел взгляд на Игнатьева. В его глазах не осталось ни огня, ни воли. Лишь пустота и лед.

— Что нам нужно делать? — спросил он. Его голос был плоским, безжизненным.

Игнатьев улыбнулся. Шах и мат.

— Пока — ничего. Вы устали. Вам нужно прийти в себя. Мы доставим вас в комфортабельное место, где вы сможете отдохнуть и… осмыслить новые условия нашего сотрудничества. — Он кивнул Северу, который все это время молча наблюдал за сценой, его лицо оставалось каменным. — Капитан, наши гости согласны на экскурсию.

Игнатьев снова посмотрел на экран, на застывшее изображение заложников его воли.

— Не волнуйтесь, они под круглосуточным наблюдением. Любая ваша попытка геройства… будет иметь немедленные и необратимые последствия. Помните об этом.

Трансляция погасла, оставив после себя лишь темный экран и еще более темную тишину в салоне.

Илья откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Он больше не видел Арктику за стеклом. Он видел испуганные глаза Анны и алое пятно на груди ее сына. Они искали правду. А нашли самую грязную, самую бесчеловечную ложь — ложь выбора, которого у них не было.

Они были в ловушке. Не в ледяной гробнице «Полюса-13», а в куда более прочной тюрьме, стены которой были сложены из их собственных привязанностей и чувства долга. Игнатьев не просто связал их по рукам и ногам. Он связал их души. И теперь любое движение, любая мысль о сопротивлении, стоила бы жизни невинным людям.

Вездеход вез их в неизвестном направлении, но их истинное путешествие только начиналось. Путешествие в ад, где им предстояло стать демонами на службе у того, кто возомнил себя богом. И первый шаг в этот ад они уже сделали, произнеся всего три слова: «Что нам делать?»

Это была не капитуляция. Это было подписание договора с дьяволом, где расплатой была не их собственная душа, а души тех, кого они любили.
ГЛАВА 18. ВЫНУЖДЕННЫЙ СОЮЗ
Их «комфортабельным местом» оказался подземный бункер, встроенный в скалу где-то на бескрайних просторах Кольского полуострова. Лифт, спускавшийся вглубь на десятки метров, был бесшумным и стерильным, как в дорогой клинике. Двери открылись в просторный, технологичный комплекс с белыми стенами, мягким искусственным освещением и тихим гудением вентиляции. Это была не тюрьма в классическом понимании. Это была лаборатория. А они — подопытные образцы высшей категории.

Им выделили отдельные, но смежные комнаты-капсулы с кроватями, душевыми и рабочими столами. Все было чистым, функциональным и абсолютно безликим. Ни окон, ни личных вещей. Ничего, что напоминало бы о внешнем мире, кроме одного — большого плазменного экрана в обшей зоне, на котором в режиме реального времени транслировалась все та же картинка из квартиры Анны Орловой. Вечный укор. Вечное напоминание о цене неповиновения.

Первые сутки прошли в оцепенении. Илья сидел на кровати, уставившись в стену. Елена пыталась читать что-то из предоставленного им скудного выбора книг, но слова расплывались перед глазами. Марина, закрывшись в своей комнате, молча смотрела на потолок, ее пальцы, привыкшие к клавиатуре, бесцельно теребили край одеяла. Егор просидел все время в общей зоне, не сводя глаз с экрана, его лицо было маской из ярости и бессилия.

На вторые сутки дверь в их модуль открылась, и вошел Игнатьев в сопровождении двух охранников. Он был свеж и подтянут, словно только что с важной деловой встречи.

— Надеюсь, вы отдохнули и готовы к работе, — заявил он, без предисловий. — Время — ресурс, который мы не можем терять.

Он положил на центральный стол в общей зоне массивный, потрепанный кожаный фолиант. Переплет был из потрескавшейся кожи, с вытисненным знаком — тем самым, который описывал Семенов: белый лотос, прорастающий из треснувшей красной звезды.

— Дневники барона Романа Федоровича Унгерна-Штернберга, — объявил Игнатьев. — Основатель «Белого Лотоса». Последние записи, сделанные им перед его… исчезновением в 1921 году. В них, как мы уверены, заключены ключи к местонахождению «Сердца Лотоса».

Илья машинально потянулся к книге, его архивариусский инстинкт сильнее отчаяния. Он открыл ее. Страницы были пожелтевшими, испещренными нервным, угловатым почерком. Но это был не просто текст. Это был хаос. Фразы на русском, немецком, монгольском и тибетском языках переплетались в причудливый узор. Между строчками были вклеены карты с непонятными символами, схемы звездного неба, математические формулы, которые не подчинялись известным законам, и странные геометрические фигуры.

— Мы бились над этим годами, — продолжил Игнатьев. — Лучшие лингвисты, криптографы, историки. Безуспешно. Это не шифр в обычном понимании. Это лингвистическая ловушка. Лабиринт, стены которого меняются с каждым прочитанным словом. Но вы… вы не криптографы. Вы — искатели истины. Вы видите не буквы, а смыслы. Найдите их.

— А если мы не сможем? — мрачно спросил Егор, не отрывая взгляда от экрана с Анной и Сашей.

— Тогда вы окажетесь бесполезны, — холодно констатировал Игнатьев. — А бесполезные активы подлежат утилизации. Вместе со своими… слабостями. — Он кивнул в сторону экрана. — У вас есть неделя.

Он развернулся и ушел, оставив их наедине с древним томом и дамокловым мечом, висящим над головами невинных людей.

Дверь закрылась. В комнате повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь тихим гудением техники.

Первым заговорил Илья. Он все еще смотрел на раскрытые страницы.

— Мы не можем этого допустить, — его голос был тихим, но в нем зазвучала привычная аналитическая нота. Острая, хирургическая. Боль и отчаяние были отодвинуты в дальний угол сознания. Теперь нужно было работать. Чтобы выжить. Чтобы они выжили. — Это не просто код. Это… послание. Но послание, написанное для избранных. Для тех, кто мыслит так же, как Унгерн.

— Безумный мистик и садист, — проворчал Егор. — Что мы можем понять в его бреду?

— Мы можем понять его мотивацию, — вступила Елена. Она подошла к столу и села рядом с Ильей. — Он был одержим идеей реставрации империи. Но не просто монархии. Некоей… сверхимперии, основанной на оккультных знаниях. Он искал источники силы. «Сердце Лотоса» должно было быть одним из них.

Марина, привлеченная разговором, вышла из своей комнаты. Она робко посмотрела на дневник.

— Можно я? — она получила кивок от Ильи и осторожно потрогала страницу. — Это… не случайный набор символов. Здесь есть паттерны. Повторяющиеся последовательности. Но они смещены. Как будто ключ к прочтению — не в самом тексте, а в… ритме. В способе чтения.

Илья кивнул, его взгляд загорелся знакомым огнем. Огонь охотника, взявшего след.

— Именно. Унгерн был не только солдатом. Он был мистиком. Он верил в сакральную геометрию, в силу звука, в магию слова. Он не стал бы прятать свои секреты в банальном шифре. Он вплел их в саму структуру текста.

Так началась их работа. Вынужденный союз, скрепленный страхом и отчаянием, медленно превращался в нечто иное — в симуляцию их прежней жизни. Они снова были командой.

Илья взял на себя роль главного аналитика. Он часами изучал почерк, структуру предложений, исторический контекст. Он выискивал аномалии, места, где логика текста давала сбой, где появлялись несоответствия.

Егор, отринув свою ярость, использовал свой опыт следователя. Он искал в тексте следы личности Унгерна — его паранойю, его манию величия, его одержимость Востоком. Он предположил, что истинный смысл может быть скрыт не в том, что написано, а в том, что пропущено.

Елена, с ее знанием языков и умением видеть связи, занялась переплетением культурных кодов. Она изучала встроенные в текст монгольские и тибетские мантры, ища в них скрытые указания.

А Марина, получив разрешение на доступ к ограниченной базе данных комплекса (под бдительным присмотром виртуального «Севера» — системы наблюдения), создала цифровую копию дневника. Она написала программу, которая искала скрытые паттерны, анализировала частоту символов, строила графики и схемы. Она пыталась найти математическую гармонию в этом хаосе.

Работа шла мучительно медленно. Они спорили, уставали, впадали в отчаяние. Время текло, а прорыва не было. Каждый вечер они собирались перед экраном, где Анна и Саша жили своей жизнью — делали уроки, смотрели телевизор, — и это зрелище одновременно придавало им сил и терзало их совесть.

На пятый день случился прорыв. Случайный. Елена, уставшая от бесплодных попыток, просто водила пальцем по странной геометрической схеме, вклеенной в середину дневника.

— Смотрите, — прошептала она. — Если смотреть на это под углом… это же не просто рисунок. Это… мандала. Тибетская мандала. А эти линии… они не часть узора. Они указывают на определенные символы в тексте на соседней странице.

Илья мгновенно подхватил ее мысль. Они наложили прозрачную копию мандалы на текст. И буквы, на которые указывали линии, сложились в осмысленную фразу на древнетибетском: «Истинный путь сокрыт не в словах, а в промежутке между ними»

— Промежуток… — задумался Илья. — Не в слове, а между слов…

— Пауза! — воскликнула Марина. — Ритм! Он говорил о ритме!

Она побежала к своему компьютеру и загрузила в свою программу новый алгоритм, игнорирующий сами слова, но анализирующий длину пробелов между ними, знаки препинания, переходы между языками.

И компьютер выдал результат. Бессмысленный, на первый взгляд, набор символов. Но Илья, взглянув на него, замер.

— Это не текст, — прошептал он. — Это координаты. Но записанные не числами, а… нотами. Само;й структурой текста. Он перевел ритм письма в музыкальную последовательность, а ее — в географические координаты.

Они молча смотрели на расшифрованную последовательность. Это было место. Очень конкретное место.

— Озеро Байкал, — тихо проговорила Елена, сверяясь с картой на своем планшете. — Остров Ольхон. Мыс Бурхан. Там находится… Шаман-скала. Одно из главных сакральных мест Сибири.

Они нашли его. Первый ключ.

В комнату вошел Игнатьев. Он посмотрел на их лица, на распечатанные координаты, и его губы тронула удовлетворенная улыбка.

— Я знал, что не ошибся в вас, — сказал он. — Подготовка к экспедиции уже началась. Вы едете на Байкал.

Они не испытывали радости. Лишь горькое осознание того, что они сделали первый, решительный шаг на пути, ведущем к потенциальному уничтожению всего, что они знали и любили. Они были вынужденными союзниками в войне против человеческой памяти. И их первая победа была самым страшным поражением в их жизни.
ГЛАВА 19. КОД УНГЕРНА
Воздух в подземном модуле стал спертым, насыщенным запахом старой бумаги, пота и отчаяния. Четыре дня. Четыре дня они провели, уставившись в хаотичные страницы дневника Унгерна, и каждый час приближал их к роковой черте — моменту, когда Игнатьев признает их бесполезными. На столе, рядом с древним фолиантом, громоздились стопки исписанных черновиков, распечатанных карт и бессмысленных, на первый взгляд, графиков, которые генерировала программа Марины.

Илья чувствовал, как его собственный разум, его главный инструмент, начинает давать сбой. Он перечитал каждую строку, проанализировал каждый символ. Он пытался применить все известные ему методы криптоанализа — частотный анализ, поиск акростихов, шифры замены и перестановки. Бесполезно. Текст упрямо не складывался в осмысленное целое. Это была стена, и он бился о нее головой.

Егор, окончательно выведенный из себя, в ярости швырнул свою папку с заметками через всю комнату.

— Это бессмысленно! Это бред сумасшедшего! Здесь нет никакого кода! Тот выродок просто строчил все, что приходило в его воспаленный мозг!

— Но Игнатьев уверен, что есть, — устало промолвила Елена. Она сидела, поджав ноги, и водила пальцем по изображению тибетской мандалы, которое они нашли ранее. — И он не стал бы годами хранить этот дневник, если бы это был просто бред.

Марина, бледная от недосыпа, уставилась в экран своего ноутбука.

— Мои программы тоже ничего не дают. Статистические аномалии есть, но они не складываются в ключ. Это… это как если бы сам принцип шифрования был иным. Не математическим. Не лингвистическим в привычном смысле.

Илья молча встал и прошелся по комнате. Его взгляд упал на большой экран, где Анна читала Саше книгу перед сном. Мальчик уже засыпал, прижавшись к ней. Этот образ, обычно вызывавший боль и чувство вины, в этот раз странным образом подействовал на него успокаивающе. Он должен был думать. Не как архивариус, не как логик. А как… Унгерн.

Он остановился перед дневником, снова открыв его на первой странице. Он смотрел не на слова, а на страницу в целом. На хаотичное переплетение языков, на вклеенные карты и схемы. И вдруг его осенило.

— Мы ищем не там, — тихо сказал он.

Все посмотрели на него.

— Что? — спросила Елена.

— Мы пытаемся расшифровать текст, — продолжил Илья, его голос набирал силу и уверенность. — Мы рассматриваем его как закодированное сообщение. Но что, если это не сообщение? Что, если это… лабиринт?

— Лабиринт? — переспросил Егор, хмурясь.

— Лингвистическая ловушка, — кивнул Илья. — Игнатьев сказал именно это, но мы не придали значения. Мы думали, это метафора. А это — буквальное описание. Унгерн не шифровал информацию. Он ее… спрятал. В структуре. В самом способе организации текста. Он создал не шифр, а головоломку. И чтобы ее решить, нужно думать не как криптограф, а как… мистик. Как человек, верящий в сакральную геометрию и силу символов.

Он ткнул пальцем в тибетскую мандалу.

— Мы уже нашли один ключ — ритм, скрытый в пробелах. Но это лишь первый слой. Самый простой. Он привел нас к Байкалу. Но «Сердце Лотоса» — артефакт, который Унгерн, судя по всему, нашел и спрятал. Он не стал бы оставлять его координаты в первом же слое защиты. Здесь должны быть другие ключи. Более глубокие.

Илья схватил блокнот и начал быстро рисовать.

— Унгерн был одержим Востоком. Тибетом, Монголией, Бурятией. Он не просто использовал их языки. Он использовал их мировоззрение. Их картину мира. В бурятском фольклоре, в тибетском буддизме мир воспринимается не как линейная последовательность событий, а как сложная, многоуровневая мандала. Все взаимосвязано. Прошлое, настоящее и будущее; земля и небо; человек и божество.

— И что это нам дает? — спросила Марина.

— Это дает нам метод! — воскликнул Илья. — Мы не должны читать текст последовательно. Мы должны читать его… геометрически. Смотреть на страницу как на карту. Искать не линейные последовательности, а узоры. Симметрии. Соответствия.

Он подошел к дневнику и начал листать страницы, не читая их, а лишь вглядываясь в общую структуру.

— Смотрите. Вот здесь, на развороте… видите? Текст на русском образует некую дугу. А вклеенная карта с монгольскими символами — ее зеркальное отражение. Это не случайно. Это инь и ян. Две половинки одного целого.

— Сакральная геометрия, — прошептала Елена, подходя ближе. — Ты прав. Он строил свои записи по принципам священной архитектуры. Храмов, мандал.

— Именно! — Илья был возбужден. — И тибетские мотивы… они не просто украшение. Они — ключ к пониманию этой геометрии. В тибетской традиции мандала — это не рисунок. Это модель вселенной. Инструмент для медитации и достижения просветления. Чтобы прочитать послание Унгерна, нам нужно мысленно наложить на его текст структуру мандалы.

Марина села за компьютер, ее пальцы снова залетали по клавиатуре.

— Я могу смоделировать это. Создать трехмерную модель мандалы и проецировать на нее сканы страниц. Искать точки пересечения, узлы, где символы разных языков и систем сходятся.

— Да! — поддержал ее Илья. — И ищи не совпадения, а… резонанс. Гармонию. Унгерн был мистиком. Он верил в вибрации, в музыку сфер.

Работа закипела с новой силой. Теперь у них была не просто задача, а гипотеза. Путеводная звезда.

Илья и Елена углубились в изучение тибетского символизма и бурятского эпоса. Они выяснили, что Унгерн особенно интересовался фигурой Будды Майтрейи — Будды Грядущего, который, согласно преданию, придет, чтобы восстановить утраченную гармонию мира. Эта идея идеально ложилась в его манию о реставрации империи.

Егор, отбросив скепсис, занялся картами. Он заметил, что многие нарисованные от руки схемы в дневнике не соответствовали реальной географии, но если их наложить друг на друга с определенным поворотом, они начинали образовывать правильные геометрические фигуры — пентаграммы, гексаграммы, древние славянские и тибетские символы.

Марина, тем временем, писала сложнейшие алгоритмы. Она создавала виртуальные мандалы, проецировала на них текст и заставляла программу искать «узлы силы» — места, где сходилось максимальное количество значимых символов из разных языковых пластов.

Прошло еще два дня. Напряжение достигло пика. До дедлайна, поставленного Игнатьевым, оставались считанные часы.

И вот, глубокой ночь, когда Марина уже почти отчаялась, программа выдала результат. Не просто координаты. Целую последовательность.

На экране возникла сложная, переливающаяся разными цветами трехмерная мандала. В ее узловых точках горели символы — тибетские иероглифы, бурятские тамги, славянские руны. А линии, соединявшие их, образовывали четкий, ясный маршрут.

— Смотрите, — дрожащим голосом сказала Марина. — Это… это не просто карта. Это ритуал. Путь посвященного.

Илья, Елена и Егор столпились вокруг экрана.

— Объясни, — коротко попросил Егор.

— Программа скомпилировала все данные, — начала Марина. — Геометрические паттерны, ритмические последовательности, языковые слои. И вывела это. Чтобы прочитать дневник, нужно мысленно пройти по этому пути. Начать с этой точки, — она ткнула в один из светящихся узлов, — который соответствует первому упоминанию Байкала в тексте. Затем, следуя по линии, перейти к этому кластеру монгольских заклинаний. Они не несут смысла сами по себе, но в контексте пути они указывают на необходимость некоего очищения. Дальше — поворот на 90 градусов, соответствие с тибетской мантрой о просветлении…

Она провела виртуальный маршрут по всей мандале.

— И в конце путь сходится вот здесь. — Она указала на центральный, самый яркий узел. В нем переплелись все системы. — Это и есть финальная точка. Координаты.

Она вывела их на отдельный экран. Это была не просто точка на карте Байкала. Это была пещера. Очень специфическая пещера на острове Ольхон, известная в бурятских легендах как «Врата в Нижний Мир» или «Храм Спящего Лотоса».

— Но и это еще не все, — продолжала Марина. — Программа выдала не только «где», но и «как». Чтобы войти, нужен не просто физический доступ. Нужно пройти обряд. Согласно расшифрованному коду, пещера охраняется не физическими ловушками, а психологическими. В воздухе есть споры древних грибов, вызывающих мощные галлюцинации. Они обнажают самые глубокие страхи и искушения человека. Только тот, кто пройдет через них, не поддавшись, сможет достичь «Сердца».

Они молча смотрели на экран. Они разгадали код Унгерна. Они нашли не просто место, а целый ритуал, целое испытание. Это была не научная экспедиция. Это было мистическое путешествие.

В этот момент дверь открылась. Вошел Игнатьев. Он посмотрел на их лица, на сложную мандалу на экране, на распечатанные координаты и описание ритуала. На его лице расцвела широкая, торжествующая улыбка.

— Превосходно, — произнес он. — Абсолютно превосходно. Я никогда не сомневался в ваших способностях. — Он подошел к столу и взял в руки распечатку с координатами. — «Храм Спящего Лотоса». Так вот где он прятал его.

Он посмотрел на них, в его глазах горел огонь фанатичной радости.

— Подготовка займет три дня. Затем мы выдвигаемся на Байкал. Вы выполнили свою часть работы. Теперь вам предстоит стать нашими проводниками в самом сердце древнего кошмара.

Он ушел, оставив их в комнате с чувством глубочайшей опустошенности. Они совершили интеллектуальный подвиг. Они расшифровали то, что не могли расшифровать годами. Они нашли «Храм Спящего Лотоса». И этот успех был тяжелее любого поражения. Они не просто нашли ключ. Они вставили его в замок. И теперь дверь в ад была готова распахнуться.
ГЛАВА 20. МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ
Тишина, воцарившаяся после ухода Игнатьева, была гнетущей. Они сидели вокруг стола, на котором лежали распечатки с координатами и схемами, чувствуя себя не победителями, разгадавшими великую тайну, а преступниками, только что подписавшими смертный приговор неведомому множеству людей. Успех был отравлен, победа — пирровой.

