Шмидтовский проезд 25

Мне шесть лет. Это на Красной Пресне. Там я пойду в школу.
А сейчас мы в краснопресненском ПКиО. В этом парке мы как-то с папой и мамой катались на лодке по нешироким протокам и вроде что-то закусывали. Мы не раз вдвоём с мамой ходили туда на прогулки, благо было рядом.
А вот мы в читальне. Помнится, это был круглый летний павильон с решетчатой верандой. Мы частенько брали там  мне книжку. На входе стенд с новыми поступлениями. И я вижу обложку с чудесной картинкой на которой множество муравьёв осмысленного вида и называется она «Муравьи не сдаются» ( в последующих изданиях «Приключения муравья Ферды»). Но дама на выдаче узнав что я ещё не хожу в школу книгу не выдала. 7+. А читал я уже вещи и посерьёзнее. Добрался я до неё лет через пять уже в Болшево.

Мы живем в квартире второго этажа старого бревенчатого дома. В день, когда мы вселились я пошёл гулять в скверик, который был между нашим домом и Шмидтовским проездом. Перед тем, как меня выпустить мне был задиктован новый адрес чтобы я не заблудился. Кажется дом был номер двадцать пять. Скверик был тихий и очень уютный.

В нашей квартире ещё одна семья, Мария Васильевна и её дочь Ольга. Мама с ними очень подружилась и общалась много лет когда уже Ольга вышла замуж. Они откуда-то из-под Звенигорода и у меня смутные воспоминания о каком-то тёмном деревянном на несколько квартир не одноэтажном доме; возможно, мы ездили туда в гости.
Ольга уже в четвёртом классе. Или в пятом. От неё мне досталась школьная «История древнего мира» со сфинксом на обложке. Зачитал до дыр.
Первая монета от Марии Васильевны – злотый. Начинаю собирать монеты. От неё же 25 центов с президентом и 25 серебряных копеек Александра третьего. Как новые.

Мария Васильевна работала в гараже где размещались машины посольств. Мыла их и прибирала. И находила там мелкие монеты.

Санки у меня были  алюминиевые в один калибр, то есть, полозья были на ширину грузовой площадки. Рейки были продольные трёх цветов красные, зелёные и жёлтые. И я несколько презирал всех иноцветных и испытывал некую симпатию к владельцам схожецветных аппаратов. Возможно я был предтечей движения растаманов, как минимум их колористики.
Прошло уже почти семьдесят  лет, но и сейчас рука чувствует прикосновение к сугробу, который я цепляю, растопырив руки, когда мама везёт меня куда-то на санках.

Рядом с нашим домом двухэтажный особняк. Сзади за нашими домами штабеля свежих хвойных досок. Когда сейчас встречаю этот запах сразу вспоминается Игорь Христофоров. Игорь с двумя сёстрами  жил в особняке. Первый этаж был нежилой. Там стоял теннисный стол.
Отец полковник. Много лет спустя я предположил, что он был районным инженером. Это довольно высокий чин в системе военной приёмки. А вот сейчас я могу допустить, что он был чином в системе КГБ. Особняк в центре Москвы не у каждого генерала был.
Игорь был старше меня на год, а его  сёстры были старше нас на два-три года. Я только помню их радостную реакцию на одобрительную оценку в школе нарисованной Игорем звезды. Эту звезду сестры рекомендовали Игорю изобразить выпуклой наложив на лучи тени по граням. Вот такие события и проблемы у нас тогда были.
Год разницы в том возрасте значил многое. Игорь был гораздо развитие меня и многому меня научил. Когда я гордо поделился с ним своим знанием неглинного арго, он по достоинству оценил мои навыки, но заметил, что знает самое-самое страшное ругательство. И, особо не кочевряжась, поделился знанием. Слова все были знакомы, но их сочетание завораживало – дай пять, будешь ****ь.

Как то Игорь заявил нам, что ему стало достоверно известно о шпионской машине разъезжающей по улицам Москвы. И по его предложению мы дежурили на улице в надежде засечь эту шпионскую машину с номером который стал известен Игорю.
Он же дал мне почитать детский детектив «Следы остаются». Там было незнакомое слово «кеды». Из сюжета запомнилось, как дети обнаружили шпионов заметив, что в пустой квартире вращается электросчётчик. Недавно я её перечитал. Автор классик болгарского соцреализма Вежинов Павел. Слово кеды из неё пропало. Наверное я вычитал это в другой книге.
Ещё от него «Быстроногий Джар». Книга о первобытном мальчике. Все книги детально и неоднократно обсуждаются.
Попался мне как-то и «Манифест коммунистической партии». Он меня заворожил первой же фразой – «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма…». Чем-то сказочным повеяло, Тысяча и одна ночь. Дальнейшее продвижение застопорилось почти сразу – уныло, скучно, непонятно.
Тогда же «За власть советов» последняя книга известной тетралогии Катаева. И сейчас перед глазами иллюстрация «Линкор «Марат» ведёт огонь главным калибром». Интересно, какую версию я тогда читал первую, осуждённую органами за игнорирование роли партаппаратчиков или уже переписанную  идеологически выдержанную. Впрочем всю тетралогию я прочитал на каникулах в Самборе между четвёртым и пятым классами. Недавно изданную в тельняшечьей расцветке.