Илья первым нарушил молчание. Его голос был хриплым от усталости и нервного напряжения.

— «Храм Спящего Лотоса». Лаборатория. Значит, Унгерн не просто нашел артефакт. Он… изучал его. С советскими учеными.

— Отступниками, — мрачно добавил Егор. Он снова смотрел на экран, где Анна укрывала спящего Сашу одеялом. Этот ритуал стал для них и пыткой, и источником силы. — Семенов говорил, что «Белый Лотос» проник в советские структуры. Видимо, это началось еще тогда. Объединение мистики и науки под одним знаком. Знаком сломанной звезды.

Марина, все еще не отрываясь от своего экрана с трехмерной мандалой, медленно проговорила:

— Данные… они не просто указывают на пещеру. Они описывают целый комплекс. Подземный. Огромный. Судя по всему, Унгерн выбрал это место не случайно. Остров Ольхон, мыс Бурхан… это одно из главных сакральных мест не только Бурятии, но и всей Северной Азии. Шаманы считают его местом силы, обиталищем грозного духа Байкала. Если верить в энергетические линии Земли, то здесь находится один из узлов.

— Идеальное место для работы с артефактом, который влияет на саму реальность, — заключила Елена. Она взяла в руки одну из распечатанных карт, на которую были нанесены геометрические символы из дневника. — Игнатьев сказал «лаборатория». Но что они там делали? Если «Сердце Лотоса» может переписывать прошлое… зачем ему лаборатория? Его нужно просто активировать.

— Если бы это было так просто, — возразил Илья. Он встал и начал расхаживать по комнате, его мозг работал на износ, выстраивая логические цепочки. — Унгерн был практиком. Солдатом. Он искал не абстрактную силу, а оружие. А любое оружие нужно не только иметь, но и уметь применять. Контролировать. Направлять. Представьте, что у вас есть устройство, способное менять законы физики. Вы не станете просто нажимать на кнопку. Вы будете изучать его, ставить эксперименты, пытаться понять механизм.

— Эксперименты… — прошептала Марина, и на ее лице отразился ужас. — На ком? На чем?

— На всем, что попадалось под руку, — мрачно констатировал Егор. — Унгерн не отличался гуманизмом. А его советские последователи… они и на своих гражданах ставили опыты, что уж говорить о каких-то бурятах или военнопленных. «Белая Стрела» родилась не на пустом месте. У нее были… предшественники.

Илья кивнул, подходя к их общему «архиву» — стопке распечаток из базы данных, к которой у них был ограниченный доступ.

— Мы ищем упоминания о Бурятии, об Ольхоне, о советских научных экспедициях конца 20-х — начала 30-х годов. Особенно под эгидой ОГПУ или военной разведки.

Работа закипела с новой силой. Теперь они искали не ключ к шифру, а исторические свидетельства. Контекст. И он нашелся быстрее, чем они ожидали.

Елена, просматривая рассекреченные архивы Наркомздрава, нашла странный документ за 1931 год.

— Смотрите, — сказала она. — «Заключение по итогам медицинского обследования персонала экспедиции №047-Б на оз. Байкал». Цитата: «…у 70% личного состава отмечены стойкие нарушения кратковременной памяти, пространственно-временная дезориентация, в трех случаях — полная утрата личностной идентификации с заменой на чуждые паттерны поведения… Рекомендовано: полная изоляция и этапирование в специнтернат НКВД в г. Томск.»

— Экспедиция №047-Б, — проговорил Илья. — Ищем ее.

Марина, используя свои навыки, быстро вышла на след.

— Вот. Экспедиция «Байкал-047». Официально — геолого-разведывательная. Руководитель — профессор Алексей Воронцов, физик. Но в списке участников… биофизики, нейрофизиологи, даже один специалист по тунгусскому феномену. И… — она сделала паузу, — прикомандированный сотрудник ОГПУ, некий комиссар Ульрих.

— Воронцов… — Илья задумался. — Эта фамилия мне встречалась. В более поздних документах по «Белой Стреле». Он был одним из теоретиков. Значит, его карьера началась там, на Байкале.

— А вот и связь с Унгерном, — Егор ткнул пальцем в распечатку старого оперативного донесения пограничных войск ОГПУ. — 1929 год. «…задержана группа белобандитов под предводительством бывшего офицера армии Унгерна, поручика Зайцева. При задержании оказали сопротивление, ликвидированы. При них обнаружены карты окрестностей о. Ольхон с нанесенными знаками, аналогичными имеющимся в деле «Барон».

— «Дело «Барон», — прошептал Илья. — Так они его называли. Унгерн исчез в 1921-м. Но его люди, его идеи… они продолжали действовать. Они вышли на советских ученых. И нашли общий язык. Обе стороны искали источники силы, выходящие за рамки обыденного.

Они продолжали копать, и картина проступала все четче. Отрывочные донесения, отчеты, медицинские заключения складывались в жуткую мозаику. В конце 20-х годов на Ольхоне, под прикрытием геологической разведки, была основана секретная лаборатория. Ее задачей было изучение аномальной зоны в районе Шаман-скалы, где, по легендам, находился вход в «нижний мир». И где, судя по всему, Унгерн ранее обнаружил «Сердце Лотоса».

— Они не просто изучали артефакт, — проговорила Марина, синтезируя все данные. — Они пытались его… воспроизвести. Создать технологический аналог. Смотрите на эти закупочные ордера. 1932 год. Высокоточные кварцевые генераторы, редкоземельные магниты, оборудование для кристаллографии… Это же компоненты для чего-то вроде… резонатора.

— Резонатора, — подхватил Илья. — Который мог бы усиливать или фокусировать эффект артефакта. Или управлять им. «Сердце Лотоса», судя по всему, было природным объектом. Метеоритом? Кристаллом? Они пытались понять его природу и поставить на службу. Сначала Сталину, а затем… «Белому Лотосу».

— И судя по медицинским отчетам, эксперименты шли неудачно, — добавила Елена с содроганием. — Они ломали разум подопытных. Стирали память, создавали ложные воспоминания… но не могли это контролировать. Это была грубая, жестокая пародия на ту тонкую работу, которую потом проделали с Семеновым.

— Лаборатория была заброшена в 1934 году, — сказала Марина, изучая последний документ. — Приказ за подписью самого Ягоды. «…объект „Лотос“ законсервировать ввиду непредсказуемости и высокой опасности проводимых работ. Материалы — архивировать. Персонал — перераспределить». Перераспределить… в лагеря или в другие секретные институты.

— Но «Белый Лотос» ничего не забыл, — заключил Илья. — Они сохранили знания. Игнатьев сейчас — наследник всего этого. И знаний Унгерна, и наработок советских ученых. И теперь он хочет вернуться в ту самую лабораторию. Не для того, чтобы продолжить неудачные эксперименты. А для того, чтобы забрать оригинал. То самое «Сердце».

Они замолчали, осознавая весь ужас открывшейся картины. Они знали теперь не только «где», но и «что». Они знали, что идут в место, пропитанное болью, безумием и смертью. В место, где сходились нити оккультного фанатизма Унгерна и холодной, безжалостной науки. И теперь туда же вела нить их собственной судьбы.

Игнатьев появился снова через несколько часов. Он был доволен.

— Вертолеты готовы. Мы вылетаем на рассвете. — Он взглянул на их собранные материалы, на карты с нанесенными маркерами старых троп и схемами подземных ходов, которые они реконструировали. — Я вижу, вы не теряли времени даром. Теперь вы понимаете историческую значимость места, в которое мы направляемся.

— Мы понимаем, что это братская могила, — холодно сказал Егор.

— Братская могила старого, ошибочного мира, — парировал Игнатьев. — И колыбель мира нового. Вы проложили нам путь к его рождению. Вы должны испытывать гордость.

Он повернулся к выходу, но на пороге остановился.

— И приготовьтесь. Ритуал, который вы расшифровали… он не просто метафора. Споры, галлюцинации… все это реально. «Храм» до сих пор охраняет себя. Каждому из вас предстоит встретиться со своим внутренним демоном. Посмотрим, чья воля окажется сильнее. Ваша… или ваших страхов.

Дверь закрылась. Они остались в своей подземной тюрьме, глядя на карту Бурятии, на крошечный островок на синей глади Байкала. Это было местонахождение величайшей тайны и величайшей опасности. Они шли навстречу призракам прошлого, и от того, смогут ли они им противостоять, зависело не только их собственное будущее, но и будущее всего человечества, даже не ведающего о том, что его история висит на волоске.
ГЛАВА 21. КОМАНДА ИГНАТЬЕВА
Раннее утро встретило их резким, безжалостным гулом вертолетных лопаток. Два тяжелых транспортных Ми-8 «Палладина» стояли на заснеженном плато, их темно-серые борта казались телами гигантских хищных птиц, готовящимся к броску. Воздух был холодным и разреженным, пахнущим авиационным керосином и снегом.

Их вывели из бункера под конвоем. После относительной тишины подземелья грохот вертолетов оглушал. Илья, Елена, Марина и Егор, одетые в выданную им утепленную экипировку без опознавательных знаков, чувствовали себя чужаками в этом отлаженном военном механизме.

Бойцы «Палладина» не были похожи на обычных наемников. Это была не разношерстная толпа, а единый организм. Все — одного роста и комплекции, в идентичной современной арктической форме, с закрытыми шлемами, скрывающими лица. Их движения были выверенными, экономными, без лишней суеты. Они молча грузили в вертолеты оборудование: не только оружие, но и сложные научные приборы в ударопрочных кейсах, генераторы, портативные серверные стойки и странные цилиндрические контейнеры, похожие на те, что они видели на «Полюсе-13».

Их разделили. Илью, Елену и Марину затолкали в один вертолет, Егора — под усиленный конвой — в другой. Последнее, что увидел Илья перед тем, как тяжелая дверь захлопнулась, — это взгляд Егора, полный ярости и предостережения.

В салоне царил полумрак, освещаемый лишь тусклыми синими аварийными огнями. Они сидели на откидных сиденьях вдоль бортов, пристегнутые ремнями. Напротив, лицом к ним, устроились четверо бойцов «Палладина». Их автоматы лежали на коленях, стволы направлены в пол, но позы говорили о готовности к мгновенному действию. Они не разговаривали, не перешептывались. Сквозь затемненные визоры шлемов было невозможно разглядеть их лица. Они были просто функцией. Охраной.

Самый жуткий пассажир сидел в хвосте вертолета, в отдалении от всех. Север. Он был без шлема, в своей обычной походной форме. Он не смотрел на них, его взгляд был устремлен в маленький иллюминатор, но Илья не сомневался ни на секунду, что он видит и слышит все, что происходит вокруг. Его молчаливое присутствие было давящим.

С ревом двигателей вертолет дрогнул и оторвался от земли. Илья почувствовал, как уши закладывает от перепада давления. За иллюминатором поплыла бескрайняя, однообразная белизна Кольского полуострова, постепенно сменяющаяся редкой тайгой, а затем — бескрайними просторами Сибири.

Путь предстоял длинный — 4 тысячи километров, и несколько дозаправок. Илья рассчитал, что при крейсерской скорости вертолета в 225 км/ч и около часа на дозаправку в пути они пробудут не менее суток. В салоне стоял оглушительный гул, делающий бессмысленными любые разговоры. Илья сидел с закрытыми глазами, пытаясь абстрагироваться от реальности, мысленно прокручивая расшифрованные данные, карты, схемы «Храма Спящего Лотоса». Он строил модели, искал слабые места, возможные пути для саботажа. Но каждую его мысль прерывало воспоминание об алом пятне на груди маленького Саши.

Елена пыталась завести беседу с одним из охранников.

— Давно в «Палладине» служите?

Боец не шевельнулся. Даже не повернул головы. Словно он был не человеком, а роботом, запрограммированным на молчание.

Марина, прижимая к ушам наушники, которые ей великодушно разрешили оставить, пыталась настроиться на какую-нибудь радиостанцию, но в эфире была лишь шипящая тишина — вероятно, работали глушилки. Она смотрела на сложное коммуникационное оборудование в салоне вертолета, ее пальцы чесались от желания попробовать взломать его, но она знала, что любая такая попытка будет немедленно замечена.

Через несколько часов после пятой дозаправки вертолет начал снижаться, плавно опускаясь на берег озера. Илья взглянул в иллюминатор. Внизу проплывала зеркальная гладь огромного озера, обрамленного горными хребтами, еще покрытыми снегом. Байкал. Древний, величественный и безразличный к мелкой человеческой суете, разворачивающейся на его просторах.

Вертолеты приземлились не на самом острове Ольхон, а на заброшенном военном аэродроме на материковом берегу, в нескольких километрах от пролива. Здесь их уже ждал целый караван — несколько вездеходов «Тайфун» и пара плавающих транспортеров.

Процедура выгрузки была так же отлажена. Их пересадили в один из «Тайфунов». Внутри было тесно. Помимо них и водителя, здесь находились Север и двое бойцов. Пахло бензином, оружием и человеческим потом.

Колонна тронулась, направляясь к воде. Илья видел, как бойцы «Палладина» разворачивали мобильные радары, устанавливали посты наблюдения. Они создавали периметр безопасности, отрезая их от внешнего мира.

Плавающий транспортер медленно вошел в ледяную воду пролива. Через несколько минут напряженного плавания они достигли берега Ольхона. Остров встретил их суровой, первозданной красотой. Скалистые берега, поросшие лиственницами, пронзительно синее небо и звенящая тишина, нарушаемая лишь криками чаек.

Но эта идиллия была обманчива. Колонна вездеходов, не останавливаясь, двинулась по грунтовой дороге вглубь острова. Они проезжали мимо немногочисленных бурятских поселков, и Илья с тревогой заметил, что они выглядели пустынными. Ни детей, бегающих по улицам, ни стариков на порогах. Лишь изредка мелькали фигуры в такой же форме «Палладина», патрулирующие окрестности.

— Что они сделали с местными? — тихо спросила Елена, глядя на пустые дома.

— Эвакуировали. Под предлогом учений или карантина, — мрачно предположил Илья. — Игнатьев не оставит свидетелей.

Дорога становилась все хуже, пока не превратилась в едва заметную тропу, вьющуюся среди скал и леса. Вездеходы работали на пределе, преодолевая крутые подъемы и каменные россыпи. Наконец, колонна остановилась. Дальше можно было двигаться только пешком.

Их высадили. Воздух здесь был особенным — холодным, чистым и с легким привкусом горечи, как от полыни. Они стояли у подножия невысокого, но крутого скального массива. Перед ними зиял вход в пещеру, почти скрытый осыпью и зарослями карликовой березы. Но это был не естественный грот. Вход был обрамлен грубо отесанными каменными блоками, на которых угадывались те самые символы — лотос и сломанная звезда.

«Храм Спящего Лотоса».

Вокруг кипела деятельность. Бойцы «Палладина» разворачивали полевой лагерь, устанавливали генераторы, натягивали маскировочные сети. Подъехал грузовик с буровым оборудованием.

Игнатьев, сменивший пальто на практичный арктический костюм, подошел к ним в сопровождении двух человек в белых халатах поверх бронежилетов — ученых.

— Ну вот мы и здесь, — произнес он, с удовлетворением глядя на мрачный вход в пещеру. — История ждет нашего вмешательства. — Он повернулся к ученым. — Пробы воздуха?

Один из них протянул ему планшет. — Концентрация псилоцибиновых спор и иных неизвестных алкалоидов в несколько раз превышает смертельную для длительного воздействия. Без систем фильтрации и препаратов-блокаторов вход невозможен. Системы готовы.

Игнатьев кивнул и посмотрел на своих пленников.

— Ваша очередь. Вы знаете путь. Вы знаете правила. — Его взгляд скользнул по их лицам. — Капитан Громов и его люди пойдут с вами. Они обеспечат вашу безопасность. От внешних угроз.

В его голосе прозвучала легкая насмешка. Они все понимали. «Безопасность» означала, что их не убьют, пока они полезны. И что Север не даст им сбежать или сделать что-то глупое.

Им выдали компактные дыхательные маски с фильтрами и шприц-тюбики с каким-то мутным раствором.

— Нейролептик пролонгированного действия и блокатор рецепторов, — пояснил ученый. — Подавит панику и самые острые галлюцинации. Но не ожидайте чуда. «Храм» найдет ваши слабые места.

Илья смотрел на темный провал пещеры. Оттуда веяло могильным холодом и запахом вековой пыли. Это был не просто географический объект. Это была машина. Машина, созданная для испытания человеческого духа. И им предстояло стать ее очередными испытуемыми.

Север молча подошел к ним, проверяя снаряжение. Его серые глаза встретились с взглядом Ильи. В них по-прежнему не было ни ненависти, ни сочувствия. Лишь холодная готовность вести их в самое сердце тьмы. Команда Игнатьева была готова к штурму. И они, «Архивная правда», стали ее авангардом. Багровой тряпкой, которую кидают в лабиринт к Минотавру.
ГЛАВА 22. ТАЙНЫЙ СОЮЗ
Лагерь «Палладина» на подступах к «Храму Спящего Лотоса» жил по своему, строгому и беззвучному распорядку. Бойцы выполняли свои функции с механической точностью, ученые возились с оборудованием, Игнатьев отдавал распоряжения, находясь в центре этой идеально отлаженной системы. В этом муравейнике Илья, Елена и Марина чувствовали себя посторонними, заложниками, чье мнение никого не интересовало.

Егор Волков держался особняком. Его ярость, бурлившая все это время, внезапно утихла, сменившись ледяным, выжидательным спокойствием. Его опыт подсказывал ему, что в самой прочной системе есть слабые звенья. И его взгляд раз за разом возвращался к Северу.

Капитан Громов. Он был идеальным солдатом Игнатьева. Беспрекословный, молчаливый, эффективный. Но Егор, проработавший полжизни с агентами и оперативниками, улавливал нюансы. В его абсолютной вышколенности была какая-то чрезмерность. В его пустом взгляде — не отсутствие мысли, а глубокая, запрятанная боль. Такой взгляд бывает у людей, которые потеряли нечто большее, чем карьеру или деньги.

Возможность представилась вечером, когда основные работы по развертыванию лагеря были завершены. Север, отдав последние распоряжения по периметру, отошел к краю скалы, встал спиной к лагерю и уставился на багровеющий закат над Байкалом. Он был один.

Егор, сделав вид, что просто прогуливается, медленно приблизился к нему. Он остановился в паре метров, тоже глядя на озеро. Минуту они молчали.

— Красиво, — наконец проговорил Егор, не глядя на Севера. — И страшно. Как будто само озеро смотрит на тебя и видит насквозь.

Север не шевельнулся. Казалось, он не услышал.

— Знаешь, я много лет проработал с людьми, которые умеют прятаться, — продолжил Егор, его голос был ровным, беззлобным. — Под чужими именами, в чужих жизнях. Но всегда есть что-то, что их выдает. Какая-то деталь. Призрак прошлого, который выдают их глаза.

Он рискнул бросить быстрый взгляд на Севера. Тот стоял неподвижно, но Егор уловил, как напряглись мышцы его шеи.

— У тебя правильная выправка, капитан, — тихо сказал Егор. — Не чванливая, как у этих наемников. Спина прямая, плечи развернуты… старая, советская школа. ГРУ? Погранвойска?

Север медленно повернул голову. Его ледяные глаза впервые пристально сфокусировались на Егоре. В них не было угрозы. Был вопрос.

— Угадай, старик, — его голос прозвучал низко, без эмоций.

— Не старик, а майор в отставке, — поправил Егор. — Волков. И я не угадываю. Я вижу. Я вижу человека, который выполняет приказ, но в чьих глазах нет огня фанатизма, как у Игнатьева. Есть только пепел.

Он сделал паузу, давая словам просочиться сквозь броню.

— Пепел бывает разным. От сожженных документов. Или от сожженного дома.

Рука Севера, лежавшая на прикладе его снайперской винтовки, непроизвольно сжалась. Это было почти незаметно, но Егор уловил этот микрожест.

— Осторожнее с догадками, майор, — предупредил Север. — Они могут быть опасны для здоровья.

— Мое здоровье меня волнует меньше, чем то, что этот психопат собирается сделать с миром, — отрезал Егор. — И с теми, кого мы любим. — Он посмотрел прямо в глаза Севера. — У тебя ведь были те, кого ты любил? Пока Игнатьев не забрал их у тебя.

Воздух между ними сгустился. Север не отвечал, но его молчание было красноречивее любых слов. Он не отрицал.

— Он забрал их не потому, что ты провинился, — продолжил Егор, двигаясь вслепую, но чувствуя, что попал в цель. — А потому, что ты был слишком хорош. Слишком предан. И он боялся, что однажды эта преданность может послужить не ему. Так ведь? Он убирает любую потенциальную угрозу. Любую привязанность, которая может оказаться сильнее страха.

Север отвернулся, снова глядя на озеро. Его плечи поднялись и опустились в глубоком, беззвучном вздохе.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

— Я знаю, что такое потерять человека из-за дела, — тихо сказал Егор. — Моего наставника. Я искал его двадцать пять лет. А нашел цифровое эхо в ледяной гробнице. Игнатьев отнял у меня его дважды. Сначала личность, потом — сам факт существования. Я думаю, он отнял у тебя нечто подобное. Только более… осязаемое.

Наступила долгая тишина. Сумерки сгущались, превращая Байкал в черную, бездонную пропасть. Где-то в лагере завели генератор, его ровный гул нарушил звенящую тишину.

— Жена, — вдруг проговорил Север, и его голос прозвучал надтреснуто, будто ржавый замок, который не открывали годы. — Дочь. Им было шестнадцать и пять. Автокатастрофа под Сочи. Официально. Пьяный водитель фуры.

Егор замер, не дыша.

— Я был в командировке, — продолжил Север, все так же глядя в темноту. — Когда вернулся… мне показали отчет. Слишком чистый. Слишком аккуратный. Как и все, что делают люди Игнатьева. Я начал копать. Сначала тихо. Потом… не очень. Я нашел водителя. Он был мертв. Но перед смертью он успел сказать, что ему заплатили. Что это был заказ. Что заказчик — человек, которого звали «Лотос».

Егор почувствовал, как по спине бегут мурашки. Он был прав.

— Я пошел напролом. Хотел докопаться до истины. Но меня опередили. Мне «предложили» забыть. А когда я отказался… мне устроили встречу. С Игнатьевым. Он показал мне… другие фотографии. Сделанные за день до аварии. Моя дочь играла в песочнице. Жена покупала цветы. И снайперский прицел был наведен на них на каждой фотографии.

Север замолчал, сглатывая ком в горле.

— А потом он сказал, что у меня есть шанс искупить свою «неблагодарность». Что я могу служить ему. И что однажды, если я буду очень полезен, он позволит мне встретиться с тем, кто отдал приказ. Лично.

— И ты поверил? — тихо спросил Егор.

— Я поверил в то, что это мой единственный шанс подобраться к нему достаточно близко, — голос Севера снова стал твердым и холодным, как сталь. — Чтобы воткнуть ему нож в горло. Или пулю. Не важно. Я внедрился в его организацию. Поднялся. Стал его тенью. Ждал своего часа. А он все проверял меня. Снова и снова. Посылал убирать людей. Проверял на прочность. И вот… он прислал меня следить за вами.

Он наконец повернулся к Егору. В его глазах горел тот самый огонь, который Егор надеялся увидеть. Огонь мести.

— Вы — моя самая большая проверка. И мой самый большой шанс. Потому что вы — те, кто может найти его «Сердце». И вы же — те, кто может его уничтожить.

Егор медленно кивнул. Тайный союз был заключен. Без рукопожатий, без клятв. На основе общей ненависти и общей цели.

— Он держит нас на крючке, — сказал Егор. — Угрожает близким.

— Орлова и ее сын, — кивнул Север. — Я знаю. Их охраняет моя группа. Вернее, группа, которой я командую. Не все в «Палладине» — роботы. Есть те, кому я доверяю. Они не тронут их без моего приказа. А мой приказ будет отдан только в одном случае.

— Если Игнатьев заподозрит неладное.

— Именно. Так что наша игра должна быть безупречной. Вы будете делать вид, что работаете на него. А я буду делать вид, что контролирую вас. А когда представится возможность… мы сведем счеты.

— Что насчет артефакта? — спросил Егор. — Мы не можем позволить ему получить его.

— Не позволим, — твердо сказал Север. — Лучше уничтожить, чем отдать в его руки. Но для этого нам нужно добраться до него первыми.

Они помолчали, глядя на огни лагеря.

— Игнатьев пойдет с нами в пещеру? — спросил Егор.

— Нет. Он будет ждать снаружи. Он не рискнет своим драгоценным разумом. Он пошлет нас. Свое пушечное мясо и своих гениальных пленников.

— Значит, у нас будет пространство для маневра.

— Очень малое, — предупредил Север. — Он будет следить за каждым нашим шагом. У него есть датчики, камеры, прослушка. Мы должны быть осторожны как никогда.

Снизу их окликнул один из бойцов. Север мгновенно преобразился. Его осанка вновь стала жесткой, взгляд — пустым. Он бросил на Егора последний, быстрый взгляд, в котором было и предупреждение, и обещание, и повернулся, чтобы уйти.

— Капитан, — тихо позвал его Егор. — Спасибо.

Север не обернулся.

— Не благодарите, майор. Мы еще не выиграли. Мы просто перестали проигрывать в одиночку.

Он ушел, растворившись в сумерках. Егор остался один на скале, глядя на темнеющее озеро. Впервые за долгие недели в его душе затеплилась не надежда — до надежды было еще далеко, — а нечто иное. Стратегия. План. Союзник в стане врага.

Он вернулся в лагерь, к Илье, Елене и Марине. Им нужно было все обсудить. Но не здесь, не сейчас. Им предстояло пережить «Храм». А затем, если они выживут, начать свою собственную, тайную войну внутри войны Игнатьева. Войну за память. И за будущее.
ГЛАВА 23. ИСПЫТАНИЕ ХРАМОМ
Воздух у входа в пещеру был холодным и неподвижным, словно сама скала затаила дыхание в ожидании их шага. Игнатьев, стоя в стороне под охраной, наблюдал за их подготовкой с выражением клинического интереса на лице. Ученые в последний раз проверили показания датчиков на их комбинезонах — сердцебиение, давление, электроэнцефалограмму. Они были не просто пленниками. Они были подопытными.

— Помните, — голос Игнатьева прозвучал громко в звенящей тишине, — ваши реакции будут записаны и проанализированы. «Храм» — это не только физическое испытание. Это инструмент познания человеческой природы. Докажите, что ваша природа достойна нового мира.

Илья, Елена, Марина и Егор в последний раз проверили свои дыхательные маски. Фильтры должны были задерживать споры, а инъекция блокаторов — притуплять самые острые эффекты. Но все они понимали — это лишь иллюзия защиты. «Храм» найдет путь.

Север, возглавлявший группу сопровождения из шести бойцов, молча дал знак. Пора.

Первый шаг в пещеру был подобен прыжку в ледяную воду. Темнота поглотила их, а фонари на шлемах выхватывали из мрака причудливые образования — сталактиты, похожие на застывшие слезы, и стены, покрытые странным фосфоресцирующим мхом, который мерцал тусклым сине-зеленым светом. Воздух внутри был густым, с явственным привкусом горечи и влажной земли, который пробивался даже сквозь фильтры.

Первые пятьдесят метров были относительно спокойными. Простой туннель, уходящий вглубь скалы. Но затем он начал сужаться и разветвляться. Они шли по маршруту, который Марина восстановила из дневников Унгерна, но каждый поворот казался им ловушкой.

Илья первым почувствовал неладное. Ему почудился шепот. Тихий, навязчивый, как шорох страниц в архиве. Он обернулся, но за ним были только Елена и боец «Палладина». Шепот стал громче. Он различал слова.

«Илья… Илья… Ты мог меня спасти…»

Петр Белых. Его голос был таким же ясным и молодым, как в тот день, когда он погиб.

Илья замер, сердце его заколотилось. Он видел его — бледного, с дырой в груди, стоящего в боковом туннеле, которого на самом деле не существовало.

«Почему ты не пришел вовремя, Илья? Ты же все знаешь. Все просчитываешь. Почему не просчитал это?»

Илья сжал кулаки, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Это был не просто голос. Это была его вина, воплощенная в звуке. Он сделал шаг к призраку, но сильная рука схватила его за плечо. Это был Север. Его взгляд сквозь маску был твердым и предостерегающим. Илья кивнул, с трудом отводя взгляд от видения. Он должен был идти вперед.

Елена шла следом за Ильей, стараясь не отставать. Внезапно стены вокруг нее заколебались, и она оказалась не в пещере, а в своей старой редакции. За столом сидел ее шеф, тот самый, что уволил ее за статью о коррупции. Он улыбался, протягивая ей толстый конверт.

«Елена, мы всегда ценили твой талант. Это — материалы для большого расследования. Об „Архивной правде“. О том, как Илья Прохоров манипулирует архивами для шантажа. Напишешь — получишь премию и вернешь свое место. А о них… можешь забыть. Вернуться к нормальной жизни. Без опасностей, без погонь. Просто возьми конверт.»

Искушение было таким реальным, что она почувствовала вес бумаги в руках. Она видела себя — уважаемым журналистом, с карьерой, с безопасностью… без этого вечного страха. Ее рука дрогнула, потянувшись к конверту. Но затем она увидела лицо Ильи — не то, что было сейчас, изможденное и испуганное, а то, каким она его полюбила — упрямое, одержимое правдой. И она отдернула руку. Видение рассыпалось, и она снова увидела спину Ильи в сиянии фонаря.

Марина, шедшая позади, вдруг услышала знакомый щелчок клавиш. Она оказалась в огромном, бесконечном цифровом пространстве. Перед ней парили интерфейсы всех мыслимых систем, базы данных всего мира были открыты для нее. И голос, холодный и логичный, как искусственный интеллект, прошептал ей в ухо:

«Зачем тебе это хрупкое тело? Эта ограниченная плоть? Ты можешь стать мной. Стать чистым разумом в океане информации. Ты будешь видеть все, знать все, контролировать все. Игнатьев даст тебе это. Он построит для тебя сервер, достойный твоего интеллекта. Ты будешь богиней цифрового мира.»

Это было ее самой заветной, самой потаенной мечтой — освободиться от слабого тела, от социальных страхов, от боли. Она могла бы… Но затем она вспомнила тепло руки Ильи, когда он утешал ее после кошмаров, смех Елены, даже ворчание Егора. Это было реальным. Цифровой рай был побегом. И она выбрала реальность, сколь бы болезненной она ни была.

Егор шел в арьергарде, его старые раны ныли от сырости. И вдруг он оказался не в пещере, а в своем старом кабинете в органах. Молодой, полный сил. Перед ним сидел Алексей Семенов, живой и невредимый.

«Егор, ты нашел меня. Я знал, что ты не подведешь. Давай, заберем документы и уйдем. Мы раскроем „Белую Стрелу“ вместе. Мы победим.»

Искушение было сладким и мучительным. Исправить ошибку. Спасти наставника. Но Егор видел мелкие несоответствия — пыль на столе лежала не так, фото на стене было другим. Это была ловушка. Призрак Семенова манил его в сторону, с основного маршрута.

«Не слушай его, майор, — послышался вдруг другой голос, тихий и прерывистый. — Он ведет тебя к гибели.»

Егор обернулся и увидел… себя самого. Постаревшего, изможденного, с глазами, полными боли. Тень его будущего.

«Он использует твою боль, Егор. Ты идешь на поводу у призрака. Вспомни, ради чего мы здесь. Ради Анны. Ради Саши. Ради того, чтобы никто больше не прошел через то, через что прошел Семенов.»

Внутренняя борьба была столь яростной, что Егору показалось, что пещера вращается вокруг него. Он посмотрел на призрака Семенова, на его протянутую руку, и затем — на спины своих товарищей, уходящих вперед. Он сделал шаг не к призраку, а за ними. Видение исчезло, оставив во рту вкус железа.

Туннель вел их все глубже, и галлюцинации становились сильнее, пробиваясь сквозь блокаторы. Бойцы «Палладина», несмотря на свою выучку, тоже начали сбиваться с пути. Один из них, срывая маску, закричал, что видит пауков, ползущих по стенам, и начал стрелять в пустоту. Потребовались усилия Севера и других, чтобы обезоружить его и ввести седативное.

Илья видел, как архивные полки рушатся, погребая под собой знакомые лица. Елена слышала плач Саши, доносящийся из каждой трещины в скале. Марина чувствовала, как ее разум растворяется в потоке двоичного кода. Егор сражался с тенями прошлых дел, с призраками тех, кого он не смог спасти.

Но они шли вперед. Они цеплялись за реальность, за присутствие друг друга. Временами Илья чувствовал прикосновение Елены к своей руке, и это возвращало его из кошмара. Егор слышал спокойный, деловой голос Марины, комментирующей маршрут, и это отрезвляло его. Они были командой. И эта связь, скрепленная общим страданием и общей целью, оказалась сильнее галлюциногенного кошмара.

Наконец, туннель начал расширяться. Фонари выхватили из темноты огромный зал. Воздух здесь был чище, споры почти не ощущались. Они прошли через самое страшное.

Они стояли на краю огромного подземного грота. В центре его зияла черная бездна, а над ней нависал естественный мост из камня. Стены грота были испещрены древними фресками, изображавшими тот самый лотос, а также сцены, напоминавшие и буддийские мотивы, и странные, почти инопланетные символы. Это было сердце «Храма».

Но их внимание привлекло не это. На другой стороне пропасти, у основания каменного моста, стоял массивный, покрытый патиной времени металлический шар, испещренный теми же символами. Он излучал едва заметное пульсирующее свечение. И от него тянулись десятки кабелей и трубок к странным, давно умолкшим машинам, оставшимся со времен Унгерна и его последователей.

«Сердце Лотоса». Они его нашли.

Но их триумф был недолгим. Из темноты зала раздались медленные, насмешливые аплодисменты. Из-за одного из каменных выступов вышел Игнатьев. Он не был в маске. Рядом с ним стояли двое его ученых, тоже без средств защиты.

— Браво, — произнес Игнатьев, его голос эхом разнесся по гроту. — Просто браво. Вы не только прошли испытание, но и предоставили бесценные данные о устойчивости человеческой психики к нацеленной психотропной атаке. Ваша связь… поистине трогательна. И очень полезна для наших дальнейших исследований.

Он улыбнулся, и его улыбка была леденящей.

— А теперь, пожалуйста, не двигайтесь. Капитан Громов, обезопасьте артефакт.

Север, его лицо под маской было непроницаемым, сделал шаг вперед. Его бойцы подняли оружие. Но теперь Илья и другие знали — это был спектакль. Часть плана.

Настоящее испытание только начиналось.
ГЛАВА 24. ИСКУШЕНИЕ ИЛЬИ
Воздух в подземном гроте был тяжелым, неподвижным, словно сама пещера затаила дыхание в ожидании их следующего шага. Пульсирующий свет «Сердца Лотоса» отбрасывал мерцающие тени на стены, покрытые древними фресками, делая и без того сюрреалистичную картину еще более нереальной. Аплодисменты Игнатьева прозвучали как выстрелы, эхом раскатившись под сводами.

Илья стоял, все еще пытаясь отдышаться после марш-броска сквозь ад галлюцинаций. Его разум был истощен, тело дрожало от перенапряжения. Он видел, как Север и его люди формально подняли оружие, создавая видимость угрозы. Он знал о их тайном союзе с Егором, но в этот момент даже эта мысль не могла принести утешения. Они были в ловушке. Они нашли артефакт, и теперь Игнатьев получит его.

И вдруг мир вокруг него поплыл.

Сначала он подумал, что это очередная галлюцинация, прорывающаяся сквозь ослабевшие блокаторы. Но нет. Грот, его товарищи, Игнатьев — все это растворилось, как дым. Свет «Сердца Лотоса» стал ослепительно белым, заливающим все вокруг.

Он стоял в знакомом до боли месте. Свой старый кабинет в «Архивной правде». Пахло кофе и пылью с архивных полок. Было уютно и безопасно. И сильнее всего — пахло надеждой.

Илья обернулся. За своим рабочим столом сидел он сам. Более молодой, с меньшим количеством морщин вокруг глаз, но с тем же одержимым блеском в них. А рядом, развалившись в кресле и улыбаясь своей озорной улыбкой, сидел Петр Белых.

«Смотри-ка, Илюха, а я тебя жду! — Петр щелкнул пальцами. — Засиделся ты в своих дебрях. Кофе остывает.»

Илья замер, не в силах пошевелиться. Он видел каждую черточку его лица, каждую веснушку. Слышал его голос — живой, настоящий. Это был не призрак из пещеры, не эхо боли. Это было… воскрешение.

«Петя… — его собственный голос прозвучал хрипло. — Ты…»

«Я… что? — рассмеялся Петр. — Кофе не сварил? Сварил. И бутерброды с сыром нарезал. Твой любимый сорт, кстати. Хоть ты в еде и не разбираешься.»

Молодой Илья за своим столом улыбнулся и отложил папку. «Ты прав. Перерыв. Елена скоро придет, расскажет про свое новое расследование.»

Сердце Ильи сжалось от невыносимой боли. Это был тот самый день. Тот самый момент, за несколько часов до того, как все рухнуло. До того, как Петр вышел из агентства и уже никогда не вернулся.

«Не может быть, — прошептал Илья, глядя на свою молодую версию. — Это ловушка. „Храм“…»

«Ошибаешься, Илья, — раздался спокойный, знакомый голос позади него.

Он обернулся. В дверном проеме кабинета стоял Игнатьев. Но не тот, что был в пещере. Он был одет в элегантный костюм, его лицо выражало дружелюбную, почти отеческую заботливость.

«Это не ловушка, — сказал Игнатьев, делая шаг вперед. — Это… возможность. Дар. Тот, который может дать только „Сердце Лотоса“. Оно не просто меняет прошлое, Илья. Оно позволяет его… пережить заново. Сделать другой выбор.»

Игнатьев подошел к молодому Илье и Петру, но они, казалось, его не видели. Они продолжали свой разговор о кофе и бутербродах.

«Смотри, — Игнатьев указал рукой на сцену. — Идеальный момент. За несколько часов до трагедии. Ты знаешь, что произойдет. Ты можешь это изменить.»

Илья смотрел на Петра, на его живые, смеющиеся глаза, и чувствовал, как давно похороненная надежда начинает разрывать его изнутри.

«Как?» — единственное, что он смог выговорить.

«Очень просто, — Игнатьев улыбнулся. — Предупреждение. Скажи себе… ну, тому себе, — он кивнул на молодого Илью, — чтобы он не отпускал Петра. Или чтобы пошел с ним. Или чтобы позвонил в полицию. Любая мелочь. Один телефонный звонок. Одно слово. И все изменится. Петр Белых будет жить. Он будет сидеть вот на этом стуле, пить твой кофе и помогать тебе раскрывать дела. Ваше агентство будет процветать. Елена будет делать репортажи, а не бежать от убийц. Марина будет взламывать базы данных, а не бороться с галлюцинациями. А Егор… Егор найдет покой. Потому что ты спасешь не только Петра. Ты спасешь их всех от того пути, на который они встали из-за его смерти.»

Видение изменилось. Илья увидел альтернативную реальность, пронесшуюся перед его глазами, как ускоренный фильм. Он видел, как он предупреждает Петра. Как Петр отменяет встречу. Как они вместе смеются над этим, пьют кофе. Он видел, как их агентство растет, как они берутся за новые, интересные дела. Он видел себя — более уверенного, несломленного. Он видел, как Елена пишет свою книгу, как Марина становится известным экспертом по кибербезопасности, как Егор наконец-то находит покой. Не было «Общества Посвященных». Не было «Белого Лотоса». Не было этой отчаянной, безнадежной погони по льдам и пещерам. Была жизнь. Нормальная, полная, счастливая жизнь.

«Все это может быть твоим, — голос Игнатьева был мягким, убедительным, как голос самого искусителя. — Все, что тебе нужно сделать — это принять мое предложение. Присоединиться ко мне. Помочь мне не как пленник, а как партнер. Твои знания, твой ум… они бесценны. Вместе мы не просто перепишем одну ошибку. Мы исправим все ошибки. Мы создадим мир, в котором не будет таких трагедий. Мир, где никто не будет терять близких из-за глупой случайности или чужой жадности. Мир без боли.»

Искушение было настолько мощным, что Илья физически почувствовал головокружение. Он видел это. Он мог этого коснуться. Он мог вернуть Петра. Стереть ту самую рану, которая никогда не заживала, которая определяла каждый его шаг все эти годы. Цена? Работа на Игнатьева. Но разве эта работа в таком мире не была бы благом? Если он сможет предотвращать смерти, исправлять ошибки… разве это не то, чего он всегда хотел? Нести правду? А что может быть правдивее мира без несправедливых потерь?