Наша соседка Геня Малаховска работала в ратуше в городском книжном коллекторе (вроде). Туда приходили все новые книги и оттуда они уже распределялись по библиотекам и, возможно, по магазинам. Так что с книгами там на каникулах проблем у меня не было. Там были и Карик и Валя и Швейк и Аввакум Захов. Ох, и много чего.
Но вернёмся на героическую Пресню.

Игорь учит меня песне.

«Мы идём по Уругваю (Парагваю?),
ночь хоть выколи глаза.
Слышны крики попугает,
надвигается гроза .»
И другой.
«Это было лет за двадцать
…Джон Кровавое Яйцо…
золота пудов на двадцать
мы ограбили купцов…..
А ещё нашли мы в трюмах
 негритянок молодых
и как кошки на сметану
мы набросились на них….
Мне досталась молодуха
Лет под восемьдесят пять…
черножопая скотина откусила мне яйцо…».
Странно, что я помню это.
Он же, «после сытного обеда по закону Архимеда нужно закурить».
Что делал слон когда пришёл Наполеон?
На поле он пришёл – траву топтал…
Старая, ещё гимназическая загадка – «в чём ходили греки в двадцать первом веке?».
Увы сейчас она утратила актуальность.

 Повыше коленок, пониже пупка висит авторучка и два пузырька.
У сторожа лопнули порточки. Эта фраза изображалась пиктограммами – 100, рисовался смайлик-рожа, лоб, ряд нолей, пар и точки. Интересно кто-нибудь из деток сейчас это помнит…

Едет поезд рельсы гнуться
Под мостом попы дерутся
Самый маленький попок
Удирает без порток

Везде афиши –«Лавина с гор», новый фильм.

 Игорь собирал самоцветы и под большим секретом показывал мне небольшую горку склеенную из камней в которой был небольшой камешек довольно кислотного по современной терминологии цвета – это хризолит! - со значением сказал Игорь. Возможно, созвучие названия камня с его фамилией Христофоров внушало ему особое отношение к этому камушку…

От Игоря у меня остался на память его школьный ремень с именем и фамилией. В 1959 году, когда я пошёл в первый класс, ввели новую форма – тужурку и берет, а Игорь, будучи на год (два?) старше ходил в гимнастёрке, ремне и фуражке с гербом.
Игорь был мальчик моего карасса. К сожалению знакомство с ним было утеряно. И попытки отыскать его следы в Сети успехом не увенчались.
Интересная история с незнакомой девочкой. как то вечером к нашей компании подошла девочка. В руках у неё было невиданное дотоле чюдо, прозрачный полиэтиленовый пакет. Она нас им заворожила. Надувала его и он превращался в неправильной формы мячик. Наливала в него воду и та не протекала. В довершении ко всему оказалось, что она тоже из Остапковец. На мой уточняющий вопрос, где в селе она живет получил ответ – Лебедин. Я никогда о таком не слыхивал и отец, которого я спросил придя домой тоже. Ну и ладно. И вдруг, через пару лет на улице в Остапковцах рядом с домом деда я увидел эту незнакомку. В руках она держала большое зелёное яблоко. И пока мы с ней беседовали она колотила его о доску забара приговаривая – если как следует побить станет не таким кислым и даже слаще. Яблоко носило следы пробных покусов. А жила она (скорее дедушка с бабушкой)  над речкой Смотрич  около мельницы. Вот и всё про незнакомку с Пресни. И ведь запомнилось же. Более шестидесяти лет минуло. Вот бы она это прочитала. То-то было б славно.

К соседке Ольге приходят подруги. Катают меня на санках и я их погоняю – ну, Манюня! Так погоняет клоун Карандаш своего скотча в цирке. Девицы хохочут. Ольга показывает на меня и говорит подружкам – посмотрите на него, он хочет в школу!!! Подружки недоверчиво смотрят на меня и опасливо спрашивают – ты, придурок, ты что, и в самом деле хочешь в школу? Я гордо заявляю – конечно! Они удивлённо крутят у виска. За четыре года школа им осточертела.