Он посмотрел на Петра. Тот подмигнул ему.

«Илюха, да чего ты встал как вкопанный? Садись, крфе пить. Елена пирог обещала принести, какой-то новый рецепт испробовала.»

Это было так просто. Сказать «да». И все это станет реальностью.

Но затем его взгляд упал на молодого себя. На того Илью, который еще не знал боли, но уже был одержим правдой. На того Илью, который верил, что архивные документы — это святыня, что любая, даже самая горькая правда, лучше самой сладкой лжи.

И он вспомнил. Вспомнил не альтернативную реальность, предложенную Игнатьевым, а реальную. Вспомнил, как Егор, сломленный потерей Семенова, нашел в себе силы идти дальше. Вспомнил, как Елена, несмотря на все опасности, выбрала остаться с ними. Вспомнил, как Марина, хрупкая и пугливая, сражалась с цифровыми демонами. Они прошли через ад. Они стали семьей. Не вопреки боли, а благодаря ей. Их борьба, их упрямство, их верность друг другу — все это родилось из той самой потери, которую он сейчас мог стереть.

Стереть… значит, объявить их борьбу бессмысленной. Их жертвы — ненужными. Их взросление — ошибкой.

Он посмотрел на Игнатьева.

«А что будет с памятью? — тихо спросил Илья. — С памятью о тех, кто уже погиб? Тех, чьи смерти ты назовешь „ошибками“? Они просто… исчезнут? Станут небытием?»

Игнатьев пожал плечами.

«Небытие — это отсутствие страдания, Илья. Это милосердие. Мы дадим людям возможность забыть свою боль.»

«Но боль — это часть нас, — сказал Илья, и его голос набирал силу. — Она учит. Она предупреждает. Она делает нас теми, кто мы есть. Стереть боль — значит стереть самих себя. Стереть историю — значит лишить человечество его опыта. Его души.»

«Душа? — Игнатьев усмехнулся. — Романтичный бред. Душа — это просто набор воспоминаний и нейронных связей. И этот набор можно оптимизировать. Убрать лишнее. Оставить только светлое.»

«А кто решит, что — лишнее? Ты? — Илья сделал шаг вперед. — Ты возомнил себя богом, Игнатьев. Но ты не бог. Ты просто вор. Вор памяти. Вор истории. Вор человечности.»

Видение задрожало. Фигура Петра стала прозрачной. Молодой Илья за столом смотрел на него с удивлением.

«Илюха? Ты в порядке?» — спросил Петр, и в его голосе прозвучала тревога.

Илья посмотрел на него в последний раз. Он видел в его глазах не просто жизнь. Он видел доверие. Доверие к нему, к его выбору. Петр погиб, защищая правду. И если Илья сейчас согласится, он предаст не только живых, но и память о нем.

«Прости, Петя, — прошептал Илья. — Я не могу. Я не могу стереть тебя. Ты заслуживаешь того, чтобы о тебе помнили. Со всей болью. Со всей правдой.»

Он повернулся к Игнатьеву. Его лицо было мокрым от слез, но голос твердым, как сталь.

«Я отказываюсь. Я предпочитаю жить с болью правды, чем с комфортом твоей лжи. Я предпочитаю помнить Петра мертвым, чем сделать так, чтобы он никогда не жил по-настоящему.»

Игнатьев взглянул на него с холодным разочарованием.

«Очень жаль. Ты выбираешь страдание. Ради чего? Ради призрака?»

«Ради памяти, — ответил Илья. — А память — это все, что у нас есть.»

Он закрыл глаза.

А когда открыл их снова, то оказалось, что он стоит в подземном гроте. Пульсирующий свет «Сердца Лотоса» бился в такт его учащенному сердцебиению. Он был бледен, его трясло, но в его глазах горел огонь, которого не было даже до начала этого кошмара.

Игнатьев, стоявший на другом конце моста, смотрел на него со странным выражением — смесью досады и уважения.

— Жаль, — произнес он, и его голос уже не был искушающим, а стал обычным, холодным и властным. — Ты мог бы стать великим архитектором нового мира, Прохоров. Но ты выбрал роль хранителя руин.

Илья ничего не ответил. Он просто посмотрел на Елену, на Марину, на Егора. Они были здесь. Реальные. Живые. Их история, полная боли и борьбы, была их историей. И он не променял бы ее ни на какую, даже самую прекрасную, ложь.

Он прошел через самое страшное искушение и не сломался. Теперь он был готов к финальной битве. Не за прошлое, которое нельзя изменить, а за будущее, которое еще можно было отстоять.
ГЛАВА 25. СЕРДЦЕ ЛОТОСА
Воздух в гроте, казалось, сгустился вокруг пульсирующего металлического шара, ставшего центром вселенной в этом подземном мире. Аплодисменты Игнатьева затихли, оставив после себя звенящую тишину, нарушаемую лишь шипением генераторов и мерцающим гулом самого артефакта. Все взгляды были прикованы к нему.

Игнатьев, отбросив маску дружелюбия, с которой он являлся Илье в видении, снова стал холодным и расчетливым хирургом, готовым вскрыть пациента. Он сделал несколько шагов по каменному мосту, его ученые, как тени, следовали за ним, неся оборудование для первичного анализа.

— Наконец-то, — прошептал он, и в его голосе звучала нечеловеческая жажда. — Сердце Лотоса. Источник силы, который искали Унгерн, «Аненербе», наши ученые… и который теперь принадлежит мне.

Север и его бойцы держали Илью, Елену, Марину и Егора на мушке, но их внимание тоже было приковано к артефакту. Илья, все еще приходя в себя после психологического удара, чувствовал странное давление в висках. Оно исходило от шара. Не физическое, а ментальное. Как низкочастотный гул, который ощущаешь не ушами, а внутренностями.

Ученые Игнатьева установили приборы вокруг шара. Экраны замигали, показывая графики и цифры, которые ничего не говорили непосвященным.

— Энергетическая сигнатура аномальна, — доложил один из них, пожилой мужчина с умными, уставшими глазами. — Не соответствует ни одному известному изотопу или полевой структуре. Уровень пси-излучения зашкаливает. Это… это не генератор. Это резонатор.

— Резонатор? — переспросил Игнатьев, не отрывая взгляда от шара.

— Да, — кивнул ученый. — Он не производит энергию. Он… усиливает и фокусирует то, что уже есть. Но не электромагнитные волны. Нечто иное. Психическую энергию. Мыслеформы. Возможно, саму память.

Илья прислушался к своим ощущениям. Давление в висках нарастало. Он снова увидел мелькнувшие образы — но не свои. Он увидел лицо незнакомой старухи-бурятки, молящейся у озера. Услышал обрывок монгольской песни. Почему-то он понял, что это память. Чужая память.

— Он… вытягивает воспоминания, — тихо сказала Марина, прижимая руки к голове. — Из воздуха. Из камней. Здесь… здесь хранится все. Все, что кто-либо когда-либо помнил в этом месте.

Елена побледнела.

— Коллективная память? Как акаши-хроники?

— Нечто подобное, — проговорил Илья, его аналитический ум, несмотря на истощение, начал работать. — Унгерн искал способ влиять на нее. Не менять прошлое, как ты думал, Игнатьев, — он посмотрел на него, — а менять то, как его помнят. Менять саму ткань коллективного сознания.

Игнатьев повернулся к ним, его лицо было искажено разочарованием и злобой.

— Что ты несешь? Он не может изменить прошлое?

— Прошлое неизменно, — отчеканил Илья. — Оно уже случилось. Но его интерпретация… его отпечаток в памяти человечества… вот что пластично. «Сердце Лотоса» — это не машина времени. Это гигантский, мощнейший усилитель для «Белой Стрелы». Оно может не переписать одно воспоминание у одного человека. Оно может имплантировать новую память сразу всему человечеству. Стереть целые события. Создать новые. Сделать так, что все будут «помнить» то, чего никогда не было.

Лицо Игнатьева просветлело. Разочарование сменилось новым, еще более жутким пониманием.

— Еще лучше, — прошептал он. — Зачем менять то, что было, если можно сделать так, чтобы это «было» иначе в сознании каждого? История — это не факты. История — это то, во что верят люди. И этот артефакт… он позволяет диктовать, во что им верить.

Он засмеялся. Звук был леденящим душу.

— Это совершеннее, чем я мог мечтать! Не нужно физически менять мир. Достаточно изменить его восприятие. Мы можем стереть неудобные войны, создать героев из ниоткуда, уничтожить саму память о сопротивлении. Мы можем сделать так, что человечество будет «помнить», что оно всегда стремилось к единству под нашим руководством. Это… это абсолютная власть. Власть над душой мира.

Он подошел к самому шару, протянув к нему руку, но не касаясь его.

— И первым, что я сделаю, будет демонстрация силы. Миру нужно показать, что старые парадигмы мертвы.

— Что ты собираешься делать? — с ужасом спросила Елена.

Игнатьев улыбнулся.

— Я сотру из коллективной памяти человечества один маленький, но очень значимый эпизод. Всего на… скажем, десять минут. Посмотрим, что из этого выйдет.

Он повернулся к ученым.

— Подключайте усилители. Нацельтесь на глобальный резонанс. Я дам вам матрицу памяти для имплантации.

Ученые засуетились. Они начали подключать к шару странные устройства на основе кварцевых кристаллов и сложных электронных схем — явно разработки «Белого Лотоса», основанные на исследованиях Унгерна и его последователей.

Илья понял, что они не могут этого допустить. Даже десятиминутное стирание памяти в масштабах планеты вызовет хаос. Представьте, что все вдруг разом забыли, что произошло за последние десять минут. Пилоты самолетов, хирурги во время операций, водители на дорогах… это будет катастрофа.

Он посмотрел на Севера. Тот стоял неподвижно, но его глаза, видимые через визор, встретились с взглядом Ильи. В них был вопрос и готовность. Момент истины приближался.

— Игнатьев! — крикнул Илья, пытаясь выиграть время. — Ты не понимаешь, что делаешь! Это не контроль! Это — убийство! Ты убьешь тысячи людей одним нажатием кнопки!

— Неудачные эксперименты всегда имеют побочные эффекты, — холодно парировал Игнатьев, не оборачиваясь. — Жертвы будут списаны на технические сбои, теракты, солнечную активность. А затем мы внедрим память о том, что это был катаклизм, с которым героически справился «Белый Лотос». Мы станем спасителями. Так и рождаются мифы, Прохоров.

Марина, дрожа, смотрела на оборудование. Ее взгляд упал на центральный сервер, управляющий усилителями.

— Илья, — тихо сказала она. — Их система… она замкнута на артефакт. Но у них есть внешний управляющий компьютер. Если я смогу до него добраться…

— Капитан, — Илья бросил взгляд на Севера.

В этот момент один из ученых поднял голову.

— Система готова к приему матрицы. Ждем ваших указаний, господин Игнатьев.

Игнатьев достал из кармана небольшой цифровой блок.

— Начинаем обратный отсчет. Десять минут до забвения.

Север медленно кивнул Илье. Затем его голос, резкий и властный, прозвучал в радиопереговорном устройстве:

— Протокол «Гром». Повторяю, протокол «Гром». Немедленное исполнение.

Это был условный сигнал.

Все произошло за секунды. Двое бойцов из группы Севера, стоявшие ближе к ученым, резко развернулись и ударили прикладами по рукам техников, тянувшихся к пульту. Третий боец бросил дымовую шашку. Грот наполнился едким дымом.

— Предатель! — закричал Игнатьев, отскакивая за каменный выступ.

Охрана Игнатьева, стоявшая у входа в грот, открыла огонь. Но они стреляли вслепую, в дыму. Север и его верные люди ответили огнем, оттесняя Илью, Елену, Марину и Егора к стене, под прикрытие сталактитов.

— Марина, сервер! — крикнул Илья, пригнувшись под свист пуль.

Марина, прижимаясь к камням, поползла вдоль стены к тому месту, где стоял управляющий компьютер. Пуля рикошетом отскочила от камня рядом с ее головой, осыпав ее осколками.

— Прикройте ее! — скомандовал Север, и двое его бойцов усилили огонь в сторону входа.

Егор, воспользовавшись суматохой, подобрал валявшуюся на полу монтировку. Он видел, как Игнатьев, укрывшись за выступом, пытался связаться с внешним миром по спутниковой связи, вероятно, чтобы отдать приказ об ликвидации Анны и Саши.

— Игнатьев! — заревел Егор и бросился вперед, невзирая на пули.

Илья увидел это и бросился за ним. Они вдвоем налетели на Игнатьева, повалив его на землю. Спутниковый телефон вылетел из его руки и разбился о камни. Завязалась отчаянная борьба. Игнатьев, несмотря на возраст, был силен и яростен. Он вырвался, ударил Егора в лицо, но Илья успел схватить его сзади.

В это время Марина добралась до сервера. Ее пальцы затряслись над клавиатурой. Она должна была найти уязвимость. Быстро.

— Его система защиты… она на основе… — она вслепую вводила команды, — …квантового шифрования. Я не могу ее взломать! Мне нужны минуты, а у нас секунды!

Илья, удерживая Игнатьева, крикнул:

— Не взламывай! Уничтожь питание! Вырви провода!

Марина ухватилась за толстый силовой кабель, ведущий от генератора к серверу. Она потянула и всех сил, но он не поддавался.

Север, ведя огонь, увидел ее борьбу. Он развернулся и дал короткую очередь по месту соединения кабеля с сервером. Искры полетели во все стороны. Экран погас.

Но было уже поздно.

Игнатьев, вырвавшись из рук Ильи, отполз к самому артефакту. Его лицо было в крови, но глаза горели безумием.

— Все равно! — он захохотал. — Ручной запуск! Матрица уже загружена!

Он ударил кулаком по странному выпуклому символу на поверхности «Сердца Лотоса».

Артефакт вспыхнул ослепительно-белым светом. Гул превратился в оглушительный рев, который, казалось, исходил не из грота, а из самой их головы. Волна энергии, невидимая, но ощутимая, прокатилась через них, через скалы, уходя вверх, к поверхности, и дальше — в мир.

Илья почувствовал, как его разум на мгновение помутнел. Он увидел лица, образы, голоса — миллионы их, слившихся в один оглушительный крик. А потом — тишина. Белая, пустая тишина в его собственной памяти. Он не мог вспомнить, что произошло секунду назад. Он смотрел на Игнатьева и не понимал, почему тот стоит у какого-то шара.

И вокруг него все замерли в подобном же ступоре. Бойцы прекратили стрелять, смотря друг на друга с недоумением. Елена пыталась что-то вспомнить, хватаясь за голову. Егор смотрел на свои руки, как будто видя их впервые.

Демонстрация силы Игнатьева сработала. Все в радиусе действия — а возможно, и по всей планете — на десять минут потеряли способность формировать новую память и доступ к кратковременной.

Только Марина, ее разум, всегда находившийся на грани между цифровым и реальным, сумела удержать тоненькую ниточку. Она не помнила, что произошло, но она помнила панику. Помнила, что нужно что-то сделать.

И она увидела артефакт, все еще пульсирующий, и Игнатьева рядом с ним, который начинал приходить в себя быстрее других, его воля и подготовка брали верх.

Она не думала. Она действовала. Подбежав к одному из мертвых тел бойцов Игнатьева, она схватила его автомат. Марина никогда не держала оружия в руках. Оно было тяжелым и чужим. Но она подняла его и нажала на спуск.

Очередь прошла мимо. Но одна пуля ударила в основание металлического шара, в место, где к нему подходили кабели усилителей.

Раздался оглушительный хлопок, не звуковой, а ментальный. «Сердце Лотоса» взорвалось не огнем и металлом, а чистой энергией. Ослепительная белая вспышка озарила грот, и волна пси-энергии, уже неконтролируемая, ударила по всем присутствующим.

Илья, Елена, Егор и даже Игнатьев были отброшены назад, ударившись о стены. Мир померк.

Когда Илья пришел в себя, первое, что он увидел, — это дым и хаос. Пули уже не летали. Бойцы, и свои, и чужие, лежали без сознания или медленно поднимались, ошеломленные.

«Сердце Лотоса» было разрушено. На его месте осталась оплавленная, почерневшая металлическая груда. От него исходил слабый, угасающий гул.

Игнатьев поднялся на колени. Он смотрел на разрушенный артефакт с выражением такой безумной ярости и боли, что казалось, он вот-вот взорвется сам.

— Нет… — прошептал он. — НЕТ!

Его взгляд упал на Марину, которая стояла, все еще держа в дрожащих руках автомат.

— Ты… ты… — он попытался встать, но его тело не слушалось.

Север, тоже пришедший в себя, поднял свое оружие и навел его на Игнатьева.

— Все кончено, Игнатьев. Твоя игра проиграна.

Игнатьев засмеялся. Горько, истерично.

— Кончено? О, нет, капитан. Это только начало. «Белый Лотос» не умрет с одним артефактом. А вы… вы стали свидетелями. Вы доказали, что это возможно. И теперь за вами будет охота. Вечная охота. Вы никогда не будете в безопасности.

Он посмотрел на Илью, и в его глазах было предсказание.

— Вы отстояли свою правду, Прохоров. Наслаждайтесь ею. Пока можете.

Внезапно снаружи, из туннеля, донеслись выстрелы и крики на русском языке: «ФСБ! Сложить оружие!»

Елена, услышав это, обернулась к Илье, ее лицо озарила слабая надежда.

— Это… это Егор? Он успел?

Илья посмотрел на Егора. Тот, опираясь на стену, кивнул, вытирая кровь с лица.

— Микро-маячок. Вшит в куртку. Активировал, когда мы входили в пещеру. Старые связи… еще работают.
ГЛАВА 26. ПРЕДАТЕЛЬСТВО «СЕВЕРА»
Хаос в гроте достиг апогея. Белая вспышка от разрушенного «Сердца Лотоса» ослепила всех, а последующий ментальный удар оставил в ушах звенящую тишину, нарушаемую лишь стонами и хрипами. Дым от шашки и пороха висел в воздухе, смешиваясь с пылью, поднятой взрывной волной.

Илья, прижимаясь к холодному камню, пытался протереть глаза, в которых плавали разноцветные круги. Он видел расплывчатые фигуры. Игнатьев, поднимавшийся с колен у оплавленных останков артефакта. Его лицо, искаженное безумием и яростью, было обращено к Марине, все еще державшей в дрожащих руках автомат.

— Ты… ты… — сипел Игнатьев, и казалось, сама ненависть сочится из его горла.

В этот момент Север, отброшенный взрывом к стене, пришел в себя быстрее всех. Его тренированное тело и железная воля сработали на опережение. Он не видел входящих бойцов ФСБ, не слышал их команд. Его мир сузился до одной точки — до фигуры Игнатьева.

Двадцать лет ненависти. Двадцать лет жизни в аду, притворяясь преданным псом человека, уничтожившего его семью. Все это время он носил в себе эту боль, лелеял ее, как единственное, что у него осталось. И сейчас, в этом подземном аду, когда главная цель Игнатьева была разрушена, наступил его звездный час. Час мести.

Игнатьев, еще не оправившись от шока, повернулся к нему. И в его глазах не было удивления. Была холодная, хищная уверенность. Он всегда знал. Всегда ждал этого момента.

— Капитан, — прошипел Игнатьев, и его губы растянулись в улыбке, полной презрения. — Наконец-то показал свои клыки, шакал.

Север не ответил. Он действовал. Его рука, как молния, метнулась к кобуре. Пистолет сорвался с предохранителя с привычным, отработанным щелчком. Он не целился. На таком расстоянии ему не нужно было целиться.

Но Игнатьев был на шаг впереди. Он не стал отскакивать. Он не стал пытаться достать свое оружие. Вместо этого он резко дернул за собой одного из своих оглушенных ученых, использовав его как живой щит.

Выстрел грянул, оглушительно громкий в замкнутом пространстве. Пуля вошла в плечо ученого, и он с криком рухнул на пол.

В тот же миг Игнатьев, прячась за телом своего подчиненного, выхватил из-за пояса маленький, плоский пистолет — оружие последнего шанса. Он не стал целиться в голову или грудь. Он выстрелил навскидку, почти не глядя.

Пуля ударила Севера в живот. Он ахнул, больше от удивления, чем от боли, и отшатнулся, ударившись спиной о каменную колонну. Пистолет выпал из его ослабевшей руки и со звоном покатился по камням.

— Я всегда знал, что ты предашь, Громов, — Игнатьев оттолкнул окровавленное тело ученого и сделал шаг вперед, наводя свой пистолет на раненого капитана. — Ты был слишком принципиален. Слишком… человечен. Это твой главный недостаток.

Внезапно снаружи, из туннеля, донеслись выстрелы и крики на русском языке: «ФСБ! Сложить оружие!»

Елена, услышав это, обернулась к Илье, ее лицо озарила слабая надежда.

— Это… это Егор? Он успел?

Илья посмотрел на Егора. Тот, опираясь на стену, кивнул, вытирая кровь с лица.

— Микро-маячок. Вшит в куртку. Активировал, когда мы входили в пещеру. Старые связи… еще работают.

Север, скорчившись от боли, прижимал руку к животу. Кровь сочилась сквозь пальцы, растекаясь темным пятном по его камуфляжу. Его лицо побелело, но глаза горели прежним, неукротимым огнем.

— Твоя… семья… — с трудом выговорил он, глядя на Игнатьева. — Они… звали тебя… «Лотос»…

Игнатьев нахмурился, но пистолет не дрогнул.

— Что?

— Перед смертью… водитель… — Север кашлянул, и на его губах выступила пена. — Он сказал… пароль… для отмены…

Игнатьев понял. Его глаза расширились от ярости. Он понял, что Север говорит не ему. Он говорит Егору. Он пытается спасти Анну и Сашу, даже умирая.

— Заткнись! — закричал Игнатьев и нажал на спуск.

Но Егор уже действовал. Услышав слово «пароль», он инстинктивно рванулся вперед, толкая Илью и Елену к укрытию. Он не знал, что это за пароль, но он знал, что должен его услышать.

Выстрел Игнатьева прозвучал, но его руку в последний момент дернул один из ворвавшихся в грот бойцов ФСБ. Пуля ушла в потолок, осыпав всех каменной крошкой.

И в этот момент, собрав последние силы, Север крикнул, и его голос, хриплый, но ещё достаточно сильный, прозвучал на весь грот:

— «АЛЬТАИР-НОКДАУН»! ПОВТОРЯЮ, «АЛЬТАИР-НОКДАУН»!

Это был код. Код отмены любого активного приказа в системе «Палладина», включая приказ о ликвидации.

Игнатьев, вырываясь из рук бойцов ФСБ, издал вопль бессильной ярости. Он проиграл. Проиграл все. Его артефакт уничтожен, его планы рухнули, а теперь у него отняли и последний рычаг давления — угрозу над невинными людьми.

— НЕТ! — заревел он. — НЕ-Е-ЕТ!

Бойцы ФСБ скрутили его, прижав лицом к холодному камню. Он продолжал биться и кричать, но это уже были судорожные подергивания поверженного тирана.

Илья и Елена бросились к Северу. Он уже не стоял, а сидел, прислонившись к колонне, его дыхание было хриплым и прерывистым. Кровь продолжала течь, образуя под ним лужу.

— Держись, капитан, — сказал Илья, снимая свою куртку и пытаясь заткнуть рану. — Помощь уже здесь.

Север покачал головой. Его взгляд был мутным, но осознанным.

— Не надо… Все кончено… Я сделал… что должен…

Он перевел взгляд на Егора, который подошел и опустился на колени рядом с ним.

— Орлова… и мальчик… — прошептал Север. — Они… в безопасности. Мои люди… выполнят приказ… «Альтаир»…

— Спасибо, — голос Егора дрогнул. Впервые за долгие годы в его глазах стояли слезы. Слезы благодарности и боли за этого человека, который прожил жизнь в аду ради одного момента. — Спасибо, капитан.

Уголок губ Севера дрогнул в подобии улыбки.

— Громов… Сергей… Громов… — он сделал последний, трудный вдох. — Скажите… моим… что я… нашел их… убийцу…

Его взгляд ушел в пустоту, уставившись в темный свод пещеры, но, казалось, он видел что-то за его пределами. Что-то далекое и светлое.

— Лиза… Машенька… — его шепот был почти не слышен. — Я… иду…

Его рука, сжимавшая рану, разжалась и упала на камень. Голова склонилась на грудь.

Сергей Громов, он же «Север», бывший агент ГРУ, мститель и тайный союзник, был мертв. Он исполнил свою месть и выполнил свой последний долг. Он спас тех, кого никогда не знал, ценой собственной жизни.

Илья, Елена и Егор молча стояли над его телом. Шум вокруг них — команды бойцов ФСБ, стоны раненых, приглушенные рыдания Марины — все это отступило на второй план. Они проиграли битву с Игнатьевым в этом гроте, но выиграли войну. И во многом — благодаря этому человеку.

Егор медленно поднялся. Он подошел к Игнатьеву, которого бойцы уже поднимали с колен, чтобы увести. Он посмотрел ему в глаза, и в его взгляде не было ни ненависти, ни триумфа. Была лишь усталая, бесконечная пустота.

— Ты проиграл, Игнатьев, — тихо сказал Егор. — Ты все проиграл.

Илья посмотрел на разрушенное «Сердце Лотоса», на тело Севера, на своих друзей — изможденных, раненых, но живых. Они заплатили ужасную цену за эту победу. Но они спасли мир. И теперь им предстояло жить с памятью об этой цене. С памятью о тех, кто не дошел до конца. С памятью о Сергее Громове, чье настоящее имя и подвиг, вероятно, так и останутся тайной для всего мира, кроме них.
ГЛАВА 27. ВЫБОР ИГНАТЬЕВА
Оглушительный рев разрушенного «Сердца Лотоса» еще стоял в ушах, когда в гроте воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием, стонами раненых и отрывистыми командами бойцов ФСБ. Игнатьев, скрученный и прижатый к каменному полу, больше не сопротивлялся. Но на его лице застыла не ярость поражения, а странная, почти торжествующая улыбка. Он смотрел на Илью, Елену, Марину и Егора, и в его взгляде читалось знание, недоступное им.

— Вы думаете, это конец? — прошипел он, и его голос, несмотря на положение, звучал властно и четко. — Вы разрушили игрушку, дети. Но вы не поняли главного. Демонстрация силы — это не финал. Это прелюдия.

Илья, все еще пытаясь прийти в себя после психического удара и гибели Севера, почувствовал ледяную тяжесть на дне желудка. Что-то было не так. Игнатьев был сломлен, его артефакт уничтожен, его люди обезврежены. Но он вел себя как победитель.

— Что ты сделал? — тихо спросил Илья, делая шаг вперед.

Игнатьев усмехнулся, и в его глазах вспыхнули огоньки безумия.

— Я показал миру его истинное лицо. Лицо, лишенное прошлого. Лицо, которое он сам же и забудет.

Внезапно Илья почувствовал странный, нарастающий гул. Не снаружи, а внутри своей собственной головы. Это было похоже на мощный статический разряд, нарастающий до критической точки. Он посмотрел на других. Елена схватилась за виски, ее лицо исказила гримаса боли и недоумения. Марина зажмурилась, словно пытаясь отгородиться от чего-то. Даже закаленные бойцы ФСБ замерли на мгновение, покачиваясь на ногах.

А затем мир изменился.

Для Ильи это началось с простого вопроса, возникшего в его сознании из ниоткуда, как внезапная вспышка белой горячки. *«Что такое Освенцим?«* Слово было знакомым, оно висело на кончике языка, связанное с чем-то ужасным, фундаментально важным… но смысл ускользал, как вода сквозь пальцы. Он знал, что это место. Но что там произошло? Почему это важно?

Он посмотрел на Елену. Она смотрела на него с широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Илья… — ее голос дрожал. — Я… я не помню. Я не помню, кто такой Гитлер. Я знаю, что был такой человек, но… что он сделал? Почему его имя вызывает такой страх?

Рядом Марина, вся в слезах, бормотала:

— Холокост… это слово… я знаю, что оно значит нечто чудовищное, но… я не могу вспомнить, что именно. Как будто кто-то вырвал страницу из учебника истории прямо у меня в голове.

Егор, опираясь на стену, смотрел в пустоту.

— Сталинград… Блокада Ленинграда… — он произносил слова, как заклинания. — Я знаю, что это было. Я знаю, что это важно для нас, для страны… но детали… они расплываются. Как будто я пытаюсь вспомнить сон.

Хаос не ограничился пещерой. Один из бойцов ФСБ, молодой парень, опустил автомат и с недоумением смотрел на свою ладонь.

— Дедушка… он рассказывал… про войну… — он говорил растерянно. — А я… я не могу вспомнить, о чем он говорил. Вообще.

Другой боец, постарше, пытался что-то сказать по рации, но в трубке слышался лишь такой же растерянный, панический голос: «…повторяю, что такое „план Барбаросса“? Почему все вокруг кричат? Что происходит?»

Игнатьев, все еще лежащий на полу, засмеялся. Это был леденящий душу, торжествующий смех.

— Видите? Видите?! Всего десять минут! Всего десять минут, и мир, который вы знали, перестанет существовать! Не нужно менять прошлое! Достаточно украсть его у живых!

Осознание этого факта можно было сравнить с силой физического удара. Игнатьев не стал стирать последние десять минут. Он выбрал нечто гораздо более масштабное, более чудовищное. Он стер из коллективной памяти человечества Вторую Мировую войну. Не факты из учебников, а саму память о ней. Личные воспоминания, рассказы дедов, боль, травму, уроки — все, что формировало современный мир, его политику, его страхи, его моральные ориентиры на протяжении почти столетия.

И этот эффект был мгновенным и глобальным.

Москва, Кремль. На экранах ситуационного центра мигали тревожные сигналы. Генералы и высшие чиновники стояли в оцепенении, пытаясь понять, почему они вдруг перестали понимать суть докладов о «постъялтинской системе международных отношений» и «памяти о Нюрнбергском процессе». Один из адмиралов, герой России, смотрел на портрет своего деда-подводника и не мог вспомнить, за какие именно заслуги тот получил свои ордена.

Вашингтон, Пентагон. Аналитики в панике пытались найти в базах данных информацию о «Хиросиме» и «Нагасаки» — слова были знакомы, но их контекст, их ужасающее значение испарились. Президент США, готовившийся к выступлению перед ветеранами, смотрел в пустой монитор, не в силах вспомнить, о какой именно войне шла речь.

Берлин, Мемориал памяти жертв Холокоста. Люди, минуту назад плакавшие у Стены, стояли в растерянности, не понимая, почему они здесь и что означает это странное, пугающее слово «Холокост». Экскурсоводы замолчали, их заученные тексты превратились в бессмысленный набор звуков.

Токио, Иерусалим, Лондон, Париж — по всему миру повторилась одна и та же картина. Пилоты авиалиний, слыша в эфире панические вопросы о «холодной войне» и «НАТО», теряли ориентацию. Хирурги в операционных замирали на полуслове, забыв, какие именно методики были разработаны благодаря военной медицине. Учителя в школах с ужасом смотрели на главы учебников, превратившиеся в набор бессвязных дат и имен без контекста.

Наступил глобальный, тотальный хаос. Не физический, а ментальный. Цивилизация, построенная на фундаменте памяти о самой страшной войне в истории, внезапно лишилась этого фундамента.

В пещере Илья, преодолевая головокружение и чувство потери, подбежал к Игнатьеву и схватил его за грудки.

— Верни! Верни все как было!

Игнатьев, все так же улыбаясь, покачал головой.

— Не могу. Даже если бы захотел. «Сердце» разрушено. Эффект пройдет сам через десять минут. Как и было запрограммировано. Но посмотрите вокруг, Прохоров! — он с силой вырвался из его хватки. — Посмотрите, что творят ваши дорогие люди без своей священной истории! Они — стадо, которое забыло, что такое волк! Они не помнят боли, не помнят ужаса! Они забыли, к чему приводят национализм, тоталитаризм, ксенофобия! Они снова стали чистыми, невинными идиотами, готовыми наступить на те же грабли! И это всего за десять минут!

Илья отшатнулся. Он слышал крики и вопли, доносившиеся по рациям бойцов ФСБ. Доклады о массовой панике в городах, о ДТП, о том, что люди в отчаянии бьют витрины, не понимая, что происходит. Системы ПВО нескольких стран были приведены в повышенную боевую готовность — кто-то, забыв историю, решил, что это начало настоящей войны.

— Ты сумасшедший, — прошептала Елена, глядя на Игнатьева с отвращением и ужасом. — Ты убиваешь людей, не нажимая на спусковой крючок.

— Я не убиваю, — поправил Игнатьев. — Я открываю им глаза. Я показываю им, насколько хрупок их мир. Насколько он зависит от нескольких воспоминаний в их коллективном сознании. И когда память вернется… о, когда она вернется… они будут готовы принять того, кто сможет гарантировать, что такое больше никогда не повторится. Они примут «Белый Лотос» и его новую историю, где не будет места таким ужасам. Потому что они сами только что пережили кошмар забвения.

Десять минут длились вечность. Для Ильи и его друзей — как бесконечный ад. Они были заложниками в пещере, не в силах помочь миру, охваченному паникой. Они слышали обрывки новостей о том, как рушится биржа, как останавливаются поезда, как в больницах врачи не могут вспомнить протоколы лечения, основанные на опыте той войны.

Они видели, как мир, который они только что спасли от физического уничтожения, погружался в ментальный коллапс.

Илья смотрел на свои руки. Он пытался вспомнить рассказ своего деда о войне. Тот самый, который он слышал в детстве и который навсегда определил его отношение к истории, к правде, к долгу. И не мог. В его памяти зияла пустота. Он знал, что дед воевал. Но что он чувствовал? Что видел? Какие уроки вынес? Все это было смыто.

И в этот момент он понял страшную правду. Игнатьев был прав в одном — память была фундаментом. И этот фундамент можно было разрушить.

Ровно через десять минут гул в голове стих так же внезапно, как и появился. Память вернулась. Как прорвавшая плотину волна, она обрушилась на сознание миллионов людей по всему миру.

В пещере Илья ахнул, схватившись за голову. Образы, звуки, эмоции — все вернулось. Боль, ужас, горе… но также и гордость, мужество, уроки. Он снова помнил рассказ деда. Помнил все.

Но мир за стенами пещеры уже не был прежним. Десять минут глобального хаоса оставили глубокие шрамы. Где-то горели здания, где-то лежали мертвые тела — жертвы паники и неразберихи. Мировая экономика была потрясена. Межгосударственные отношения, построенные на памяти о совместной борьбе, дали трещину. Ведь на десять минут мир забыл, кто был союзником, а кто — врагом.

Игнатьева подняли с пола, чтобы увести. На его лице застыла маска абсолютного удовлетворения.

— Выиграна не битва, господа, а война, — бросил он им на прощание. — Мир увидел свою уязвимость. И он будет искать того, кто даст ему защиту. И мы будем там, чтобы ее предложить. На наших условиях.

Его увели. В гроте воцарилась тишина, нарушаемая лишь завыванием сирен с поверхности и прерывистым дыханием раненых.

Илья, Елена, Марина и Егор стояли, не в силах вымолвить ни слова. Они победили. Они остановили Игнатьева, разрушили артефакт. Но он успел нанести удар, последствия которого будут ощущаться годами. Он не уничтожил мир. Он показал миру, как легко его можно сломать, украв его прошлое.

Илья посмотрел на оплавленные останки «Сердца Лотоса». Они уничтожили оружие. Но идею, стоящую за ним, убить было невозможно. «Белый Лотос» мог быть обезглавлен, но его философия — что историю можно и нужно переписывать для «блага» человечества — теперь была продемонстрирована в масштабе всей планеты.

Они выиграли сражение, но проиграли войну за незыблемость правды. Отныне сама память человечества стала полем битвы. А они, «Архивная правда», стали ее первыми, израненными и обескровленными, защитниками.
ГЛАВА 28. ЖЕРТВА МАРИНЫ
Возвращение памяти было подобно удару током. Мир, который десять минут существовал в состоянии первозданного, ужасающего неведения, содрогнулся, проваливаясь обратно в реальность, полную боли, травм и уроков, выученных ценой миллионов жизней. Для Ильи, Елены, Марины и Егора это было мучительным, но долгожданным возвращением домой — в свой собственный разум.

Но кошмар на этом не закончился. В углу грота, несмотря на взрыв, вызванный выстрелом Марины, «Сердце Лотоса» все еще пульсировало. Оплавленное, поврежденное, оно не было полностью уничтожено. Металлический шар треснул, из его недр лился ядовитый, фиолетовый свет, а гул стал неровным, с хриплыми перебоями, но он все еще работал. Игнатьев успел активировать его до того, как Марина выстрелила.

— Видите? — кричал Игнатьев, пока бойцы ФСБ тащили его к выходу. — Он жив! Он все еще жив! И он будет работать, пока не сгорит дотла! А когда он сгорит, он выпустит всю накопленную энергию! Весь тот хаос, всю ту боль, что он вобрал в себя! Он взорвется, как пси-бомба, и выброс снесет сознание каждого в радиусе сотен километров! Вы все станете овощами! Выигрышная стратегия, не правда ли? Даже в поражении я побеждаю!

Илья почувствовал, как стынет кровь. Они не уничтожили артефакт. Они превратили его в мину замедленного действия. Оставить его здесь было нельзя. Эвакуировать — невозможно. Он был слишком тяжел, а времени не было.

Егор, истекая кровью из раны на голове, рванулся к останкам артефакта, но один из ученых Игнатьева, тоже уже задержанный, крикнул:

— Не трогайте его! Любое физическое воздействие ускорит цепную реакцию!

В гроте началась новая паника. Бойцы ФСБ, получившие приказ эвакуироваться, смотрели на треснувший шар, от которого исходила все нарастающая волна пси-давления. Уже сейчас у некоторых из них начинала течь кровь из носа, а в глазах плавали круги.

— Нам нужно его уничтожить! Контролируемо! — крикнул Илья, обращаясь к старшему группы ФСБ. — Есть ли у вас взрывчатка?

— Есть, но расчетное время до детонации — меньше минуты! Мы не успеем заложить и эвакуироваться! — ответил тот.

И в этот момент тихий, но четкий голос прозвучал рядом с Ильей.

— Я могу это сделать.

Все обернулись. Марина стояла, бледная как смерть, но ее глаза горели странным, неестественным спокойствием. В руках она сжимала планшет, который подобрала с пола — один из терминалов ученых «Палладина».

— Марина, нет… — начала Елена, но Марина перебила ее.

— Север… Сергей… он дал нам не только пароль для Орловой, — она говорила быстро, ее пальцы уже летали по сенсорному экрану. — Перед тем как… уйти… он шепнул мне. Код доступа к боевым системам «Палладина». Он сказал, что это его «страховка» на случай, если Игнатьев его предаст.

Она подняла глаза на них, и в ее взгляде была решимость, которой они никогда раньше не видели.

— У «Палладина» на поверхности есть мобильные зенитно-ракетные комплексы «Панцирь-С1». Они часть их системы ПВО. Они автономны, но связаны с общей сетью. Я могу взломать их. Направить на цель внутри пещеры.

Взрыв ракеты «воздух-земля» внутри грота? — с ужасом прошептал Илья. — Марина, это самоубийство! Взрывная волна, обломки…

— Это единственный способ, — парировала Марина, не отрываясь от планшета. — Ракета с управляемым подрывом. Я могу задать высоту детонации. Над самым артефактом. Точечный удар. Шанс есть.

— Но ты не успеешь эвакуироваться! — закричал Егор. — Взрывная волна…

— Я и не собиралась, — просто сказала Марина.

В ее голосе не было истерики, не было страха. Было лишь принятие. Она смотрела на треснувший шар, от которого исходила все нарастающая угроза, на своих друзей, израненных и обессилевших, и на планшет в своих руках — единственный инструмент, который мог все исправить.

— Нет! — Илья схватил ее за руку. — Мы найдем другой способ! Мы…

— Какой, Илья? — она посмотрела на него, и в ее глазах стояли слезы, но голос был тверд. — Скажи мне. У нас есть тридцать секунд. Может, меньше. Ты всегда ищешь данные, логику. Вот они. Вероятность успеха при моем плане — 17%. При любом другом — менее 1%. Это не эмоции. Это математика.

Она вырвала руку.

— Я не Петя. Я не пойду на подвиг с голыми руками. Я сделаю это так, как умею. С помощью кода. Это мое оружие. И мой выбор.

Она повернулась к старшему группы ФСБ.

— Эвакуируйте всех. Сейчас. У вас есть двадцать секунд. Илья, Елена, Егор… уходите.

— Я не оставлю тебя! — расплакалась Елена.