Я собираюсь в школу. Мне покупают «Подарок первокласснику» – большая коробка в виде книги. В этой коробке тетради, прописи, вот не помню, были ли там учебники. Деревянный пенал со сдвигающейся крышкой. В нём ручка, пёрышки, карандаши и два ластика – карандашный и чернильный. Касса букв и слогов и листы с этими буквами и слогами, которые мы с мамой разрезаем. Счётные палочки. Пластилин. Чернильница-непроливайка. Ещё листы с изображениями монет. В общем, упоительное сокровище.

Мама ведёт меня в школу. Представляю, её радость-взрослый сын. Накануне меня фотографируют. Почему-то это фото сейчас вызывает у меня жалость почти до слёз. Почти через всю жизнь я пронёс, казалось бы, необъяснимую любовь к флоксам. И только сравнительно недавно я понял – с букетом флоксов я шёл в первый класс. И номера школы я не могу вспомнить, и попытки её отыскать по памяти успеха не принесли.
 Я выкладываю фото своего класса в наивной надежде, что кто-то из одноклассников, вдруг, прочитав сей опус, откликнется.
В верхнем ряду, крайний слева, это я.
Первую учительницу, вроде, звали Мария Ивановна. Её, конечно уже нет на свете.
Одноклассники были приветливым интересным и разнообразным народом. Помню только что мальчик один жаловался что соседка по парте его щипает. Эх, бедовая наверное была девица. И, вообще, судя по фото несколько девочек обещали стать красавицами.
На большой перемене нас кормили завтраком. До сих пор помню упоительный запах и вкус картофельного пюре и сосисок. Кажется, сервировали наши парты дежурные мамы. Там окончательно выяснилось, что у меня нет слуха и я никогда не буду танцевать.
Учился я поначалу не очень. Хотя читал бегло, почти как сейчас. В классе нас было таких несколько человек. И пока класс мучительно продирался сквозь «мама мыла раму» я читал припасённую книжку. Но вот письменные предметы приносили почти одни тройки. Но, как-то просматривая мои тетради, мама с радостью сказала мне – смотри, пятёрка. С этого дня беззаботное учение закончилось. Мама по образованию была учительницей начальных классов и принялась за меня плотно. Тройки уже принимались мягко сказать неприветливо и я вынужден был ограничить внешкольные забавы, особенно чтение. Сколько помню, родителям приходилось всю школу сдерживать мой книжный мир.
У Грина есть некий персонаж, отец двух проказливых дочек, который всю жизнь провёл в замковой библиотеке. Это по сю пору моя мечта.

В школу мы носили мешочки со сменной обувью. Непременным и ненавистным  аксессуаром были нарукавники. На фото я, как раз забыл их снять.

Припомнился ещё такой неаппетитный момент. Не знаю, было ли это эксклюзивной традицией нашей школы, или мы были одни из многих. Или кто то из моих одноклассников это придумал. Отопление в школе было, я полагаю паровое, ибо батареи были столь горячие, что длительное прикосновение могло причинить не сильный ожог. И вот придя в туалет было принято мочиться не в писсуар а на горячую батарею. Смрад поднимался оглушающий. На это амбре тут же влетала техничка и разгоняла ликующих шалопаев тряпкой. Не поручусь, что не ссаной. Такие дела.

Из дворовых забав ещё катание на газовых плитах. Старые газовые плиты имели ножки на рёбрах загнутые внутрь непонятно зачем. Эти плиты ставились на узкую боковую грань и разогнавшись можно было встав на ножки некоторое расстояние проехать по утоптанной уличной тропке. Плиты эти были огромной ценностью, владели ими исключительно «плохие мальчишки» и мне они даже как то приснились. Будто я, посадив самборского приятеля Генку Погодина (о котором я на первых порах в Москве несколько тосковал) качусь на такой плите, но она почему то изгибается к небу…

Местная шпана, обладательница плит. Её я почти не помню. Один только эпизод. У их предводителя был армейский сигнальный фонарик со светофильтрами, предмет жгучей зависти всех окружающих. Возможно  ещё и фронтовой! Как-то поздним вечером, пристроившись на табурет в подъезде напротив входной двери, в полной темноте (возможно устроенной нарочно), этот шалун осветил снизу своё лицо через красный светофильтр и мы стали терпеливо поджидать первую жертву. Результат наших ожиданий превзошёл все мечты – вошедшая старушка с ужасными воплями выскочила на улицу. Нас,  конечно, как ветром сдуло. Но восторгов хватило надолго.

Отец показал как делать на бумаге перевод рисунка монеты. На учебнике арифметики для второго класса он по моей просьбе нарисовал танк. Танк был как живой, с выступами на внутренней стороне траков. Каждый раз, делая уроки, я им любовался.
Но, как и всё на этой земле, на смену хорошему пришло ещё лучшее. Отец получил комнату в академическом общежитии на первой улице Строителей. 

И Шахерезада прекратила дозволенные речи.