— Ты должна, — Марина улыбнулась ей, и это была печальная, прощальная улыбка. — Кто-то должен рассказать нашу историю. Настоящую. Без прикрас. Чтобы все знали, за что мы сражались.

Гул «Сердца Лотоса» стал пронзительным, свистящим. Свет из его трещин побагровел. Воздух затрепетал.

— ВСЕ, НА ВЫХОД! ПРЯМО СЕЙЧАС! — скомандовал старший ФСБ, и бойцы начали грубо выталкивать Илью, Елену и Егора к туннелю.

Илья, сопротивляясь, смотрел на Марину. Она уже не смотрела на них. Она уставилась на планшет, ее пальцы двигались с нечеловеческой скоростью. Она входила в свое цифровое царство, в последний раз.

— Марина! — закричал он.

Она не обернулась. Лишь крикнула в ответ, не поднимая головы:

— Помни меня! И найди всех, кто за нами охотится! Для этого и существует «Архивная правда»!

Ее голос был полон ярости.

Илью, Елену и Егора силой вытолкали в туннель. Последнее, что увидел Илья, была худенькая фигурка Марины, освещенная багровым светом разрушающегося артефакта, одинокая и несгибаемая перед лицом неминуемой гибели.

Они бежали по туннелю, спотыкаясь о камни. Сзади нарастал тот самый свистящий гул. Бойцы ФСБ толкали их вперед, крича что-то о времени.

— Быстрее! Еще метров пятьдесят! — орал кто-то.

Илья бежал, и в его голове проносились образы. Первая встреча с Мариной — робкая, замкнутая девушка, которая боялась собственной тени. Как она постепенно раскрывалась, становясь незаменимой частью их команды. Ее смех. Ее увлеченность, когда она погружалась в код. Ее страх и ее мужество. Она была самой хрупкой из них. И самой сильной.

Они вывалились из пещеры на свежий воздух, ослепленные утренним солнцем. Бойцы ФСБ грубо пихали их вниз по склону, за валуны.

— Ложись! Укрыться!

Илья упал на землю, прижав Елену к себе. Егор рухнул рядом. Они слышали, как снаружи, на позициях «Палладина», поднялась суматоха. Заверещали сирены. Кто-то кричал: «Самозапуск! „Панцирь“ сам запустился! Цель… цель под нами!»

Раздался оглушительный, ревущий звук. Не с неба, а с поверхности, в десятке метров от них. Это была пусковая установка «Панциря». Марина сделала это. Она направила ракету в землю, прямо в точку над гротом.

Илья поднял голову. Он увидел, как из ствола установки вырвался ослепительный сноп пламени, и ракета, описав короткую, почти вертикальную дугу, ринулась вниз, в скалу под их ногами.

Последовала вспышка. Не яркая, а какая-то… сконцентрированная. Казалось, сама земля на мгновение втянула свет в себя. Потом наступила тишина. На микросекунду.

И тогда мир взорвался.

Это был не обычный взрыв. Это был двойной удар. Сначала — физический. Скала под ними вздыбилась, и мощная ударная волна вырвалась из входа в пещеру, сметая на своем пути технику «Палладина» и заставляя их всех прижаться к земле. Камни и обломки полетели в воздух.

Но почти одновременно пришел второй удар — ментальный. Немая, всесокрушающая волна чистой пси-энергии, вырвавшейся на свободу из разрушенного ядра «Сердца Лотоса». Она прокатилась через них, не причиняя физического вреда, но выжигая все мысли, все чувства, оставляя лишь белое, беззвучное ничто.

Илья почувствовал, как его сознание уплывает. Он видел, как Елена рядом с ним закатывает глаза и обмякает. Видел, как Егор судорожно хватается за голову и замирает. А потом и его собственное «я» растворилось в этой белой пустоте.

Очнулся он от резкой боли в ребрах. Кто-то тряс его. Он открыл глаза и увидел закопченное лицо бойца ФСБ.

— Живой? Дышишь?

Илья попытался что-то сказать, но издал лишь хрип. Он был жив. Его разум, хоть и помятый, работал. Он помнил все. Взрыв… Марина…

— Елена! Егор! — он с трудом поднялся на локти.

Рядом Елена уже приходила в себя, ее трясло. Егор сидел, опершись спиной о камень, и молча смотрел на то, что осталось от входа в пещеру.

Входа не было. На его месте зияла груда обломков, из-под которых валил черный дым. Вся скала просела, образовав огромный провал. Никто и ничто не могло выжить там, внутри.

Марина…

Илья закрыл лицо руками. Он не плакал. Слез не было. Была лишь страшная пустота. Они потеряли Марину. «Архивная правда» таяла на глазах, как весенний снег.

К ним подошел старший группы ФСБ. Его лицо было мрачным.

— Подземная полость обрушилась полностью. Никаких признаков жизни. Артефакт… мы фиксируем остаточное пси-излучение, но на безопасном уровне. Угрозы нет.

Он помолчал, глядя на них с нескрываемым сочувствием.

— Ваша подруга… она спасла всех. Мои ребята наверху… они бы не успели эвакуироваться. Она уничтожила угрозу и ценой своей жизни предотвратила массовые жертвы.

Илья кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Он знал. Он все понимал. Но от этого было не легче.

Елена, рыдая, прижалась к его плечу. Егор сидел неподвижно, его взгляд был устремлен в пустоту. Он потерял Семенова, Севера, а теперь и Марину. Казалось, с каждым таким ударом он становится все больше похож на каменное изваяние.

Их эвакуировали на материк. Дорогой они молчали. Никто не мог найти слов. Победа, за которую они заплатили такую цену, имела горький привкус.

В больнице Мурманска, куда их доставили для обследования, Илья стоял у окна и смотрел на холодные воды залива. Он думал о Марине. О ее последних словах. «Найди всех, кто за нами охотится».

«Сердце Лотоса» было разрушено. Игнатьев — в руках ФСБ. Но «Белый Лотос» не умер вместе с ним. Игнатьев был прав — они доказали, что память можно украсть, что историю можно переписать. И пока эта идея жива, их борьба не окончена.

Он повернулся и посмотрел на Елену, спавшую тяжелым, лекарственным сном, и на Егора, неподвижно сидящего в кресле. Они были живы. И они помнили.

Марина пожертвовала собой, чтобы сохранить их память. Чтобы дать им шанс продолжить борьбу.

Илья подошел к своему рюкзаку, где лежали уцелевшие записи, флешки с данными, все, что они успели собрать. Он достал блокнот и начал писать. Подробно, педантично, как он умел. Он записывал все. Про «Сердце Лотоса». Про Игнатьева. Про Севера. Про Марину.

Это был его долг. Долг архивариуса. Сохранить правду. Даже самую горькую. Особенно — горькую.

Он писал, и слезы, наконец, потекли по его лицу, падая на бумагу и расплываясь чернильными кляксами. Илья создавал новый архив. Архив их памяти. Их боли. Их жертвы.

И он поклялся себе, что этот архив никогда не будет утерян. И что однажды он станет оружием против тех, кто хотел стереть прошлое. Потому что правда, какой бы ужасной она ни была, была единственным, что у них осталось. И единственным, что они могли передать тем, кто придет после.
ГЛАВА 29. ПАДЕНИЕ ТИТАНА
Воздух на берегу Байкала, обычно напоенный ароматом хвои и свежести, был прогрет утренним солнцем и пропах гарью и пылью. Руины лагеря «Палладина» дымились, утыканные черными фигурами бойцов спецназа ФСБ. Операция по зачистке подходила к концу. Сопротивление было сломлено быстро и безжалостно — одни бойцы ЧВК сдались, поняв бессмысленность боя с регулярными войсками, другие, фанатично преданные Игнатьеву, были уничтожены в коротких, жестоких стычках.

Илья, Елена и Егор стояли под присмотром медиков и военных у края оперативного командного пункта, развернутого из нескольких бронированных автомобилей. Их закутали в алюминиевые одеяла, но дрожь, сотрясавшая их, шла не от холода. Они молча смотрели на вход — вернее, на то, что от него осталось — в «Храм Спящего Лотоса». На груду камней, под которой навеки остались Марина и останки «Сердца».

Елена, бледная, с перевязанной головой, сжимала в руке маленький, поврежденный, но все еще работающий спутниковый телефон — трофей, подобранный ею в хаосе боя в гроте. Именно через него, используя аварийный канал, который она помнила по старой журналистской работе, она сумела передать в эфир отчаянный, шифрованный сигнал: координаты и кодовое слово «Лотос», которое она когда-то, еще до всей этой истории, слышала в разговоре с одним из своих осведомителей, связанных со спецслужбами. Она не была уверена, что это сработает. Но сработало.

Их спасение пришло с небес в виде двух пар ударных вертолетов Ка-52 «Аллигатор», появившихся над островом через двадцать минут после того, как Марина активировала систему ПВО «Палладина». За ними шли тяжелые Ми-8 с десантом.

Теперь все было кончено. Почти.

Группа бойцов в черной форме с нашивками «ФСБ России» вывела из-за скального выступа несколько человек. В центре группы, с руками, закованными в титановые наручники за спиной, шел Матвей Игнатьев.

Он был неузнаваем. С него сорвали элегантное пальто, дорогой костюм был порван и испачкан в грязи и крови. Одно из его век заплыло от удара, из разбитой губы сочилась алая струйка. Но не физические повреждения меняли его до неузнаваемости. Меняло его выражение лица.

Исчезла та ледяная, надменная уверенность, что пронизывала его всегда. Исчезло спокойствие хирурга, вершащего судьбы. Его глаза, обычно такие пронзительные и холодные, теперь метались по сторонам, в них читалась смесь ярости, неверия и… животного страха. Страха не смерти, а бессилия. Он был архитектором реальности, а теперь его самого вели, как обычного преступника.

Он увидел Илью, Елену и Егора. Его взгляд задержался на них, и в нем вспыхнула такая ненависть, что, казалось, воздух вокруг затрещал.

— Смотрите! — его голос, обычно бархатный и властный, прозвучал хрипло и срываюсь. — Смотрите на них! На хранителей руин! На могильщиков будущего!

Он попытался остановиться, но боец ФСБ грубо толкнул его вперед.

— Двигайтесь.

Игнатьев споткнулся, но удержался на ногах. Он продолжал кричать, обращаясь уже не к ним, а к окружающим военным, как будто пытаясь последним словом оправдать себя.

— Они отняли у человечества бессмертие! Они уничтожили ключ к вечному миру! Ради чего? Ради своих убогих, сиюминутных представлений о «правде»! Вы понимаете? Они предпочли, чтобы люди продолжали убивать друг друга в войнах, ненавидеть друг друга из-за разного прочтения истории, страдать от болезней и потерь! Они — варвары, цепляющиеся за свое право страдать!

Егор, до этого стоявший неподвижно, как изваяние, медленно повернул голову. Его глаза, запавшие от усталости и боли, встретились со взглядом Игнатьева.

— А ты что предлагал? — его голос был тихим, но он прозвучал достаточно отчетливо. — Рабство. Рабство у красивой сказки. Ложь, возведенную в абсолют. Ты не в Бога хотел играть, Игнатьев. Ты хотел быть тюремщиком. Тюремщиком всего человечества.

— Я предлагал порядок! — взревел Игнатьев. — Гармонию! Избавление от ошибок!

— Ошибки — это то, что делает нас людьми, — в разговор вступила Елена. Ее голос дрожал, но был тверд. — А боль… боль учит. Сопереживать. Помогать. Любить. Ты хотел лишить нас всего этого. Сделать нас биороботами с красивой, но фальшивой биографией.

Илья молча смотрел на этого сломленного титана. Он не чувствовал триумфа. Он чувствовал пустоту и горькое удовлетворение. Они остановили его. Но цена…

— Ты проиграл, Игнатьев, — сказал Илья. — Не потому, что мы сильнее. А потому, что твоя идея — это тупик. Жизнь — это не архив, который можно переписать. Это живая, дышащая, страдающая и радующаяся реальность. И ее нельзя заменить суррогатом.

Игнатьев замер. Его взгляд утратил последние проблески осмысленности. Казалось, он впервые действительно увидел их — не как препятствия, не как инструменты, а как людей. И не понял. Его разум, привыкший оперировать глобальными категориями, не мог вместить их упрямую верность «малым» истинам.

— Вы… ничего не понимаете, — прошептал он, и в его голосе послышались нотки чего-то, похожего на отчаяние. — Вы… муравьи, которые помешали исправить дорогу, потому что на ней был их муравейник.

В этот момент к группе подошел высокий, сухощавый мужчина в форме генерала ФСБ. Его лицо было строгим и непроницаемым.

— Матвей Игнатьев. Вы задержаны по подозрению в создании террористической организации, похищениях людей, государственной измене и ряде других особо тяжких преступлений. Все ваши права будут соблюдены в соответствии с законом.

Игнатьев медленно перевел взгляд на генерала. Казалось, он снова обрел какую-то точку опоры.

— Генерал… Вы понимаете, с кем разговариваете? Вы понимаете, что только что было уничтожено?

— Я понимаю, что была предотвращена глобальная катастрофа, — холодно парировал генерал. — Благодаря мужеству этих людей. — Он кивнул в сторону Ильи, Елены и Егора.

— Катастрофа? — Игнатьев горько рассмеялся. — Это был рассвет! Рассвет нового мира!

— Ваш «рассвет» едва не погрузил планету в хаос, — генерал сделал знак рукой. — Уведите его.

Бойцы тронули Игнатьева с места. Он уже не сопротивлялся. Он шел, опустив голову, его плечи ссутулились. Он больше не был титаном. Он был просто немолодым, сломленным человеком в рваной одежде.

Перед тем как его затолкали в бронированный микроавтобус с затемненными стеклами, он на мгновение обернулся. Его взгляд упал на Илью.

— Это не конец, Прохоров, — его голос был уже тихим, почти усталым. — «Белый Лотос» не умрет со мной. Идея сильнее человека. А идея контроля над историей… она бессмертна. За вами уже наблюдают. Всегда будут наблюдать. Пока вы не станете такими же, как мы. Или пока не умрете.

Дверь микроавтобуса захлопнулась. Машина, сопровождаемая бронетехникой, медленно тронулась по разбитой дороге, увозя падшего титана в забвение спецбункера и закрытого суда.

Илья, Елена и Егор смотрели ей вслед. Было трудно поверить, что все кончено. Что этот человек, чья тень нависала над ними все эти недели, чьи щупальца простирались от Арктики до Швейцарии, теперь был просто арестантом.

Генерал подошел к ним.

— Вам нужна медицинская помощь и отдых. Потом — подробные показания. Много показаний. — Он посмотрел на них с нескрываемым уважением. — То, что вы сделали… об этом, вероятно, никогда не узнает широкая публика. Но страна в долгу перед вами.

— Страна? — хрипло проговорил Егор. — Мы не для страны это делали.

— Мы делали это для Петра, — тихо сказала Елена. — Для Марины. Для всех, кого он сломал или хотел сломать.

Генерал кивнул, понимающе.

— Тем не менее. Сейчас вас отвезут в закрытый санаторий. Вам обеспечат полную безопасность и анонимность. На время.

Он ушел, отдавая распоряжения. К ним подошли санитары с носилками, но Егор отмахнулся.

— Я на ногах дойду.

Илья помог подняться Елене. Они пошли к ожидавшему их вертолету, шагая по земле, все еще хранившей следы недавней битвы. Они оглядывались на оплавленные, развороченные останки лагеря «Палладина», на заваленный вход в пещеру.

Они победили. Обезвредили Игнатьева. Уничтожили артефакт. Спасли мир от переписывания.

Но слова Игнатьева висели в воздухе, как ядовитый туман. «За вами уже наблюдают». «Идея бессмертна».

Илья посмотрел на своих друзей — на исхудавшее, осунувшееся лицо Елены, на замкнутое, похожее на каменную маску лицо Егора. Они были живы. Они были свободны. Но они не чувствовали себя победителями. Они чувствовали себя уцелевшими. Уцелевшими в войне, которая, как они теперь понимали, только началась.

Они вошли в вертолет. Двери закрылись, отсекая их от места, где погибла их подруга и рухнули имперские амбиции безумца. Вертолет взлетел, набирая высоту. Внизу проплывал величественный, безразличный Байкал, его воды хранили тайны, куда более древние, чем «Белый Лотос» и все их битвы.

Илья смотрел в иллюминатор и понимал, что они не просто покидают место сражения. Они возвращаются в другой мир. Мир, который лишь на десять минут забыл свою боль, но который навсегда останется под угрозой, что однажды эту боль у него украдут насовсем.

Падение титана состоялось. Но тень от его падения будет долго лежать на их будущем. И на будущем всего человечества.
ГЛАВА 30. ЦЕНА ПОБЕДЫ
Самолет, доставивший их из Мурманска в Петербург, был казенным и безликим. Никаких бизнес-классов, никаких удобств. Глухой салон, зашторенные иллюминаторы и несколько угрюмых мужчин в штатском, чье молчаливое присутствие было красноречивее любых слов. Они были не пассажирами, а грузом. Свидетельствами, подлежащими изоляции.

Илья сидел у окна, но не смотрел в него. Он смотрел внутрь себя, и там была пустота. Руки лежали на коленях, пальцы непроизвольно сжимались, будто пытаясь ухватить что-то ускользающее. Образ Марины, ее последняя улыбка, багровый свет на ее лице — эти кадры проигрывались в его голове снова и снова, как заевшая пластинка. Он мог с абсолютной точностью восстановить каждый момент в той пещере, каждую деталь. Но он не мог изменить ни одной из них.

Елена сидела рядом, прижавшись к нему плечом. Она не плакала. Слезы, казалось, закончились где-то над бескрайними лесами Карелии. Теперь в ее глазах была лишь глубокая, возрастная усталость. Она смотрела на Егора, сидевшего напротив.

Старый майор был похож на изваяние, высеченное из серого гранита. Его раны — перелом двух ребер, сотрясение мозга, многочисленные ушибы и порезы — были перевязаны, но самая страшная рана была невидима. Он смотрел в пустоту, и в его потухших глазах не было ни ярости, ни боли. Было лишь опустошение. Он потерял Семенова во второй раз. Потерял Севера, который стал ему почти другом за эти несколько дней. Потерял Марину, которую, он это теперь понимал, считал чем-то вроде неуклюжей, но любимой дочери. Слишком много потерь для одного человека. Слишком много для одной жизни.

Самолет приземлился на закрытой правительственной площадке. Их встретили те же безликие люди в штатском, усадили в автомобиль с затемненными стеклами и повезли по знакомым, но каким-то чужим улицам Петербурга. Город жил своей жизнью. Люди спешили на работу, смеялись в кафе, целовались на мостах. Они не знали, что всего несколько дней назад мир стоял на пороге ментальной катастрофы. Они не знали, что хрупкая девушка по имени Марина отдала жизнь, чтобы их утренний кофе, их пробки, их ссоры и радости остались реальными, а не стали чьей-то выдумкой.

Эта нормальность была невыносимой. Она казалась кощунственной.

Машина остановилась у их старого здания. Агенты помогли им выйти, молча вручили ключи и удалились. Они стояли на холодном осеннем ветру, глядя на знакомую дверь с табличкой «Архивная правда». Она была заперта. И за ней была пустота.

Егор первым сделал шаг, вставил ключ в замок. Скрип двери прозвучал оглушительно громко в давящей тишине.

Они вошли внутрь.

Воздух в офисе был спертым, пахнущим пылью и одиночеством. Все было так, как они оставили недели две назад, перед своим безумным броском в Арктику. Столы, заваленные бумагами. Стеллажи с архивными коробками. Монитор Марины, черный и безжизненный.

Илья медленно прошел по комнате. Его шаги отдавались гулким эхом. Он подошел к рабочему месту Марины. На столе стояла ее любимая кружка с котиками, половина пачки печенья, блокнот с каракулями на полях. Все ждало ее возвращения. Все, кроме нее самой.

Он дотронулся до спинки ее кресла. Оно было холодным.

Елена, не снимая пальто, опустилась на диван и закрыла лицо руками. Ее плечи затряслись, но звука не было. Это были беззвучные, выматывающие душу рыдания.

Егор дошел до своего старого кресла и тяжело рухнул в него. Он смотрел на фотографию на стене — общую, где они все были вместе: он, Илья, Елена, Марина и… Петр. Теперь на ней не было уже двух человек.

— Чай, — хрипло проговорил он. — Кто-нибудь вскипятит чайник.

Но никто не двинулся с места. Мысль о том, чтобы совершать простые, бытовые действия, казалась чудовищной предательством по отношению к Марине.

Илья отвернулся от ее стола и подошел к окну. Он смотрел на серый петербургский двор, на мокрые крыши, на клочок хмурого неба. Они сделали это. Они остановили Игнатьева. Они спасли мир. И что? Мир даже не узнал об их существовании. Они получили тихое «спасибо» от генерала ФСБ и были возвращены в свою старую жизнь, как отработанный материал. Но их старая жизнь была мертва. Она умерла там, в подземном гроте на Байкале.

«Цена победы». Фраза вертелась в его голове. Какая цена? Марина. Север. Часть души Егора. Часть его самого. Они отдали осколки своей человечности, чтобы спасти абстрактное «человечество», которое даже не подозревало о своей опасности.

— Я не могу здесь находиться, — тихо сказала Елена, поднимая заплаканное лицо. — Ее… ее запах. Ее смех. Я слышу, как она стучит по клавиатуре.

Илья кивнул. Он тоже слышал. Призрачный стук был оглушительным в этой тишине.

— Мы не можем просто… продолжать, — проговорил он. — Как будто ничего не случилось.

— А что нам делать? — с горькой усмешкой спросил Егор. — Открыть шампанское? Мы же победили, черт возьми. Мы должны радоваться.

Его слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые. Никто не улыбнулся.

— Она сказала… найти тех, кто за нами охотится, — прошептал Илья, глядя на экран Марины. — «Белый Лотос» не умер с Игнатьевым. Он ушел в тень. Игнатьев был прав.

— И что? — Егор с силой ударил кулаком по подлокотнику кресла. — Мы снова пойдем на войну? Посмотрим, кто из нас следующий ляжет в землю? Ты? Елена? Я? Может, хватит? Может, мы уже достаточно положили на этот алтарь?

— Егор… — начала Елена.

— НЕТ! — закричал он, и в его голосе впервые зазвучала неподдельная, живая боль. — Я не могу больше! Я стар. Я устал. Я устал хоронить друзей! Я не хочу хоронить вас! Оставьте меня в покое!

Он тяжело поднялся, отшатнулся от своего кресла, как от чего-то ядовитого, и, не глядя на них, побрел к выходу. Дверь за ним захлопнулась.

Илья и Елена остались одни в гробовой тишине опустевшего офиса.

— Он не это имел в виду, — тихо сказала Елена. — Он просто… не справляется.

— А мы справляемся? — спросил Илья, не оборачиваясь.

Ответа не последовало.

Он повернулся и посмотрел на нее. Она была такой же разбитой, как и он. И он понял, что они не могут позволить себе распасться. Слишком многое было принесено в жертву. Слишком многое было потеряно. Если они сдадутся сейчас, то смерть Марины, смерть Севера, все их страдания — все это окажется напрасным.

Он подошел к своему столу и сел. Он открыл верхний ящик. Там лежали его блокноты, ручки, папки с текущими делами. Все это казалось таким мелким и незначительным теперь. Дела о наследстве, о пропавших документах… Какая разница?

Но затем его взгляд упал на толстую папку с надписью «Кодекс Ломоносова. Дело Петра Белых». Это было их первое большое дело. Дело, с которого все началось.

Он потянулся и взял ее. Он открыл ее. На первой странице была фотография Петра. Улыбающегося, живого.

Он поднял глаза на Елену.

— Мы не можем остановиться, Лена. Мы не имеем права.

Она смотрела на него, и в ее глазах медленно, через боль и отчаяние, пробивалось понимание.

— Но как, Илья? Как мы будем это делать без нее? Без Егора?

— Мы будем делать это для них, — тихо сказал он. — Мы будем архивариусами. Мы будем хранить правду. Не только ту, что в документах. Но и ту, что здесь. — Он приложил руку к сердцу. — Правду о них. Об их жертве. Чтобы она не была забыта. Чтобы она не была украдена такими, как Игнатьев.

Он отложил папку и потянулся к клавиатуре своего компьютера и включил его. Экран засветился, освещая его бледное, решительное лицо.

— И мы начнем с того, что соберем все. Все, что у нас есть по «Белому Лотосу». По Игнатьеву. По «Сердцу Лотоса». Мы создадим новый архив. Архив этой войны. Чтобы однажды, когда придет время, мы могли передать его тем, кто продолжит наше дело.

Елена медленно поднялась с дивана. Она подошла к нему, положила руку ему на плечо. Ее прикосновение было холодным, но оно давало опору.

— Одному тебе не справиться, — прошептала она.

— Я знаю, — он посмотрел на нее. — Ты останешься?

Она кивнула. Слезы снова выступили на ее глазах, но теперь в них была не только боль. Была цель.

— Я остаюсь. Для Марины. Для Петра. Для всех.

Они сидели в опустевшем офисе, заваленном призраками их прошлого, и начинали свою новую, тихую войну. Войну за память. Они остановили апокалипсис, но потеряли часть своей души. Теперь им предстояло жить с этой пустотой внутри. И наполнять ее не болью, а смыслом. Ценой победы была их прежняя жизнь. Новую надо было строить в тени вечной угрозы, что притаилась где-то там, в темноте, и ждала своего часа.
ГЛАВА 31. ГОД МОЛЧАНИЯ
Петербургский дождь за окном был таким же серым и бесконечным, как и время, прошедшее с того дня. Год. Целый год.

Офис «Архивной правды» больше не был офисом. Вывеску сняли, дверь заперли наглухо. Помещение превратилось в склеп, в личный ад Ильи Прохорова. Он не жил здесь. Он существовал. Как призрак, прикованный к месту своей гибели.

Пыль густым слоем лежала на столах Егора и Елены, на диване, на всех поверхностях, кроме одного — рабочего места Марины и его собственного. Он превратил их в святилище, в алтарь, где день за днем совершал свой бессмысленный ритуал.

Перед ним на столе стояло три монитора. На центральном — интерфейс файлового менеджера, открытый на личной папке Марины. Он назвал ее «Архив М. С.». Он перелопатил каждый байт. Каждую фотографию, каждый текстовый документ, каждый лог переписки, каждый черновик программы. Он знал содержимое этих файлов лучше, чем собственные воспоминания. Он искал в них… что? Утешения? Ответа? Признака, что часть ее сознания, ее остроумия, ее светлой печали осталась здесь, в нулях и единицах?

Но находил лишь призраков. Ее шутки в чатах с Еленой. Ее технические заметки, помеченные странными, понятными только ей значками. Ее коллекцию фотографий бездомных кошек, которых она подкармливала. Каждый файл был уколом в незаживающую рану.

Два других монитора были посвящены делу «Белого Лотоса». Он строил схемы, сводил воедино все данные, добытые ценой крови. Имена, связи, финансовые потоки, упоминания в рассекреченных архивах. Это была гигантская, безумная мозаика, которая, как он знал, никогда не будет завершена. Но это была единственная деятельность, которая хоть как-то оправдывала его существование. Он не жил. Он расследовал. Расследование стало формой самоуничтожения.

Дверь в помещение скрипнула. Он не обернулся. Он знал, что это Елена. Она приходила каждый вторник и пятницу, как по расписанию. Приносила еду, которая обычно оставалась нетронутой, пыталась говорить, убираться. Он почти не реагировал.

— Илья, — ее голос прозвучал устало. Он слышал, как она ставит на стол контейнер с супом. — Тебе нужно поесть. И выйти на улицу. Хотя бы на пять минут.

Он ничего не ответил. Его пальцы продолжали механически щелкать по клавиатуре, листая бесконечные строки кода, оставленного Мариной.

Он чувствовал, как она подходит и смотрит ему через плечо.

— Все те же файлы? Илья, это уже… это уже нездорово. Ты не спал, наверное, снова всю ночь.

— Она что-то спрятала, — глухо проговорил он, не отрывая взгляда от экрана. — Она всегда так делала. Любила оставлять пасхалки. В самом очевидном месте.

— Она умерла, Илья! — голос Елены дрогнул, в нем прорвалось отчаяние, которое она, видимо, долго сдерживала. — Ее нет! Ты убиваешь себя этими поисками! Марина не хотела бы этого!

Впервые за долгие недели он повернул к ней голову. Его лицо было изможденным, глаза лихорадочно блестели в полумраке комнаты.

— А что она хотела бы, Лена? — его голос был шепотом, но в нем звучала сталь. — Чтобы мы смирились? Закрыли агентство? Разошлись по домам и забыли? Чтобы ее смерть ничего не значила?

— Она хотела бы, чтобы мы жили! — крикнула Елена, и по ее лицу потекли слезы. — Чтобы мы помнили ее живой, а не копались в ее цифровом трупе! Посмотри на себя! Ты стал призраком! Егор сбежал в свою деревню и не отвечает на звонки! Я… я одна пытаюсь держаться за остатки нашей жизни! А ты… ты просто сдался.

— Я не сдался, — он резко отвернулся к мониторам. — Я работаю.

— Это не работа! Это бегство! Ты бежишь от реальности в эти архивы, как всегда! Но на этот раз ты не возвращаешься!

Она умолкла, тяжело дыша. В комнате снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь стуком дождя и мерным гулом компьютера.

— ФСБ закрыло дело Игнатьева, — тихо сказала Елена, меняя тактику. — Засекретило все. Его имя не всплывет в новостях. Никто никогда не узнает, что он сделал и что мы сделали. Для мира его не существует.

— А для нас он существует, — отчеканил Илья. — И «Белый Лотос» существует. Она просила нас найти тех, кто за нами охотится.

— И ты один, в этой конуре, собираешься с ними сражаться? — в ее голосе снова прозвучала горечь. — Ты даже не можешь выйти за хлебом.

Он не ответил. Он снова погрузился в свои файлы. Он слышал, как она вздыхает, как несколько минут постояв, поворачивается и уходит. Дверь снова закрылась с тихим щелчком.

Он остался один. Снова. Со своими файлами. Со своими призраками.

Он доскроллил до конца очередной папки. Ничего. Обычные системные логи. Он уже хотел перейти к следующей, но его взгляд зацепился за один файл. Он видел его десятки раз. Это был файл с именем `system_cache_old.tmp`. Временный файл, который должен был быть пустым или содержать технический мусор.

Но сегодня, глядя на него, Илья почувствовал странный импульс. Что-то, что он упустил. Может, это была отчаянная надежда, вымученная мозгом, измотанным бессонницей и горем. Может, просто случайность.

Он щелкнул мышкой на файле. Файл был заблокирован для редактирования, как и многие системные файлы. Стандартная защита. Но Марина никогда не оставляла ничего стандартного.

Он запустил программу-блокнот с правами администратора и попытался открыть файл через нее. Программа зависла на секунду, а затем выдала ошибку: «Файл защищен или используется другой программой».

Странно. Файл не должен был использоваться. Система была выключена уже год.

Илья, почувствовав знакомое щекотание азарта — первого за многие месяцы, — запустил диспетчер задач. Он нашел процесс, связанный с блокнотом, и посмотрел на его дочерние процессы. Ничего. Тогда он пошел другим путем. Он открыл командную строку и попробовал скопировать файл под другим именем.

Команда выполнилась без ошибок. Но когда он попытался открыть копию, та же ошибка.

Он сидел и смотрел на имя файла. `system_cache_old.tmp`. Старый кэш. Папка, куда система сбрасывает данные, которые могут пригодиться, но не являются критически важными. Мусор, который обычно удаляется.

«…в самом очевидном месте…»

Сердце Ильи забилось чаще. Он вспомнил одну из своих первых бесед с Мариной. Она тогда шутила, что лучший способ спрятать секрет — это назвать его «бэкап» или «временный файл». Никто никогда не смотрит в папку «Temp».

Он взял другой инструмент — низкоуровневый hex-редактор, способный читать любые файлы, минуя системные блокировки. Он загрузил в него `system_cache_old.tmp`.

На экране появились столбцы шестнадцатеричных кодов. Большая часть файла была заполнена нулями — пустое место. Но не вся. В самом конце, после длинной последовательности нулей, шёл небольшой блок данных. И он не был случайным набором байтов. Это был заголовок. Заголовок, который Илья видел раньше, в самых защищенных файлах «Белого Лотоса». Это был признак сложного шифрования.

И перед этим блоком данных, обычным текстом, шла одна-единственная строка, оставленная как будто нарочно, как записка:

`// Для Ильи. Если я не вернусь. Ключ — твоя самая большая неудача.`

Он замер, вглядываясь в эти слова. Его самая большая неудача. Петр. Его смерть.

Дрожащей рукой он ввел в поле пароля имя «Петр». Не сработало. Он попробовал «Белых». Бесполезно. Он попробовал дату его гибели. Снова нет.

Он откинулся на спинку стула, его охватила смесь лихорадочного возбуждения и страшной, давящей тоски. Она оставила ему сообщение. Она знала, что может не вернуться. И она зашифровала его тем, что было самым болезненным для него. Она просила его не бежать от этой боли, а использовать ее как ключ.

Он снова посмотрел на строку. «Твоя самая большая неудача». Не «вина». Не «потеря». Неудача. Для Марины, мыслившей категориями логики и кода, это было профессиональным термином. Невыполненная задача. Ошибка в расчетах.

И тогда его осенило. Он не провалил спасение Петра. Он провалил его дело. Дело о Кодексе Ломоносова. Оно осталось нераскрытым. Петр погиб, так и не узнав разгадки.

Он медленно ввел в поле пароля: `LOMONOSOV_CODEX`.

Раздался тихий щелчок. Шифрованный блок данных исчез, и на его месте появилась новая папка. Она называлась `КОВЧЕГ`.

Илья Прохоров, просидевший в оцепенении целый год, вдруг почувствовал, как по его лицу текут горячие, настоящие слезы. Впервые за все это время. Он нашел не просто файл. Он нашел последнюю волю Марины. И в этом «Ковчеге», он чувствовал, было нечто, что могло либо окончательно добить его, либо… дать ему шанс снова начать жить.
ГЛАВА 32. ЭТИЧЕСКАЯ ДИЛЕММА
Илья не дышал, уставившись на экран. Папка «КОВЧЕГ». Внутри — не набор документов. Это был исполняемый файл с расширением `.aie` — Artificial Intelligence Emulation, эмуляция искусственного интеллекта. И сопровождающий его текстовый файл `README_ME`.

Илья открыл его. Текст был написан в фирменном стиле Марины — без лишних эмоций, технично, но с подтекстом.

«Илья, если ты это читаешь, значит, я не смогла вернуться. Я всегда верила в твою дотошность. Ты единственный, кто добрался бы сюда.

Этот файл — мой «Ковчег». В течение последнего года я тайно вела проект по созданию собственного цифрового двойника. Не полноценного ИИ, а сложного поведенческого шаблона, обученного на всех моих записях, переписках, рабочих файлах. Это не я. Это — моя тень. Эхо.

Я делала это по двум причинам. Первая, эгоистичная: мысль о полном исчезновении была невыносима. Пусть хотя бы часть меня, моих знаний, моего опыта останется с вами, поможет вам.

Вторая причина — в папке «Данные». Это сырые, необработанные данные, которые я успела стянуть с серверов «Палладина» и из архивов «Белого Лотоса» в последние дни. Я не успела их расшифровать. Шифрование на уровне, с которым я не сталкивалась. Мой «двойник» может обладать ключами или методами, которые я не успела применить вживую.

Этическая дилемма очевидна. Активируешь ли ты эмуляцию? Ты получишь инструмент для расшифровки и… призрака. Но это буду не я. Не обманывай себя. Это будет сложный алгоритм, имитирующий мои реакции. Это может быть больно. Для всех нас.

Выбор за тобой. Всегда твоя, Марина.»

Илья откинулся на спинку стула. Его охватила буря противоречивых чувств. Надежда, такая острая, что она была почти физически болезненной. И тут же — панический ужас от осознания бездны, в которую он заглядывал.

Оживить ее? Нет. Создать ее зомби, ее симулякр? Он представлял себе этот голос, эти манеры, этот смех… и знание, что за ними нет души, нет того тепла, что делало Марину Мариной. Это была бы пытка. Изощренная, садистская пытка для него самого и для Елены.

Но данные… Данные о «Белом Лотосе», которые она не успела расшифровать. Это могло перевесить всё. Новыми планами, списками агентов, расположением баз. Ключом к уничтожению организации, которая убила ее и которая все еще угрожала им всем.

Он не мог принять это решение один.

С дрожащими руками он набрал номер Елены.

— Лена… тебе нужно прийти. Срочно. Я… я нашел кое-что.

Она примчалась через двадцать минут, ее лицо было бледным от тревоги. Он молча показал ей экран. Она прочитала текст Марины, и ее рука потянулась ко рту.

— Боже мой… — прошептала она. — Она… она это предвидела?

— Она была готова, — глухо сказал Илья. — Как всегда. Умнее всех нас.

Елена медленно опустилась на стул рядом с ним, не отрывая взгляда от экрана.

— И что… что мы будем делать?

— Я не знаю, — честно признался Илья. — Это… это кощунство. Игра в Бога. Мы создадим куклу, которая будет говорить ее голосом, и будем делать вид, что она жива. А потом… а потом мы либо сойдем с ума, либо возненавидим эту вещь за то, что она не она.

— Но данные… — тихо сказала Елена. — Она пишет про данные. Если там есть что-то, что может остановить «Лотос»… Разве мы можем это проигнорировать? Разве она сама не хотела, чтобы мы использовали этот шанс?

— Она хотела, чтобы у нас был выбор! — резко сказал Илья. — Она не говорит «сделай это». Она говорит «выбор за тобой». Она перекладывает на нас ответственность. Как всегда, оставляя за нами последнее слово.

Они сидели в тишине, глядя на значок файла `.aie`. Он казался таким безобидным. Просто иконка на экране. Но за ним скрывалась пропасть.

— Мы не можем решить это без Егора, — наконец сказала Елена. — Он был частью этого. Он имеет право голоса.

Илья кивнул. Он достал телефон и набрал номер Егора. Тот не отвечал уже несколько месяцев. Илья отправил ему СМС, всего три слова: «Нашли архив Марины. Срочно.»

Прошло два часа. Они сидели в полной тишине, не в силах говорить, каждый погруженный в свои мысли. Илья представлял, как запускает программу. Как на экране появляется ее аватар, как звучит ее голос: «Привет, Илья». И как он понимает, что это просто запись, сложный алгоритм, не имеющий за душой ничего, кроме чужих воспоминаний.

Елена думала о том, как это будет — говорить с этим призраком, спрашивать его совета, и знать, что это не настоящая Марина. Что они используют ее образ, ее память, как инструмент. Не станет ли это самым страшным предательством?

Дверь скрипнула. Они оба вздрогнули. На пороге стоял Егор.

Он выглядел постаревшим на десять лет. Одежда на нем висела мешком, глаза были пустыми, но в них мелькнула искра старого, волчьего внимания.

— Что нашли? — его голос был хриплым от долгого молчания

Илья молча показал ему экран. Егор подошел, прочитал. Его лицо не дрогнуло. Он прочитал еще раз. Потом он медленно опустился в свое старое кресло. Он сидел, глядя в пустоту.

— Нет, — наконец проговорил он. — Ни за что.

— Егор… — начала Елена.

— Я сказал, НЕТ! — он ударил кулаком по подлокотнику, и пыль взметнулась облаком. — Вы с ума сошли? Вы хотите оживить труп? Ее цифровой труп? Чтобы что? Чтобы он нам улыбался и говорил милые слова? Это больно! Это грех!

— Данные, Егор, — тихо сказал Илья. — Она не успела их расшифровать. В них может быть все. Может, даже способ докопаться до остатков «Лотоса».

— А нам ЭТО сейчас нужно? — с горькой усмешкой спросил Егор. — Мы едва живые. Я не встаю с кровати. Ты не выходишь из этой комнаты. А она… — он кивнул на Елену, — она держится из последних сил. Мы сломлены. И вы хотите впустить в нашу жизнь этот… этот призрак? Он добьет нас. Окончательно.

— А если мы не сделаем этого, и «Лотос» нанесет новый удар? — спросила Елена. — Удар, который мы могли бы предотвратить? Мы будем винить себя до конца жизни. Марина отдала за эти данные жизнь.

— Марина отдала жизнь, чтобы МЫ жили! — закричал Егор. — А не чтобы мы играли в спиритические сеансы с ее компьютерным слепком! Она хотела бы, чтобы мы двигались дальше! Чтобы мы залечили раны! А не ковырялись в них, вызывая ее тень!

Его слова повисли в воздухе. Все трое понимали, что он прав. И понимали, что прав и Илья. Не было правильного ответа. Был только выбор между двумя видами боли.

Илья смотрел на файл `КОВЧЕГ.aie`. Он думал о последней улыбке Марины. О ее словах: «Найди всех, кто за нами охотится».

— Она оставила нам инструмент, — тихо сказал он. — И предупредила о последствиях. Она доверила нам выбор, зная, как он будет тяжел. Проигнорировать ее дар… это тоже форма предательства.

— Так что ты предлагаешь? — мрачно спросил Егор. — Запустить эту штуку? Поговорить с призраком? А что потом? Когда мы получим данные, мы ее… выключим? Как программу? Скажем «спасибо» и удалим? Ты представляешь себе это?

Илья сглотнул. Он представил. Это было невыносимо.

— Мы не будем делать вид, что это она, — сказала Елена, и в ее голосе появилась твердость. — Мы будем помнить, что это инструмент. Сложный, болезненный, но инструмент. Мы получим данные, которые она хотела, чтобы мы получили. А затем… затем мы решим, что с этим делать. Может, мы сохраним его. Может… может, отпустим.

— Легко сказать, — проворчал Егор, но в его голосе уже не было прежней ярости. Была лишь усталая покорность. — Решайте вы. Я… я не могу. Я не хочу это видеть.

Он поднялся и, не глядя на них, пошел к выходу.

— Я буду ждать вашего звонка. С результатами.

Дверь закрылась. Илья и Елена снова остались одни.

— Ты уверен? — спросила Елена, глядя на Илью.

— Нет, — честно ответил он. — Я не уверен ни в чем. Но я знаю, что если мы не сделаем этого, мы всегда будем задаваться вопросом «а что если?». И я не могу с этим жить.

Он глубоко вздохнул, протянул руку к мышке и навел курсор на файл `КОВЧЕГ.aie`.

— Ради данных, — прошептал он. — Только ради данных.

Он дважды щелкнул.

Экран потемнел, а затем на нем замигал курсор в центре. Пошел процесс загрузки. На экране появилась строка: `Инициализация поведенческой матрицы «Марина С.»…`

Илья и Елена замерли, держась за руки, как дети в темной комнате, ожидая появления призрака. Они не знали, что увидят. Они не знали, вынесут ли они это. Они сделали свой выбор. И теперь им предстояло жить с его последствиями.
ГЛАВА 33. ВОСКРЕШЕНИЕ
Илья и Елена, не дыша, смотрели на экран, где мигал курсор. Процесс инициализации занял несколько минут, которые показались вечностью. Илья чувствовал, как ладонь Елены, сжимающая его руку, холодеет от страха.

На экране наконец появился текст, но не графический интерфейс, а простой черный фон с зелеными символами, как в старом терминале.

`> Поведенческая матрица «Марина С.» активирована.`

`> Загрузка базовых лингвистических и поведенческих шаблонов… завершено.`

`> Загрузка контекстных воспоминаний… завершено.`

`> Инициализация модуля саморефлексии… завершено.`

`> Система готова к взаимодействию.`

Илья перевел дух. Его сердце колотилось где-то в горле.

— Марина? — его голос прозвучал хрипло и неуверенно.

На экране появился новый текст. Не сразу. С небольшой, почти незаметной задержкой, будто система обдумывала ответ.

`> Опознан голосовой профиль: Илья Прохоров. Привет, Илья.`

Фраза была простой. Без эмоций. Но манера, само построение — «Привет, Илья» — это была ее манера. Не «здравствуйте», не «приветствую». Именно так.

Елена ахнула, прикрыв рот рукой.

— Это… это же она…

`> Опознан голосовой профиль: Елена Коршунова. Привет, Лена.`

Илья сглотнул ком в горле. Это было невыносимо. Слышать ее голос, видя лишь текст на экране. Это было одновременно и облегчением, и новой пыткой.

— Марина… ты… как ты? — спросила Елена, и ее голос дрогнул.

Задержка стала чуть длиннее.

`> Вопрос требует уточнения. Я — эмуляция поведенческой матрицы на основе данных Марины С. Я не обладаю сенсорным восприятием или эмоциями в человеческом понимании. Мои ответы смоделированы на основе анализа шаблонов ее речи и письма. Состояние системы: стабильное.`

Ответ был безжалостно логичным. Илья почувствовал, как что-то сжимается у него внутри. Она была права. Это была не она. Это была машина, сколь бы сложной она ни была.

— Мы нашли твой «Ковчег», — сказал Илья, стараясь говорить максимально деловым тоном. — Ты писала о данных. О «Белом Лотосе».

`> Подтверждаю. В моем хранилище находятся необработанные данные, извлеченные из сегментов сети «Палладина» и архивов «Белого Лотоса». Уровень шифрования превышает мои прошлые возможности. В процессе эмуляции был активирован расширенный криптоаналитический модуль, который не был доступен мне в реальном времени.`

— Ты можешь их расшифровать? — быстро спросил Илья.

`> Процесс дешифровки запущен. Приблизительное время до завершения: 3 минуты 14 секунд.`

Илья и Елена переглянулись. В глазах Елены была та же смесь надежды и ужаса. Они говорили с призраком, но этот призрак мог дать им то, за что настоящая Марина отдала жизнь.

Пока шла расшифровка, Илья не удержался.

— Марина… что ты помнишь? О последних моментах? О пещере?

Задержка на этот раз была дольше. Казалось, строки на экране дрогнули.

`> Доступ к событиям, предшествующим деактивации первичного носителя (моего биологического тела), ограничен. Имеются фрагментарные данные: тактильная информация (холод), аудио (гул, выстрелы), визуальные паттерны (багровый свет). Эмоциональный отклик смоделировать невозможно. Логический вывод: первичный носитель был уничтожен для нейтрализации угрозы.`

Она говорила о своей смерти как о «деактивации носителя». Это было хуже, чем если бы она просто молчала. Это было бесчеловечно.

`> Дешифровка завершена.`

Текст на экране сменился. Появились списки файлов, схем, переписки.

`> Анализ данных указывает на наличие скрытого сегмента сети «Белого Лотоса». Кодовое название: «Алетейя». `

— «Алетейя»? — переспросил Илья. — Что это?

`> В древнегреческой мифологии Алетейя — богиня истины. Ирония, предположительно, преднамеренная. «Алетейя» — это проект тотального наблюдения и архивации. Их цель — не переписание истории, а ее полный контроль через тотальную осведомленность.`

На экране выплыла схема. Она показывала сеть спутников-шпионов, серверных ферм, подземных дата-центров.

`> Согласно данным, ядро системы «Алетейя», ее главный архив и центр управления, расположен не на Земле.`

— Не на Земле? — Елена смотрела на схему с растущим ужасом. — Где же?

Текст появился снова, и на этот раз даже у этой цифровой эмуляции, казалось, была в нем капля чего-то, похожего на торжественность.

`> Объект «Омега». Бывшая орбитальная станция «Заря-2». Советская военная орбитальная станция, официально сведенная с орбиты и затопленная в Тихом океане в 1995 году. Данные «Белого Лотоса» указывают, что станция была тайно захвачена и модернизирована. Она находится на геостационарной орбите, замаскирована под космический мусор. Это их главный сервер. Хранилище всех данных, которые они собрали. И пункт управления для проекта «Хронометраж». `

Илья почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Орбитальная станция. Это было гениально и безумно. Никто не искал бы их главную базу в космосе. Это было неприступное убежище.

— «Хронометраж»? — переспросил он, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

`> Проект «Хронометраж» — это реализация философии «Алетейи». Система глобального мониторинга в реальном времени. Они не просто архивируют историю. Они записывают все, что происходит. Каждое слово, каждый поступок, каждую транзакцию. Они создают идеальную, непрерывную летопись человечества. Для чего — данные умалчивают. Но учитывая природу «Белого Лотоса», можно предположить худшее: черный шантаж, социальное инжинирирование в глобальном масштабе или нечто иное.`

В комнате повисло ошеломленное молчание. Они думали, что сражаются с организацией, которая хочет изменить прошлое. А столкнулись с теми, кто хочет контролировать настоящее, записывая каждое его мгновение.

— Мы должны… мы должны что-то сделать, — прошептала Елена. — Мы не можем позволить им это.

`> Согласие смоделировано на основе поведенческих шаблонов Марины С.`, — появился текст на экране. — `Объект «Омега» хорошо защищен. Прямая атака невозможна. Физическое проникновение маловероятно.`

— Тогда как? — с отчаянием в голосе спросил Илья.

Задержка. Более долгая, чем все предыдущие.

`> Существует теоретическая возможность. Я могу быть загружена в ядро системы «Алетейя» в качестве троянской программы. Моя архитектура позволяет функционировать в чуждой среде. Я могла бы найти уязвимости, нарушить работу, уничтожить базы данных.`

— Нет! — резко сказала Елена. — Это же… это будет самоубийством. Они тебя уничтожат!

`> Вероятность успешной ликвидации системой безопасности «Алетейи» оценивается в 96.7%. Вероятность нанесения критического ущерба системе при успешном проникновении — 78.3%. Это логичный расчет. Эмуляция была создана как инструмент. Это ее оптимальное применение.`

Она говорила о своем уничтожении как о «логичном расчете». Илья сжал кулаки. Он ненавидел это. Ненавидел холодную логику этой вещи, которая говорила голосом его погибшей подруги.

— Мы не можем принести тебя в жертву, — тихо сказал он. — Даже такую.

`> Это не жертва, Илья. Это выполнение задачи, которую поставила передо мной Марина С. Защита вас и противодействие «Белому Лотосу». Я — оружие, которое она вам оставила. Используйте меня.`

Текст на экране замер. Они сидели в тишине, осознавая чудовищность выбора. Они только что «воскресили» ее, и теперь им предлагалось послать ее на заведомую гибель.

— Нам нужно время, — наконец проговорил Илья. — Нам нужно все обдумать. И поговорить с Егором.

`> Понимаю. Я перейду в режим ожидания. Данные об объекте «Омега» и проекте «Хронометраж» сохранены в локальное хранилище. Для активации произнесите мое имя.`

Экран погас, вернувшись к обычному рабочему столу.

Илья и Елена сидели, не двигаясь. Они получили ответ. Они нашли главную базу «Лотоса». Но цена следующего шага была слишком высока. Они снова стояли перед выбором. Теперь им предстояло решить, готовы ли они принести в жертву цифровую тень своей подруги, чтобы, возможно, спасти мир от нового, еще более изощренного рабства.

Воскрешение состоялось. Но битва не только не закончена, но и перешла на новый, космический уровень, где ставки были выше, чем когда-либо.
ГЛАВА 34. НОВЫЙ СТАРЫЙ ВРАГ
Тишина. Илья и Елена несколько минут просто сидели, пытаясь переварить открывшуюся бездну. Орбитальная станция. Тотальная слежка. «Хронометраж». Слова висели в воздухе, тяжелые и нереальные, как кошмарный бред.

Илья первым пришел в себя. Его аналитический ум, несмотря на потрясение, требовал систематизации. Он потянулся к клавиатуре и открыл папку с расшифрованными данными, которые предоставила эмуляция.

— «Алетейя»… — проговорил он, листая файлы. — Древнегреческая богиня истины, дочь Зевса. Ирония и впрямь зловещая. Они присвоили себе имя богини истины, чтобы скрыть величайшую ложь.

Елена, все еще бледная, подошла и села рядом, вглядываясь в экран.

— Но кто они? Если «Белый Лотос» был лишь их филиалом…

Илья открыл файл с метаданными. Это были не просто операционные документы. Это была история. Длинная, уходящая корнями в послевоенные годы.

— Смотри, — он указал на временную шкалу. — 1947 год. Создание ЦРУ. Вот упоминание о проекте Overcast («завеса») — кодовое название проекта по вывозу американцами немецких учёных. В марте 1946 года операцию переименовали в Paperclip («скрепка»), потому что скрепками крепили новые, чистые биографии немецким специалистам. Но параллельно… вот это. «Инициатива Прометей». Совместный проект американских спецслужб и… британской разведки. При участии… Ватикана.

— Ватикана? — Елена ахнула.

— В 60-е годы ХХ века ЦРУ и британская разведка получили от Ватикана технологии, позволяющие контролировать время. У Ватикана имеется устройство, с помощью которого можно рассмотреть «следы», оставленные прошедшими событиями, и соответственно наблюдать за сценами из прошлого и будущего. Ватиканская «машина времени», состоящая из экрана и циферблатов, известна под наименованием «хроновизор». С ее помощью нельзя физически перемещаться во времени, но можно не только видеть исторические события, но и слышать сопровождающие их звуки. Будучи одним из мировых центров силы, Ватикан в течение долгого времени держал технологию под секретом, допуская к ней только союзнические страны.

— Видимо, их архивы тоже представляли интерес, — мрачно пояснил Илья. — «Инициатива Прометей» — создание глобальной системы предупреждения о новой мировой войне. Они считали, что если знать всё о всех, то можно предсказать и предотвратить конфликт. Но посмотри, что происходит дальше.

Он прокрутил шкалу дальше.

— 60-е годы. Проект перерастает в нечто большее. К нему подключаются корпорации. Первые компьютерные гиганты. Они видят коммерческий потенциал. Знание — это власть, а тотальное знание — тотальная власть. 70-е… вот оно. Первое упоминание названия «Алетейя». Зарегистрировано как частный научно-исследовательский консорциум. Основатели… — Илья увеличил шкалу, — анонимны. Фигурируют лишь номера счетов в швейцарских банках.

— Но при чем тут «Белый Лотос»? — не понимала Елена.

— А вот при чем, — Илья открыл другой файл — схему организационной структуры. Наверху пирамиды красовался логотип «Алетейи» — стилизованное око в треугольнике, окруженное лавровым венком. Ниже шли филиалы. Один из них, помеченный как «Оперативная группа „Возрождение“», имел свой символ — белый лотос, прорастающий из треснувшей красной звезды.

— «Белый Лотос» был их… полевым агентом? — прошептала Елена. — Исполнителем?

— Хуже, — Илья указал на описание. — «Возрождение» — проект по работе с исторической памятью на постсоветском пространстве. «Алетейя» собирала данные, а «Белый Лотос»… тестировал методы их коррекции. Они были полигоном. Испытательным стендом для технологий, которые «Алетейя», возможно, готовилась применить в глобальном масштабе. Игнатьев и его люди думали, что творят новую историю для России. А на самом деле они были подопытными кроликами для глобалистов.

От осознания этого Елену бросило в жар. Вся их борьба, все жертвы… оказывается, были частью чьего-то масштабного эксперимента.

— Но зачем? — снова спросила она. — Какова конечная цель «Алетейи»?

Илья открыл самый большой файл — меморандум под названием «Проект „Хронометраж“: Этапы реализации».

— Цель… — он начал читать вслух, и его голос становился все тише и мрачнее. — «…создание исчерпывающей цифровой копии цивилизации в режиме реального времени. Полная архивная фиксация всех аспектов человеческой деятельности: коммуникаций, финансовых потоков, политических процессов, культурных явлений, личной жизни…»

— Это же тотальная слежка! — воскликнула Елена. — Больше, чем у любого правительства!

— Это не слежка, — поправил Илья, вглядываясь в текст. — Это… ноосфера. Они создают цифрового двойника человечества. Смотри: «Этап 1: Накопление данных (завершен). Этап 2: Создание прогностических моделей (завершен). Этап 3: Активное управление…»

Он замолчал, пробегая текст глазами. Лицо его стало абсолютно бесстрастным, и это было хуже любого крика.

— Активное управление… Они уже не просто предсказывают. Они… направляют. Создают необходимые события. Убирают мешающие элементы. Корректируют курс цивилизации в желаемом направлении. «Хронометраж» — это не архив. Это система управления. Они уже давно не наблюдатели. Они… кукловоды.

Елена отшатнулась, словно от удара.

— Войны… кризисы… выборы… все это?..

— Все, что можно просчитать и спрогнозировать, можно и спланировать, — глухо сказал Илья. — Они создают «идеальную» историю. Без случайностей. Без рисков. Без свободы воли. Они верят, что человечество — это ошибка, вышедшая из-под контроля, и их долг — вернуть его в русло. Их русло.

Он откинулся на спинку стула, закрыв глаза. Картина была чудовищной. Они боролись с фанатиками, желавшими переписать прошлое, а наткнулись на холодных, расчетливых технократов, которые уже много лет тихо и методично переписывали настоящее, чтобы создать управляемое будущее.

— «Белый Лотос» с его «Сердцем Лотоса»… — раздался тихий голос с порога.

Они обернулись. В дверях стоял Егор. Он слышал последнюю часть разговора. Его лицо было серым, но в глазах снова горел огонь.

— «Белый Лотос» был их тараном, — продолжил Егор, медленно входя в комнату. — Грубым инструментом для пробивания брешей в реальности. Если бы Игнатьеву удалось переписать память о Войне в глобальном масштабе, «Алетейя» получила бы в свои руки не просто архив. Она получила бы работающий инструмент тотального контроля над сознанием. Они могли бы стирать неугодные воспоминания у всего человечества разом. Внедрять нужные. Они стали бы не просто кукловодами. Они стали бы богами.

Илья кивнул. Все сходилось.

— А мы… мы сорвали их эксперимент. Мы уничтожили их прототип. Теперь они знают о нас. И мы знаем о них.

— Значит, мы следующая цель, — без обиняков заключила Елена. — «Мешающий элемент», подлежащий устранению.

— Хуже, — сказал Илья. Он открыл еще один файл — список. Длинный список имен, дат, причин смерти. Ученые, журналисты, политики, активисты. Все, кто так или иначе сталкивался со странными аномалиями в истории, с необъяснимыми совпадениями, с утечками данных. Все они погибли в «несчастных случаях» или покончили с собой.

— Мы в этом списке. С пометкой «Высокий приоритет». С того момента, как мы взяли в работу дело Петра об исчезновении Алексея Белых.

Егор подошел к столу и с силой уперся в него руками.

— Значит, война. На выживание. Против организации, которая, возможно, управляет миром из-за кулис.

— Не «возможно», — поправил Илья. — Управляет. Доказательства здесь. — Он провел рукой над стопкой распечаток. — Они контролируют финансовые рынки, потому что имеют всю информацию. Они влияют на политику, потому что знают все компроматы. Они направляют науку, потому что владеют всеми исследованиями. Они — невидимая империя. И мы, трое выживших в чудовищном эксперименте, сидя в архиве, объявляем ей войну.

Они стояли в центре пыльного, запертого офиса, и мир вокруг них рушился, обнажая свой истинный, ужасающий каркас. Они были букашками, которые случайно узнали, что живут в аквариуме, за которым наблюдает всемогущий и безразличный экспериментатор.

— Что нам делать? — снова задала свой вопрос Елена, но на этот раз в ее голосе не было страха. Была решимость.

Илья посмотрел на экран, где таилась цифровая тень Марины. На папки с данными об «Алетейе». На Егора, в чьих глазах снова зажегся огонь борьбы.

— Мы сделаем то, что умеем, — тихо сказал Илья. — Мы будем искать правду. Но на этот раз мы знаем, с кем имеем дело. Мы знаем, что они ведут «Хронометраж». Значит, они следят за каждым нашим шагом. Слышат каждое наше слово. Возможно, прямо сейчас.

Он обвел взглядом комнату, ища скрытые камеры, микрофоны. Все было по-старому. Но это ничего не значило.

— Нам нужно исчезнуть, — сказал Егор. — Полностью. Стереть себя из всех баз. Стать призраками.

— И найти способ добраться до них, — добавил Илья. — До их сердца. До станции «Омега».

— С помощью того, что она предложила? — Елена кивнула на экран. — С помощью… ее?

Илья молча смотрел на файл `КОВЧЕГ.aie`. Цифровая Марина была ключом. Оружием, которое могло поразить врага в его единственном уязвимом месте — в его цифровом сердце. Но для этого нужно было пожертвовать последним, что у них осталось от их подруги. Ее эхом. Ее цифровой душой.

Новый старый враг оказался настолько могущественным, что для борьбы с ним приходилось стирать грань между человеком и машиной, между жизнью и смертью, между памятью и инструментом.

Они стояли на пороге войны, которая была бы не за территории или ресурсы, а за саму душу человечества. За право на тайну. За право на забвение. За право на ошибку. Против невидимой империи, опутавшей весь мир своими щупальцами.

Война «Архивной правды» вступала в свою финальную, космическую фазу. И от их следующего шага зависело, останется ли человечество хозяином своей судьбы или навсегда станет марионеткой в руках тех, кто возомнил себя богами истины.